Стойкое ощущение тошноты пробивает с самого пробуждения, стоит только вспомнить, куда и зачем он сегодня собирается. И с кем. Тревожное чувство того, что придётся обманывать родителей ради собственного душевного спокойствия, с каждой минутой лишь усиливается, и даже пытаясь отвлечься, Сонхва понимает, что подобным образом проблему он не решит. Всё равно потом придётся рассказать, так что, может, не стоило даже начинать? Можно просто отзвониться отцу и, извиняясь, придумать что-нибудь про отравление или простуду. Но набрать его номер и объясниться Сонхва так и не решается.

Вопреки своим доводам по поводу того, что стоит остаться дома, мужчина собирается, изредка поглядывая на часы. Душ, одежда, которую приготовил ещё с вечера, подарок, что курьер доставил с утра — самое необходимое, не забыть. В голове хаос и раздрай, хочется бросить всё, схватить Уёна с Саном и отправиться к морю. На велосипедах.

И обязательно нужен кто-то, сидящий сзади и привалившийся к спине. Чтобы тепло и безо всяких метаний.

Ощущая потребность в воздухе, Сонхва распахивает окно, наполняя комнату светом и шумом, высовывается по пояс, глубоко вдыхая.

Мысль о том, что он зря волнуется, настигает внезапно. Родители посмотрят, оценят и забудут. Зачем им каждый раз видеть избранника своего сына, который внуков подарить не может? И перед соседями стыдно: вдруг признают, как оно на самом деле? От косых взглядов и сплетен не отвертеться. Значит, не о чем беспокоиться, значит, всего лишь напридумывал себе проблем.

Вдох-выдох. Сонхва наконец ощущает, как тревога отпускает. Вдох-выдох. Разовая акция, о которой можно будет забыть уже сегодня вечером.

Он заказал Хони на восемь часов. Не потому что собирался столько времени отсиживаться у родителей, а потому что этот уставший потерянный взгляд, дрожащие руки, огненные засосы на бледной коже, это «не грузись», которое аксиомой по нервам — всё цепляет и не даёт остаться просто наблюдателем. А ведь чужой человек, с которым и виделись совсем ничего, но мальчишка же совсем, на вид около двадцати. И как он только…

Сонхва вздрагивает от слишком резкого звонка в дверь, отрываясь от мыслей. Бросает взгляд на часы. Начало первого, ко времени успевают: мама любит, чтобы всё соответствовало плану, отец вторит ей, и это сын получился неправильным, если спонтанность порою перевешивает чужие желания.

Он спешит открыть, попутно проверяя, не забыл ли чего.

— Привет, Хони, — памятуя о чужой привычке подмечать этот пункт.

— Привет, котик!

Как и обещал, ничего откровенного. Прикрытая высокой горловиной тёмно-синей водолазки шея, те самые джинсы с розами по бедру, ботинки с узкими носами. Улыбка — такая светлая, такая яркая, что нельзя не ответить тем же.

— Я тоже подготовился, смотри! — приподнимая небольшой подарочный пакет, при этом выглядя донельзя довольным. — Я же не могу идти на праздник без подарка. Надеюсь, твоей маме понравится.

И почему кажется, будто слова прозвучали с долей горечи? Не время копаться в чужой душе, но Сонхва понимает, что ему и правда хотелось бы узнать больше о человеке, стоящим перед ним. Просто поговорить о повседневном — книгах, фильмах, животных, одежде, привычках. Хёнсоль на первых порах любил такие вот посиделки с перебиранием тем, которые всё равно сошли на нет, потому как оказалось, что не так много в их жизни совместного, значимого, единого на двоих. Но противоположности же притягиваются. Во всяком случае так казалось изначально.

«А единой формулы для отношений и любви нет». Сколько раз слышал это от Уёна?

«Знаешь, хён, почему я в него пропал? Он совсем не такой, как все вокруг, и комплименты у него такие… никто мне такие не делал. А ещё он на солнце похож, и у нас очень много общего. Как одна клетка мозга, только мы ей оба являемся. Мне кажется, это много значит. А как он рисует, ты видел?» — однажды в восхищении поведал ему Сан, когда они втроём отправились на весь день за город. Хёнсоль тогда к родственникам уехал, и Сонхва мог беспрепятственно побыть с друзьями. Эти двое на тот момент только месяц как встречались, да и сейчас в их отношениях не изменилось ничего.

Хочется так же, с таким же постоянством и взаимным притяжением, которое не иссякает.

— Уверен в этом.

И почему сейчас чувствует себя так легко? Увы, ответа пока нет.

Душно, но отказаться от костюма не смог, только пиджак надевать не стал. А ещё в такой день можно сделать себе поблажку: Сонхва закрывает квартиру, а после ведёт Хони за собой, чтобы на лифте спуститься к парковке.

Мальчишка наличию автомобиля не удивляется, только замечает, что тёмно-серый Genesis G90 стильный и очень подходит своему владельцу.

— А ещё оба комфортные, — подмигивает, нарочито медленно проведя языком по нижней губе.

Сонхва редко пользуется автомобилем — максимум пару раз в месяц, заодно проверяет на наличие повреждений и неполадок и раз в полгода отвозит на дополнительную проверку к знакомому мастеру. Пожалуй, только эту относительную системность привил себе сам, чтобы быть уверенным, что никакая поездка не окончится катастрофой из-за его невнимательности и безответственности.

Дорога занимает не более получаса. Хони лишь спрашивает, о чём ему как Хёнсолю необходимо знать, чтобы не попасть в тупик, на что Сонхва пожимает плечами.

— Я ничего им не рассказывал, — отвечает он, — а если вспоминать всё и сразу, не думаю, что это будет отличной идеей. Поэтому будь собой. Только без…

Замолкает, не зная, как выразить собственные мысли, но, как ни странно, его понимают.

— Мне на время забыть, что сегодня я услуга, а потому нужно пользоваться привилегиями и отмечать, как мы хорошо живём вместе, — кивает Хони. — А ты храпишь во сне?

— Что? — Сонхва бросает на собеседника удивлённый взгляд, на что мальчишка смеётся:

— Ну, должен же я на что-то в таком идеальном тебе пожаловаться!

«Идеальном». Непривычно. Неправильно, потому что знает, сколько в нём самом огрехов и пробелов. У всех бывает, но именно в себе Пак ощущает это особенно отчётливо, а потому не может понять подобных слов. Неужели Хони этого не замечает? Или всего лишь смеётся? Сонхва решает просто забыть. Ему должно быть без разницы.

А в квартире Паков их уже ждут. Сонхва нервничает, когда дверь открывает его мама — миниатюрная женщина в лёгком костюме синего, который был подарен отцом на их годовщину шесть лет назад. Как жаль, что сейчас мужчина не ощущает наплыва праздника. Просто данность, которую надо выполнить. Нет, родителей он любит, но, наверное, после той ссоры что-то в нём обломилось, и теперь дом ассоциируется с совсем иными чувствами.

— Здравствуйте!

Первым неловкость встречи нарушает Хони, кланяясь и двумя руками протягивая подарок.

— Я Хёнсоль, очень рад встрече! Это Сонхва, он немного не в себе, долго готовился.

— Добро пожаловать, Сонхва, Хён…соль, — она тоже чуть склоняет голову, а после шутливо добавляет: — Ну, надо же, родной сын так рад, что слова сказать не может.

Но почему в этой фразе он слышит больше упрёка?

— Прости, — всего лишь встреча, ничего особенного. — Здравствуй.

Женщина задерживает взгляд на Хони, и Сонхва может её понять: она наверняка представляла себе его ровесника, но никак не паренька лет на десять младше.

— Проходите уже, — она наконец пропускает их внутрь, где ждут отец и младшая сестрёнка.

С ней Сонхва тоже общается редко: Субон только семнадцать, у неё свой круг друзей и иные интересы, да и оба слишком разные. Пара слов в поздравление, иногда мем раз в три-четыре недели, и ещё более редкие: «Как дела?» Но их обоих устраивает, и, сказать по правде, брат беспокоится о сестре, но лезть в личную жизнь не может: по себе знает, насколько чужой контроль убивает. И да, ему хватает мема или слова в их переписках.

— Здравствуйте! — Хони вновь кланяется при виде главы семейства. — Я Хёнсоль, парень вашего сына. Очень рад знакомству.

Отец в ответ протягивает руку, и ладошка Хони утопает в широте чужой кисти. Сонхва задерживает взгляд, отпечатывая момент в памяти.

Субон покидает их почти сразу, клюнув Сонхва в щёку и подмигнув гостю, сославшись на очень важные дела. Тишина не кажется спасением, и мужчина желает, чтобы этот день закончился как можно скорее.

Их усаживают за накрытый стол: мать с отцом на одной стороне, Хони с Сонхва напротив.

Недолгое молчание нарушает именинница:

— Я так рада, что мой сын вернулся домой. И рада наконец увидеть человека, с которым он живёт. Сколько тебе лет, Хёнсоль?

— Двадцать два.

Девять лет. Ну, да, где-то такую разницу Сонхва и полагал, так что это его не удивляет. Хони оказывается всего лишь ребёнком по сравнению с ним, и где-то проскальзывает мысль, что, возможно, он после школы и не учился нигде, если вообще её закончил.

— Молоденький такой, — мать качает головой, — ты учишься или работаешь?

Сонхва вздрагивает: она словно отзеркалила его мысли.

— Работаю помощником терапевта в вопросах психологических проблем и семейных неурядиц. Обычно меня вызывают на дом, чтобы было проще вести беседы.

Хони бесконечно рад своей новой роли, успевая и поговорить, и поесть, а Сонхва может только раскрывать рот, изумляясь чужой находчивости.

— Может, это и правильно, — встревает отец, — иногда родителям и детям сложно найти общий язык. Кстати, а твои родители тоже живут здесь?

Набраться терпения и просто ждать, пока допрос окончится. С самого начала было понятно, к чему это всё, поэтому Сонхва наготове в любой момент сорваться, схватить Хони и свалить вместе с ним домой.

— Мама и брат живут в Йончхоне. Я переехал сюда при поступлении. Знаете, в одиночку сложно найти квартиру, но судьба меня любит. Нас любит, — бросив мимолётный взгляд в сторону Сонхва. — Ваш сын прекрасно готовит, но госпожа Пак вне конкуренции. Ваш суп божественен! Жаль, мы не познакомились раньше, — сокрушённо добавляет мальчишка. — Я вот совершенно не умею готовить, а Сонхва делает это за двоих. Даже если на работе устаёт. Знаете, это как эталон, только во сне храпит.

— Храпит?

— Ну, у каждого идеала свои недостатки.

Именно Хони становится рычагом, именно он убирает барьеры, и Сонхва действительно поверил бы, что тот психолог, если бы не знал правды. Хотя, может, именно такие люди и понимают жизнь лучше? Смотрят яснее, замечают человека с первого взгляда, ведь в этом и суть — угождать, помочь расслабиться, отпустить себя.

Мужчина замечает, как легко и плавно разговор сворачивается к кухне, как мать делится рецептом куриного пирога и обещает в следующий раз обязательно накормить им Хони. Хёнсоля.

Кажется, Сонхва и сам запутался. Рассмотреть бы всё под другим углом, понять, зачем это всё происходит. И почему сам так свободно угодил в сети мальчишки, с которым у них ничего общего, кроме острых линий роз — зависимости от чего-то иного, резкого и яркого. Как поездка на велосипедах ради того, чтобы увидеть концерт любимой группы. Как прыжки с парашютом или поход за город в метель. Как колечки, бусинки и татуировки, цепляющие чужое внимание и оставляющие беззащитным.

— Эй! — Хони пихает его в плечо. — Тебе вообще-то задали вопрос.

— Что?

Смех, шутки, пальцы Хони на его кисти. И правда маленькие.

А потом начинается разбор подарков. Мать дуется на отца, потому что он в который раз дарит ей электрическую зубную щётку, но тут же сменяет гнев на милость, когда замечает «ту самую брошь, что давно присмотрела в магазине напротив, и как ты узнал?» Радуется набору тканевых масок от Субон. И удивлённо замирает, достав из коробки, подаренной сыном, ежедневник в кожаной обложке с резной окаймовкой и вязью её имени в верхнем углу.

— Тебе это пригодится, — замечает Сонхва.

Она кивает, сжимая губы в сдержанной улыбке.

— Я рада, что у меня такой заботливый сын.

Ей и правда нравится. Выдох. Засчитано.

А потом мать восхищается парфюмом, что подарил ей Хони, и даже тянется за объятиями — шок для самого Сонхва.

— Я немного изучаю запахи и их сочетания. Я не так много знаю о вас, но того, что было, хватило, чтобы подобрать духи специально под характер…

Надо же, как раскрывается человек. Сонхва хочет смеяться, потому что Хони отлично отыгрывает свою роль, ему бы все статуэтки мира. Ему бы весь мир.

Они ещё разговаривают, мать замечает, что Хёнсоль совсем мало кушает, надо ещё того и того, потом они обсуждают дораму, которую смотрели накануне. А тот просит ручку и рисует на салфетке её портрет — не идеальный, но узнаваемый, чем повергает её в очередной приступ восторга.

Кажется, за сегодняшний день Сонхва узнает о Хони гораздо больше, чем за все прошедшие, которые проводили совместно.

— Мне ещё нравится старую одежду перешивать, это очень экономит деньги.

— Никогда не думала об этом. Милый, ты слышал? В следующий раз не выбрасывай рубашку, я найду ей применение! — и вновь обращаясь к Хони: — Тебя этому научила мама?

— Нет, мне просто самому стало интересно. Это же тоже своего рода колдовство, когда вышедшие из моды брюки вдруг становятся стильными шортами. Или…

Теперь этот день кажется идеальным, как будто семья собралась на очередные совместные посиделки. Сонхва ощущает спокойствие рядом с близкими ему людьми. Чувствует, как вновь наполняется теплом. И мысль о возвращении сюда больше не кажется ему чужеродной.

Может, это всего лишь временный эффект, но пока он действует, проблемы и ссоры словно остаются в прошлом, никак не влияя на здесь и сейчас.

Проходит не так много времени, когда Сонхва решает, что им пора домой.

— Так скоро, — сокрушается мать.

А после тянет его в другую комнату — ту самую, где Сонхва провёл детство, чтобы поговорить наедине. Символично, только теперь здесь всё иначе, потому что она принадлежит Субон. Плакаты, стикеры на двери, одинокий мягкий слон, валяющийся на покрывале. Стол, на котором когда-то стояла коллекция фарфоровых котов, а теперь там стопка тетрадей, журналы и гантеля.

— Я рада, что вы приехали.

Её голос спокоен. Сонхва кивает.

— Я тоже рад. И ещё я скучал.

И вновь это неловкое молчание. Им бы сюда сейчас Хони.

Мать присаживается на кровать, тянет его за руку, заставляя сесть рядом.

— Я помню её другой. Помню, как ты запирался здесь и никого не впускал, говоря, что это твоя цитадель. Помнишь? Сам здесь убирался, чудовищ из бумаги складывал, фонарики на стенах рисовал. Приносил камни и прятал в коробок, а ночью раскладывал их на подоконнике.

— Разве?

— Тебе тогда шесть было. Я ночью приходила, чтобы посмотреть, всё ли у тебя в порядке. Один раз даже выбросила эти камни, а ты плакал и грозился из дома убежать. Глупый ребёнок.

Она касается пальцами его волос, приглаживая, рассматривает лицо, словно видит впервые. И он тоже смотрит — впитывает заново, отмечая новые морщинки, замечая, как похудела. И, кажется, чувствуя все пролитые ею слёзы.

— Мне ещё сложно свыкнуться с мыслью, что от тебя не будет внуков, — прерывает недолгое молчание, — но я вижу, как тебе хорошо с этим мальчиком. Да, мы с папой ожидали кого-то постарше, но это же не плохо, верно? И твой Хёнсоль очень милый мальчик. Вы хорошая пара.

Она замолкает, и Сонхва видит, как блестят её глаза. Как тоненькая влажная дорожка бежит с уголка. Родителям тоже нелегко — принять, понять, осознать, но они стараются в силу своих возможностей.

— Спасибо.

Он обнимает, чувствует тонкие ладони на своей спине, которые дарят давно скрытую за пеленой непонимания и ссор нежность лёгкими поглаживаниями. Теперь будет легче, мужчина уверен в этом. Как и в том, что теперь он чаще будет навещать родителей, и пускай барьеры не исчезли полностью, но хотя бы истончились.

Они возвращаются в комнату спустя минут пятнадцать.

— …часто избегал драк, но однажды избил соседского мальчишку, который был на три года старше. Он так и не рассказал, что там произошло, они оба молчали. Я тогда думал, что это из-за девушки. А, вы уже пришли, — отец замечает вернувшихся.

— Да, и нам пора. Спасибо, — Сонхва протягивает руку для прощания.

***

— Куда мы теперь? — уже в салоне спрашивает мальчишка, зевая.

Сонхва бросает взгляд на часы. Времени осталось ещё на половину, до встречи с неугомонной парочкой тоже времени много.

— А ты куда бы хотел?

В ответ пожимают плечами:

— На твоё усмотрение, котик. Мне ещё не давали такого права, поэтому сложно выбрать. В кафе, к себе, за город, пива попить — выбирай, я сейчас безотказный.

— Потому что товар?

— Именно поэтому, котик. Не грузись. У тебя, конечно, очаровательные морщинки, но взгляд такой… как будто в кофемолке пережевало.

Сонхва предпочитает промолчать. Заводит автомобиль, замечая, что Хони закрыл глаза. Значит, домой, пусть мальчишка отоспится.

— Кажется, Хёнсоль понравился твоим родителям. Теперь тебе стало легче?

— Да. Спасибо, Хони.

— А почему ты подрался с тем своим соседом?

Сонхва вздыхает.

— Он назвал мой розовый рюкзак глупым и хотел его выкинуть.

Хони хрюкает, едва сдерживая смех.

— Это так мило, — под нос бормочет он.

Когда они приезжают, мальчишка успевает заснуть, и даже когда отстёгивают ремень и берут на руки, тот не просыпается. Сонхва бросает взгляд на его пальцы, и внутри сжимается от неясного волнения.

Пак стал слишком сентиментальным.