<2>

       Стук по входной двери глухо отдался в комнате. Чарльз уловил едва слышный звук и, обернувшись, крикнул, роняя бумажку:

       — Входите!

       Рейвен перешагнула порог с чётким намерением серьёзно поговорить с Ксавьером об Эрике и наступила на нечто мягкое, куда с лёгкостью вонзился тонкий каблук. Она, охнув, подняла с ковра пару листов, в центре которых образовалось ровное отверстие. Чарльз тут же к ней подбежал, неловко перепрыгивая через книжные стопки, едва не упав, но удержавшись на одной ноге.

       — Прости, — девушка сконфуженно улыбнулась, протягивая листы подошедшему другу.

       Парень аккуратно взял бумагу и пробежал глазами по напечатанному тексту, приподняв бровь.

       — Ничего, — закончив чтение бесполезной, по его мнению, информации, Чарльз улыбнулся и, скомкав страницы, бросил их за спину. — Позволишь?

       Руки парня нависли над плечами девушки, ожидая, когда она начнёт снимать пальто.

       — Конечно, спасибо, — она решила ответить на акт вежливости не грубой самостоятельностью, а благодарностью, потому что они были в комнате не одни. Пусть у гостьи Ксавьера будет мнимо приятное впечатление о Даркхолм.

       Девушка стянула один рукав, позволяя Чарльзу полностью снять пальто.

       — Проходи, — нанизывая одежду на вешалку, парень взмахнул рукой. — Только смотри под ноги. Прости за беспорядок, сейчас приберу.

       Рейвен сделала два аккуратных шага, поправляя светлые волосы. Комната при всей своей широте была полностью усеяна распечатками, стопками старых библиотечных книг и скомканных бумажек, жёлтых от солнца, проникающего сквозь большие окна, в лучах которого кружились мелкие пылинки. Девушка не была удивлена — так обычно выглядело место обитания Чарльза во время особо важных докладов, контрольных и экзаменов. На этот раз проект. Поэтому, как соавтор, Бекки Тэтчер сидела здесь, посреди комнаты, в свободном от бумаги круге, очерченном папками, пестрящими тёплыми цветами. Она приветливо помахала Рейвен и дружелюбно улыбнулась, хотя во взгляде не было ни капли радушия, будто увидела конкурентку в зашедшей девушке. Даркхолм ответила ей теми же преисполненными холодом жестами.

       — Чай? — нагнувшись за бумажками, предложил Чарльз, смотря на подругу снизу вверх.

       — Нет, спасибо.

       — Наверное, вы уже знакомы, — выпрямляя спину, сказал Чарльз. Нежная улыбка ещё не сошла с его лица. — Это Бекки, — он протянул руку и разжал пальцы, указывая открытой ладонью на сидящую в окружении бумаг девушку. Все собранные листы с шуршанием полетели обратно на пол. — А это Рейвен, — кивнул на подругу.

       Представив девушек, парень, не унывая от собственной неловкости, нагнулся за страницами.

       — Приятно снова увидеть тебя, — первая сказала Рейвен, подходя ближе.

       — Взаимно, — с натянутой улыбкой произнесла она так, что воздух между ними сгустился, пропитавшись кислым притворством.

       Чарльз беспокойно бегал по комнате, собирая листы и странно убирая книги: количество стопок и их местоположение в итоге не менялось. Из его рук постоянно валились предметы, и вся поднятая бумага вновь оказывалась на полу, он обменялся парой бессмысленных фраз с Бекки насчёт проекта и продолжал возбуждённо сновать по комнате, запинаясь о свои ноги.

       Рейвен подметила необычную для него неуклюжесть, рассеянность и несобранность. Ей стало любопытно, что случилось с парнем за эти несколько дней, которые они не пересекались, так сильно повлиявшее на его поведение. «Сначала Эрик, теперь Чарльз, что у них за обострение?», — думала девушка, не зная как начать разговор с великой целью: узнать, что за отношения у телепата с Бекки и подтолкнуть его на более частое общение с Эриком. Большего пока не нужно. Даже место для себя непозволительная роскошь.

       — Чарльз, — парень обернулся на зов Рейвен, — нам надо поговорить. Наедине, — девушка покосилась на Бекки.

       — О, конечно, — мгновенно согласился он и мимолётно заправил прядь каштановых волос за ухо. — Бекки, давай на сегодня закончим. Я ещё немного поработаю и завтра мы уже сможем приступить к следующему пункту.

       — Хорошо, — нехотя согласилась одноклассница, поднимаясь с пола. Она взяла свою сумку со стола и прихватила толстую папку. — Тогда до завтра!

       Она искренне улыбнулась Ксавьеру и, проходя мимо, переключила влюблённый взор для голубых глаз парня на злобный взгляд для Рейвен. Внезапная ненависть пробрала Даркхолм, словно, увидев худшую сторону, заново познакомилась с Бекки. Ей хотелось плюнуть этой двуличной девчонке в лицо, потому что Чарльз заслуживает лучшего.

       — До скорого, — дружелюбно ответил парень и закрыл за Тэтчер дверь.

       Он прислонился спиной к двери и распростёр руки, словно желая обхватить её всю, и сполз на пол, томно вздыхая. Рейвен недопонимающе приподняла бровь. Совсем не похоже на Чарльза. Он резко соскочил и, счастливо припрыгивая, добрался до стола, и всё стало совершенно непонятно для девушки. Ксавьер взял какие-то бумаги и, мурлыча под нос незамысловатую песню, принялся читать, забыв о подруге.

       Она кашлянула, привлекая внимание. Бесполезно. Да что с ним такое?

       — Слушай, ты словно в облаках витаешь, — раздражённо начала она, вынужденная отойти от главной темы, чувствуя, как очередная проблема друга свалится ей на плечи. — Я не умею читать мысли, так что, может, сам расскажешь, что происходит у тебя в голове?

       — Рейвен, Рейвен, ах, Рейвен, — мямлил он, улыбаясь и восторженно вздыхая, прижав листы к груди. — Рейвен, — уже серьёзнее и чётче сказал он, подойдя к подруге, — я влюбился.

       Суставы в коленях дрогнули, девушке мгновенно понадобилось сесть, но приходилось стоять с открытым ртом, осознавая весь ужас ситуации. В план разговора определённо не входила эта деталь.

       Неужели она второй раз за день слышит признание?

       Что там Эрик говорил про своё самоубийство? Хорошо, он не услышал то, что узнала Даркхолм.

       И как теперь сообщить Леншерру новость?

       Катастрофа.

       Чарльз широко улыбался, сжимая пальцы до хруста бумаги, пока девушка остолбенела от данной новости и просто не знала, что сказать, находясь под пристальным взглядом парня, ожидающего реакции.

       Так, а с чего Рейвен решила, что новость окончательно добьёт Эрика?

       Может, потому, что Чарльз натурал, в чём ей неоднократно признавался, и сейчас пойдёт рассказ о самой незабываемой женщине на свете, из-за которой количество друзей у Даркхолм уменьшится?

       — В кого же? — её голос дрогнул, и Ксавьер не понял её испуга.

       Это не может быть Бекки, ведь он был с ней профессионально холоден и по-британски вежлив, даже не смотрел на неё, мечтательно запрокинув подбородок. Но спросить никогда не повредит.

       — В Бекки? — осторожно прошептала девушка, искренне надеясь на отрицательный ответ.

       — Что? Пф, нет, — протянул парень, скривившись. — Она просто моя коллега для проекта.

       Не эта лицемерная стерва? Прекрасное облегчение как для Эрика так и для Рейвен.

       Чарльз, закусив губу, выдерживал паузу, сгущая волнение и интригу. Девушка дрожала от напряжения и сжала руки в кулаки, готовая ударить друга за томительное ожидание.

       — Я доверяю только тебе, поэтому никому не говори.

       Кажется, она уже где-то это слышала.

       Ксавьер сделал шаг вперёд и, едва не касаясь губами её уха, прошептал:

       — Мне нравится Эрик.

       Парень с влюблённой улыбкой отстранился и наблюдал за подругой, чья странная реакция вызвала удивление с примесью испуга.

       Девушка подавилась собственной слюной и закашляла, а если бы она взяла предложенный чай, то он давно бы разлетелся по комнате. Рейвен сделала глубокий вдох и прикрыла рот руками, обхватив ладонями щёки, чтобы не было видно набежавших слёз, но радостные морщинки возле глаз скрыть не смогла. Руки дрожали в том же быстром темпе, что и сердце. Рейвен была непередаваемо счастлива за своих мальчиков.

       Она знала ответ, но всё равно тихо спросила, переместив руки на грудь, будто облегчая этим дыхание:

       — В нашего Эрика?

       — Конечно, в Леншерра, — опуская взгляд с потолка, ответил парень. — Будто много Эриков знаешь.

       Сердце с каждым ударом словно отдавало тонким писком «о божечки», и она засмеялась потому что знала то, о чём оба парня мечтали бы знать. Смеялась, словно через смех уходило всё волнение, вся дрожь, все переживания за друга, готового умереть за любовь Чарльза. И этот смех был прекрасен.

       Ксавьер мог бы с лёгкостью узнать, какого чёрта Рейвен так себя ведёт, но не рискнул, когда собственная голова идёт кругом от мыслей, зацикленных на одном человеке, а тело, переполненное живой энергией, жаждет движения. Он хотел кружиться по комнате в плавном, но энергичном танце, и вдыхать дурманящий запах нежных цветов, и чтобы стопки бумаги взлетали к потолку, имитируя полёт его души, и петь, петь о красивой любви! Но сдерживал свои порывы и только постукивал пальцами по бедру, выронив страницы.

       — Но как? — немного успокоившись, спросила девушка с восторженной улыбкой. — Ты же говорил, что ты натурал.

       — Соврал, — Ксавьер пожал плечами и сел на первый попавшийся стул на другом конце комнаты, закинув ногу на ногу и сладко улыбаясь, глядя в потолок, словно что-то вспоминая. — С тех пор как я взялся за этот проект с Бекки… — он взмахнул руками, в попытке подобрать нужное слово, обращая взгляд на подругу, — что-то вдруг поменялось, понимаешь? В доме поселился вечный холод, комнаты потускнели, воздух не пронзал звонкий смех, и позабылся вид улыбки. Я словно перестал… ощущать счастье, даже в свободное от работы время. Я имею в виду, что, да, это могло быть из-за того, что я погрузился в важное дело, отдавая ему всего себя, но, Рейвен, ночи опустели: я закрывал глаза, чтобы заснуть, не вспоминал нечто приятное, произошедшее за день, просто потому, что приятного не случалось, — девушка внимательно слушала своего друга, сидя на полу и слегка улыбаясь, потому что уже слышала оду на имя возлюбленного и готова была плакать от того, как красиво их взаимное влечение. — Я не понимал, в чём же дело, почему так тоскливо? — восклицал Чарльз, с чувством размахивая руками. — И неожиданно я осознал, что же изменилось в моей жизни. Я долго бил себя по голове в тот день, причитая «дурак, дурак, дурак», — он демонстративно постучал по лбу двумя подушечками пальцев, — ответ всегда был здесь, рядом со мной. Всегда рядом. Он был рядом. Это и есть разгадка. А на этой неделе меня окружало общество Бекки Тэтчер, которая на пару с проектом смогла отдалить меня от вас, постоянно флиртовала и заигрывала, но заменить в моём сердце Эрика Леншерра ей не под силу. Она не смогла пробудить во мне ничего кроме тяги к скорейшему завершению совместной работы, чтобы избавить себя от общения с ней. Всё это время мне не хватало глупых подколов, тёплой руки на плече и его странной улыбки, знаешь, которая похожа на оскал, но такая очаровательная, потому что чувствуешь, что она принадлежит всецело тебе? — Рейвен кивнула и ей захотелось себя ударить, потому что она видела эти взгляды, их искренние улыбки друг для друга, нежные слова поддержки и аккуратные прикосновения, но сама не смогла догадаться об их чувствах. — Я всегда был счастлив, но, чтобы понять почему, мне пришлось это счастье потерять. Надеюсь, не надолго, — тихо добавил он. — Я — не я без Эрика, Рейвен. Он словно стал моей второй сущностью, которая ощущает тепло и радость, помогая полноценно жить. Мне стало так легко, когда я понял, кто делает меня счастливым, кто освещает жизнь и кто дарит ей краски. Я будто бы нашёл разгадку смысла жизни, к которому надо стремиться, — его сердце бешено колотилось, словно само говорило за Чарльза на одном вдохе, истощая его силы. — Эрик Леншерр — моё тепло, моё счастье, моя любовь… мой смысл жизни, — начиная задыхаться, Ксавьер медленно вдохнул и, держась руками за колено, мечтательно смотрел в потолок, лучезарно улыбаясь, обнажая белые зубы.

       Слёзы у Рейвен струились из глаз, орошая ковёр мелкими каплями. Она не пыталась их сдержать, зная, что это бесполезное занятие, и также не скрывала улыбки. Зачем они говорят это ей? Почему эти придурки не могут сказать сразу друг другу?

       — Так, всё, — девушка смахнула слёзы, шмыгнула носом и поднялась, едва не падая — такой эмоциональный день, — теперь ты просто обязан пойти к Эрику и сказать ему то же самое.

       — Ты что? — мигом оживился Чарльз, соскакивая со стула. — Это же… Он же…

       — Если откажешься, я сама тебя отведу, — она приблизилась, а Чарльз сделал шаг назад и поднял руки на уровне плеч, чтобы её остановить.

       — Подожди! — она оторопела. — Я не могу вот так быстро. Ты хоть представляешь, как тяжело это сказать?

       — Да, и мне плевать, — оборвала девушка. — Просто поверь мне, — Рейвен положила свою руку ему на плечо, — не стоит бояться. Потом ещё посмеёшься над своей робостью. Это же Эрик, чёрт возьми, он всё поймёт! — она больше не могла держать милый тон, потому что её раздражал тот факт, что парни сами портят своё счастье тупыми причинами, и сжала пальцы. — Поэтому ты ему всё-всё расскажешь, ясно, «профессор»?

       — Да, сэр, — он был поражён уверенностью в холодном тоне подруги.

       — Вот и славно, — улыбнувшись, она отпустила плечо Ксавьера и направилась к двери, рукой маня за собой. — Всё равно тебе надо было наведаться к Эрику.

       — Что? — испуганно спросил он, уже натягивая куртку — Почему? Что с ним?

       — Вы давно не виделись, и он… — не зная как мягче описать его страдания, Даркхолм развернулась у порога, дожидаясь Чарльза, — немного приболел. Уверена, увидев тебя, ему станет лучше.

       Когда Чарльз уже был готов переступить порог, в дверь постучали. Девушка хотела взвыть от досады, ведь её друзья шли по прямой к счастью, навстречу друг другу, и преградой не может стать какой-то придурок за дверью. Рейвен раздражённо её открыла в готовности грубо прогнать незваного гостя, но, увидев Эрика, она тут же поменялась в лице. Удивление заняло место раздражения, но не дало место остолбенению, и девушка быстро среагировала на неожиданное появление второго голубка.

       Прежде чем Леншерр успел открыть рот для приветствия, Рейвен втащила его в комнату за плечи и толкнула буквально в объятья Чарльза.

       — Ну, всё, пока, мальчики, не скучайте, — уже стоя за порогом, протараторила девушка. — И будьте предельно честны друг с другом, ясно? И я вас убью, если потом не расскажете, как всё прошло. Удачи! — бросила она и захлопнула за собой дверь, ещё долго улыбаясь, шагая по коридору. Если сегодняшний вечерний разговор не приведёт их к свадьбе, то Рейвен сама им её устроит.

       Схватившись за плечи друг друга, Эрик и Чарльз долго удивлённо моргали, пытаясь нагнать произошедшее, и в то же время разглядывали любимое лицо. Ксавьер заметил, каким бледным и худым стал парень, а Леншерр увидел, как мило покраснели щёки и натянутые в лёгкой улыбке губы. Как один был подавлен, а другой счастлив.

       — Привет, — наконец выдавил Чарльз и уже планировал отпустить Эрика, но вдруг понял, что не хочет этого делать. — Давно не виделись.

       — Да, давно, — его взгляд пробежался по полу, а потом снова устремился в ясные голубые глаза. — Я так соскучился.

       Эрик обвил Чарльза руками, и парень обнял его в ответ. «Я никогда тебя не отпущу», — думали оба, едва не плача друг у друга на плечах.

<7>

       — Ладно, Эрик, у нас и раньше возникали разногласия. Знаешь, можно ведь всё уладить, забыть о некоторых словах, найти компромисс, — плавно складывая и разводя руки, он придавал гипнотизирующую тягучесть своему голосу, что действовало на Леншерра как горячий дёготь в уши. Его слова раздражали, не производя должного успокаивающего эффекта. Он словно пришёл за сделкой, а не за прощением. Чарльз был ему противен.

       Спустя два дня после ссоры профессор, сидя в кресле той самой комнаты, вдруг понял, что всё случившееся — одна огромная ошибка. Чарльз осознал какие ужасные слова применял по отношению к любимому человеку. Он приказывал ему не подходить, гнал, называя убийцей, сказал «нет», хотя обещал свою вечную поддержку. В ту же секунду Ксавьер сорвался с места и побежал к Эрику в чём был, забывая про пальто, которое хотел схватить по пути к двери, и зонт, так как за окном сгущались тёмно-серые облака. Он едва не забыл ключи, за которыми пришлось вернуться. Хотя Чарльз в тот момент глубоко плевал на всё, что-то заставило его дрожащими руками запереть дом.

       Ветер на улице задувал в уши, на бегу вынося любые мысли, кроме самых цепких, паразитических.

       Ксавьер не имел понятия, что скажет, когда придёт. Просто знал, что если не явится к Эрику сейчас, то уже никогда не решится первым пойти с извинениями. Есть вещи, которые просто необходимо сделать. Чарльз чувствовал, что это одна из них. Долгие ссоры не вариант, а пустая трата времени.

       И почему-то тогда у него не возникало сомнений, что Эрик его простит.

       Так ведь всегда происходило.

       А чем этот случай отличается от предыдущих? Ничем, верно? Просто повздорили. Не беда для столь крепкого союза.

       Всё будет в порядке.

       Ветер забрался под кожу, проступая мурашками. Мысли смешали мигающие огни сломанных светофоров.

       Мужчина понял, что не должен был отпускать Леншерра с отвратительным диалогом на сердце и яростью в кулаках. Всё-таки он спас Ксавьеру жизнь, а вместо благодарного поцелуя получил холодный нож меж рёбер. Этот момент Чарльз прекрасно осознавал, но всё ещё не понимал, как он позволил собственному страху взять верх. Это ведь Эрик, а не монстр из шкафа, что доводил до дрожи в детстве. Эрик, в чьём имени заключен целый мир. Другой, невидимый для других и… светлый, в отличие от нашего, реального, где есть место не столько радости сколько печали.

       Его нельзя оставлять одного с убийством на плечах. Это не то, что можно просто забыть, оставшись собой. Особенно после того, как Чарльз сам добавил масла в огонь идиотским поведением.

       На асфальте разлилась фантомная кровь убитого Эриком мужчины вместе с осколками черепа и ошмётками головного мозга. Ксавьер, чтобы избавиться от видения, закрыл глаза и мотнул головой, едва не попав под машину, которая резко остановилась, задев носом его бедро. Телепат не обратил внимания на ушиб и скрытые за гудком ругательства водителя и продолжил бежать, оставляя алую иллюзию позади.

       Эрик не должен переживать всё один. Не сейчас, когда границы дозволенного постепенно таяли, и он мог сотворить что угодно, не подозревая насколько это плохо или хорошо, дополнительно учитывая, что наказания за первое злодеяние удалось избежать благодаря удивительным способностям Ксавьера.

       Поэтому сейчас Чарльз стоит посреди его квартиры и распинается, пытаясь всё наладить и вызволить своего парня из тени. Просчёт телепата в том, что тень не обволакивала Эрика, а крепко засела в нём, и так просто развеять её не получится. Леншерр отвечал пронзающим холодом, смотря на Ксавьера свысока. И дело было не в росте.

       — Во-первых, — мужчина выпрямился, выпятил грудь, приподнял подбородок, чтобы казаться ещё больше по сравнению с щуплым Чарльзом, и сцепил руки за спиной, едва скрывая отвращение в натянутых губах, — как ты сюда попал?

       На самом деле Эрика бесило не бестактное проникновение, а сам вид Ксавьера — предателя и лжеца. Человек, что плёл медовую паутину лжи у ушей и впрыскивал через поцелуи яд с привкусом молочного шоколада, убрал сладость резким словом, обнажая истинную сущность настоящего — лишь ложь и яд за сладостью, называвшейся любовью.

       Конечно, где-то у Леншерра оставались тёплые чувства к ненаглядному Чарли, но Эрик их не показывал, словно накрыл колючим брезентом — любая мысль о том, что на самом деле он преданно любит такого человека, отдавалась болью.

       Ксавьер замялся, нахмурившись и отведя взгляд в сторону, не готовый к резкой смене темы.

       — У меня… — мужчина сжал губы и полез в карман брюк, извлекая связку ключей, которую едва не оставил дома, — у меня есть ключи. Ты мне сам их дал, — растерянно произнёс телепат, заглядывая в голубые глаза собеседника, держащегося на расстоянии, измеряемом в милях, — не помнишь?

       Эрик смерил его оценивающим взглядом, а затем бросил такой, отчего у Чарльза захватило дыхание. «Помню и мне не следовало давать их тебе», — пронеслась в голове дерзость, которую Леншерр не осмелился озвучить. Горячая ярость кипела внутри, противясь холодной сдержанности снаружи. Несмотря на вызывающую ситуацию, мужчина не хотел терять контроль и переходить на крик.

       — Во-вторых, ты пришёл сюда поговорить, да? — надменно спросил Эрик, не собираясь отвечать на чужие вопросы.

       — Да, — Чарльз проигнорировал тон мужчины и воспринял его слова как призыв к действию: — Эрик, я хочу…

       Но его прервали поднятой рукой и непоколебимым, ровным голосом:

       — Тогда я скажу тебе то же самое, что ты говорил мне, — Ксавьер мотнул головой, закрыв глаза, не желая слушать свои мерзкие слова, — проваливай.

       — Эрик, послушай! — взволнованно вскрикнул Чарльз. Тараторил, чтобы успеть сказать хоть что-нибудь перед тем как его выставят за дверь. — Я был не в себе. Ты же знаешь, какой я эмоциональный, вот и наговорил глупостей. Прости, что я тогда сказал, то было… непредумышленно, и я действительно сожалею о сказанном, честно. Давай всё забудем, сделаем вид, что ничего не было, и начнём всё…

       — Довольно! — крикнул Леншерр громче Чарльза, устав выслушивать его ложь. — Уходи.

       — Я готов поговорить, я могу…

       — О, он готов поговорить, надо же, — колючей иронией возмутился Эрик. — Что ж, говори с кем хочешь, но я не собираюсь тебя выслушивать, — он пожал плечами. — Не заставляй меня выталкивать тебя отсюда, сам знаешь, где дверь, — мужчина вытянул руку в сторону выхода, вежливо приглашая дорогого гостя выметаться.

       Ксавьер с упавшим сердцем и застывшей гримасой отчаянья понял, что звуки голоса не смогут достигнуть нужной точки соприкосновения. Он не станет слушать, но дело Чарльза ещё не окончено. Уйти сейчас означало провал, поэтому мужчине как никогда нужно было собрать всю решительность, упрямство и настойчивость, чтобы сделать последнюю попытку избавиться от ощущения того, как Эрик вырывается из рук, чтобы, не бросая прощального взгляда, спрыгнуть с края с раскинутыми, как крылья, руками.

       Телепат приложил пальцы к виску, сжимая пальцы второй руки в кулак.

       — Нет, ты не посмеешь, — угрожающе прошептал Эрик сквозь зубы, делая шаг назад.

       Ксавьер и не хочет врываться в чужую голову, распутывая даже то, что Эрик хотел бы оставить запутанным глубоко в сознании, но так надо. Пусть даже будет невыносимо жечь грудь.

       И что ты мне сделаешь? — телепатически передал Чарльз, перебирая мысли Леншерра.

       — Уходи, — твёрдо и холодно, как лёд, прошипел Эрик, пряча за стенами свои воспоминания.

       Ксавьер закрыл глаза, чтобы не видеть, что сам творит, и пропустил требование мимо ушей. Он постарался полностью сконцентрироваться на внутреннем мире мужчины, максимально отгораживаясь от реальности. Потому что так было проще — не слышать голос любимого, чтобы, открыв глаза, не узреть незнакомца.

       Чарльз подошёл к хилой стене, похожей на шаткий забор или сгнившую изгородь заброшенного ранчо. Эрик был недостаточно тренирован, чтобы превзойти мастера телепатического дела. Никакая защита его не остановит. Особенно сейчас, когда отчаянье горело в горле.

       Собрав собственные плутающие мысли, телепат свободной рукой смахнул подступившую к голубым глазам влагу, ведь ни одна капля не должна преодолеть барьер ресниц и упасть на пол, разбиваясь на миллионы частиц, знаменуя терзающую Ксавьера вину. Кроме лишней личности в голове, которая бродила вдоль стены, изучая голые факты недавних событий, Леншерр не чувствовал ничего, в то время как в Чарльзе кипело сожаление, выделяя пар непорочного желания прощения и оставляя в осадке все те неприятные, грязные мысли в том числе и настойчивый помысел сломать Эрику нос за упрямство. Испытывая переполнение чувствами яркими пятнами перед закрытыми глазами, Ксавьер не думал о присутствии чувств у других в нужде сбросить давящий балласт — направить куда-нибудь эмоциональную энергию, избавляясь от неё в один крик, чтобы наслаждаться свободой, наконец расправив плечи.

       Чарльз не хотел, чтобы удар пришёлся на Эрика, но не смог сдержать бурю. Вместо того, чтобы перешагнуть через построенную Леншерром изгородь, он снёс её стремительным порывом, заставив мужчину схватиться за голову и согнуться пополам в приступе боли под собственный оглушающий крик, словно холодное лезвие медленно входило в плоть. Изнутри, раскалывая череп на затылке, острие вырывалось с ошмётками кости и тканей. Он буквально ощутил то, как невидимый поток струёй пронзил его мозг. Эрик испугался, что потеряет сознание. Он задыхался, потому что каждый вдох отдавался болью. Колючими стеблями шиповника Чарльз обвивал каждую частицу открывшейся памяти беззащитного сознания, где на месте хороших воспоминаний, спрятанных в тёмных углах, расцветал розовый бутон, привлекая к себе внимание ярким пятном, словно огонёк на гирлянде, говорящий «Эрик, смотри сюда». Но Леншерру было не до сигналов, пестреющих красочными картинками, когда толстые шипы до основания впивались в мозг. Мужчина истошно кричал, периодически пытаясь зажать вопль между зубами. Руки хватались за волосы, тело судорожно сгибалось к полу, пытаясь найти в нём опору и усмирение боли.

       Чарльз оставался глух, слеп и непроницаем. Он будто нарочно игнорировал смертельно чувствительные ощущения Эрика, колющие Ксавьера изнутри, и беспардонно копался в его голове, как преступник. А что оставалось делать, когда Леншерр отказался добровольно слушать его речи? Ксавьер надеялся, что освободив из тяжёлых ржавых оков добрые воспоминания и чувства, сможет вновь повернуть партнёра к себе лицом. Их объединяло несчётное множество моментов наслаждения обществом друг друга, и Эрик не мог просто забыть умиротворение, навеянное их долгими отношениями. А если забыл, то телепат напомнит о безмятежных временах. В крайнем случае можно попытаться удалить свою ошибку, стерев тот день из чужой памяти.

       Вот только боль от телепатического проникновения не входила в план.

       Прочь из моей головы, — дошла до Чарльза чужая мысль хриплым, почти свистящим голосом. Сильная, навязчивая мысль, раз не прошла мимо телепата, но, увы, неисполнимая. Не сейчас.

       Эрик собирал последние силы, чтобы крикнуть Чарльзу требование прекратить страдания, но процесс мысли не был ему подвластен. Он едва не подавился вышедшим хрипом.

       Телепат заставил вспомнить то нежное чувство любви, некогда испытываемое к Чарльзу. Прикосновение мягких губ Ксавьера перед сном, Эрик, приносящий кофе по утрам, радостное волнение от поцелуя на виду у всех, то, как они смотрели дурацкий ужастик, смеясь над его глупостью, как оставались в постели во время болезни партнёра и рассказывали истории, чтобы не было одиноко, как Леншерр наливал полную кружку жгучего чая, чтобы он грел, когда Чарльз уезжал на семинары, дописывал за него доклады поздно ночью, когда недосып уже свалил его в сон, как телепат помогал сдавать экзамены с помощью своих способностей, как Ксавьер вытирал слёзы Эрика, прижимал его голову к груди и шептал успокаивающие слова воркующим голосом, радость каждой встречи, тепло объятий, умиротворение от его вида, страстность секса. Телепат вспоминал с комом в горле, сколько они пережили вместе и как это было очаровательно. Чарльз всё ещё любит Эрика, несмотря на их ошибки, и с полной уверенностью, что никто не сможет заменить его Леншерра, он понял, что совсем не готов к его потере.

       Шипы продолжали причинять жуткий дискомфорт, но эти воспоминания, как морфий, притупляли боль, ласково обволакивая колючки, но не обрезая острые концы, оставаясь напоминанием о причинённой боли и о телепате в голове. Мужчина наконец смог выдохнуть, разжать зубы и был в состоянии вытереть кровь с прокушенной губы и сглотнуть слюну, смешавшуюся с алой жидкостью, вытекшей из прокушенной изнутри щеки. Судорога отпустила мышцы, давая возможность конечностям выпрямиться.

       Эрика стала раздражать вызванная телепатом картинка, где всё казалось приторно наигранным, будто у Чарльза нет собственных чувств — он просто хороший актёр в этих маленьких сценах его жизни.

       Никакой ностальгической радости. Нынче Леншерр рассматривал собственные воспоминания и чувства под другим, как он считал, трезвым углом, когда нет опьяняющего действия любви, симпатии или чего бы там ни было. Теперь он мог ясно оценить сколько отдал и сколько получил, а испытывал только отвращение, какое бывает к людям, которых когда-то любил, когда понимаешь сколько времени потратил на человека, который этого не стоил, как он был для тебя всем, когда вдруг то, что в нём так нравилось, начинаешь ненавидеть. Он больше не мог относиться к Чарльзу как раньше. Если всего пару дней назад мужчина мечтал об его алых тонких губах, то теперь ему противна мысль прикосновения к их гладкой и влажной поверхности.

       Прости меня за всё сказанное. Пожалуйста… я не хотел тебя прогонять, — жалобно говорил Ксавьер, не открывая рта. Он всё ещё стоял с пальцами у виска, устремляя вперёд пустой взгляд, который не видел припавшего к полу мужчину, глядящего исподлобья. Эрик был избит, едва ощущал конечности, и оттого глаза сильнее сверкали злобой.

       Чарльз нашёл в памяти тот самый день ссоры, но боялся что-либо с ним сделать. Телепат никогда прежде не удалял воспоминания и опасался пробовать. Как это повлияет на мозг? Как отразится на поведении? На том, что происходит сейчас? Ведь когда цветок лишается лепестка, то в глаза сразу бросается его асимметричность.

       Леншерр понял, что, чтобы избавиться от подобных лживых слов, мало будет кричать Ксавьеру проваливать, а в мысленных баррикадах нет смысла. Зачем ставить стражу на осыпающиеся камни былой крепости? Эрик, согнувшись на подкашивающихся ногах, тяжело дыша через рот, пошёл к книжному шкафу, который больше предназначался для разного вида хлама, чем для книг. Нужно избавиться от шипов, которыми Чарльз держится в голове, властвуя над мыслями. Больших усилий стоило не думать о своих намерениях, чтобы мерзкий телепат не узнал о них.

       Прошу, вернись, и мы со всем разберёмся.

       Эрику становилось смешно от подобных заявлений. Потому что смех отлично перебивает слёзы. В Леншерре оставалось что-то такое, что желало простить Чарльза силами, которые были чрезвычайно малы, словно заставлять божью коровку тянуть товарный поезд.

       Я ведь люблю тебя! — ничто не зашевелилось в Эрике после этих слов.

       Самое отвратительное — знать, что всё, что он говорит лживо и несбыточно.

       Эрик, вместе. Как прежде. Как всегда.

       «Не в этот раз, Чарли», — подумал мужчина, на секунду забывая о телепате, следящем за каждой скользящей мыслью. Он не понял, услышал ли это Ксавьер. Данный вопрос недолго его тревожил.

       Эрик дрожащей рукой открыл шкафчик, пока телепат продолжал мучить его голосом в голове и периодически всплывающими перед глазами яркими эпизодами их совместной жизни. Мужчине приходилось кусать раненную щёку изнутри, чтобы, отвлекаясь на физическую боль, удерживаться в реальности и вытянуть из глубины полки блестящий округлый предмет. Леншерр сел, повернувшись лицом к профессору, облокачиваясь о книжный шкаф спиной. Он поднял руки над головой, готовясь надеть шлем, и улыбнулся криво из-за всего нахлынувшего одной волной, что обобщённо можно назвать болью.

       Я просто хотел тебя защитить, — Эрик дал последнее объяснение своему проступку, делая эту мысль бесчувственной и отстранённой, не выдавая боли, из которой состоял, продумывая эти слова, но также яркой и громкой, чтобы Чарльз обязательно услышал без задержек, и надел шлем.

       Телепат не успел что-либо ответить. До него еле успел дойти смысл услышанных звуков в чужой голове, которыми мгновенно получил глубокий кровоточащий порез в груди, за рёбрами, когда Чарльза вырвали с корнем, шипами и прочими ошмётками и грубо вышвырнули из головы Эрика подобно тому как охрана выталкивает за дверь непрошеных гостей — это ещё когда твоё лицо стремительно приближается к асфальту. Ксавьера пошатнуло и пришлось сделать шаг назад, чтобы не упасть. Он быстро проморгался, чтобы избавиться от помутнения в глазах, и снова приложил пальцы к виску, потому что разговор не окончен.

       Но что-то его не пускало.

       Телепат словно ударился лбом о прозрачную дверь. Его снова пошатнуло, но он устоял и попытался снова проникнуть в чужую голову, фокусируя всё своё внимание на Эрике. И ничего. Он расшибся о купол, возведённый вокруг мыслей, но на нём не появилось даже трещины. Только удар отдался болью в голове, что исчезла так же быстро, как и появилась.

       — Что за? — хмурясь прошептал Ксавьер.

       Мужчина попытался ещё раз и безуспешно. Эрик злорадно улыбнулся его тщетным попыткам и, поднявшись, не обращая внимания на ломоту во всём теле, вскинул подбородок, перекрывая вкусом власти ощущение боли, ещё гудевшей в мозгу.

       Чарльз отчаянно забился вокруг разума мужчины, зарабатывая боль в голове от напряжения, сжимая зубы в попытке пробраться внутрь, словно мотылёк, стремящийся к свету, который знает, что лампа обожжёт ему крылья. Но что-то тянет бабочку к свету горячей лампы. Страх темноты? Это двигало Ксавьером. Профессор не мог позволить огню Эрика угаснуть, готов спалить крылья и себя, чтобы оживить светозарное пламя и не дать партнёру пропасть во тьме.

       Но Леншерр сам накрыл огонь плотным чехлом, не позволяющим кислороду пройти. И Чарльз ничего не мог сделать, как бы ни бился.

       — Здорово, правда? — видя, как телепат оставил попытки прорваться и, тяжело дыша, согнулся, ухватившись за колени, спросил Эрик и, хромая, сделал пару шагов навстречу. Чарльз не ответил, до жалости сломлено глядя в пол, пряча полный паники и отчаянья взгляд, поэтому Леншерр продолжил сам, опуская реплику оппонента. — Этот шлем блокирует твою способность. Теперь ты не сможешь без разрешения врываться в мою голову, читать мои мысли и красть воспоминания подобно варвару! — он постепенно повысил голос до крика в последнем предложении, но тут же вернулся в спокойное состояние, размяв руками шею. — Теперь тебя точно ничто не держит. Как видишь, я остался при своём мнении, ты — при своём. Так что со спокойной душой можешь убираться отсюда. Тебе ничего не изменить, Чарльз.

       Ксавьер стоял на подкосившихся ногах, дыша через тонкую щель между губами, чтобы не выпустить плач, сдавливающий грудь. Он зажмурился, но Эрик ничего не увидел за копной каштановых волос, прикрывавших лицо. Возможно, это к лучшему, что он не видел страдальческий изгиб бровей и пустой страх в мокрых голубых глазах. Чарльз не знал что делать под грузом выгоняющих слов и натиском холодных глаз, затуманенных ненавистью ко всему, в особенности к Ксавьеру. Больно держать в сердце того, кто тебя не выносит.

       Телепат в последний раз стиснул зубы и выпрямился. Эрик нетерпеливо ждал его ухода, сжимая губы. Он чувствовал как в нём снова просыпаются нежные чувства, которые сложно подавить, видя профессора во плоти. Он всё ещё манил к себе, не теряя былой очаровательности, и сохранить холод разума становилось трудно. «Ксавьер — лжец и предатель», — убеждал себя Эрик.

       Чарльз кашлянул в кулак, чтобы прочистить горло от горечи, и начал медленно приближаться к двери, не понимая, как всё могло так закончиться, но с покалыванием в груди осознавая, что сделал всё, что мог. Он сказал то, что успел сказать, поэтому теперь вся надежда на Эрика. Остынет ли он? Обдумает ли предложение телепата и вразумится? Перестанет ли вести себя как конченый мудак и сам придёт за извинениями?

       Когда профессор был всего в двух шагах от Леншерра, что-то внутри, неподвластное Эрику, прошептало: «если он тебя обнимет, то придёт конец всем ледяным преградам, которыми ты себя окружил». И мужчина отчего-то совсем не противился этой мысли. Наоборот, она стала желанной мечтой.

       Но Чарльз прошёл мимо, не скрывая жалкого внутреннего состояния, пробивавшегося наружу через сгорбленные плечи и сведённые к переносице брови. Нет, он не пытался разжалобить Эрика. Тогда как же последнее достоинство проигравшего? Пустое качество для безвыходной ситуации, и Чарльз не видел смысла устраивать драматическую сцену своего ухода с высоко поднятым носом, рассерженным лицом и хлопком дверью, ведь телепат не был зол, он снова боялся. Что теперь? Как без Эрика? Ксавьер не имел понятия, и это пугало его.

       Несмотря на то, что леденящий взгляд уставился в затылок, желая прогнать того, кто уже достиг порога, главный вопрос не был задан. Чарльз медленно обернулся, с силой отрывая от пола взгляд, который упрямо падал вниз под тяжестью вины. Его встретила твёрдая невозмутимость за коркой холодного презрения в напряжённой позе, когда ты готов сделать быстрое движение в любой момент — на взводе. Эрик стоял полубоком, но отчего-то Чарльзу показалось, что сцепленные сзади руки сжимают лезвие для спины Ксавьера.

       — Значит… это конец? — прошептал мужчина так подавленно, что умудрился показаться ещё более маленьким и ничтожным, чем на самом деле.

       Ни один мускул лица Эрика не дрогнул, когда пришло осознание, что он не видит другого ответа, кроме:

       — Определённо.

       Произнеся это вслух, Леншерр окончательно поставил точку в изживших себя отношениях, оборвав все пути назад, тем самым уничтожив сомнения, щекотавшие нейроны.

       На секунду Чарльз потерял равновесие и пришлось схватиться за дверной косяк. Отчаянно хотелось что-то произнести напоследок, но слова не шли в отличие от обилия набегающей к глазам воды. Он лишь разочарованно свёл брови и, шмыгнув носом, криво улыбнулся и легко кивнул, пытаясь выразить все свои ощущения сразу. Страх, грусть, сожаление, любовь, покорность и смиренность, вина, понимание — всё слилось воедино в беспомощность и жалкую попытку её скрыть. Осознав свою нелепость, он схватился за дверную ручку, готовый уйти.

       — Погоди, — Чарльз подавился собственной слюной и кашлянул, услышав резкий голос Леншерра. Телепат обернулся, но огонёк надежды не загорался, ведь странно для Эрика делать что-то после финальной точки. Если он решил что-то, то доведёт до конца, не оглядываясь.

       Эрик поднял руку, а через секунду уже сжимал в ней притянутые из заднего кармана Ксавьера ключи.

       — Теперь уходи, — он забрал у Чарльза дубликат ключей от собственной квартиры, вырывая этим жестом что-то ещё изнутри. — Давай, — грубо подогнал Эрик остолбеневшего телепата.

       Бросив последний взгляд на некогда родного человека, чтобы запомнить каждую деталь его тела, которую и так знал наизусть, вышел за дверь, которая почти мгновенно закрылась парой звонких щелчков.

       До сих пор Чарльз не до конца осознавал всю серьёзность ситуации. Всё казалось правдоподобным сном или розыгрышем, но образ холодной, пустой двери, маячивший перед взором, как символ бесповоротного конца, развеял иллюзии. Как пепельные очертания давно сгоревшего листа исчезли от лёгкого дуновения, так же пропало всё: и хорошее, и плохое, что было в Чарльзе в тот момент. Осталась только пустота, такая странная неосязаемостью, но яркой ощутимостью в груди. Он хотел, но не мог почувствовать хоть что-то, и пустота быстро заполнялась когтями, шипами или чем бы то ни было острым и скребло изнутри.

       Потому что пустое место лучше всего притягивает именно боль.

       Она, как леденящая жидкость или ядовитый газ, идеально вписывается в любую ёмкость, заполняет пустоту, заставляя мучиться всё естество.

       Сосуды Чарльза словно стали разносчиками этой боли, сильной, но терпимой. Ладони чесались, грудь хотелось разорвать, но мужчина просто игнорировал это отвратительное ощущение. Нет смысла драться, причиняя себе ещё большую боль, царапаясь и кусаясь.

       Ксавьер обессиленно сжался в комок, плотно прижимая колени к груди, впиваясь пальцами в плечи и пряча лицо среди конечностей. Он сидел, ощущая холод от двери, от жёсткого коврика для ног. Хотя бы он был настоящим, серым, без ироничной надписи «добро пожаловать».

       Хах.

       Внутренний нервный смешок.

       Хах.

       Одинокий коврик пред дверью, испещрённый чёрными пятнами чистых слёз грязной вины, по-настоящему ощутимой, когда гордыня и упрямство выиграли решающий бой.

       Поздно сожалеть, но Чарльз не мог остановить плач, доводя ясность голубых глаз до распухшей красноты. Он плакал потому что был пуст. Он плакал потому что думал, что так боль пройдёт. Плакал потому что осознавал потерю того, кого любил. Эрик был так близко, всего за тонкой дверью, но в то же время так далеко, за миллионы миль, которые Чарльз, как бы не хотел, не может преодолеть, чтобы схватить Леншерра за руку и притянуть к себе.

       Чарльз сидел тихо, только периодически шмыгал носом и нехотя с шумом глотал ртом воздух. Мужчина не хотел быть замеченным в такой слабый, интимный момент жизни, но и уйти он никуда не мог — нет сил.

       Если Эрик и слышал его рыдания, то не подавал виду.

       На коленях и предплечьях Ксавьера проступили тёмные мокрые круги. Его тело охватывала дрожь от нехватки кислорода. Он не хотел вдыхать, в нынешнем тревожном, судорожном состоянии считал, что лучше уж умереть здесь и сейчас, на пороге бывшего любовника, чтобы тот, найдя утром, перед выносом мусора, окоченевшее, бездыханное тело с мирно закрытыми глазами, наконец понял. Понял, что они значили друг для друга. Но глупый животный инстинкт самосохранения заставлял делать его этот проклятый глоток воздуха, продолжать жить и страдать.

       Только глупым был не инстинкт, а порыв к самоубийству.

       «Всё так глупо, глупо, глупо!».

       Внутренний крик — пустая злоба из ниоткуда — вернул способность к мышлению и прояснил мутнеющий рассудок и взгляд.

       Чарльз сжал кулаки, вытер слёзы о плечи и поднял голову. Он знал, что он не в порядке, совсем не в порядке, и что сидеть здесь и лить слёзы — это неправильно. Да, ему ещё предстоит справиться с утратой, да, ему каждый день придётся бороться с пустотой, потому что без Эрика будет трудно, невероятно сложно без его тепла, поддержки, улыбки. Но это только на первое время, правильно? В конце концов, надо жить дальше. Надо жить, несмотря на то, сколько продлится «первое время».

       Было бы легче, если бы Ксавьер знал для чего теперь живёт.

       Дышать становилось свободнее по мере успокоения, мере того, как боль прекратила рвать стенки груди. Но Чарльз ещё не был готов встать и уйти, словно ничего не было. Мужчина не знал, что делать, думая, что лучший вариант — пойти домой, но ему не хотелось возвращаться в пустую квартиру, где жизнь протекает за счёт тёплых воспоминаний, от которых теперь остались лишь пепел да призраки.

       Воссоздать идиллию в реальности уже не получится. Эрик ушёл. Один. Этот впечатлительный, упрямый, вольный, мятежный человек… ушёл. Он оставил Чарльза в одиночестве питаться своей виной, ежедневно давиться сожалением, ради чего? Уже неважно. Леншерр разорвал их отношения значит знал, куда шёл, в какие глубины направлялся, оставляя Чарльза позади своего великого замысла. Может, в его плане на будущее изначально не было «балласта»? Может, Эрик давно перегорел, перестав чувствовать к нему хоть что-то тёплое, похожее на любовь, ведь только сейчас Чарльз залез к нему в голову и что там было? Та же пустота, что съедает теперь телепата, да? Он не был уверен, что их ощущения одинаковы. Эрик скорее сам себя опустошил, когда у Чарльза силой отобрали его содержимое. Леншерр отобрал.

       Какая хорошая попытка перекинуть ответственность на Эрика, да, профессор?

       Его сознание отчаянно пыталось найти виноватых, но всё равно выводы маленьких исследований в голове сводились только к собственной вине. Это всё он, всё Чарльз, только Чарльз, Чарльз Ксавьер и никто иной. Причиной ссоры был глупый страх телепата, тупая эмоциональная несдержанность перед Эриком, тем Эриком, что любое слово принимает на свой счёт, близко к сердцу. Неужели нельзя было понять это раньше, а не сейчас, когда уже поздно?

       А разве он мог думать в тот момент, когда шок сковал всё, кроме ощущения загнанной в угол кошки, когда страх побуждал размахивать когтистыми лапами?

       Да, чёрт возьми, он всегда должен следить за своими словами, а не вести себя так, будто не знает Эрика всю жизнь, будто сложно было сказать простое: «давай поговорим потом».

       А сейчас? Как он вёл себя с ним сейчас? Как жалкий муравей, пытающийся поднять непосильный ему кубик сахара? Как щенок, вымаливающий угощение на кухне?

       Его помыслы определённо были невинны, но отчаянны и в отчаянии своём он причинил боль. Да, теперь Чарльз вспоминал, как Эрик корчился от боли, пока телепат копался там, где не следовало, где обещал никогда не бывать.

       «Боже, я ещё и клятвопреступник», — думал Ксавьер, пока мокрые дорожки невольно продолжали образовываться на щеках. Он не хотел плакать, но не мог сдерживаться.

       На самом деле Чарльз не верил в бога. Ему просто нужно было к кому-нибудь обратиться. Как атеисты порой восклицают «Боже!», хотя не верят в это создание. Почему они это делают? А просто мы все люди, живущие эмоциями, которым подчиняется большинство наших действий. Сложно контролировать себя, ещё сложнее думать прежде чем делать, когда цветная плёнка эмоции застилает глаза.

       Мало того Чарльз ушёл. Ушёл из квартиры Эрика, ничего не исправив, ушёл из его жизни, никак не загладив вину, лишь бросил пару пустых слов, но это как прийти выравнивать горы утюгом.

       Уход Чарльза стал второй смертельной ошибкой, а за ней последовало ещё много неправильных выборов, действий, миллион тех же глупых ошибок, и мир уже просто не мог стать вариантом.

       Самобичевание, увы, не заставляло Ксавьера чувствовать себя лучше, наоборот, тело, в котором когда-то теплилась жизнь, принадлежало теперь чему-то издыхающему от боли и вины.

       Собирая свои последние силы, Чарльз поднялся и захромал от напомнившего о себе ушиба вдоль длинного бетонного голого коридора на лестничную площадку, сквозь окно освещаемую тусклым, пасмурным небом.

       Дождь так и не пошёл.