Вечерний дождь кажется таким мерзким, хочется от него спрятаться и не видеть его больше никогда. Но Бэкхён жмурится, рукой ерошит волосы, чтобы стряхнуть с них влагу, надеясь, что пришел в ресторан раньше Чондэ. Но его надежды не оправдываются, потому что Чондэ уже ждет его за столиком, лениво листая меню, он также лениво поднимает на самого Бэкхёна взгляд, проверяя, тот ли это человек. Тот, слегка запыхавшийся, но тот. У Чондэ бежевая рубашка, а Бэкхён ловит себя на мысли, что ему бы подошел голубой цвет, пока сам он ходит в черном, особо выбор небольшой. Бён присаживается напротив, учтиво кивает в знак приветствия, стараясь избавиться от волнения. Ощущение, что внутри правой кисти всё сводит, Бэкхён сжимает и разжимает пальцы, не лучше едва ли становится.

— Вы на машине? — спрашивает Чондэ, видимо, решая, какие предложения озвучить потом. Бэкхён кивает, получая улыбку в ответ, — погода отвратительная, вам придется подвести меня.

— Мы не хотим разговаривать менее формально? Мы же на свидании? — предлагает Бэкхён, про себя отмечая, что у Чондэ очень аккуратные руки, ровный срез ногтей, будто не совсем медицинский, а на них - ни одной родинки или царапинки. Рукава рубашки у него подняты до локтей, руки у него такие крепкие, — или мы не...

— Мы спим сегодня? — то, как небрежно спрашивает это Чондэ, Бэкхёна невольно смущает. Он и так почему-то волнуется, а тут еще и такие вопросы. Странно, но их знакомство с Исином чуть ли не с такого же вопроса началось, зачем вдруг смущаться. Хотя в тот раз он чуть от этого смущения с ума не сошел, а тут будто уверенность Чондэ такая спокойная, мягкая, Бэкхёну это нравится, — но к себе не позову, там бардак.

— Завтра на работу, будем подниматься рано?

— Будем, — усмехается Чондэ, — можем и не ложиться.

— Тогда да.

— Да?

— Да, мы занимаемся сексом сегодня у меня и остаемся до утра вместе, — если бы щёки Бэкхёна алели от переживаний, он бы уже сгорел. Неловко. Настолько неловко, особенно в моменте, когда смущенно улыбается Чондэ, смотря на него. Он будто не то чтобы не ожидал такого ответа, а будто вопрос не про это задавал.

— На самом деле, я не рассчитывал, — он немного скалится, улыбаясь, а Бэкхён не может отделаться от ощущения, что знает его, другого, до встречи в зале, — но это мелочи, не так ли?

— Конечно.

— Что-то случилось? — вопросы от Чондэ звучат так просто, естественно, Бэкхён будто впервые за долгое время такие слышит: всегда сложно, запутанно, пугающе, — кажешься напряженным.

— Давно не ходил на свидания, — Бэкхён даже не врет, говоря это, — в последнее время в голове бардак, у меня будто паралич какой-то.

— Ты еще слишком молод для параличей.

— Я просто хорошо сохранился, а ты говоришь так, будто в курсе чего-то, — только вот Чондэ смотрит так, будто очень даже в курсе. Бэкхён вскидывает бровь, игнорируя чувство какого-то липкого то ли возмущения, то ли страха, — ты что-то про меня искал?

— Неужели ты нет? — Бэкхён качает головой, — не парься, даже лицевой стороны я не зашел: просто знаю, сколько тебе лет, какая у тебя группа крови и больница пользования. В травме ты не числился ни разу, помимо того, что у меня нет для больших подробностей прав, я и не стал бы туда лезть. Странно, что люди, обладающие властью, не пользуются ей.

— Не странно: я не лезу в личные дела своих любовников и знакомых, — Бэкхён даже не врет, говоря это, потому что он даже не пытался пробить что-то про Исина, хотя встречались они долго, не делал он этого и с кем-либо другим, а тут человек, в котором он и не собирался бы капаться, — ты старше меня, да?

— Ну, в звене одной школы мы бы не пересеклись, — Бэкхён правда молодой для того, чтобы схватить паралич из-за работы, Чондэ и так это знает, потому что врач, так еще и взрослый, а с далекого времени виднее, что там, как там. Бэкхён искренне проглатывает любопытство завтра на работе пробить этого человека, потому что Чондэ либо тридцать шесть, либо он отличный для своих сорока и выше. Но ему явно меньше сорока: руки у него аккуратные, одет он хорошо, да и говорит нормально. Нормально. А нормально ли? Он будто откусывает слова, когда их произносит, как если есть лапшу и откусывать длинные частички.

— На каком другом языке ты разговариваешь?

— Ты...где ты генерируешь эти вопросы?

— Это похоже на паранойю будет, но ты будто говорил на русском половину своей жизни.

— Разбираешься в акцентах?

— В тех, кто говорит на русском, — Бэкхён невольно чешет щеку кончиками пальцев, придумывая, как бы обрулить Чунмёна и его русского мужа. Чунмён говорит на русском, а как стал это делать, в его голосе что-то поменялось, стало похоже кусающим. Он не был носителем языка, его акцент был своеобразным. У Чондэ - похожим, носителем он явно не был тоже, в его семье на этом языке не говорили, он выучил его позже. Но тот усмехается, словно мысли читает, кажется таким недовольным фактом, что его поймали на знание языка.

— Бабушка говорила на русском, в детстве проводил с ней много времени, нахватался. Сейчас не говорю.

— Родители нанимали мне нянечек-китаянок, думая, что так будет лучше для моего языкового продвижения в будущем, а я даже приветствий на китайском не помню.

— У тебя богатая семья, а ты удивляешься тому, что кто-то может жить рядом с Универсалем? — Чондэ говорит это то ли с издевкой, то ли с полным пониманием, но Бэкхён обиделся бы и на одно, и на другое. Не успевает, потому что официант приносит два бокала вина, приходится помолчать немного. Немного, но совсем недолго, потому что Бэкхён недовольно морщит нос и смотрит на Чондэ.

— И у тебя богатая семья.

— Я такого не говорил.

— И я не говорил, — усмехается Бэкхён, — родители живут в Универсале всё то время, что я не живу с ними, просто потому что им надоел лесной райончик, ребенка нет, можно и съехать. А мне пришлось брать кредит, чтобы накопить на первый взнос, чтобы купить сраную квартирку, потому что отцу было жалко дать своему единственному ребенку пару миллиардов вон. У меня богатые родители, но я правда удивляюсь, когда слышу про Универсаль у людей младше старости.

— Не думаю, что моя ситуация похожа, — Чондэ говорит это так, будто совсем не уверен. Бэкхён не любит говорить про родителей, про семью, про то, как сложились их отношения, но почему-то сейчас это получилось слишком легко. Излишне. Чондэ, казавшийся закрытым всё время, теперь кажется закрытым и вовсе. Ему может быть и было любопытно, но не настолько, чтобы рассказывать про себя. А то, что Бэкхён может это из него выпытать, он прекрасно осознает.

— Родители настолько плохо себя вели, что не хочется о них говорить? — Чондэ кивает на этот вопрос, а Бэкхён решает принять его правила игры, просто поднимает бокал, предлагая их соединить, — тогда, чтобы не жалеть.

— Кто бы мог подумать, — он смеется кротко, но очень мягко. Бэкхён улыбается в ответ. Чондэ обворожительно красив. Бэкхён бы с радостью им любовался, разглядывал близко-близко. От него будто веет теплом и жаром, осени несвойственными, — ты не говоришь про работу, хотя она явно тебя тревожит, а я не говорю про родителей, потому что они тревожили меня всю жизнь.

— Руки трясутся, когда я говорю про работу, когда не там, — смеется Бэкхён, неловко улыбается в конце, заставляя Чондэ улыбнуться в ответ, — я бросаю курить, получается плохо, ем конфеты, но из-за сахара плохо сплю, поэтому пытаюсь просто игнорировать работу вне работы.

— У тебя типаж того, кто курит.

— А у тебя типаж умника, но я же об этом не говорю так, — Чондэ поводит бровью, как бы намекая на непонимание. Он буквально выглядит так, словно очень умный, всю жизнь учился и старался быть хорошеньким. Бэкхён улыбается, глядя на него так мягко, как только может, — я не курил раньше. Много чего раньше не делал, поэтому пытаюсь избавиться, а типаж у меня просто суки.

— У меня скорее типаж того, кто по воскресеньям ходит в церковь, а в школе его буллят, — смеется Чондэ, а потом наклоняется вперед, вглядываясь в Бэкхёна, — но меня никто не буллил, и моя семья отрицает церковь. А вот у тебя ксало-линзы, типаж суки.

— Ты разбираешься?

— Они фиолетовые, — Чондэ указывает на свои глаза пальцем, будто бы зеркально изображая Бэкхёна, который искренне удивлен чужой внимательности. В принципе ксало-линзы были вещью очень непопулярной и особо недоступной обычным смертным, потому тот факт, что человек о них знал, так еще и мог увидеть на глазах, казался удивительным. Бэкхёну были такие необходимы, — так еще и две. Что за дорогое вложение в коммуникацию?

— Скорее, в реальность, — Бэкхён неловко отводит взгляд, — они нужны для работы, потому что мне приходится работать с разными носителями информации, а обычных коммуникаторов недостаточно для этого. У меня три комплекта таких для разных дел.

— В моей работе запрещены такие. Ты, должно быть, сам за них платил?

— Половину только, — Бэкхён использовал разные для обычной жизни, для дронов и для OOTD, потому к последнему они просто шли в комплекте. За них платила полиция, единоразово заказывая всё оборудование и подписывая согласие на все траты по его эксплуатации. Так как за много лет работы само устройство анализа значительно изменилось, в его новейшей версии ксало-линзы были просто данностью, но в остальном это была личная прихоть Бэкхёна, — неужели врачи должны всегда полагаться только на свои знания?

— Каждого из нас не обеспечишь такой технологией, а по статистике она всё же нагружает голову большинству своих пользователей, нам следует оставаться в здравом уме. Если уж из десяти подготовленных врачей с ней справится только трое, то лучше не рисковать. Обычные справляются со всеми задачами и зрения, и помощи в работе, и носителя данных. Да и ходят разговоры, что это всё проверяли, там не лучшие результаты.

— Ты так легко переключаешь темп речи, — Бэкхён хотел сказать "у тебя такой бардак в голове", но почему-то решил, что это может обидеть человека. Может. Его бы и не обидело, но это не он. Чондэ переключается слишком неожиданно, говоря то нехотя, то слишком активно. Его голос будто бы даже меняется, манеры поведения. Как будто он в какой-то момент перестает быть другим человеком, которым пытается казаться, не Бэкхён не понимает, каким из. Тот тушуется, будто обдумывает это замечанием. Бёна не раздражает, он просто увидел это. То, как он говорил про линзы, будто бы делало его таким юнцом, не тем строгим врачом, каким он был ровно до этого.

— Иногда я говорю глуп...

— Мне нравится, — уверяет Бэкхён, — просто это было неожиданно.

— Будто тебя не увлекают какие-то вещи с головой.

— Пока что меня отлично увлекаешь ты.

***

— Ты правда предлагаешь мне переодеться? — Бэкхёна этот вопрос удивляет настолько, что он делает максимально недовольное этим вопросом лицо, что заставляет Чондэ посмеяться, — мы же договаривались на секс, а ты так спокойно себя ведешь.

— Вариантов не очень много: либо я иду мыться, а ты развлекаешь себя сам, либо я иду мыться, а ты ходишь, словно дома, — предлагает Бэкхён. На самом деле ему самому было как-то не по себе, он будто бы пытался хоть как-то оттянуть близость с этим человеком. Он предложил Чондэ переодеться, что того и смутило. Но сейчас он приглядывается к Бэкхёну, будто бы оглядывает комнату, чтобы принять решение, — ощущаю себя в скине работы, надо это дерьмо смыть.

— Ну давай футболку.

— Будешь в джинсах?

— Ты...не раздеваешься дома? — Бэкхён задумывается, вытягивает из шкафа футболку и кидает Чондэ, который ее ловко ловит, — да неужели стесняешься?

— Я уверен в своем теле, просто...мне не нравится быть с голой кожей где-то, кроме постели, будто перед стенами стыдно.

— Прекрасно, — смеется Чондэ, расстегивает рубашку, чтобы переодеться, а Бэкхён уверенно кивает и отправляется снять линзы. Когда Бэкхён мягко проводит по глазу, стягивая пальцами линзу, Чондэ удивленно вздыхает, — что ты делаешь?

— Снимаю линзы.

— Зачем? — его голос звучит то ли испуганно, то ли шутливо, а Бэкхён убирает и вторую линзу с глаза, укладывая их в крошечный контейнер. Он оборачивается на Чондэ и смотрит на его расплывчатую картинку, стоящую с футболкой в руках, как будто он замер на полуделе.

— А? Ты же сам сказал, что ксало-линзы тяжелы для использования, а теперь спрашиваешь?

— Ты...не видишь?

— Не вижу, — признается Бэкхён, достает обычную для людей вещицу, чтобы вернуть себе видимость, — у меня реконструкция лица, я не вижу на один глаз полностью, вторым - просто фигуры.

— Всё же шрам на виске у тебя от реконструкции...

— Ты сразу заметил? — Чондэ кивает, когда Бэкхён оборачивается, уже используя линзы. Они достраивают для него реальность, чтобы он мог хоть что-то видеть. В отличие от усиленных, обычные линзы не заменяли ему оба глаза, но в доме они отлично работают, — вроде мы перекраиваем лица до неузнаваемости, а от реконструкции шрамы остаются.

— Реконструкция обычно используется при серьезных внутренних травмах, не совсем пластика, поэтому следы остаются. А раз мы говорим про глаза, то тут явно стоял выбор глаз или лица, — Бэкхён невольно скалится, потому что выбора у него не было. Он даже в себя не приходил, когда эту реконструкцию делали, ему просто сохранили хотя бы какую-то возможность видеть и не страдать от головных болей. На самом деле, в варианте без реконструкции, он бы видел лучше, но его правда никто не спрашивает.

Они обмениваются с Чондэ мыслями по поводу пластических операций, про вообще идею изменения внешности и самопринятие, в котором вроде оба друг другу признаются. Чондэ бросает пару ленивых шуток, после которых Бэкхён разрешает ему пошарить и по дому, и по холодильнику, пока сам уходит мыться. В моменте, когда он думает осознанно о том, что переспит с этим человеком, становится как-то липко страшно и стыдно. Нужно будет потом позвонить Исину. Но зачем? Ответ не находится никаким образом, поэтому Бэкхён решает, что пока что Исин пойдет нахуй, а вот этот прекраснейший мужчина с красивым телом, желательно, тоже, но на его. Бэкхён невольно расплывается в какой-то усмешке, почти влюбленной, когда находит Чондэ у себя в комнате. Тот что-то усиленно пару раз клацает по гарнитуре, едва-едва подсвечивающийся в полумраке, Бэкхён считает его в моменте обворожительным в этом легком свете.

— А ты не скучаешь.

— Только если по тебе, — смеется Чондэ, снимает наушник и смотрит на него, как-то излишне кокетливо, особенно, когда Бэкхён подходит ближе, — ты быстрее, чем я думал.

— Боялся, вдруг ты меня ограбишь, — шутит Бэкхён, а Чондэ мягко притягивает его ближе легким движением руки за пояс штанов. Голая кожа остального тела будто горит от его горячих пальцев, кажется, раскаленных донельзя, но это просто Бэкхён вечно холодный, — ты конечно и под моим присмотром с этой задачкой справишься.

— Отследишь меня потом и поймаешь, — он смотрит снизу таким взглядом, что кажется безумно привлекательным сейчас. Бэкхён точно видел его где-то раньше. Но обязательно спросит про это потом, в другой жизни, а сейчас просто кивает ему и тянется целовать. Так странно и волнительно, будто впервые, но губы Чондэ мягкие, хотя таковыми вообще на вид не казались. Он улыбается в этом поцелуе, обжигая кожу спины уже целыми ладонями, мягко поглаживает голую кожу. Кажется, что от его рук обязательно останутся следы, но ощущается это таким неважным, скорее, наоборот, необходимым, чтобы всем потом хвастаться.

***

Кисти рук болят то ли какой-то излишне странной эмпатичной болью, то ли невероятной тупой усталостью, будто всю ночь вагоны разгружались. Не разгружались. Бэкхён невольно подрывается, осоловело оглядывается, пытаясь состыковать мысли с настоящим. Уже утро, даже солнце просвечивать сквозь шторы решило, что давно осенью не было. Непривычно. Пара следов на руках кажется еще более непривычными: Чондэ не сжимал его руку крепко, но следы от его горячих пальцев остались на некоторых местах. Бэкхён через силу поднимается, находит домашние штаны, натягивает, немного покачиваясь на месте. Вставать уже было пора, на работе его всё же ждали, но ощущение такое, будто бы он не спал всю ночь. Не спал. В моменте, когда он шутливо скидывал Чондэ с себя, но не собирался еще даже хоть как-то засыпать, было три ночи.

А сейчас этот самый Чондэ тихо пьет кофе, закинув ногу на ногу, а локтем упершись в колено. Бэкхён сонно смотрит на него, ловит себя на мысли, что тот ночью выглядел иначе, но не думает дальше. Чондэ на него внимание не обращает, видимо, с кем-то переписывается, о чем говорит и его вид, и гарнитура на его ухе. Бэкхён тянется, скрипя костями, что Чондэ замечает, поднимает на него взгляд, словно вникая в человека перед собой. В него в самого Бэкхён тоже искренне пытается вникнуть. Например, в его синяки на челюсти и голом плече. Бэкхён его целовал с особым удовольствием, не собирался, чтобы привело к этому, но почему-то сейчас ощущает себя довольным этой находкой. Чондэ сонный, Бэкхён улыбается ему, подходя ближе.

— Почему ты меня не разбудил?

— Ты говорил, что утром на работу, а значит, будильник был, решил, раз из-за меня ты лег позже, не стоит тревожить.

— Я не ставлю будильник, — смеется Бэкхён, мягко гладит его по плечу, видя удивление на чужом лице, — я всегда просыпаюсь в семь двадцать, что-то вроде внутреннего будильника.

— А если лег в семь?

— То проснусь, будто надо проверить, что жив, — Чондэ фыркает, не находя это забавным, — если надо, по самочувствию, ложусь спать дальше.

— У меня есть навык, чтобы засыпать на любых поверхностях, — он делится этим легко, ловит руку Бэкхёна и целует возле своих же следов. Бэкхён невольно тянет уголок губ, чуть ли не мурлыча от этого. А потом замечает слабые мигания чужого наушника.

— Я работаю с людьми, которые пользуются устройствами только на работе, на секунду подумал, что тебе уже столько всего накидали.

— Удивительно, по работе мне обычно не пишут, — Чондэ прижимается щекой к его ладони и прикрывает глаза, словно досыпая, — оправдываюсь, где проводил ночь.

— Перед кем?

— Перед мужем, — Бэкхён сам немного удивляется от того, с какой резкостью выдергивает руку из его мягкого захвата. Черт. Нет. Бэкхён даже отходит от него, заставляя Чондэ смотреть на себя с какой-то виной и сочувствием. Только не это.

— Почему ты не сказал сразу?

— А это бы что-то изменило?

— Да, — строго произносит Бэкхён, так, чтобы Чондэ точно понял, что это не шутки. Тот понимает, устало вздыхает и поднимается с места, будто сверху как-то смотря на Бэкхёна. Ему не стыдно.

— И ты бы не стал спать со мной?

— Я бы и на свидание не звал. Не встречаюсь с женатыми, — Чондэ смотрит на него так, будто ждет, что Бэкхён посмеется и просто отмахнется. Не отмахнется. Он правда не встречается с женатыми никогда, сразу же разрывает все связи. Он переспал с этим чертовым Чондэ. Это то самое ощущение, которое Бэкхён ненавидел до глубины души, а потому закатывает глаза, жмурится, откидывая голову назад, через зубы выдыхая это самое раздражение, — блять, сука, нахуя?

— Не драматизируй, он не узнает, кто ты, а если и узнает, всё равно ничего не сделает.

— Я не боюсь теоретического ревнивца, — возмущается Бэкхён, чувство какого-то мерзотного сожаления кусает его за горло, он и не собирался голос повышать, но будто бы даже не может, — я просто не хочу быть в этой цепочке.

— Ты ничего не...

— Это ты ничего не знаешь, — огрызается Бэкхён, — это то, с чем я знаком, мне плевать на ваши отношения, мне потом с этим жить.

— Он идиот, — вздыхает Чондэ, будто его в действительности бесит именно муж, а не ситуация, — мы не можем развестись в этом году из-за пары обязательств, не вижу его неделями, мы работаем, чтобы не пересекаться. Мы только номинально пара, на деле даже не сожители. Он трахается с одной женщиной уже года три, я даже иногда думаю, что у них есть дети, к счастью, нет у нас.

— И ты решил с ним расплатиться мной? — Бэкхён спрашивает это тем тоном, чтобы было понятно, что он вмажет ему при любом ответе, который его не устроит. При любом. Но Чондэ удивленно моргает, смотря на него, а потом смеется, честно, пусть и немного нервно.

— Я не собирался ему вообще изменять! Вообще не думал, что буду там с кем-то встречаться, когда мы разойдемся, не говоря уже про брак, — он говорит это так, что Бэкхён даже верит ему. Это что? Отчаяние в его голосе? — Так получилось. Не хотел с тоб...нет, я хотел с тобой спать. Но не думал, что это будет чем-то реальным. Я не пытался ввести тебя в заблуждение, прости.

— Нет, — шепчет Бэкхён, удивляясь своему ответу, но почему-то совершенно не удивляя Чондэ, — мне было очень хорошо с тобой, спасибо, но я в это не играю.

— Прекрасно тебя понимаю. И я не играю.

***

— А Чунмён где? — выдыхает Бэкхён, заходя в офис. Кёнсу что-то щелкает на компьютере, жует шоколадные палочки, через силу заставляя себя оторваться от экрана и посмотрит на Бэкхёна. Он будто и не заметил, что Чунмёна еще нет, смотрит на время, удивляется этому. Бэкхён снимает куртку, оглядываясь, словно Чунмён должен вылезти из какого-то угла. Едва ли. Внутри какое-то странное липкое чувство, то ли волнение за другого человека, то ли беспокойство, которое он себе заработал.

— Не написал, значит, так нужно, — бросает Кёнсу, наблюдая за встревоженным Бэкхёном, — что-то случилось? Тебе нужна его помощь?

— На что похожа паническая атака?

— На инфаркт, — Кёнсу вроде бы говорит это с усмешкой, встает с места и подходит к Бэкхёну, когда тот садится за свое место, судорожно раскладывая всё вокруг себя, — ты бы почувствовал, будто умираешь, а так просто тревожишься. Ты двигаешься, говоришь, Чунмён обычно испуганно замирает и не может дышать, иногда плачет, но это уже его особенность.

— Как-то мерзко на душе.

— Значит не паническая атака. Рассказывай.

— Я...втянут в измену, — предлагает Бэкхён, слегка прищуривается, а потом смотрит на Кёнсу, как бы прося себе помочь. Тот же просто кивает, позволяя рассказывать, — он не говорил, что в браке, я подвозил его пару раз, мы договорились на свидание, совершенно рандомно переспали. Вроде, ничего особенного, а у него муж есть. И мне мерзко от этого.

— Не хотел делиться? — Бэкхён морщит нос, слыша такой вопрос, — ты всегда встречаешься с парнями, не выстраивая определенных правил. Разве у тебя нет буквального условия, что вы можете спать с другими людьми?

— А иди-ка ты нахуй? — Кёнсу смеется, но это совсем не смешно. Он кажется таким простым, вот сейчас стоя рядом со столом Бэкхёна и облокачиваясь на него, будто они про погоду говорят. Бэкхёну не нравится, — всегда было условие, что мы можем построить нормальные отношения, но тогда придется расстаться, когда это случится. Да и...я не собирался быть средством мести, если честно. Не верю, что у них проблемы в отношениях, думаю, это просто измена.

— Ты боишься его мужа? — приходится задуматься, прислушаться к ощущениям: Бэкхён не боялся людей в принципе, тем более, что он не нарушал совсем ничего. Его не пугал гипотетический муж Чондэ. Само чувство было липким просто.

— Я боюсь, что он мне нравится.

— Ты будешь его избегать?

— Буду пытаться, — Бэкхён не врет: Чондэ он сам никогда не напишет, но, — если он позовет, есть вариант, что я соглашусь.

— Не возьмусь тебя осуждать, наверное, ты тут наименьшее виноватое звено, а если тебе ссут в уши, то ты мог бы и повестись на его сладкие сказки, — рассуждает Кёнсу, но Бэкхён прекрасно чувствует, что осуждает. Кёнсу бы его осудил, если бы он был ему не так близок. Бэкхён никогда бы не обиделся, — Чунмён был бы на твоей стороне. Сказал бы тебе, что всё в порядке, что ты не можешь за это отвечать.

— Ай да конечно, — смеется Бэкхён, неловко подхватывая пальцами близлежащий носитель, просто чтобы отвлечь руки от самого себя, что Кёнсу вроде порывается забрать, но оставляет, — он тот еще семьянин.

— А еще не идиот, — Бэкхён фыркает, будто сомневается в этом. Не сомневается. Чунмён действительно очень умный и понимающий, — он может и слепо любит своего мужа, но со стороны может думать критически.

— Интересно, как бы он поступил, если бы это был его муж?

— Думаю, просто бы ушел от него.

— А ты?

— Ой, а иди нахуй? — Кёнсу не обижается, шутливо бьет Бэкхёна в плечо, задумывается, неуверенно теряя улыбку, с которой посылал Бэкхёна. Если на него смотреть немного снизу, он кажется таким выбитым из камня, граненным, серьезным, не таким мягким (пусть и строгим) как в обычных ситуациях, — не знаю...у нас была дочь, счастливая семья, я даже не могу представить, что такое могло бы случиться. И я не знаю, что бы я делал, узнай, что она мне изменяет. Да и с Чунмёном на самом деле не угадаешь. Он шутки шутил раньше, что пристрелился бы, но насколько это шутки, хер знает. Он бы мужа-то отпустил, но а сам? А ты бы как себя повел?

— Наверное, разругался бы. Мы вроде как давали друг другу обещания, а тут это, — Бэкхён не уверен в своих же словах, — я бы ушел, но явно не на хорошей ноте. Меня отчасти по этой причине и пугал брак.

— Ты просто...браку не подходишь, без обид.

— Знаю, — фыркает Бэкхён, немного обижаясь, но поспорить не хочет. Он не подходит браку, будь то вопрос его какой-то личной несостыковке с людьми, или работа, сжиравшая его со всей силы. Ему бы не подошел брак ни с кем, с кем он встречался, пусть все те люди были хороши для опыта, каких-то бытовых вопросов или просто секса, общей картины они никогда не собирали. А Бэкхён не собирал себя для них.

— А иногда хочется?

— Не уверен: я бы глянул на этот вариант вселенной, но с возможностью всё вернуть на свое место.

— Ну, с тем парнем тебе всё равно это не светит, так что не расслабляйся и пиздуй делать отчеты.

***

Просыпаться получается чрезвычайно тяжело, Чунмён бы и продолжил спать, не помня свой отвратительный, но выматывающий, сон, однако руки Чондэ кажутся таким прекрасным глотком свежего воздуха в этом ощущении усталости. Сонное сознание не позволяет дать себе отчет о болезни, свалившейся на Чунмёна еще вечером, поэтому он просто ленивы отмахивается, пытаясь выбраться из чужих ладоней на своем лице. То ли на щеках, то ли на шее, то ли на лбу - везде горят ледяной кожей Чондэ ощущения. Он и не трогает его больше, мягко одеялом толкает в плечо, прося повернуться хотя бы набок. Чунмён не храпит, поэтому сон на спине в принципе для него безобиден, а если Чондэ и просит повернуться, то это явно важно и нужно, Чунмёну приходится нехотя потянуться за свой же рукой, чтобы, недовольно жмурясь, оказаться лицом к краю постели.

— У тебя температура, — голос Чондэ кажется чем-то, погребенным глубоко под толщами океана, не меньше. Далекий, холодный, совершенно чужой. Чумнён через силу смотрит на него, находит знакомое лицо и не думает о такой разнице. Вероятно, это действительно температура, раз ему такое чудится. Чондэ продолжает трогать его своими ледяными руками, но лучше от этого едва ли становится. Наверное, Чунмён просто немного просыпается.

— Я проспал?

— Кому написать: Кёнсу или Бэкхёну? Ты же явно не придешь, — Чунмён не видит, но почему-то точно знает, что Чондэ берет его гарнитуру, настраивается на нее, ища нужного абонента. Кому? Почему Чунмён не придет? Приходится пожмуриться и тихо выдохнуть "Кёнсу", прекрасно осознавая, что Бэкхёну сегодня будет не до этого, — что-то случилось?

— Просто спал.

— Не похоже на простуду, — заключает Чондэ, целует Чунёна в бол и поднимается. Тот через пелену перед глазами видит, как тот милейше улыбается, словно чем-то доволен. Такой красивый в этой болезненной дымке, — поспи, я помоюсь и найду, чем тебя отпоить, зайчонок.

Чунмён через силу кивает, трется о подушку носом, устраиваясь удобнее, чтобы заснуть. Чондэ облегчает боль одним своим присутствием, но еще бы понять, откуда она взялась. Похоже на послевкусие панической атаки, но Чунмён был в абсолютном порядке еще вчера, да и спать он ложился без каких-то волнений. Внутри всё такое равномерное, никакие переживаний. Никаких. Зайчонок. Зайчонок? Это слово только сейчас обрабатывается сознанием, окатывает то ли кипятком, то ли льдом, но это не важно, потому что просто заставляет подорваться испуганно с места, осоловело смотреть на сторонам. Чондэ дома. Это не сон. Какой-то странный кошмар заставляет не то чтобы продолжить сидеть, а даже встать и побежать за ним. Перед глазами всё плывет, но Чунмён ловит его за руку чуть дальше комнаты, заставляя обернуться.

— Ты чего? — удивление на его лице кажется таким естественным, что Чунмёну становится нечем дышать. Что произошло? Кто этот человек? Почему он похож на Чондэ, говорит его словами? Чунмён со всей силы сжимает чужую руку, стараясь терпеть головокружение и нехватку дыхания.

— Кто ты? И где мой муж?

— Что? Чунмён, ты не вп...

— Как ты меня назвал?

— Чунмён?

— В комнате.

— Так Чунмён же, — Чондэ будто сам теряет уверенность в своем утверждении. Чунмён пытается проглотить это липкое чувство, что Чондэ прекрасно видит, — а как?

— "Зайчонок".

— Фу, блять, я не мог, — Чондэ смеется, да так честно и нежно, что Чунмён расслабляется. Всё в порядке. Это его Чондэ. Только вот, откуда взялось это? Смотрят друг на друга, будто ждут каких-то пояснений, а потом Чондэ мягко трогает лицо Чунмёна одной рукой, вторую забирая из захвата, чтобы подхватить за пояс, — может тебе приснилось? Я не мог уронить такого дерьма.

— Сказал, что найдешь, чем меня отпоить, а потом назвал так, — делится Чунмён, окончательно теряя всякие силы. Чондэ мягко его доводит обратно до постели, укладывая, потому что видит, что активность на сегодня кончилась.

— Я сказал, что приготовлю чего-нибудь после душа. Ты же знаешь, что никогда бы так тебя не назвал, — Чунмён кивает, сглатывает кошмар вместе со слюнями, а Чондэ снова целует его в лоб, — тебе нужно отдохнуть. Никакой зайчиков. "Зайчонок" - надо же было придумать.

Чунмён удивлен такому выбору не меньше его, но решает оставить это удивление своему воспаленному сознанию. Тем более, что засыпает снова он очень быстро, даже без этого кошмарного чувства усталости. Чондэ спустя время приходит к нему, заставляет выпить пару лекарств. Потом случайно будит, пока устраивается рядышком, то ли доспать, то ли просто погреться, но Чунмёну это вовсе не мешает, холодная кожа Чондэ, совмещенная с его рубашки тканью, такой же холодной, будто бы успокаивает. В какой-то момент Чунмён крутится, лениво открывает глаза и находит Чондэ сидящим на постели, где-то с краю, потому что пьет что-то. Можно было бы повозмущаться, что он ест в кровати, но он явно тут, чтобы приглядывать за Чунмёном. Его спокойствие охраняется спокойствием Чондэ. Обожаемо.

Просыпается окончательно Чунмён как-то неожиданно, немного резко, но совершенно беспроблемно. Просто открывает глаза и не ощущает себя разбитым. Тело отдает легкой усталостью, общее состояние просто "ну, пойдет", однако этого достаточно, чтобы пару раз покрутиться, а потом сесть. Странно. Неприятно. Так еще и Чондэ рядом нет. Видимо, он решил заняться своими делами, стоило Чунмёну хотя бы начать нормально спать. Чунмён тянется, жмурится, пока хрустят косточки, а потом заставляет себя подняться. Приодеться получается плохо, но так и комфортнее, и менее болезненно ощущается, особенно, когда он находит Чондэ. Тот благополучно нашел прикупленную для него пижаму, а потому во всю расхаживает в ней, пока хозяйничает на кухне. Сил Чунмёну хватает только на то, чтобы устроиться за столом на стуле, лениво поглядывая за чужими действиями.

— Ребенок в метро спрашивал у другого ребенка, что такое бадьяновые пирожки, — вдруг говорит Чондэ, так спокойно и будто бы тихо, словно пытается никого не разбудить. Чунмён укладывает руки на стол, чтобы уронит голову и досыпать, — вспомнил, что искал их тебе, когда мы познакомились. Пробил в сети, их продают только загородом, да и дорого до боли, решил, что сделаю сам, тем более, что уже такое делал.

— Как ты нашел рецепт?

— Пришлось менять раскладку на английский и искать в приложениях, которыми детишки пользуются и бабуси. Нашел рецепт на испанском. Это был тот еще квест.

— Квест? — Чунмён фыркает, находя это слово смешным, но Чондэ только мельком на него оборачивается, продолжая свое дело, — должно быть, у иностранцев они называются иначе?

— Китайское рваное тесто, — бросает Чондэ, — никогда бы не догадался.

— Век сменяет другой век, а каждая азиатская история продолжает считаться китайской.

— Ну так-то они китайские, — Чондэ будто бы на самом деле берется об этом рассуждать: сладость не принадлежала ни Китаю, ни Корее, являясь просто узким блюдом маленькой народности, которую и там, и тут благополучно уничтожили, а варианты их культурного влияния уничтожили. У Чунмёна в остатках - привкус места, вперемешку с дымовыми завесами, и панический атаки в награду. Чондэ, всю жизнь здесь живший, почему-то совсем не касался этой культуры, как будто они не в одном городе были, а на разных материках всё свое детство. Он же разворачивается к Чунмёну, разводя руки в стороны, как бы прося посмотреть на себя, — голубой?

— Мне показалось, тебе будет к лицу, — мурлычет Чунмён, только сейчас разглядывая пижаму на Чондэ. Голубой цвет ему и правда подходил, тем более, ткань была гладкой, слегка переливающимся подобием шелка, смешанного с синтетикой, хотя на деле являлась каким-то глубоко обработанным видом хлопка. Цвет нежный, немного приглушенный, Чондэ, поправляя свои чернющие волосы рукой, казался в нем гармоничным. Чунмён долго думал, что же подойдет лучше: футболка или рубашка, но то, как мило смотрятся руки Чондэ в свободном рукаве, касающемся локтей чуть-чуть, говорит о правильном выборе. Чунмён собой доволен, Чондэ, вероятно, тоже, — штаны надо подшить. Ты уменьшился?

— Интересный факт, но когда я измеряюсь перед утренней сменой, то оказываюсь на три сантиметра выше, чем после ночной. Видимо, отсутствие сна забирает у моих костей длину, — он неловко смеется, подходя поближе к Чунмёну. От него пахнет специями, пряными, кусучими, но такими приятными. Он мягко убирает волосы Чунмёна с лица, гладит, словно кошку, — ты вот всегда приходишь после работы худее, чем уходил.

— Панические атаки, между прочим, забирают у моего лица пару красивых черт за раз.

— Ты всё же согласен, что не заболел, а словил панику? — Чунмён кивает: теперь он разобрался с кучей чувств, которые на него свалились, вызвав и слабость, и температуру. Это просто паническая атака, с которой он умудрился уснуть. Такое случалось крайне редко, будто часть уже начавшего сниться сна напугала его до приступа, но проснуться в осознанность не дала. Это изматывало столь сильно, как и осознанный ее вариант, но в последствиях оставляло непонимание, откуда взялась простуда. Не простуда. Хотя, для Чунмёна, болеющего крайне редко, панические атаки и вправду были сезонными простудами. Чондэ гладит его по спине, мягко похлопывает, будто призывает взбодриться, — тебе не кажется, что это участилось?

— Не думаю...

— Ты стал хуже спать. Не подум...

— Давай я забью панику, если это случится днем? — торгуется Чунмён. Чондэ это не нравится, потому что он бы хотел, чтобы с Чунмёном такое просто так не происходило, но он терпеливо вздыхает, а потом кивает, — всё в порядке, я не чувствую себя хуже, чем обычно.

— Тебя что-то беспокоит.

— Мне не нравится быть в тупиках, ты же знаешь, — делится Чунмён, а потом как-то неловко трет лицо руками, словно ищет ответ на свои же вопросы, — да и...предчувствие какое-то странное. Мерзость.

— Дед, кстати, звонил, поздравил, деньги скинул, звал в гости, — Чондэ бросает это на "предчувствие", потому что дед буквально с этим ассоциировался. Чунмён невольно смеется, слыша такое, потому что ему не звонил. В принципе дед взял себе в привычку беспокоить именно Чондэ, а не его, словно знал, что Чунмён может ему отказать во многом. Чондэ - не мог. У них будто были какие-то особые отношения, поэтому Чондэ всегда тащил Чунмёна к деду, стоило тому проявить к нему хоть немного внимания, — вроде как мне одобрили отпуск, можем съездить.

— Этот старик, — смеется Чунмён, — конечно. Обещаю.

***

Осень ощущается самым отвратительный временем года, в котором почему-то застрял бесконечный дождь, не сулящий ничего хорошего. Болотистый запах впивается в легкие сразу, стоит оказаться рядом, его приходится проглотить, словно ты кусаешь камыш, такой мягкий, но такой отвратительный. Куртка мокнет просто от того, что находится на улице, но так просто кажется. Бэкхён рядом копошится, будто в высокой сухой траве могут быть спрятаны камеры, его кроссовки мокнут насквозь, пока он тихонько ходит за своими маленькими сборщиками информации. Голова у Чунмёна всё еще немного побаливает, как будто это должна быть высокая температура, но общее состояние неплохое. Их не выдернули ночью, это обычный труп их категории, обычно в таких ситуациях работает много оперативников, собирающих информацию, вот и сейчас копошатся, вместе с Кёнсу занимаясь телом.

— Выглядишь неважно, — Бэкхён это говорит так невпопад, словно даже не ему. Чунмён из-за этого неловко оглядывается, проверяя, не добавился ли к ним кто-то еще. Вокруг будто бы не души - они стараются не лезть в основной сбор материалов сразу, да и Бэкхёну незачем сейчас. Холодно, — ты не ошибся, выйдя пораньше?

— Всё в порядке, — защищается Чунмён, но Бэкхён, пробегая по местности своим взглядом, наполненным фиолетовым переливом линз, связанных с дроном, а потом возвращает скептицизм на фразу Чунмёна, — ну, достаточно, чтобы доработать до выходных. Отпуска всё равно не будет, так что не вижу смысла в лишних днях дома.

— Кёнсу сказал, что ты, должно быть, слег от стресса...

— А еще Кёнсу сказал, что ты вчера был в ебаной панике, но не ушел домой, так что не еби мне мозги, — Чунмён говорит это с какой-то несвойственной ему усмешкой. Это не издевательство, наоборот, он будто бы пытается разбавить атмосферу самой фразы. Бэкхён поводит пальцами по воздуху, заставляя дрон спуститься. Чунмён бы подумал, что тот сейчас драку устроит, но просто ловит в руку дрон, осматривая.

— Переспал со своей мокрой мечтой, а оказалось, нихуя не мечта, — Бэкхён говорит это как-то безумно спокойно, что не поверишь, что это вызывало у него стресс. Чунмён переспал со своей мечтой с десяток лет назад, но она и оказалось мечтой, тут даже не поможешь советом, — хотел для статистики...

— Мне кажется, вы прохлаждаетесь, — кричит Кёнсу, направляясь в их сторону. Бэкхён показательно поднимает руку с дроном, как бы поясняя, что был занят. Был. И Чунмён был, но из оправданий точно сорванная в карман мокрая трава какой-то болотной растительности. Кёнсу же оказывается рядом с ними, оглядывается, проверяя, что никто из оперативников за ними не пошел, — он лежит тут не меньше, чем с прошлой весны. Странно, что никто не заметил раньше.

— Разве тело не должно было за это время...

— Оно было под водой, — перебивает Бэкхёна Кёнсу, морщится, словно только сейчас понимая, как ему холодно, — он и утонул, для водного трупа понятный результат за полтора года.

— Его кто-то выловил? — спрашивает Бэкхён, но Кёнсу качает головой одновременно с Чунмёном, что Бёна явно смущает, — он не мог утонуть в луже.

— Зато лужа могла высохнуть, — Чунмён указывает на место, рядом с которым они стоят: возвышающаяся часть земли, покрывая травой немного отличающейся от всей низины, — вода вокруг была выше, теперь же спустилась, хотя еще не совсем сменила внешний вид ландшафта.

— Хуяфта, — огрызается Бэкхён, то ли огорченный тем, что не заметил это с дрона (он мог просто и не обращать внимания на этот факт), то ли огорченный своим уровнем знаний о болотистой местности. Смотрит на возвышение, а потом, словно обработав информацию, удивленно моргает, — тут стройка рядом. В проекте было достаточно масштабное решение, но всё заморозили из-за высокой влажности почвы, пока не пройдет осущение.

— Он даже глазом не повел, ища это в сети? — шепотом спрашивает Кёнсу, будто бы Бэкхён их не слышал. На самом деле, его глаза действительно и отлива не показали, пока он думал и говорил такое, хотя звучал так точно, словно где-то это вычитал. Только вот:

— А он и не искал - постройки всегда были чем-то, что он точно знал, — также шепчет Чунмён, заставляя Бэкхёна усмехнуться на это. Он и вправду был фанатиком многих урбанистических событий, а еще прекрасно запоминал мелкие детали этой самой урбанистики. Найти дорогу среди миллиарда улиц не составляла труда, если рядом Бэкхён. Тот Бэкхён, который фыркает и отмахивается от них.

— Нужно собрать всё, что имеем, и ехать в офис, иначе мы просто промёрзнем, а ничего не найдем, — ворчит он, — но нужно поискать информацию о застройщике, не уверен, что так быстро могло высохнуть болотце из-за них.

— Ужасная смерь - утонуть в болоте, — вздыхает Кёнсу, как будто ему действительно жалко человека, которого они нашли, — но не такая стремная, как украденное сердечко.

***

Тот факт, что Бэкхён разбирается в урбанистике, на самом деле решает огромную часть их задачи с телом. По картам местности Чунмён выясняет, что болото действительно просто высохло из-за того, что грунтовые воды другого водоема были осушены. Бэкхён же находит необходимого застройщика, вычитывает всю информацию о нем и даже умудряется сам с ним связаться, что на него в принципе не похоже, потому что он обычно избегает связей с людьми. Ему не очень нравится разбираться с камерами прямо сейчас, хотя активно проверяет некоторые записи. Чунмён же занят тем, что вчера не сделал из-за своего отсутствия, иногда отвлекается на проверку информации о новом теле, но не берется за него в полной мере. Планирует, когда Кёнсу выходит, но сначала нужно выслушать его.

— Не скажу, что его утопили, но точно хотели, чтобы он утонул, — начинает он, лениво падает в кресло рядом со своим столом, кажется при этом немного озадаченным, — похоже на драку, в которой его хорошенько толкнули, а потом не стали вытаскивать.

— Нужна примерная дата смерти, чтобы я смог пробить камеры, — напоминает Бэкхён, на что Кёнсу вроде бы даже хочет ответить сразу же, но смотрит на Бэкхёна так, словно тот кажется кем-то чужим. Кажется. Кёнсу переглядывается с Чунмёном, пытаясь понять, не случилось ли между ними что-то, — ты не узнал?

— Думаю, тебе сегодня стоит отдохнуть, а потом уже разберемся.

— Рабочий день еще не закончился, — Бэкхён кажется удивленным такой заботой, — я где-то накосячил?

— Ты слишком старателен сегодня, — Чунмён не уверен, что эта формулировка хоть как-то описывает сегодняшнего Бэкхёна, но она хотя бы не звучит так, словно он волнуется и подозревает Бэкхёна в чем-то. Но тот ловит это достаточно просто, просит пояснять свои слова, — твой ритм работы обычно не охватывает то, что тебе не нравится, а сейчас ты пытаешься усидеть на всех стульях.

— Не хочу думать, дайте раз в год завалиться от переработки.

— Ого, неужели это настолько тебя тревожит? — удивляется Кёнсу, а Бэкхён шикает на него, всем своим видом показывая, что ни обсуждать это не намерен, ни думать про это не может. До же оглядывается на Чунмёна, будто дело в нем. А может быть и в нем. Что могло случиться за день без него? — нашел перед кем стыдиться.

— Вы про свидание? — всё же решает уточнить Чунмён, что Бэкхёну не нравится, но он кивает, — и что наделал твой парень?

— Оказался не моим, — то, с какой ироничной интонацией это Бэкхён произносит, а потом фыркает, будто бы расставляет всё на свои места. Почему-то Чунмён знал, что Бэкхёну не прельщает быть любовником, а тут он им оказался, — он сто лет в браке, а я по уши в дерьме, вот и пытаюсь избавиться от ощущения, как мне противно от ситуации.

— А не плевать ли? — они явно ожидали услышать от Чунмёна хоть что, но точно не это. Смотрят так, будто человека подменили, а Ким только раздражение от этого ощущает, — сам подумай: ты знаешь его мужа? Связан ли ты как-то с ним?

— Нет?

— Тогда ты ничему ему не должен, — предполагает Чунмён и разводит руками, — ты не уводил у него мужа, тот просто не собирался быть ему верным, вот и всё. Скорее всего, он тебе будет рассказывать убедительные сказки о том, что они уже давно не любят друг друга, что они уже в разводе, что не живут вместе, что у них проблемы, что у них свободные отношения. Он пиздит, и вы оба это знаете. Если ты с ним бы не спал, то твои руки были бы чисты, а теперь он сам себя проебал, забей.

— Я ожидал это от кого угодно, но не от тебя, — шепчет Бэкхён, невольно тушуясь, — ты будто бы сталкивался с таким...

— Не сталкивался: я бы так не поступил, если бы влюбился в кого-то другого. Да и он, уверен, тоже. Наверное, мы бы просто сказали друг другу, а может быть и просто перетерпели. Но я не могу тебя осуждать за это: чужой брак - не твоя ответственность. Тут, скорее, вопрос твоих ощущений, на который ты должен ответить: "Устраивает ли тебя быть дополнительным звеном в этом?".

— Не устраивает, но он слишком хорош, — Бэкхён смеется, говоря это, — я пытаюсь себя успокаивать тем, что, если не попрошу его сам, то между нами ничего и не будет.

— Позовет, ты будешь тут как тут? — Бэкхён кивает, что никого не удивляет, — тогда можешь поискать информацию про его мужа, чтобы потом знать, от ког прятаться?

— Думаешь, он может быть обидчивым? — спрашивает Кёнсу, но Чунмён просто пожимает плечами, — а ты бы что делал?

— Убил бы обоих, — Чунмён не шутит, потому что знает, что Чондэ такого никогда бы не сделал, а ему бы и не пришлось никого убивать. Бэкхён вопросительно выгибает бровь, как будто действительно осуждает его за такое суждение: всё же оно полностью противоречит его ответам и советам Бёну, — я бы не стал разбираться, мне плевать, если это случилось тайно. Но обычно так, как с тобой, изменяют не самым опасным уебкам.

— А ты опасный уебок.

— Еще бы, — это кажется таким очевидным: он не просто так работает здесь, а тут и вопрос, касающийся Чондэ, — наверное, это из-за того, что я готов за него жизнь положить, а тут такое. Но буду тем, кто считает, что такого не случится.

— Представляешь, чей-то муж сейчас думает точно также, — фыркает Кёнсу, шутливо стреляет пальцами в Бэкхёна, но того это очевидно не веселит. Его любовник его волнует, точно также, как и последствия встреч с ним. Расклеившийся Бён им не нужен. По крайней мере с тем делом, которое никуда не двигается, с остальным они может быть и могли бы без него, с горем пополам, и справиться, но тут - он необходим. Его то ли подбадривать, то ли пытаться злить, но что-то, да делать.

— Не заморачивайся, — улыбается Чунмён, всё же надеясь, что Бэкхёна это не задевает, — он делает это не из-за вредности к своему браку, но осознанно, ты не должен нести ответственность за его решения, подумай про себя.

***

— Будешь меня избегать? — Бэкхён хочет расплакаться и признаться, крича, что именно этого он и желает. Но молча собирает сумку, отмечая, что кроссовки, в которых он занимается, начинают рваться в типичных для кроссовок Бэкхёна местах. Прошлые, которые были такой же расцветки, он выкинул из-за того, что кровь с них не отстирывалась. Сейчас что будет? — Бэкхён?

— Да замолчи ты, — огрызается Бэкхён, смотря на него только сейчас. В зале он видел его, но их программы не пересекаются совсем. Чондэ в какой-то момент проходил мимо, бросил ему приветствие, но Бэкхён искренне хотел его избежать. А теперь они снова собираются домой в одно время. Только вот, взгляд мужчины напротив кажется каким-то обеспокоенным, можно даже сказать, слишком искренним для ситуации. Бэкхён вопросительно наклоняет голову, на что Чондэ указывает на свое лицо рукой, под глаза.

— Ты слезы льешь из-за кроссовок? — Бэкхён бросает тихое: "Блять", понимая, что так смутило его тайного любовника. Где-то в голове нужно поставить заметку обратиться к врачу, чтобы выговориться о всём, что заставляет его выгорать прямо сейчас, отключаясь от реальности. Но пока что он недовольно закатывает глаза, наклоняется, опираясь руками о колени, правой хватает себя чуть выше колена с внутренней стороны бедра, сильно сжимая, чтобы хоть как-то прийти в себя. Левый глаз плакать не может, поэтому со всей силы хочется растереть ебаные слезы правой рукой, но это не поможет. Чондэ мягко кладет руку ему на плечо, мягко сжимая, — тебе нужна помощь?

— Просто постой рядом, — Бэкхён жмурится, расслабляет пальцы, чтобы еще сильнее снова сжать кожу под штанами. Помогает совсем чуть-чуть, но Бён хотя бы начинает чувствовать, что глаза режет от влаги, как и пощипывает нос, вроде бы даже боль от пальцев ощущается. Он будто в кошмаре, из которого тяжело проснуться. Интересно, панические атаки Чунмёна похожи на это хоть как-то отдаленно? А ведь Чондэ стоит, мягко прикрывает собой от других, хотя в раздевалке почти никого нет, а кто и есть, то не обращает внимание. Его горячие ладони так прогревают кожу через ткань футболки, немного отрезвляют, но недостаточно. В голове бегущей строкой один вопрос: "Что произошло?", но Бэкхён не знает на него ответ.

— У тебя паническая атака? — Бэкхён качает головой, слыша этот вопрос, потому что это не паническая атака. Он выяснил это уже давно, там и симптомы разные, и вид нарушения действительности. Эта мысль отрезвляет лучше всего. Бён будто бы просыпается, промаргивается и может дышать, выпрямляется и смотрит на Чондэ. Нахуй он не был тут нужен. Бэкхён ощущает себя таким уставшим просто от его компании сейчас.

— Подвести тебя?

— Если это такой способ коммуникации, то можно.

— Только рот не открывай, — фыркает Бэкхён, — хотя бы до машины.

Чондэ улыбается как-то излишне облегченно для ситуации, закидывает, сминая, футболку в сумку, застегивает куртку, чтобы быстрее пойти за Бэкхёном, который, пусть и не особо торопится, но ждать его и не собирается. На самом деле, если бы была возможность сбежать некрасиво сейчас, он бы обязательно ей воспользовался. Но Чондэ молчит и не отстает. Бэкхён будто бы вынужденно пропускает его, чтобы тот сел в машину, недовольно закатывает глаза, пока садится сам, но просто смиряется с мыслью. Идиот. Всё изнутри будто бы подергивает слабостью и каким-то детским желанием плакать, но это остаточное.

— У тебя давно панические атаки? — спрашивает Чондэ, заставляя Бэкхёна раздраженно вздохнуть, — хочешь сказать, что это не оно?

— Ты хотя бы раз...видел человека в панической атаке? — Чондэ задумывается, но его лицо выражает достаточно очевидный отрицательный ответ. Никогда не видел. В теории точно знает, а на деле - нет. Бэкхён знает, что Чунмён ощущает не это, а потому, примерно помня, как оно со стороны, может быть уверен в своем состоянии.

— А что это?

— Что-то вроде мышечного спазма, но достаточно сильного, чтобы отключиться, — Бэкхён не уверен, что может это объяснить, тем более, врачу, но Чондэ смотрит так, будто ему очень любопытно, — нужно просто подождать, оно пройдет. Я вымок на неделе, да и непривычная нагрузка была, поэтому такое может случиться.

— Это не психическое? — Бэкхён пожимает плечами, — то есть? Ты не знаешь? А диагн...

— Чондэ? — он замолкает, как будто его это действительно охлаждает, — тебе не плевать? Я работаю с одной из самых опасных систем, удивительно, что не сдох еще, поэтому я не думаю. Не думаю, почему и из-за чего болит, особенно, когда кто-то мне дополнительной боли докидывает.

— Ты так лаконично меня злодеем выставляешь?

— Не выставляю: ты не собирался иметь со мной ничего серьезного, а я влюбчивый, мне тяжело пережить такие потрясения. Так что ты злодей в моем сердечке.

— Тебе тридцать два, а ты не то что не в семье, даже не в отношениях, думаешь, у тебя не очевидная категория? — Чондэ это говорит без какого-то негативного посыла, но Бэкхён почему-то всё равно резко нажимает на тормоза, заставляя машину недовольно пискнуть, показывая, что дорога того не требовала. Светофор как раз загорается предупредительным светом. Бэкхён успел бы проехать и до, и во время, но сейчас просто съезжает на обочину, думая, что будет делать с телом. С телом, которое сейчас сам сделает мертвым, — ты собр...

— Так, сука, — Бэкхён отпускает руль и отстегивается, позволяя автопилоту припарковаться самостоятельно, пока сам он хватает Чондэ за куртку и притягивает себе, — ты думаешь, если ты блядь, то каждый первый встречный - тоже?

— Я не...

— Не собирался я с тобой спать, ни тогда, ни в какой-то момент после, то было только твоей ебаной инициативой. То, что у меня никого нет, еще не значит, что я сплю с каждым попавшимся, — Чондэ кажется напуганным, то ли из-за тона, то ли из-за того, как Бэкхён сжимает пальцы, стараясь не ударить его. Обидно. Бэкхён не был человеком обидчивым. Тем более, если вопрос обиды строился на этом. Но почему-то слышать именно от Чондэ было так странно. В моменте будто зрение дает сбой, заставляя видеть этого человека с какими-то помехами, как в проекциях старых голо-завес. Бэкхён жмурится, отпускает Чондэ и отодвигается обратно, — бесит.

— Прости, — выдыхает Чондэ, на что Бэкхён просто недовольно, скорее просто устало, смотрит на него, ничего не ожидая, — мне не казалось, что ты серьезен со мной.

— Я и не был серьезен с тобой. Я ничего не хотел. Любопытно, но не настолько, чтобы строить какие-то планы.

— Мы не поняли друг друга.

— Это ты не понял, еблан, — Бэкхён морщит нос, недовольно бьет воздух кулаком, никуда не попадая, — я даже выгнать тебя из машины не могу.

— Если ты хоч...

— Не хочу, — Бэкхён упирается лбом в руль, переводя дыхание, — Чондэ, я не хочу. Я даю себе отчет, что, стоит тебе явиться, пойду за тобой. Каким-то образом тебе хватает наглости обходить все мои принципы.

— Ты не заметил, что я не настаиваю? — Бэкхён качает головой, не смотря на Чондэ. Он и не настаивает, да. Но тут было что-то, то ли в его тоне, то ли в нем самом, что отказы он не примет, а потому Бэкхён не мог бороться. Его никто ни к чему не склонял, ничего делать не заставлял. Он просто сам тонул. Чондэ мягко трогает его за плечо, — тебе нужна помощь, да?

— Мне нужно время, чтобы свыкнуться и жить без помощи.

— Что случилось? — на этот вопрос тоже приходится покачать головой: говорить он не мог про это. Да и про что? Его беспокоило что-то, что он не мог понять до конца. То ли дело с сердцами его напугало до одури, а возможности озвучить это у него не было. То ли отсутствие Исина дало о себе знать в дождливый сезон, который совсем не способствовал спокойствию, — я хочу показать тебе одно место.

— Подкупаешь меня?

— Да, — это даже заставляет на Чондэ посмотреть, а он просто пожимает плечами, — ну так? Пойдем на свидание?

— Давай рискнем.

***

Закрывать дела с невероятной скоростью было не самым привычным для них делом, а потому, стоило Бэкхёну сказать, что он нашел преступника, Чунмён ощутил какое-то горькое послевкусие. Вот бы всё решалось так легко. Бэкхён не был настроен радужно к тому, что с ним происходило, а потому его некое остервенение ощущалось тут достаточно четко. Всё сходилось в его поисках, но Чунмён не был уверен наверняка. Прямо сейчас Бэкхён был абсолютно спокойным, будто его отпустили переживания, которые заставляли работать в странном графике, но Чунмён всё же не мог ему доверять в вопросе спокойствия. Бэкхён сводит пару вопросов, пока Чунмён разбирается с его заключениями и пытался договориться с оперативниками на допрос и остальные действия в таком ключе.

— Тебя что-то смущает, — говорит Бэкхён, как-то неожиданно, Чунмён будто из воды выныривает, слыша его голос. Сам Бён встает с места, чтобы налить себе кофе, но между этим разминается, потягиваясь.

— Нет, всё в порядке.

— Ты будто бы...

— Стоило мне один раз в жизни опоздать, так вы решили раскрывать дела, — ворчит Кёнсу, заходя в офис. Бэкхён как-то недовольно осекается, стоит его перебить, морщит нос и возвращается к кофе. Чунмён бы сказал, что это Бэкхёна что-то смущает, но, видимо, разговор им не предстоит такой. Кёнсу стягивает с себя куртку, выглядя скорее одушевленным, чем торопящимся.

— Оно и с тобой бы раскрылось сегодня, — усмехается Бэкхён, — пара нужных камер много чего решает.

— Обожаю, — смеется Кёнсу, — а пара нужных камер не хочет решить наш голяк с сердцем?

— Кажется, чем больше деталей мы находим, тем дальше становимся, — признается Чунмён, садится за свое место, снимает гарнитуру, — кости без камер решают себя лучше, чем теплое тело с ними.

— У нас совпала точка зрения, как и у полиции, мы просто не сможем продвинуться, пока не случится что-то из ряда вон выходящее, — рассуждает Кёнсу, раздевается уже до конца, чтобы пройти в офис, включить свой компьютер и пойти к Бэкхёну, чтобы налить себе чего-нибудь. Он проспал, ему точно нужно хоть как-то прийти в себя после спешки.

— Обычно, когда у нас возникал конфликт мнений в костях, мы теряли время, — напоминает Бэкхён, — как бы нам не казалось это странным, если уж у нас совпали мнения друг с другом, то мы точно на правильном пути.

— У вас они друг с другом всегда совпадают, — Кёнсу вроде и шутит, но в его голосе нет никакого негатива на это явление, — был ли хоть один раз в вашей совместной работе, чтобы вы были в разных категориях?

— Да, но обычно недолго, — пытается вспомнить Чунмён, — обычно Чанёль выкатывал противостояния, чтобы нас отрезвить.

— А оказалось, что только тормозил.

Чунмёна на самом деле иногда раздражало, что Бэкхён не скрывал своего предвзятого отношения к Чанёлю. Как-то винить его в этом в полной мере не получалось - всё же у Бёна для этого было больше причин, чем казалось со стороны, но и терпеть это не всегда получалось. Особенно сейчас, когда тот просто скидывал на Чанёля свои же неприятности, ведь иногда чужое, отличное от твоего, мнение было необходимым. Чанёль думал всегда иначе, нежели они, потому и вопросы с ним решались, если не проще, то хотя бы интересней. Штиль с ним обычно обходил их стороной, а сейчас, проваливаясь в него, они правда нуждались в какой-то встряске. Бэкхён пристально смотрит на Чунмёна, а потом хмыкает излишне саркастично для ситуации.

— Давай, скажи, что я к нему предвзят.

— Ты к нему и предвзят. А еще ты переживаешь какой-то мрак, потому не можешь думать критично, — напоминает Чунмён, что Бэкхёну не нравится, — может мы смотрим не туда?

— А мы и смотрим не туда, но Чанёль бы нам не помог.

— Слушайте, — вмешивается Кёнсу, — почему у вас разное отношение к нему? У кого не те очки?

— У меня, я же слепой, — Бэкхён указывает на свое лицо пальцем, игриво язвит таким образом Чунмёну и Кёнсу одновременно. Чунмён знает, что он тоже предвзят к Чанёлю и его талантам, но он и не портил с ним отношений, — Чунмёну, видимо, выгодно забывать, что он, помимо того, что чуть не убил меня, еще и мразь сам по себе.

— Не преувеличивай.

— Ну да, не на меня же он в офисе орал: "Ты же, правительственная шлюха, всегда в выгодном положении, всем же будешь в глаза улыбаться, когда сменится режим", — Бэкхён парадирует интонацию Чанёля смешно, выразительно, это бы даже не обижало. Чунмён даже невольно улыбается и порывается подразнить в ответ, но не может выдохнуть. Вся эта тема с его прошлым вызывала в нем какую-то ужасающую дрожь, сковывала горло с невероятной силой, будто он действительно был виноват. Его отношение к Чанёлю всегда закрывает глаза на этот момент. Когда между ними был этот конфликт, Чунмён искренне Чанёля ненавидел. И то чувство, которым бросается Бэкхён, на самом деле нисколько не сравнится с тем, что чувствовал тогда Ким.

Перед глазами рябит белым шумом, заставляя чувствовать нечто похожее и ушами, но обычно это не сказывается, просто всегда накладывается. Чунмёну однажды рассказали, что у сердечного приступа такие же симптомы, как у панической атаки, а потому, каждый ебаный раз, ему кажется, что он сейчас умрет из-за разрыва сердца. Он уже научился сам себя обманывать, чтобы хотя бы из-за этого меньше переживать: хвататься рукой не за грудь, как будто действительно болит сердце, а за шею, желательно, отводя руку на плечо, чтобы не задушить себя. Сжимается весь, упирается лицом в колени, мысленно стонет, потому что в жизни не получается. Как же его раздражает, что последствиями всего вокруг него оказалось это.

— Выдыхай, — зовет Кёнсу, садится на пол рядом, тормошит Чунмёна за плечо, чтобы привлечь к себе внимание. Ким жмурится, пытаясь сфокусировать взгляд, но не получается. Кёнсу берет его руку своими двумя, сжимая, — давай вместе?

Получается плохо, потому что Чунмён и ответить не может, и выполнять совместное действие. Как же ему нужен Чондэ. Правда, Кёнсу действительно старается, уговаривает его, говоря спокойно и тихо, так плавно. Чунмён поддается, пытается, получается плохо, но хотя бы дышать. Кёнсу удивительно аккуратен в этом вопросе, садится на пол, чтобы было удобно видеть Чунмёна, чтобы тому было удобно видеть Кёнсу тоже. Он почти не говорит, потому что Чунмён всё равно не услышит и не поймет его слова, но при этом создает хоть какой-то фоновый шум, то болтая с Бэкхёном, то проверяя риторическими фразами состояние Чунмёна. Ощущение, что где-то в горле застрял лимонный сок, концентрат, не дающий даже думать. Ким неловко промаргивается, слабо проводит тыльной стороной по подбородку, словно заставляя себя слюни проглотить, такие густые и липкие, но это помогает хоть как-то начать себя чувствовать собой.

— Ахринеть, восемь минут? — удивляется Бэкхён, уже во всю работая за компьютером. Чунмёну даже как-то неловко, что он настолько долго держал Кёнсу без дела, но выбора особо и не было. Мерзость. Кёнсу шикает на Бэкхёна, не имея полной уверенности, что Чунмён в порядке, но тот через силу пытается ему улыбнуться.

— Водички? — спрашивает Кёнсу, получая от Чунмёна кивок. Он встает, мягко поднимает голову Чунмёна, убирает волосы с лица, словно пот стирает, как кошку гладит. Он теплый. Горячий. Холодных рук Чондэ совсем не хватает тут. Но Кёнсу, как же вовремя, отходит, чтобы принести воды. Чунмён ощущает себя таким разбитым сейчас, смотрит на занятого Бэкхёна, не понимая, что ему делать с этим странным триггером на определенные события, которые тот тоже помнит. Кёнсу приносит воду, помогает выпить, придерживая кружку, а потом забирает ее, — давно я тебя таким не видел.

— Я и никогда, — кидает Бэкхён, разворачиваясь к ним, — это всегда так нудно?

— Нет, иногда можно просто плакать, — ворчит Чунмён, ощущая себя едва-едва лучше, — это всё твой рот.

— Напоминаю, это всё Чанёль.

— Почему это так трогает вас? — решает уточнить Кёнсу, но тут же теряется, — нет, вы можете не рассказывать, если...

— Я был в оперативной группе, когда власть устроила показательную кару за буддистские митинги, — Чунмён говорит это так легко, будто это не является его основной причиной конфликта с огромным количеством людей. Кёнсу удивленно смотрит на него, не осуждающе, а именно так, будто не ожидал ни такого варианта, ни его же от Чунмёна, — нам сказали, что мы будем просто следить за порядком во время митинга, а это превратилось в настоящую бойню. Я не знал, чем это кончится, поэтому, когда и свои стали противиться, у меня не получилось быть на одной с ними стороне. В конечном итоге в стране запрещена религия и все ее проявления, половина китайского производства, так еще и уйма осужденных людей. Это был тяжеленный месяц, тоже осень была, кстати.

— Семья Чанёля была как-то тесно связана с этим всем, их бизнес пришел в упадок из-за случившегося, — добавляет Бэкхён, выглядя совсем незаинтересованным, — видимо, в моменте это у него накопилось, а там были какие-то неурядицы с делом, ему было удобно обвинить во всем Чунмёна. Но это как-то глупо: что мог сделать обычный рядовой коп, если ему потом в этой стране жить, а сидеть за решеткой бы не хотелось. Хотя, там половину возмущенных оперативников перестреляли еще на месте, тоже не перспективный выбор.

— Чунмён пару раз приносил нам бадьяновые пирожки, — вспоминает Кёнсу, на что Чунмён уверенно кивает, — твой муж умеет их делать, а потому я понимаю, что никакой идеологический подложки в этом не было?

— Нет: я не имею никаких личных интересов ни в сторону Китая, ни в сторону религиозности, — Чунмён даже плечами пожимает, совсем не понимая, отчего всё так сложилось, — я так-то жил в детстве в окружении кучи религиозных людей. Много кто пострадал от этого конфликта интересов, мне тогда было просто страшно из-за количества физически искалеченных людей, но оказалось, что я должен был ощущать вину и за внутренние потрясения.

— Отец потерял половину контрактов из-за этого закона, — Чунмён знал про это, потому что это было чем-то ощутимым тогда. Как странно то чувство, когда Бэкхён улыбался ему и говорил: "Ну, если он обанкротится, я хотя бы буду знать, что успел на его подачки сделать хорошее дело", занимая ему крупную сумму. Чунмён всё еще не мог позволить себе такие траты, а Бэкхён уже не мог общаться с отцом, — но ты был бы последним человеком, которого я бы в этом обвинил. Наверное, тогда я действительно в Чанёле разочаровался, пусть и не понял этого.

— Вы были близки, когда я пришел, — Бэкхён на это замечание кивает, невольно улыбаясь, — он в принципе к вам был очень добор тогда.

— Он подкатывал ко мне всё то время, что мы вместе работали, — Бэкхён смеется над этим так честно, искренне и совсем беззлобно, что не может не удивлять, — сука, никто не был таким долгим персонажем моей френдзоны.

— Вообще не был в твоем вкусе?

— Никогда не встречался с мужчинами его типажа, — он будто даже задумывается об этом, — да и Чанёль никогда не был с кем-то моего типажа. Вообще не понимал этой его влюбленности, но мы из-за этого отдельным отделом стали, наверное, это должно мне льстить?

— Это однохуйственно: я не виноват в том, что страна выбрала себе такой путь, а из-за этого страдали обычные люди вокруг меня, как и ты не виноват в том, что Чанёль для тебя столько делал, но не мог быть любим, — Чунмён тянется, пытаясь набраться хоть каких-то сил, прекрасно понимает, что работать сегодня уже не сможет. Бэкхён смотрит на него как-то строго, а потом уверенно кивает.

— Да, так просто получилось, — соглашается он, — Чанёль был отличным малым, когда мы начали работать, но это не изменит того, к чему мы пришли сейчас. И его помощь нам больше не нужна.