Сонхва убирает погасший телефон в карман: Хёнсоль недоступен с самого утра. То ли намеренно выключил, то ли потерял, то ли просто забил. От него можно ожидать любого варианта, и Пак надеется, что первый случай — не про них.

Два дня погружения в работу с перерывами на приготовление пищи и на сон, в котором та же самая работа покоя не даёт: кресло в приглушённом свете, пациент с неправильным прикусом и пальцы в кольцах, отбивающие ритм по подлокотнику. А где-то за стеной бормочет Хёнсоль, ему порой отвечают. Может, сам Сонхва, может, кто другой, это сложно вспомнить. А вот выбить по стене тот самый такт оказывается достаточно просто.

Перерыв подходит к концу, внутри пусто. Немного болит голова, хочется закрыть глаза и уснуть, чтобы проснуться, а Хёнсоль рядом разметался, закинув руку ему на живот и уткнувшись носом в плечо. Почти идеально.

Он ничего не говорит родным, а когда встречает в коридоре отца, списывает синеву под глазами на погоду, хотя как раз она не приносит волнения. Просто услышать это «тебе же говорили, а ты на своём стоял, вот и получил» совсем не хочется, тем более во время, когда даже себя потерять возможно. Может, его понимают, может, так только кажется, но отец лишь кивает и напоминает о дне рождении матери в середине месяца.

— Она хочет, чтобы вы пришли вдвоём, ты и твой… Хёнсоль, — он даже имя запомнил, и вроде это должно радовать, но сейчас лучше бы не вспоминал. — Обещаем, что будем вести себя прилично и ничего не выпытывать.

Он даже пытается улыбнуться, кладет руку на плечо, и Сонхва благодарен ему за такую поддержку. Случилось бы это месяца три назад, может, тогда всё было бы в десятки раз проще.

— Мы постараемся, — обещает, про себя решая подумать об этом после, хотя бы когда всё станет более или менее ясно.

— Позвони, если надумаете.

***

К вечеру ничего не меняется, кроме разве что места действия. Шкафчик отремонтирован ещё вчера, кружку купил новую. Пара глотков коньяка как завершение дня, хотя спать не хочется совершенно. И заполнить бы время, как и пустоту внутри, только чем? Или кем?

— И зачем ты ему звонил?

Уён в воображении Сонхва закатывает глаза. Они с Хёнсолем почти не пересекались, потому что хорошие мальчики загоняют себя в рамки, и такие отвязные, как Уён, не вписываются в их мироздание.

— Хотел…

Сонхва задумывается, как бы лучше рассказать другу о том, что чувствует, но на том конце понимают иначе:

— Конечно, хотел. И до сих пор хочешь, а у твоего павиана кризис среднего возраста случился, вот он и свалил в закат.

— Никакой это не кризис, и Хёнсоль не павиан, просто слишком правильный.

— Синдром отличника, конечно. И этот отличник тебе кухню разнёс!

— Да не было такого!

Сонхва злится. На Уёна, на Хёнсоля, на кружку, которая вздумала рассыпаться осколками от удара о пол, на дверцу, которую пришлось чинить. Да вообще на весь этот мир, потому что несправедливо просто разрушить то, что строилось так тщательно, с заботой, а теперь теряется за просто так.

— Нервы, да? Давай я тебе успокоительное закажу?

— Как в прошлый раз? — Сонхва хочет, чтобы прозвучало едко, но выходит не очень, потому что Уён, кажется, загорается радостью от его слов:

— А тебе понравился прошлый раз? Я могу того же самого мальчика вызвать. Что скажешь?

Колечки, бусинки, обесцвеченные волосы и наглый взгляд. Пирсинг на языке и порванные в порыве страсти шорты.

— Не надо, мне нужно побыть одному. Сейчас только десять, я могу попытаться ещё раз позвонить Хёнсолю.

Уён вздыхает:

— Боже, хён, почему ты такой дурак? Не вернётся он, разве не понятно? Если вещички забрал, то всё, финита для комедии, тебя бросили, понимаешь? Хотя откуда тебе понимать-то. Давай, я сейчас вызову мальчика, и тебе станет лучше. Тогда же стало, да?

Сонхва молчит. Голова болит лишь сильнее, и это резкое «бросил» никак не вписывается в картину мира. Хочется обмануть себя, побыть немного в неведении, да и не ясно пока ничего. Но с каждым часом уверенность убывает по песчинке.

— Не надо никого, я хочу побыть один, — с нажимом, надеясь, что до Уёна наконец дойдёт.

— Ой, да хотел бы побыть один, был бы один, а не названивал мне или вон своему Хёнсолю!..

Сонхва нажимает отбой. Хочется тишины, поддержки хочется, чтобы подсказали, как дальше. А от этой мелочи только тонны ехидства получает, особенно при личных встречах.

Ночь проходит в бессоннице и попытках осмыслить своё поведение в последний месяц, вот только получается, что ничего и не изменилось за то время. Те же звонки и переписки, когда задерживались или приходилось уезжать, желание быть рядом, обниматься и смотреть фильмы под одним пледом, совместные походы в кафе, вылазки за город — в жизни Сонхва, похоже, больше было Хёнсоля, чем его самого. Ну, местами ещё прибивался Уён и его чуть более адекватный избранник Сан. И не понять, где и когда отношения вдруг раскололись, что послужило причиной и возможно ли исправить.

Просыпается ближе к обеду: уснул с рассветом. В голове тяжесть, но не от пары глотков коньяка, а от губительного ощущения бесполезности. Хёнсоль не настроен на перемирие: звонок обрывается сразу же, и от осознания произошедшего раздирает внутри. Можно опять же попытаться списать на ошибку, нервозность или иные проявления, но станет ли от этого лучше?

Припозднившийся завтрак в молчании, только музыка на фоне, чтобы совсем не погрязнуть в беспокойстве мыслей.

Жалеть себя уже не хочется, хочется разговора с кем-то, кто бы выслушал, не стал давать советы и делать вид, что всё-всё знает. Просто оказался бы рядом, безо всяких выкрутасов.

Он набирает ещё и ещё, пока трубку наконец не берут, и слышит бодрое Сановское:

— Привет, хён! Ён просил передать, что вы познакомились зря, и надо закрасить чёрным маркером этот день, — на фоне слышен бубнёж Чона. — А, да, ещё ты придурок и не понимаешь жизни, а друзей тем более.

— Я хочу попросить прощения.

Сан молчит, Сонхва тоже, только ждёт, когда отреагируют на том конце.

— А ещё раз? — это уже Уён.

— Прости, я дурак, ты прав, и мне нужна твоя помощь.

Мгновение молчания — и резкое по ушам:

— Санни! Этот день настал! Тащи попкорн и орехи, сейчас будем хёна из депрессии вытаскивать! Что такое, дорогой? — вновь обращаясь к Паку. — Милый сердцу Хёнсоль тебя послал, да?

— Похоже, он меня заблокировал, — как бы не было больно это признавать.

— Ууу! Могу посочувствовать и привезти себя и Сана в поддержку. Правда, тогда нам придется отменить доставку и обильный секс, но ради любимого хёна и его спокойствия мы готовы пожертвовать и этим! Правда, Санни? — и слышит согласное мычание.

Улыбка трогает лицо: Уён неподражаем в своей манере приободрить, пускай порой и хочется пнуть того за сверхнавязчивость. Но не стоит забывать, зачем он позвонил.

— Можешь вызвать мне его? Того парня?

— М? — Уён ненадолго зависает. — Ааа, ты всё же решил отпустить себя! Боже, хён, да для тебя хоть с десяток парней закажу, только бы ты счастлив был! Жди, твой персональный психолог уже в пути!

«Персональный психолог» прибывает спустя минут сорок. Те же кольца и бусинки, свободная шелковая рубашка и джинсы в обтяг — слишком хорош и грешен для этого мира. Впрочем, Сонхва ли судить других? Когда самого тыкали в неправильный образ жизни, потому что мужчина с мужчиной — это стыд и грех, и что скажут люди? И лишь совсем недавно родные оттаяли, приняли наконец, но сколько всего пережить пришлось.

— Здравствуй, — в этот раз памятуя о правилах вежливого тона и пропуская Хони внутрь.

— Привет, котик! — поднимает руку, помахав пальцами.

Снимает обувь, прислонившись к стене, затихает на несколько мгновений, а после следует на кухню за хозяином дома. Сонхва оглядывается с беспокойством, надеясь, что не оторвал Хони ото сна или других важных дел.

— У тебя всё хорошо?

— Не менее, чем всегда, котик. Просто клиент ушатал, дай мне немного времени за мой счёт, — подмигивает, приземляясь на диван и откидывая голову на спинку.

Прикрывает глаза, замирая, Сонхва присаживается на стул напротив, опасаясь спугнуть хрупкую тишину. Впрочем, Хони хватает пару минут, чтобы вернуться к разговору.

— Я весь твой! — прогибается в спине, подняв руки и потягиваясь, подмигивает. — Твои предпочтения на сегодня?

— Для начала могу угостить тебя соком или кофе. Я не планирую сегодня трахаться.

— Ооо, — Хони подаётся вперёд, — мы опять будем разговаривать по душам? Это, конечно, пиздец как весело, но я не психотерапевт, уж извини. И, как видишь, в жизни понимаю ещё меньше тебя, — проводя рукой от лица и вниз, захватывая тонкий ремешок.

Сонхва кивает, после вспоминает:

— Ты голоден? Хочешь есть? У меня есть тушёные овощи и курица, могу ещё сделать тостов.

Мимолётное удивление на лице собеседника сменяется лёгким смехом. Сложно понять, что послужило тому причиной, может, то, что Пак старается быть гостеприимным? Со шлюхой, да. Проехали, Сонхва не хочет акцентировать внимание на профессии Хони, тогда как тот наоборот всячески пытается напомнить о той своим поведением.

— Ты не представляешь, но это так мило! — наконец произносит мальчишка, потирая глаза. — Я и правда не успел перекусить, пока добирался. Боже, котик, ты один из немногих на моей памяти, кто проявляет такую любезность. Серьёзно, ещё немного, и я в тебя влюблюсь.

— Что? — Сонхва застывает, пытаясь осмыслить, на что получает беспечное:

— Не грузись, это я так шучу.

И всё же от чужих слов слегка не по себе. Не потому, что перед ним проститутка, а он бы никогда, а потому что чувства к Хёнсолю всё ещё разрывают душу. Как знать, сколько может быть правды в чужих словах? Уён вот тоже говорил, что смеётся, а потом резко объявил, что у них с Саном теперь отношения.

Разогревает курицу, пребывая в смятении. Хони подходит, облокачиваясь плечом о холодильник и заглядывая в глаза.

— Боишься, что влюблюсь? Не грузись, котик, говорю же. Лучше расскажи, зачем я тебе. Накормить и обогреть? Или всё же деньги выплачены не только за это?

Ответ, может, и сложен, но предельно просто для самого Сонхва. Потому что никакого подтекста, всё на ладони:

— Просто не хочу быть сейчас один.

— А как же друзья?

Вздох. Можно было бы промолчать, сказать, что не его это дело, но как раз косвенно это касается и Хони тоже.

— В планы друзей я сегодня не вписываюсь, и не хочу, чтобы они меняли те только ради меня. А с тобой… С тобой мне было легко тогда общаться. Кстати, как твои?.. — не договаривает, переводя взгляд на приоткрытую шею.

— Зажило всё, не волнуйся ты так, — отмахивается, улыбаясь. — Так, небольшие следы остались, но они скоро сойдут.

— Извини.

Хони закатывает глаза:

— Боже, сколько бы я ни просил тебя не грузиться, ты делаешь всё наоборот. Я уже привык, так что всё в порядке.

Вот только это более чем странно, особенно понимание, что можно привыкнуть к подобному обращению. Как к товару? Не хочется ещё и об этом думать, но навязчивые мысли всё равно возвращаются к исходному. Может, потому, что это не вписывается в собственное мировоззрение, может, ещё почему, пока ещё сложно понять.

— Так чем займёмся после того, как поедим?

Сонхва пожимает плечами. Ему бы самому понять, что делать дальше, а пока в голове хаос и раздрай. Ещё надо придумать, что делать с днём рождения матери, потому что надеяться на воссоединение можно бесконечно, а вдруг и правда зря? От обилия проблем голова словно тяжёлая, ещё немного — и расколется, как перезрелый арбуз.

— Ты любишь китайские боевики? — выпаливает, пока не передумал.

— Могу посмотреть, почему бы и нет, — Хони пожимает плечами. — Хочешь устроить совместный просмотр?

— Хочу пригласить в кино.

— Ооо, — Хони, похоже, обескуражен не меньше, чем сам Сонхва, — всё настолько плохо?

— Наверное, может, нет… Не знаю.

— Не грузись. Если тебе так проще, почему бы и да? Хотя ты вновь меня удивил, я даже не ожидал такого подката! — и спустя несколько секунд шокированного молчания: — Не грузись, я снова шучу.

За столом Сонхва много рассказывает. О том, как влюбился в продавца книгами, который насоветовал ему кучу высокоинтеллектуальной литературы при первой встрече. О том, как ждал его под дождем, забыв про зонт, прикрывшись одной лишь курткой. Как ухаживал и водил на прогулки, что постепенно переросли в свидания. О том, как разругался с родителями, а Хёнсоль потом отпаивал его травами. Погружаясь в воспоминания, Сонхва ощущает себя не таким потерянным, постепенно достигая, пусть и временно, душевного баланса. Хони молчит, лишь пару раз вставив слово, а когда Сонхва, наконец, заканчивает рассказ, то с удивлением замечает, что тот уснул.

***

— Давай, рассказывай, тебе легче стало?

Уён нетерпелив, ему нужно всё и сразу, а ещё в красочных подробностях. Но из Сонхва такой себе рассказчик на самом деле, а потому ответ ограничивается коротким:

— Если только немного.

— Ну, знаешь, это тоже прогресс. Ты хотя бы не орёшь мне про своего Хёнсоля и не жалуешься на жизнь. И что теперь?

Этот вопрос может подразумевать многое, но пока хватает и того, что есть:

— Я пригласил его в кино, на боевик.

— Хёнсоля своего? Вы опять сошлись, что ли? Или я чего-то не понимаю? Или… а… Ааааа! — голос становится неожиданно радостным: — Ты пригласил в кино этого мальчика? Что, настолько хорош? Ааа, хён, это же как в том голливудском фильме! С Ричардом Гиром! И что дальше? Он согласился?

Передоз Уёна — это когда его слишком много, когда хочется «отбой» нажать, но приходится терпеть, потому что в этот раз пусть он и оттаял, а потом может и заблокировать. Как Хёнсоль, например.

— Мне просто нужна компания. Поговорим об этом после, хорошо?

— Санни, у нашего хёна новая жизнь! Дерзай, кэп, если что, мы будем за твоими плечами, я за левым, Сан за правым, чтобы не потерялся. Будем направлять и подбадривать. О, кстати, ты своего мальчика уже отпустил?

— Он спит у меня на диване.

Несколько секунд молчания, чтобы понять услышанное.

— Хён, ты… Да ты же романтик! Слушай, это как фильм посмотреть, я буду ждать продолжения и надеяться на счастливый финал! Ты, главное, нас с Санни с ним познакомь! Интересно же посмотреть, кто твою жизнь меняет!

— Мы просто пойдем в кино. Ничего больше.

— Я верю в тебя, хён!

Поверить бы ещё самому в себя, тогда, может, и проблем было бы меньше. Сонхва хочется верить, что со временем всё образуется, хотя получается не очень. Но он постарается.