Утро очередного дня начинается с смс Хёнсоля. Сердце глухо стучит, отдаёт в грудь дробью, когда Сонхва открывает сообщение.

«Пожалуйста, не звони».

Без оскорблений и истерик. Лучше, чем можно было ожидать после эпичного ухода. Слегка дрожат руки.

«Почему?»

Просто невозможно промолчать, иначе изведётся весь. Разве сделал что-то не так? Но когда? Как?

Ответ приходит меньше, чем через минуту:

«Дай мне время».

Пак ничего не понимает, но хотя бы может выдохнуть: Хёнсоль дал знать, что вскоре они смогут поговорить, обсудить произошедшее. Сонхва не испытывает злость, не держит обиду, просто хочет разобраться. И, возможно, вернуться в такие привычные отношения, где пускай и случались недомолвки и ссоры, но приятного было гораздо больше.

Дальше развивать разговор смысла нет: вряд ли Хёнсоль ответит, а потому стоит набраться терпения и ожидать продолжения.

В приподнятом настроении Сонхва не может не поделиться этим событием с Уёном.

— Хён, ты дурак!

Лучший друг даже слушать его по телефону не стал: схватил своего благоверного и сразу же двинул в гости мозги вправлять. Ещё и куриные крылышки с собой притащили, что очень символично, если вспомнить, как эти двое познакомились.

Сан крутится у плиты, занимаясь готовкой, Уён же, развалившись на диванчике и закинув ноги на чужие колени, попивает кофе. Сонхва очень хочется пнуть того — в знак большой дружбы, но конечности Чона мешают этому. Да и зная, какой тот порой бывает обидчивый, мужчина решает перетерпеть и занять себя хотя бы крылышками.

— Ты объяснишь, почему? — не удерживается от вопроса.

— Потому что вы с Хёнсолем не пара? — Уён нагло смотрит в ответ.

Проходили. Сотни раз проходили, и Сонхва правда понять не может взаимную неприязнь между этими двумя, причём заочную, ведь встретиться вживую за всё это время им так и не получилось.

— С чего ты решил?

— Может, хотя бы потому, что тебе нравится отрываться с нами, а ему нет?

— Противоположности притягиваются. Мне комфортно с Хёнсолем, он как мой соулмейт.

— Твой соулмейт не захотел даже посмотреть на меня! — Уён фыркает. — Когда я пригласил вас в бар, пришёл только ты! Почему твой соулмейт не отправился с тобой? Или ты не остался с ним? Где эта ваша связь была в то время? Или потом, когда я вас уже к себе приглашал, на посиделки без посторонних?

Сонхва задерживает дыхание: ему на самом деле всегда сложно разговаривать с Уёном о Хёнсоле, как и с Хёнсолем об Уёне. Это как метаться между двумя полюсами, подстраиваться и пытаться сохранять спокойствие, но без этого не получается. Потому что тянет выговориться.

— Он не любит выбираться к незнакомым людям.

— Да мы бы тогда и познакомились, ты понимаешь? Просто твоему отличнику нужно всё по линеечкам, а у тебя слишком много извилистых и косых. Ладно, он запретил тебе курить, проехали, это отлично на самом деле, я только за. Но почему, встречаясь со мной, ты редко ставишь в известность его? Почему не приглашаешь меня в гости, когда он дома? Или не рассказываешь, как выдрал кому-то зуб мудрости, а там кровищи было в полреки? Только и разговоров, что Хёнсоль ушёл, Хёнсоль пришёл, Хёнсоль не дал, Хёнсоль… тьфу! Он везде, аж тошно становится.

— Это ревность? — догадка посещает Сонхва внезапно.

— Да, — бурчит Уён в кружку после секундной паузы. — А ещё он совершенно не твой типаж. Вспомни, как ты убивался по Аою. Теперь сравни: Хёнсоль — Аой, Аой — Хёнсоль. Разницу чувствуешь?

— Аой — японец.

Сонхва на самом деле понимает, к чему клонит Уён, но признаваться в этом не желает. Потому что кумиры — это одно, а близкие люди — совсем иное. Да, хочется — те самые колечки, серьги и розы, что острыми гранями царапают душу, но… Но ведь мир — это же не только исполнение желаний. Это умение находить плюсы в любом проявлении жизни.

— Я согласен с Уёном, хён: ты дурак. Хотя бы потому, что пытаешься втиснуться туда, куда жопа не пролезает.

Сан прямолинеен, даже слишком. Сонхва хочет привести ещё тысячу аргументов в пользу того, что Хёнсоль — это всё и даже больше, но молчит. Потому что бесполезно. Перед ним ставят тарелку с рамёном, и желание гнуть свою линию пропадает совсем.

Да, иногда Пака посещают мысли, что Хёнсоль, возможно, ему в чём-то не подходит. Но им комфортно друг с другом, разве этого мало? Понять бы ещё, почему тот сбежал, и тогда стало бы гораздо проще, но это ещё предстоит.

— А у тебя же сегодня встреча, да? С твоим мальчиком по вызову? — вспоминает Уён, которого тут же притискивает к спинке дивана задница Сана. — Ну, эээй! Отодвинься!

— Чуть меньше, чем через два часа, — бросает взгляд на часы Сонхва, делая вид, что не замечает чужой возни.

Потому что говори или нет, но этих двоих унять невозможно, если сами того не захотят. Только криков будет больше, ещё в процессе могут что-нибудь разбить, а Сонхва пока кружки достаточно.

— Мы за тебя горой, хён, — бормочет Уён, выворачиваясь, чтобы усесться поудобнее, а заодно куснуть Сана за руку.

Эти двое шебуршат, Чон едва не заезжает Сонхва ногой по лицу, и хочется выпроводить их куда подальше, но Пак слишком совестливый хозяин. И терпеливо ждёт, когда гости угомонятся.

— Купи ему пирожных! — подаёт голос Уён спустя время.

— Или курочку! — Сан чмокает того в макушку, и они затихают.

— Зачем?

— Ну, цветы — это слишком банально, а так перекусите, — подмигивает Уён, устроившись на чужой груди. — Кстати, какой он, этот мальчик?

— Не такой, — вздыхает Сонхва, потирая переносицу. — Слишком дерзкий и яркий, с кучей побрякушек.

— Как ты любишь? — хитро лыбятся эти двое в ответ.

Пак предпочитает промолчать.

***

— Ооо, — Хони удивлённо смотрит на бумажный пакет, который Сонхва впихивает ему в руки. — Что это?

Свободная рубашка, открывающая грудь, увешанную мелкими бусами, джинсы с вышивкой по бедру — всё те же розы, боже! — и разноцветные кеды. Этот мальчишка слишком не такой, у него даже глаза подведены — дерзко и сочно. Слишком порочно.

— Пирожные. Я не знаю, какие ты любишь, потому взял разных.

— Ооо, — Хони удивляется ещё больше, — котик, ты точно не хочешь меня в себя влюбить? А то я скоро сомневаться начну! — хитро подмигивает, на что Сонхва лишь вздыхает.

Кажется, он начинает привыкать к подобной манере мальчишки шутить. Или это утреннее сообщение так повлияло на настроение? В любом случае сейчас подобные фразы не имеют на него сильного влияния.

— Ну, что, пойдём на твоё китайское кино, котик? — тот подаётся вперёд, касаясь щеки кончиками пальцев.

Звякают браслеты, сердце замирает. Запрещённый приём. Будет ли подобное считаться предательством по отношению к Хёнсолю? Но если посмотреть с другой стороны, они уже успели переспать, а это ли не измена? Боже, почему же так сложно?..

— Ну, вот, ты вновь грузишься, да? У тебя лицо такое серьёзное, даже складки появляются вот тут! — Хони с нажимом тычет пальцем Сонхва меж бровей, цокает языком. — Так не годится, котик. Улыбнись, мы идём оценивать кровь и кишки!

Открытый взгляд, сам весь сияющий — ослепляющий. Глаза блестят солнцем, и невозможно оставаться безучастным: губы растягиваются, на сердце и впрямь становится легче.

— А теперь я готов тебе отдаться здесь и сейчас! Боже, котик, улыбайся почаще! — радостный Хони убирает палец ото лба и заглядывает в пакет. — Ммм, сколько вкусноты! Я съем одно? Знаешь, никто ещё не тратился, чтобы меня развлекать. И жаба не душит?

— Нет, я…

Сонхва замирает, наблюдая, как Хони пытается с первого раза запихнуть всю сладость в рот. Хёнсоль предпочитает есть пирожные дома десертной ложечкой, обязательно запивая кофе или соком. На людях — невежливо, что о тебе подумают?

А Хони тем временем, дожёвывая, распаковывает второе:

— Будешь?

Посреди улицы и снующих мимо людей, не задумываясь о правильности и том, что подумают о них другие. Хёнсоль бы не одобрил, но Сонхва… Сонхва кивает в ответ, и когда ему суют пирожное, послушно открывает рот. Мягкий ванильный бисквит, тёплые пальцы, вытирающие губы от крема. В глазах напротив шальные огни, и, кажется, Пак не будет против угодить в топь, последовав за теми.

— Мне вообще нежелательно есть сладкое, но желание клиента в разумных пределах сродни закону.

Хони облизывает губы, заглядывает в пакет:

— Ещё два осталось. Не пойдём же мы с ними кино смотреть!

***

Они едва не опаздывают на сеанс, но Сонхва отмечает, что ничуть не жалеет о потраченном времени. Наоборот, внутри замирает от восторга при воспоминании о том, на что бы никогда не решился рядом с Хёнсолем. О сладости пирожных и мягких касаниях, об искорках в чужих глазах.

Хони хихикает, трогает губы и облизывает пальцы. Сложно отвести взгляд от него — такого яркого, живущего мгновениями. Как мотылёк, который выбирает пламя и нисколько не жалеет об этом.

Сонхва отводит взгляд, погружаясь в историю слепой девушки, потерявшей брата. Ему и правда интересно, даже забывает о том, что с ним не Хёнсоль, а потому вздрагивает, когда на плечо опускается голова Хони. Тот сопит, закрыв глаза, и вновь резонанс: Хёнсоль никогда не позволит себе заснуть в гостях, кино или маршрутке. Только дома, вдали от посторонних.

Рука Хони на подлокотнике. Сонхва переплетает пальцы с чужими, а после возвращается к просмотру, где с главной героиней ведёт беседу прикинувшийся таксистом маньяк.

Фильм ему нравится, но ещё больше нравится ощущать тяжесть на плече, и сейчас сложно объяснить, почему. Потому что с Хёнсолем это сродни запрету? Или из-за того, что просто хочется немного позаботиться? Конечно, о постороннем мальчишке, проститутке. Это падение? Впрочем, нельзя же судить человека только по обёртке, которая, стоит признаться, завлекает. И то, как Хони преподносит себя, и его наглость, и побрякушки, и эти касания… слишком много, но как будто так и надо. Гармонично. Почти идеально.

Сонхва невольно задумывается о том, что может подстегнуть человека пойти продавать себя. Зачем? Ведь можно найти замену, что-то придумать. Или нельзя? Сонхва хотел бы спросить об этом у Хони, но вдруг этим он может что-то нарушить? Гораздо проще молчать, а не лезть в жизнь чужую. А потому возвращается к просмотру, надеясь унять взметавшиеся мысли.

Когда включают свет, Хони поднимает голову, потягиваясь и пытаясь проморгаться. Зевает — громко, поднимается, разминая затёкшие мышцы.

— Мне понравилось! — заявляет, когда они выходят на улицу.

— Ты же весь фильм пропустил, — усмехается Сонхва, на что ему отвечают:

— Зато там конец хороший! И музыка! Боже, котик, я так давно не выбирался в кино! — прогибается в спине, вытянув вверх руки, сцепленные пальцами в замок. — Как будто на свидание сходил, — подмигивает.

Сонхва смущён, а потому ему проще отвернуться, бросив короткое:

— Пойдём!

Куда и зачем, не уточняет, потому что и сам не знает. Ему бы понять свои чувства и мысли, устроить в голове уборку, но сейчас это невозможно: для такого необходимо побыть в одиночестве, заныкавшись в комнате и включив для успокоения какой-нибудь шум океана или пение птиц. Так обычно Хёнсоль делает, и ему помогает. А вокруг — люди, и их поток увеличивается. Тут уже не поразмышляешь о насущном.

Из мыслей вырывает возглас позади:

— Эй! — возмущённо, и Сонхва мгновенно оборачивается.

Люди — спешащие, беспокойные, и среди них — Хони, потирающий плечо и обиженно смотрящий в сторону. Их становится слишком много — волна затягивающая, бурлящая. Сонхва делает шаг, протягивает руку — ухватить мальчишку, притянуть к себе, не давая толпе и шанса.

— Пойдём в парк.

Хони кивает, вцепившись в его рубашку, оглядывается по сторонам. Внутри скребётся желание оберегать, ведь тот выглядит таким одиноким. Потерянным? Это неправильно, несомненно. Так не стоит думать, но получается плохо.

— Ты в порядке?

В парке людей не так много. Некстати появляется мысль, что где-то рядом может быть и Хёнсоль. Что, если он заметит Сонхва с незнакомым мальчишкой и решит, будто это измена? Пак оглядывается по сторонам, но никого похожего на возлюбленного не замечает.

— А? Да, всё отлично, котик, меня даже не помяли, — вновь улыбается Хони, отцепляя пальцы от чужой рубашки. — А вот ты выглядишь не очень. Опять тяжкие мысли?

— Может ли считаться наша встреча изменой?

Глупо, наверное, задавать такие вопросы тому, кто продаёт своё тело, но и молчать уже не получается. Это всё слишком, хочется просто и понятно, а выходит сумбурно и криво. Почему нельзя иначе?

— Для всех по-разному, котик.

Хони отстраняется, заглядывает тому в лицо. Убирает чёлку, усмехается, и собственный взгляд бежит за пальцами — от шеи до середины живота, где средний на время скрывается за вырезом.

Сонхва закрывает глаза, сглатывает. Он не понимает себя.

— Однажды меня вызвала супружеская пара: им хотелось разнообразия. Жене нравилось смотреть, как муж жёстко меня ебёт, они даже заплатили вдвойне. И для них это было в порядке вещей. А есть те, кто заказывают шлюх втайне, и у всех свои причины, но каждый из них считает, что переспать с проституткой греховно. Всё зависит от точки зрения, котик. Шлюха просто телесно тебя удовлетворяет, и если ты считаешь это изменой, значит, это и есть измена. А если это всего лишь услуга за деньги, и ты её таковой принимаешь, то ничем большим она не станет.

Сложно. Сонхва трёт пальцем переносицу: кто бы ему подсказал, какой вариант правильный. Но для Хёнсоля это ведь однозначно будет измена, так? Значит, и для него тоже?

— А ты как думаешь? — он глядит на Хони в надежде, но тот лишь пожимает плечами:

— Я товар, котик. Я не имею права размышлять о высоком. Меня трахают, а вот с какими мыслями — это уже не ко мне. Но тебе советую, как всегда, не грузиться, а принимать жизнь, какая она есть. Ты трахал меня в порыве отчаяния, считай это стрессом. Стресс надо заедать, а тут я, такой сладкий, — облизывает губы, подаваясь чуть вперёд и прикрывая глаза. — Ты просто не смог устоять. Как судья я бы тебя простил и отпустил.

Хочется возразить на слова о товаре, но Сонхва молчит, не зная, как поступить именно сейчас, что сказать. Возможно, и правда есть смысл — в том, что нужно просто жить. Но как не загоняться? Как не ставить себе рамки, когда их слишком много? А что, если для Хёнсоля всё серьёзно? И своим поведением можно убить отношения?

Тем временем мальчишка берёт его ладонь, сжимает пальцами.

— Тебе просто нужен кто-то рядом, котик. Помочь я не смогу, но побыть с тобой за твои же деньги не против, — легко поглаживая. — Не хочешь мороженого за мой счёт? Как приятный бонус, м?

— Спасибо.

Может, ненадолго, но ему и впрямь становится немного спокойнее.

— Не за что, котик. Считай это частью моего функционала.

— Хони?

— Что ещё, котик?

— Пожалуйста, не называй себя товаром.

Тот усмехается, отрицательно качает головой, и внутри почему-то ноет. Возможно, из-за этого взгляда — слегка грустного в глубине, но несомненно светлого.

— У нас с тобой разные миры. Не грузись, мне это уже привычно. Лучше пойдём за мороженым.

Он приставляет палец ко лбу Сонхва, словно бы желая разгладить чужие морщинки, и Пак сдаётся, ощущая тепло. Ему комфортно здесь, в этом промежутке времени. И лишь мысль о Хёнсоле не даёт отпустить себя до конца.