Непривычно просыпаться в кровати, где вместо Хёнсоля — мальчишка по вызову, что лежит рядом, притиснувшись к боку. Сонхва смотрит на него — даже будильник не разбудил, а самому тормошить совсем не хочется. Пускай отдыхает, тем более воспоминания о прошедшей ночи ярким обрывочным клипом отпечатываются в памяти. Несмелые касания, робкие взгляды, в которых жирным — «можно мне?». Будто не верил, что может желать, и от этого перехватывает в груди даже сейчас: казавшийся изначально напористым и наглым, Хони открывается совсем иным — уязвимым и желающим ласки. Новая грань расчерчивает изначальный образ трещинами. Понимание этого обрушивается лавиной, и Сонхва не уверен, что сможет устоять под её напором. Лучше обдумать всё после, но разве они обещали что-то друг другу? Разве его это дело — копание в чужой жизни, когда со своей так сложно и непонятно?

Он поднимается, стараясь не потревожить мальчишку. Всё же спать тянет неимоверно, но мужчина заставляет себя принять прохладный душ, сварить кофе и приготовить завтрак, причём не только для себя. Уходя, оставляет записку и ключи, прекрасно зная, что Хони их вернёт.

***

Хёнсоль молчит. Сонхва принимает это, понимая, что им обоим нужно время, чтобы привыкнуть жить отдельно друг от друга. Зато ему пишет Уён, интересуется, как там с личной жизнью и есть ли планы на ближайший месяц, особенно на воскресенье. В ответ ему обещают подумать и принять решение, а тот вновь не намекает — открытым текстом строк на сорок описывает, почему стоит приглядеться к одному очень интересному мальчику и не терзать себя. Сонхва игнорирует последнее сообщение, тем более что его вполне ожидаемо приветствует в коридоре отец и — совсем неожиданно — приглашает в гости.

— Твоя мама хочет, чтобы вы с Хёнсолем пришли к нам на выходные. Я тоже не против, да и Субон хочет поближе с ним познакомиться.

Застигнутый врасплох Сонхва кивает, припоминая, что обещал матери вернуться. А она запомнила, и что теперь? Продолжать играть пару? А не пошлёт ли его Хони, который не обязан выполнять все прихоти клиента, пусть даже и за деньги? Ведь постель — это одно, а знакомиться под чужим именем и вести себя так, словно ты другой человек, совсем иное.

— Мы… постараемся, — выдавливает, проклиная себя за самовольство.

Отец кивает:

— Понимаю, сложно вот так сразу… мы с твоей мамой столько всего упустили, разругавшись с тобой. Но сам понимаешь, мы желали для тебя только лучшего.

— Я простил и забыл. Всё в порядке, не грузись.

И неожиданно замолкает, понимая, что это не совсем его слова. Но отец улыбается, обещая, что обязательно постарается.

Сонхва осознаёт, что Хони в его жизни становится слишком много. Но до сих пор не уверен, к лучшему ли такие перемены.

***

Над головой собираются тучи, причём не только физические: Уён капризничает, что друг игнорирует его, дуется и даже рычит, когда Сонхва звонит по дороге домой, чтобы совсем уж не расстраивать личность творческую и очень обидчивую.

— Ты меня злишь, господин Пак! Я понимаю, если бы ты был и впрямь занят, но ты же специально игнорируешь меня!

— Я и был занят. Очень сложный зуб, ещё клиент капризный.

— Как я?

— Тебя никому не превзойти, — и слышит довольный смех Уёна.

Они и познакомились несколько лет назад, когда это было ещё несносное дитя, которому теперь двадцать пять, а тогда — всего лишь восемнадцать. Только пару месяцев как переехал, знакомых было мало, и они разговорились после того, как этот несносный долбанул его ногой по бедру и поорал, потому что боялся сверлящего звука и вообще всех этих «предметов для пыток». Сетовал на то, что врач слишком молодой, что вода не такая, кабинет не тот, и вообще надо быстрее валить, пока не прирезали.

— Так вот, мы обязаны встретиться в воскресенье! У моего Санни день рождения, нам обязательно стоит отметить, а ты своего Хони приведёшь!

— Ты сговорился с моими родителями? — грустно усмехается Сонхва. — Они тоже захотели нас увидеть. Меня и… и Хёнсоля.

— И когда думаешь им рассказать? — серьёзно спрашивает друг.

— Я ещё подумаю над этим.

— Вот и отлично! В общем, ждём тебя и твоего мальчика. И без всяких там отговорок, даже смерть — не причина нас игнорировать!

На этом разговор заканчивается, а вот сомнений и вопросов лишь прибавляется. Что делать дальше? Есть ли выход? Не лучше ли всё разорвать, или уже поздно?

Накрапывает дождик, постепенно ускоряясь, Сонхва спешит домой, забегает в подъезд, когда телефон оповещает о входящем.

Хони. Мужчина колеблется, но в конце концов нажимает на принятие вызова.

— Да?

Недолгое молчание в несколько секунд. Он слышит проезжающие машины на фоне, шум дождя и голоса людей.

— Привет, котик. Я… У меня твои ключи, мне бы отдать их.

Что-то не то с голосом. Как будто всю яркость выпили, и осталось похожее — близкое к оригиналу, но подобное эху. Так не должно быть, так неправильно. Он ощущает постепенно нарастающую тревогу, которую даже себе сложно объяснить.

— Приехать к тебе? — слова срываются прежде, чем он успевает обдумать их.

Сонхва очень надеется, что ему кажется. Просто устал человек, так бывает, а он уже напридумывал всякого. Но эти мысли не мешают желанию сорваться, чтобы найти мальчишку, узнать, всё ли с ним в порядке.

«Мне даже руку ломали».

— Тут дождь начался, а я без зонта, — почему становится не по себе от этих интонаций? — Забери меня? Я скину геометку.

— Хони?

— Да? — после нескольких секунд тишины.

— Пожалуйста, никуда не уходи.

И вновь — молчание, которое кажется бесконечным.

— Хорошо, — едва слышно.

Сонхва не понимает, что происходит, но надеется, что это не критично. Что у него просто загоны на почве ухода любимого человека, но отчего-то гонит сам себя — в квартиру, чтобы накинуть куртку, схватить зонт и ключи от машины, изредка поглядывая на экран телефона.

Ехать недалеко — минут семь всего, но Сонхва боится опоздать — куда? Он и сам не готов объяснить, просто сейчас это кажется таким важным, как будто мгновение — и что-то непоправимо изменится. Такого не было с Хёнсолем, и потому он не знает, что делать, кроме того, что нужно успеть прибыть как можно скорее.

Когда он подъезжает к парку, где находится Хони, дождь вновь становится тише, но не уходит совсем.

Сонхва находит мальчишку в глубине, сидящим на скамейке среди деревьев. Мокрого, смотрящего перед собой и не реагирующего на его появление, и мужчина только сейчас понимает, что тот, скорее всего, так и сидел всё это время здесь, даже не поспешив укрыться.

— Хони?

Быстрым шагом — ближе, чтобы распахнуть зонт над чужой головой, которую наконец поднимают, удивлённо смотря наверх. Губы подрагивают, пытаясь изобразить улыбку.

— Котик, ты…

Он не договаривает — лишь тяжело выдыхает, опуская взгляд. Роется в кармане шорт, вытаскивая ключи.

— Возьми, я понимаю, это… ты же из-за них приехал.

Больно. Почему так? Протягивает руку, забирая, попутно касаясь своими пальцами чужих. Холодные. Сколько он вообще здесь сидит? Сразу ли позвонил или ждал чего-то?

— Что-то случилось? — Сонхва старается, чтобы голос звучал мягче.

Но ответом приходит молчание. С мальчишки не капает — льётся, и вновь это жгучее желание помочь, обнять и сказать, что всё будет хорошо. Что они справятся.

Вот только никто его в чужую жизнь не приглашал.

Пак пристраивает зонт на скамейке, снимая куртку, чтобы накинуть на чужие плечи. Молчание затягивается, нужно срочно что-то делать, иначе этот ребёнок сляжет с температурой, а Сонхва будет винить себя.

— Хони?

Тот смотрит под ноги, терзая рукав куртки — так похожий на подростка, у которого тысяча проблем, а взрослые считают их глупостью. Что же, вопросы следует оставить на потом, они ещё к ним вернутся, как только окажутся дома.

— Поедем ко мне, — Сонхва накрывает своей ладонью его руки. — Тебе надо высохнуть.

В ответ кивают, но даже не поднимаются, продолжая безучастно разглядывать ботинки. Дождь сходит на нет, и Пак действует решительнее: складывает зонт и резко тянет мальчишку на себя, заставляя оторваться от скамейки. Тот не противится, когда его тащат к машине, прижимая, когда сажают рядом и пристёгивают.

Ничего не говорит, когда они наконец оказываются в квартире. Сонхва помогает ему раздеться, включает душ, оставляя одного, а сам бежит ставить чайник. Даже мёд отыскивает — небольшую баночку, которую прикупил как-то и забыл. Отмечает, что вскоре вновь идти за покупками, и из быстрого можно приготовить тосты с яйцом и беконом. Попутно звонит коллеге: завтра не приду, форс-мажор, очень срочно, я твой должник. Потому что сегодня точно не отпустит Хони никуда, а завтра должен быть рядом. Сонхва не уверен в ответе, зачем делает это, но точно знает, что иначе никак.

Мальчишки нет уже минут десять. Вода не шумит, и мужчина, выждав некоторое время, стучит, но, не дождавшись ответа, заглядывает внутрь.

Хони сидит на бортике ванной, и цветы огнём пылают на бледности кожи. Пальцы впиваются в край, голова опущена, волосы закрывают лицо. Сонхва подходит ближе, присаживается на корточки, пытаясь поймать чужой взгляд.

— Ты расскажешь мне, что случилось?

Глаза встречаются с его. Они смотрят внимательно, но с такой безысходностью, что Сонхва теряется. Он не знает, что нужно делать, как поступать.

— Всё хорошо. Не грузись, котик.

Неправда. Сейчас эта мантра — ложь, за которую так удобно спрятаться. Но разве можно лезть в чужую душу, когда дали понять, что необходимо держать дистанцию? Сонхва не отвечает ничего, только поднимается, ищет полотенце, чтобы после завернуть в него мальчишку.

Никаких личных вопросов. Помнить грани и не переступать черту.

— Я ужин приготовил, ничего особенного, но нам хватит. Будешь?

Кажется, ему хотят ответить — несколько мгновений заминки, а после кивают. В груди будто что-то надламывается — молниеносно, остро впиваясь концами в межреберье. Хочется закричать, сделать хоть что-то, но не понятно, что и зачем. Как будто дальше уже не предвидится.

Глупости, какой же ты дурак, господин Пак.

Сонхва легко подхватывает мальчишку на руки, замечая, как в удивлении и даже ужасе расширяются его глаза, а пальцы хватаются за плечи, больно впиваясь ногтями в кожу. Что-то не так?

— Всё в порядке, я просто отнесу тебя на кухню. Поужинаем и отправимся спать. Хорошо?

Чужой взгляд мечется по его лицу, словно пытаясь что-то отыскать, заметить, а после мальчишка утыкается носом в основание шеи, мелко дрожа.

— Спасибо, котик, — едва слышно, и тут же: — Прости.

Они едят в молчании. Сонхва закидывает чужие вещи в стирку, находит гостю майку и шорты, а после укладывает спать. Сам же отправляется на кухню, чтобы прибрать и по случаю покопаться в себе, потому что сна нет совершенно.

Ложится он ближе часам к трём, уставший, но кое-что понявший для себя.

***

Сонхва открывает глаза и встречается с чужими, пристально смотрящими на него. Непривычно: Хёнсоль предпочитает вставать сразу, не разлёживаясь, иначе ему кажется, что день прошёл зря, и лишь в редкие моменты удавалось его остановить, попросить остаться минут на десять или даже пятнадцать просто полежать, не пытаясь обогнать жизнь.

Хёнсоля рядом нет, но он не один. Мужчина не задумывается о правильности происходящего: сейчас он просто живёт, постепенно выбираясь из прошлого.

— Ты проспал, — сообщают ему, и хочется потянуться, достать телефон, чтобы узнать, который час, но он игнорирует этот порыв.

— Я отпросился, так что всё в порядке. Тебе лучше?

— Более чем. Спасибо, котик.

Хочется остаться в здесь и сейчас — растянуть мгновения на года. Сонхва с удивлением отмечает, что в последнее время меньше думает о Хёнсоле: так всё вокруг завертелось с немыслимой скоростью. Особенно вчера вечером.

— Ты не расскажешь мне о том, что произошло, да? Я просто хочу, чтобы ты знал, что можешь довериться мне.

Хони садится, пожимает плечами, подтягивая к себе ноги и обнимая колени. Не давить, только дать понять, что рядом, что поддержит, ведь так и должно быть?

— Ничего такого, о чём бы тебе стоило беспокоиться.

Сонхва рассматривает его. Краешек распустившегося бутона, выглядывающего из-под лямки и цепляющийся за изгиб плеча, родинка на шее, колечко, две бусинки серёжек — синяя и красная. Вызов, против которого не устоять, а Пак и не пытается, уже давно признав поражение.

Прикоснуться хочется. Щекой, губами, ладонями, провести вниз по груди, задевая штангу, вслушиваясь в чужое дыхание, обвести пальцем металл, чуть нажимая…

Сглатывает, ощущая себя одержимым. Закрывает глаза, пытаясь отрешиться от этих мыслей, которые сейчас точно не к месту.

— Я приготовлю завтрак. Тебе же не нужно никуда бежать?

— Пока — нет.

— Тогда не торопись. Твои вещи я принесу.

По-хорошему наведаться бы в магазин, но Сонхва не хочет оставлять Хони одного. Даже в душ не идёт, предпочитая отложить, чтобы сделать что-то иное, нежели тосты. Во всяком случае на жареный рис ингредиенты находятся. Смотрит на часы — всего лишь пять минут двенадцатого, не так много на самом деле.

Он не знает, что будет делать теперь. Не понимает, как правильно, стоит ли что-то менять и вообще на кой хер это всё происходит. То, что Хони ему и правда нравится — не только как полотно, состоящее из его фетишей, но и просто как человек, с которым комфортно, о котором хочется заботиться — несомненно, и вчера вечером Сонхва принял это. И не потому, что остался один, а рядом не оказалось никого. Нет, Хони не замена Хёнсолю, он целиком и полностью иной, что ничуть не плохо. Наоборот, прибавляет уверенности, что так и должно быть.

Он гладит одежду — и свою, и гостя, относит в спальню, деликатно удаляясь, чтобы не смущать. Хони появляется на кухне за несколько минут до подачи завтрака, присаживается на диван.

— Кофе? Я сейчас, почти готово.

— Сонхва?

Он застывает посреди кухни, словно бы пытаясь понять, его ли позвали.

Так непривычно слышать собственное имя, произнесённое мальчишкой.

— Да? — севшим голосом.

— Ты… ты очень хороший, знаешь же? В тебя нельзя не влюбиться.

Сонхва выдыхает, понимая, что всё это время стоял, не дыша. Как будто что-то случиться могло — то самое, непоправимое. Но это всего лишь слова, комплимент как благодарность, которую стоит принять.

— Спасибо.

Ставит приборы, присаживается рядом, и вновь, словно это тоже одна из традиций, они едят в тишине. Хони изредка копается в телефоне. После помогает убрать со стола, пускай Сонхва и пытается доказать, что это не обязательно.

И когда со стола убрано, а посуда вымыта, кажется, что сейчас — самое время. Он уже готов спросить, докопаться до сути, узнать человека рядом чуть больше, когда внезапно порыв пресекает вибрация телефона. Хони достаёт его из кармана, закусывает губу, что-то читая. Рабочая переписка?

— Мне пора обслуживать члены, — хмыкает через несколько секунд.

Поднимает взгляд. Сонхва вздрагивает — от этой улыбки, кажущейся такой неправильной, когда весь взгляд наполнен… болью? Хочется что-то сказать, но слова застревают в горле, когда ощущает чужие пальцы на щеке, едва касающиеся кожи. Он чувствует дрожь, исходящую от них, чувствует себя беспомощным, не способным сделать хоть что-то.

— Сонхва?

— Да? — с трудом разлепляя губы и находя в себе силы ответить.

— Спасибо, что был со мной, — тёплый выдох на подбородок и чуть заметное касание губ. — Не вызывай меня больше, хорошо?

Мгновение — и хлопает дверь. Сонхва ошеломлённо смотрит перед собой, и непонимание происходящего бьёт не хуже кулака, выбивая из лёгких воздух.