Всё становится слишком спокойным и тихим для их работы. Все дела с костями они заканчивают, Чунмён даже успевает провернуть несколько судов, потому общая атмосфера в офисе налаживается. Они свыкаются с тем, что предстоит огромная работа со свежими трупами, даже вроде привыкают их видеть, пусть и на картинках. В деле серийника они не продвигаются от слова совсем, скорее, путают себя еще больше, чем в самом начале работы с ним. Однако документально дело становится полностью их, полиция просто будет выполнять грязную работу после них. Звучит перспективно, если учитывать, что они просто ждут новый труп, за что выслушивают недовольства, но никаких наказаний. Одним из плюсов отделения от полиции было как раз это отсутствие наказаний и чужих мнений: законы они не нарушали, зарплату платили себе сами, а потому их поиски могли затягиваться, если требовалось.

Сейчас ожидание требовалось, потому и ощущалось оно легко и спокойно. Но такое спокойствие кажется излишне странным, словно потом случится что-то плохое. Оно и случится. Подумают они об этом потом, когда случится, раз предугадать не могут. Но Бэкхён пару раз порывается, чтобы позвонить Исину, пытаясь хоть что-то решить в этом своем "спокойствии". Один раз даже звонит, но номер оказывается заблокированным, поэтому попытки сводятся на нет. На самом деле, Бён даже думает о том, чтобы к нему приехать, но кое-кто его отвлекает с невероятной силой. Чондэ. Они встречаются второй раз за десять дней, видимо, потому что график работы врача не будет сходиться с четными днями занятий в зале у Бэкхёна. Их время тут сходится, потому Чондэ снова первый начинает болтать о мелочах, переодеваясь после тренировки. Он рассказывает немного про работу, что собирается спать весь день, но решил сначала размяться. Бэкхён ощущает себя странно, будто пытается мысленно повторять за мимикой каждого его слова. В Чондэ есть что-то, чего не было в других людях, а уставшие глаза не могут поймать это "что-то".

Предложение подвести ближе к дому рождается само по себе, Чондэ на него снова соглашается. Бэкхён почему-то точно уверен, что это не просто так, что в этом явно имеется какой-то подтекст, но пытается не тешить себя надеждами. А на что ему, собственно, нужно надеяться? По дороге они обсуждают испортившуюся погоду, потому что это невозможно игнорировать. Это еще не первый снег, да и не снег вовсе, просто отвратительный холод, не ведущий ни к чему. Небо льет то ли дождем, то ли хлопьями облаков, серых и горьких. Они не долетали до земли, сложно назвать снегом, ведь внизу было достаточно холодно для него. Бэкхён между делом позволяет себе пошутить про то, что в самую отвратительную погоду обычно случаются самые отвратительные вещи.

— Главное не встретить ночью новый труп, — шутит Чондэ, заставляя Бэкхёна поежиться: он правда этого не хочет, но искренне не ждет. Криво улыбается, решая, что позволит себе чуть-чуть продолжить эту тему. Чондэ вызывает достаточно доверия, чтобы можно было поделиться.

— Особенно в три тридцать.

— Почему именно в это время?

— Какой-то мой суеверный друг говорил, что это время самых дерзких преступлений.

— Ну, время достаточно суеверное. Особенно, если бы оно было в три тридцать три, — Бэкхён смеется, слыша это. Действительно. Они бы не отделались от суеверий, если бы число было такое ровное. Только вот, оно просто зеркальное.

— Говоря про суеверное время, — осторожно начинает Бэкхён, — у вас есть планы на вечер?

— Смотря для чего?

— Планы бывают выборочными? — удивляется Бэкхён, больше для настойчивости, чем на самом деле. Чондэ сжимает губы, явно задумываясь над ответом, но потом кивает. Он смотрит на Бэкхёна достаточно настойчиво, что заставляет всё же придумывать что-то, что было бы причиной такого вопроса. Правда, лучше и не придумаешь, — допустим, для свидания.

— К сожалению, планы у меня есть.

— Можно просто сказать, что свидания неуместны в нашем знакомстве, — уверяет Бэкхён, где-то в душе надеясь, что это не так. Но куда там? Едва ли человек, с которым это уместно, ответил бы именно так. Чондэ не подросток, который точно свободен и активен для таких вещей.

— Оно...желанно, — осторожно говорит Чондэ, — но сегодня я обещал провести вечер с родителями. Они не особо радужно настроены на переносы. Не думаю, что их порадует ложь, что я работаю.

— А если я позову в другой день? — торгуется Бэкхён, теряя уверенность совершенно, единственное, что в словах не запинается. Чондэ достаточно мило улыбается ему и кивает, — вот так просто?

— Хоть завтра.

— Тогда придется оставить мне свой номер, — Чондэ кивает, протягивает руку, как бы прося, куда записать. Бэкхён отдает ему наушник, позволяя просто сделать обмен данных, на что мужчина не спорит, просто выполняет действие. Вот так просто? Бэкхён теперь в себе не уверен, будто бы это он не может завтра, никогда тоже, потому что не знает, нужно ли ему это свидание. Чондэ выпал из его головы на следующий день, а теперь что? Глупость.

***

— Мне нужно уйти пораньше, — говорит Чунмён, когда Бэкхён заходит в офис. По сути, боссом над ними Бэкхён не был. Фактически, у него просто было звание повыше, но он не был ни старше, ни функций главного не выполнял. Из-за того, что он был более стабилен финансово (и психологически, ого), из-за его сложного вида деятельности и звания все документы числились на нем. Основные разрешения должны были быть за его подписью. Но внутри офиса, кроме бумажек, высокой роли он не играл. Спрашиваться у него не имело смысла. А Чунмён и не спрашивал.

— Мне нужны досудебки, нужно сдать сегодня, — вспоминает Бэкхён, включает свой компьютер и забирает конфеты с полки для чая, — а так без разницы.

— Я доделаю и уйду.

— А куда ты? — спрашивает Кёнсу, берет у Бэкхёна две конфеты, когда тот проходит мимо, — четверг, ты обычно в будни не берешься в бегство.

— Позвали на день рождения, — отмахивается Чунмён, всем своим видом показывая, что идти туда не хочет. Уже на своем месте Бэкхён запихивает в рот две карамельки, держа в руках остальные конфеты так, словно, как орешки, их щелкать собрался, — если тебя так выбивает тренировка из колеи, может не стоит заниматься по утрам?

— Я влюбился, — спокойно говорит Бэкхён, заставляя Кёнсу посмеяться, потому что слышать от него это было сродни шутки, — голова кружится.

— У тебя опять паническая атака? — бросает Чунмён, но Бэкхён качает головой. Если прислушаться, это чувство точно не нее не похоже. В прошлый раз тоже не было таким, оно как раз было ближе к тому, что он ощущает сейчас. А Бэкхён и не был склонным к паническим атакам. Чунмён смотрит на голо-доску, выключенную сейчас, а потом поворачивается к ним, — слушайте, а почему мы с вами не разгоняли тему того, что у всех жертв первая группа крови?

— У их первая группа крови? — удивляется Бэкхён, скорее к Кёнсу обращаясь, чем к Чунмёну. Но в этот момент До удивленно моргает, роняя конфету на стол, потому что только взял ее из пачки в руки, — ты не знал?

— По факту-то знал, — шепчет Кёнсу, подрывается с места, отправляясь к доске, включая ее парой нажимов пальцами, — но не думал про то, что у всех одна группа крови.

— Прости, но ты идиот, — вздыхает Чунмён, но Кёнсу кивает, дожидаясь включения доски на нужном деле, смотрит информацию каждой жертвы, зажимая при этом свою гарнитуру - ему нужна эта информация, — как ты сердца искал?

— Каждое отдельно, не дави на меня, — Чунмён разводит руками, а Кёнсу как раз возвращается к своему месту, судорожно что-то проверяя. Бэкхён смотрит на доску, понимая, что ему это вообще ничего не говорит.

— Группа крови играет важную роль при пересадке органов?

— Нет, — отмахивается Кёнсу, — обычно органы проходят специальную подготовку, там скорее функционал и целостность важны.

— А кровь не изменится, если поставить орган другой группы?

— Не знаю, — Кёнсу просто не слушает вопрос, но Бэкхён усиленно собирается за это зацепиться, что тот чувствует, — нет, Бэкхён? Ты что пристал?

— Что ты ищешь?

— Всё, что связано с их кровью, отвали. Прямо сейчас.

— Кровь не меняется, — вздыхает Чунмён, Бэкхён только рот открывает, но он продолжает, — даже если залить в человека кровь другой группы. Потому что нельзя так сделать, вот и не заливают. Она не поменяется, скорее не приживется.

— А разве сердцу не будет некомфортно, если оно гоняло первую, а потом стало вторую?

— Сердце — просто орган, ему поебать.

— Ну так а почему крови не поебать, если ее мешать с другой?

— По факту, поебать, — вмешивается Кёнсу, возвращаясь к доске и делая новые пометки. Добавляет значки донорства, их оказывается три, но люди между собой всё еще никак не связаны, даже организации, в которых они сдавали кровь, совершенно разные, — три донора. Снова никакой связи.

— Разве три это не огромный процент? — удивляется Бэкхён, — среди семи почти половина. Почему это не показатель связи?

— Потому что это просто донорство, — возражает До, — я сдавал кровь, ты сдавал кровь, Чунмён сдавал кровь. До какого-то момента я был постоянным донором, ты это делал для денег в универе, Чунмён сдавал кровь единичный раз. Каждый первый в этом офисе - донор. Если мы возьмем всех, с кем работали, и доведем до семи, там будет чуть больше семидесяти процентов. Это не показатель.

— Это выборочная статистика, — Бэкхён даже выдыхает сипло и недовольно, когда говорит это, — похоже на то, что сказать, что треть нашего офиса говорит на русском.

— Я не говорю на русском, — защищается Чунмён, но Бэкхён прищуривается, глядя на него. Спорить об этом он не будет, как и Чунмён. Но статистика действительно выборочная, что они прекрасно понимают. Логично, что в группе ответственных граждан каждый второй будет донором в любом виде. Не очень логично, что у граждан разных групп будет такая статистика. Бэкхён вздыхает, недовольно складывая руки на груди.

— А что тогда показатель у этой группы крови?

— Может быть факт того, что убийца знал, что у них у всех эта группа крови? — предполагает Чунмён, но Кёнсу качает головой, — думаешь, совпадение?

— Не думаю, но он точно не выбирал по крови. Тут явно есть какой-то другой показатель.

— А можно ли изменить группу крови? — спрашивает Бэкхён, будто это поможет ситуации. Есть вариант, что кровь всё же имела какую-то значимость. Чунмён как-то непонятно то ли кивает, то ли качает головой. Кёнсу смотрит на него как-то устало, словно его бесит этот опрос.

— А причем тут это?

— Вдруг у них была не первая.

— У них у всех была первая, я смотрел данные по больницам, — защищается Кёнсу, — она и осталась, судя по результатам вскрытия. Тем более, группа крови не меняется при жизни.

— О, а не при жиз...

— Бэкхён? Как это относится к делу? — не выдерживает Кёнсу, но Бэкхён просто разводит руками, — поешь конфет.

— Разве ЭС-Соняр не меняет группу крови? — спрашивает Чунмён, но Кёнсу отмахивается, — давай отвлечемся, эй?

— Я не разбираюсь в работе ЭС-Соняр, а еще не разбираюсь в том, как работают группы крови в новых условиях. Я даже в трансплантологии не разбираюсь, только в трупах, — Чунмён поднимает руки, показывая, что сдается. Он не собирается настаивать. Кёнсу кажется озадаченным тем, что не заметил что-то настолько важное. А важное ли? Кёнсу трет лицо руками, — ну, допустим, мы можем придумать связь, что у него есть доступ к медицинским данным жертв. Никто из них не имел жетонов жизненных показателей.

— А может дело в том, что он управляет информацией, — предполагает Бэкхён, — он же меняет камеры и их данные, значит, ему ничего не стоит взломать данные человека или больницы.

— Я добавлю оба варианта, — предлагает Кёнсу, внося правки в доску в том месте, где прописан портрет убийцы. Показаний у них мало, только предположения, которые ни к чему не ведут, если задуматься. Откуда у него информация? Может дело в том, что он не один? Или что он какой-то компьютерный гений. Ответа не было. Зачем Чунмён вообще вспомнил про эту группу крови?

***

Освободиться получается только в три дня, потому Чунмён наспех собирается и как-то излишне быстро едет домой. Ему не стоило бы вести машину быстрее, чем обычно, но в голове была четкая установка, что дома нужно оказаться быстрее. Встреча, вечером, будто бы он далек от опоздания - торопится, чтобы просто была возможность перевести дыхание в безопасном месте. Киму искренне не хочется идти на вечер, но он не может оставить Чондэ, не имевшему возможность отказаться, одного. Потому он открывает дверь дома и прекрасно понимает по атмосфере, что Чондэ не хочет никуда идти еще больше. Тот отсыпается после ночной смены, Чунмён находит его в постели, сам тихо раздевается, надевает домашнюю одежду, а потом тихо заползает на кровать. Чондэ недовольно жмурится, прикрывает лицо рукой, но Чунмён ловит его за эту самую руку и целует пальцы.

— Ну нет, — стонет Чондэ, — дай спать сутки-двое.

— Ты сам позвал меня на день рождения, — смеется Чунмён, падает набок через Чондэ, чтобы оказаться с ним лицом к лицу. Он игриво закатывает рукав пижамы Чондэ, отвлекая от сна, что тому совсем не нравится, но Чунмён нежно поглаживает его кожу, израненную в некоторых местах, — нужно проснуться, наесться, а потом собраться. Там явно будут ждать тебя.

— Этого мне бы и не хотелось, — он открывает глаза, разглядывает Чунмёна, а потом забирает свою руку и убирает волосы с лица мужчины, перед этим оттягивая рукав ниже, — кажешься бледным, всё хорошо?

— Немного укачало, пока ехал, — признается Чунмён, кокетливо улыбаясь, — торопился. Ты хоть немного отдохнул?

— Вроде выспался даже, — Чондэ тянется, хрустит спиной, даже тихо поскуливает в процессе, что заставляет Чунмёна посмеяться тихонечко, — но идти всё равно никуда не хочу.

— Дома будет?

— Не, — Чондэ приподнимается на локте, — они позвали все близкие семьи, потому нельзя дома. Выбрали ресторан, чтобы те согласились. Точнее, меньше было поводов для отказа. Видишь, даже мне пришлось согласиться.

— Ты бы не пошел, если бы было дома?

— Если бы большим составом, то я бы подумал, но всё равно придумывал бы отговорки, — признается Чондэ, садится, как бы показывая, что готов начать сборы. Чунмён подбивает подушку под голову, показывая, что теперь он не слишком-то настроен на активности, — эй, ты мне обещал завтрак.

— Прям обещал? — играется Чунмён, но Чондэ тянется к нему, целует и всё же встает с кровати. Он придерживает штаны у пояса, словно они ему большие. На самом деле там просто порвалась резинка, Чондэ вроде даже ее подшил, но это же никогда не помогает в полной мере, — закажи себе новую пижаму.

— Можешь сделать мне подарок в честь начала октября, — предлагает Чондэ, лениво зевает, жмурится, а потом придумывает более существенный повод, — ну или в честь двадцать третьего октября, как раз рядом. Я умываться, всё еще жду завтрак.

— Ага, давай.

— Прощу его отсутствие, если ты будешь занят поиском новой пижамы.

Чондэ правда оставляет его одного, уходя умываться. Чунмён на секунду задумывается о том, что эта пижама явно из любимых, ей достаточно много лет, что не удивляет ее некоторые недостатки, созданные временем. Она была куплена Чунмёном на рождество, они, наверное, только вот так вместе жить начали, просто потому что нужно было для настроения. У Чунмёна где-то была точно такая же, но доставалась именно для атмосферы верха, а штаны он умудрился когда-то, на начале пути, прожечь, потому они в последний раз доставались во время ремонта. У Чондэ пижам было много, если вопрос касался сна, потому что ему было всегда холодно, о чем свидетельствовали его ледяные пальцы. По дому он ходил в чем-то похожем, но более спортивном. В принципе сам образ Чондэ создавал комфорт в доме своим присутствием, Чунмён без него ощущал себя одиноко настолько, насколько это могло быть.

Приготовить завтрак не оказывается сложным, особенно, если вопрос стоит в том, что нужно просто подогреть то, что уже есть, только в красивом виде. Выбирать новый костюмчик Чунмён не берется, ведь Чондэ тот еще капризуля, пусть страдает от этого сам. Как раз приходит, когда Чунмён наливает себе чай, а ему кофе, Чондэ поправляет пальцами свои пушистые волосы, торчащие в разные стороны от влажности. Он выглядит бодрее, чем при пробуждении, будто не работал всю ночь, а просто отдыхал, весь свеженький. Чунмён целует его в щеку, ласково убирает ладонями волосы назад, как в старых фильмах про мафиози, что заставляет Чондэ посмеяться. Но волосы совсем не против, остаются в таком положении, потому что никто не собирается возвращать обратно.

— Мы хотим опоздать? — прямо спрашивает Чунмён, но Чондэ пожимает плечами, пьет кофе, словно не решаясь начать что-то есть, — ты не хочешь туда, можем припоздниться, скажешь, что ждал меня после работы.

— Ой, там же будет истерия, давай окажемся там вовремя, но быстренько свалим, — предлагает он, будто Чунмён будет против. Это день рождения сестры Чондэ, родители обожали устраивать для нее большие праздники. Но девочка вот-вот окончила школу, она готовится к поступлению, ее нужно похвалить и порадовать. Тем более, тут восемнадцатилетие, как-то нельзя оставить без внимания. Они устраивают слишком громкую вечеринку, приглашая всевозможных родственников, семья-то большая.

— Тебя обычно не вырвешь оттуда, потому что всегда неудобный момент.

— Думаю, там будет пара приятных лиц, мы сможем приютиться рядом с ними и быть в безопасности хоть до конца вечера.

— Не напейся, — смеется Чунмён, на что Чондэ смотрит так, будто не собирается прислушиваться к такой рекомендации. Чунмён будет за рулем, у него будет отговорка, чтобы не пить. А вот Чондэ, не любящий это времяпровождение, обычно просто напивается. Он из тех, кто очень скрытен в семье, потому просто пьет и быстренько выбывает, не устраивает скандалы, не привлекает внимание.

— Обещаю. Давай просто продержимся в этом вечере.

***

На самом деле, Чунмён не испытывал каких-то неприятностей в семье Чондэ. Они закончили на самой нерадужной ноте, когда пытались общаться, больше Чунмён не был на праздниках меньше, чем Рождество, потому что не хотел, а они не хотели видеть его. Семья Чондэ была настоящей династией врачей, составляющих огромный клан из нескольких семей. В идеальном мире этого клана была идея, что и Чондэ введет свою личную семью в этот круг, но Чондэ не собирался. Идеи клана ему были неблизки, хотя почти каждая семья создавала невероятные научные прорывы, он не мог бодаться с ними. Если там и были те, кто не поддерживал, но оставался в рамках, Чондэ просто разобиделся на них, на что имел право. Родители Чондэ не справились с задачей родительства, а потому, оказавшийся перед миром, он не нашел в них поддержку, отдалился и не собирался сближаться. Но некоторые их желания он всё же выполнял.

Вот, например, на их прекрасный вечер приехал. Ресторан снят на обслуживание полностью, потому неудивительно, что обычных посетителей внутри нет. Место кажется знакомым, всё в таком растительно-деревянном стиле, но они тут ни разу еще не были. Между делом Чондэ говорит, что и семья-то впервые заказывает именно этот ресторан. Просто весь стиль похож на то, как ощущается эта семья, ее дома и владения. Внутри уже есть некоторые родственники, но Чондэ не слишком торопится заходить в основной зал, излишне долго оттягивает одежду в гардеробе на входе, стараясь выглядеть лучше, чем может. Не может. Всё в нем - не может. Даже один единственный завиток его пушистых волос, убранных сейчас в ровную укладку, всё равно выбивается игриво на лицо.

— Стоило с кем-нибудь поспорить, будешь ли ты тут, — Чондэ скалится вместо улыбки, оборачиваясь к говорящему. Чунмён кивает в знак приветствия, не зная абсолютно, кто это, если вопрос касался лица. Вероятно, он разберется, если узнает имя. Мужчина на вид чуть старше их, у него простая рубашка, с черной водолазкой Чондэ контрастирует своей белизной, — рад видеть.

— А я нет, — признается Чондэ, пожимает руку мужчине, а потом указывает ему на Чунмёна, — это Чунмён.

— Симон, — представляется тот, здороваясь за руку теперь и с Чунмёном, — ни разу вас вместе не видел в семье.

В Чондэ всё кусалось, отличалось. Он выделялся внешне: среди всех, почти европейцев, ему передались самые яркие азиатские черты матери, он казался тонким, хрупким, но таким отталкивающе мрачным в деталях, вроде черных волос, глаз, остроты лица. Чондэ разговаривал четко, громко, немного шипяще, семья же, в моментах разговора не на русском, произносила слова ласково, тягуче, будто песня. Все, кто был не один, приходил в разнополой паре, Чондэ же притащил сюда с собой другого мужчину, всем своим видом показывая, что это его семья. Семья, которую клан не принимал, а потому не принимал и самого Чондэ. Всё то, что им не нравилось в нем, стало безумно острым, когда его выбором оказался мужчина. Какая ирония.

— Увы, Соньяр — моя сестра, пришлось, — Симон усмехается, слыша это. На самом деле, как бы Чондэ не вредничал, Соньяр и вправду была его любимицей. Ему будто бы было позволительно общаться с ней, игнорируя при этом всех остальных.

— Иногда я перестану удивляться, что эти сумасшедшие назвали ребенка как свое изобретение.

— Это изобретение названо в честь нее, — ворчит Чондэ, — тем более, это же мечта.

Симон явно собирается что-то ответить, но оба они замолкают резко и неожиданно, чуть ли не физически друг друга одергивая. Молча смотрят в сторону, наблюдая за тем, как к ним идет женщина, высокая, крупная в своей высоте. Чунмён знает, что она одна из тетушек Чондэ, то ли сестра матери, то ли отца, он не уверен. Из тех, кто называл бабушку "мамочка", но по факту была просто женой ее ребенка. Симон был двоюродным братом Чондэ, как и сын тетушки, и еще одна девушка, но Чунмён ее точно не узнавал никогда среди всех родственников. Женщина приветливо обнимает каждого из своих племянников, благо, игнорируя Чунмёна. Тому отчасти было приятно, что в семье он является невидимкой, потому что так лучше, чем осуждения в сторону Чондэ.

— Как приятно вас видеть таких взрослых, — говорит она на русском, громогласно, громко и грубовато по звучанию, но всё равно песней, льющейся по ее мягким плечам. Чунмён забывает порой эту особенность, невольно дергаясь, словно пытается перенастроиться, но каждый в этом клане владел этим языком. Каждый, кто в нем рождался или оставался.

— Я не понимаю русский, — бросает Чондэ, на что Симон уверенно кивает, словно он тоже совсем не знаком с этим языком. Чунмён не может не усмехнуться по доброму, слыша это — Чондэ прекрасно говорил, не говоря уже про понимание. Его семья была одной из ведущих в этом всем, потому он с детства в языковой среде крутился, разбираясь с языком страны уже по ходу дела, а не наоборот.

— Придумали же, — ворчит тетушка, меняя речь на корейскую, — нравится вам так всех терроризировать?

— Мы же в гостях, так еще и с гостями, — напоминает Чондэ, неосознанно наклоняя голову в сторону Чунмёна, — Соньяр не будет с вами говорить на русском, так почему на ее вечеринке мы должны?

— Говоря про Соньяр, бабушка все уши нам прожужжала, пытаясь выяснить, придешь ли ты, — рассказывает женщина, за что Чондэ совершенно бессовестно цепляется, достаточно спешно от них отходит, хватая Чунмёна за руку, немного неловко, скорее, просто пальцы перехватывая.

— Как раз мечтал ее найти, — врет он, — развлекайтесь.

— Мечтал, — смеется Чунмён, когда они отходят подальше. Чондэ сжимает его руку своей, показывая, что ему не слишком-то хочется это обсуждать, перебирает пальцами, то ли гладя, то ли щекоча, — если будешь так бежать, встретишься с ней быстрее, чем хочешь.

— Она самый приятный тут персонаж, — замечает Чондэ, заходя в общий зал, где уже почти накрыты столы. Можно выбрать место и даже съесть пару закусок. Чондэ останавливается у одного из столиков и неприлично наливает себе бокал шампанского, открытого явно не для этого, выпивает половину и оставляет стоять на столе, — если зацепиться с ней, то можно не попасться родителям.

— Тогда нам непременно нужно найти ее.

Чондэ улыбается, словно на самом деле расслабляется. Ему это не поможет: ни шампанское, ни бабушка, ни отсутствие внимания к своей персоне. Бабушку найти оказывается проще простого, то ли за счет ее красного костюмчика, то ли из-за ее важной личности. Бабушка обладала тут самым весомым словом, вокруг нее крутилось так много семей, но все вели себя так, будто она божий одуванчик, любимый ими. Наслышан был Чунмён о ее той стороне, из-за которой его муж больше не был частью семьи, потому ощущал некоторое раздражение просто от упоминания. Чондэ поправляет волосы, убирая их назад с лица, а потом подходит к женщине, мило улыбаясь. Чунмён не торопится, потому что всё равно будет в стороне: ему не особо рады, потому он всегда позволят Чондэ болтать, пока сам делает вид, что он тут мебель. Чондэ обнимает бабушку, немного кротко, а она мягко похлопывает его по спине после этого.

— Мой любимый мальчик, — говорит бабушка по-русски, но Чондэ качает головой, заставляя ее поменять язык, — кто бы мог подумать, что мои родные внуки будут держать всех в стальных рубашках из-за языка.

— Мы же не дома. Тем более, со своей семьей, как и остальные, я говорю на корейском, — напоминает Чондэ, а бабушка, словно проверяя, смотрит за него, чтобы найти Чунмёна. Смотрит с прищуром, но кивает в знак приветствия, Чунмён делает это же. Ему было сложно свыкнуться с тем, что среди этих людей не стоит делать поклоны, слишком просто без них живется, — к тому же, родители никогда не настаивали, зачем вырабатывать эту привычку сейчас?

— А вот Соньяр не против со мной поболтать на любом языке, какой знает.

— Соньяр на то и принцесса, чтобы всем нравиться, — мурлычет Чондэ, как будто не язвит, — к тому же, тут она явно будет считаться с гостями.

— Иногда ты звучишь так, словно любишь ее, а порой, будто ненавидишь, — замечает женщина, на что Чондэ просто пожимает плечами, — не жалуешь ты мою семью.

— Не жалую, — Чондэ оглядывается, — Соньяр родилась, когда мне было семнадцать, это же совсем чужой мне ребенок. Мне есть кого любить, не жалуюсь.

— Если бы я тебя не знала, то подумала бы, что ты просто избалованный ребенок.

— Бабушка, здравствуйте, — к ним вмешивается девушка, вероятно, не являющаяся близкой родственницей Чондэ. Они обмениваются с бабушкой парой фраз на русском, а потом девушка поворачивается к Чондэ и обращается уже на корейском, — нас не представили друг другу...

— Ким Чондэ.

— Ким? Разве вы не брат малышки Соньяр? — Чондэ кажется колким, потому девушка удивляется, свое удивление совсем не скрывая. Чунмён понимает, что таких разговоров сегодня будет безумно много: всё же всему клану Чунмёна не представляли, а самого Чондэ не видели давно. Вместе они ходили на праздники, которые проходили только у родителей Чондэ, дальше - ни разу.

— Брат. Но я семь лет в браке, а это более весомая характеристика, чем братство, — он делает достаточно уверенный шаг назад, — мне нужно идти, вдруг именинница меня потеряла.

— Восемь, — шепчет Чунмён, когда Чондэ излишне нервно берет его под руку и ведет за собой. Куда пойти, он не придумал, просто наматывать круги вокруг столиков, чтобы никому не попасться, но Чунмён и не против. Чондэ улыбается, наверное, более искренне, чем за весь вечер, а потом мягко сжимает запястье Чунмёна.

— Еще не двадцать третье.

— Двадцать первое, — смеется Чунмён, — что, разведешься со мной завтра? Прости, но всё равно успеет наступить двадцать третье, а потому наш брак будет засчитан как восьмилетний.

— Не могу привыкнуть к тому, что время идет так быстро после тридцати.

— Удивительно, но я помню, как ты плакал из-за того, что Соньяр скоро пойдет в первый класс, а сегодня она выпускница, — напоминает Чунмён, что заставляет Чондэ раздраженно закатить глаза. Чондэ находит свой недопитый бокал, забирает его и ведет Чунмёна за столик, как раз, где уже есть Симон с женой, наверное, это лучшая безопасная компания этого вечера.

— Я плакал не из-за этого.

— Как будто я не знаю.

***

Домой они возвращаются чуть позже полуночи, немного пьяно собирая косяки боками, но скорее от усталости. Вечером к ним не было внимания, все дарили его имениннице, милой и красивой, готовой выслушивать похвалу. Пару раз гости роняли в ее стороны сравнение со старшим братом, пусть и комплиментарные, но никого из них это не радовало. Всем нравилось, что дети этой семьи преуспевали в учебе, проявляли интерес к науке и обществу, а вот Соньяр увлекалась живописью и гимнастикой, получая награды, как когда-то Чондэ получал награды за музыку и механику. Они были похожи друг с другом и внешне, такие маленькие этнические представители своей семьи, смотрели на всех гостей чернющими глазами, как кошки, вглядывались, выпытывая. Черное платьишко на ней было пушистым, объемным в юбке, будто она знала, что Чондэ будет в черной водолазке. В красивом оформление зала она сияла, выделялась.

В общих-то чертах вечер прошел плавно, приятно, вкусно. Чондэ умудрился даже слегка не напиться, будто даже расслабился, не обращая внимание ни на какой стресс. Милая Соньяр у него стресс не вызывала, а родители не смотрели даже в его сторону. Сестра время от времени прибегала к ним, мягко сжимала руками руку Чондэ, рассказывая про свои маленькие подростковые достижения, убегала обратно к другим гостям. Она также мягко говорила и с Чунмёном, рассказывала про новый сериал, который смотрит с подружками, как будто он должен в этом разбираться. Он не разбирался вообще ни в чем, даже в кухне сегодняшнего вечера, ему просто было стабильно неплохо. Чондэ тоже. Чунмён смотрел на него и понимал, что что-то изменилось значительно с самого начала их отношений. Ребенок, которого Чондэ, уставший после занятий в университете, забирал из детского сада за ручку, тогда очень мило улыбался Чунмёну, кокетливо отдавая конфетки из своего рюкзачка.

Сейчас Соньяр была хрупкой, тоненькой девочкой, ее кошачье личико было привлекательным, особенно сегодня. Она держалась счастливым ребенком, иногда неловко поправляя перчатки-сеточки на своих ручках. Ее руки, уже не детские вовсе, были такими другими (даже если не считать ожог на кисте), тонкими и узкими, с длинными пальцами, двигающимися так плавно и нежно, словно в танце. Руки Чондэ были совсем обычными, мужскими, не огромными и не маленькими, таким простыми, но безумно цепкими. Силы в руках Чондэ хватало на многое, ручки Соньяр, вероятно, были ловкими, но не такими уж сильными, но на то она и хрупкий подросток, чтобы не быть похожей на взрослого брата в таких мелочах. Если бы у нее была власть (и рюкзачок), то она бы отдавала брату все прелести своей жизни, но просто улыбалась и делала вид, будто ей не запрещают с ним так открыто общаться.

Чунмён искренне не понимает, почему думает об этом всём, но явно не о сне. Спать не получается, он вроде даже не засыпал с момента, как они легли спать, не отслеживал. Он проваливался в сон, но тот был либо слишком бредовым, либо мысли из реальности были слишком громкими для него. Еще и Чондэ крутился (хотя, это его обычное состояние, они оба вертлявые), то прижимался, то забирал одеяло и толкался, в обычном настроении Чунмён бы от этого и не проснулся, но тут он и не засыпал. Чунмён сидел какое-то время просто на постели, но потом ушел, сначала попить, а после просто походить кругами по квартире. Время было где-то за три ночи, Чунмён точно не помнил, во сколько его посмотрел, но сна будто бы не предвещало ничего. Тяжело было моргать, но всё тело будто бы излишне бодрилось.

— Не спится? — Чунмён решает заглянуть в комнату, встречается там с Чондэ, видимо, проснувшимся от одиночества. Тот сидит в постели, не открывая глаза, вопросительно наклонил голову, будто бы пытается найти свою потерю. Чунмён спрашивает это шутливо, но Чондэ кивает, мягко похлопывает по месту рядом с тобой.

— Я опять говорил во сне? — спрашивает Чондэ, сжимается, трет рукой плечо, словно отлежал. Чунмён садится на край кровати, но не собирается возвращаться ко сну, что Чондэ явно не нравится. Его болтовня во сне всегда была частью кошмара, из которого спасать было нельзя. За столько лет Чунмён уже научился это либо игнорировать, либо уходить, потому что сон длился недолго, потом проходил сам в другой или сам же будил Чондэ без резких телодвижений. Если его разбудить, то он может начать кричать, а это долгие попытки успокоить нервную истерику, с которыми Чунмён справлялся очень плохо.

— Я не из-за этого проснулся, — признается Чунмён, совсем не отрицая того, что Чондэ говорил. Такие кошмары случались безумно редко последние лет пять, из-за ярких переживаний или семьи, но не беспокоили особо, — горишь?

— Безумно, — шепчет Чондэ, словно от признания еще сильнее жмется, а потом падает набок, подбивая одеяло под голову, — я будто в некачественном похмелье, лучше бы напился до блевоты.

— Ненавижу тебя пьяным.

— Я пьяный ненавидит тебя трезвым, так что всё равноценно, — напоминает Чондэ, что заставляет Чунмёна посмеяться. По сути, ни у одного из них не было проблем с алкоголем, они оба могли и выпить, и напиться в усмерть, и не пить вовсе. Просто порой случались моменты, в которых один пьянел, а второй был трезвым. Такое всегда было неким ударом по их взаимоотношениям (взглядам на поведение), хотя никого не обижало. Чунмён встает, собираясь перебраться к Чондэ, но замечает мягкое мигание наушника, оставленного возле его же подушки. Он берет наушник, вставляет в ухо и замечает звонок от Бэкхёна. На секунду кажется, что Чондэ уснул, но он, словно чувствует, открывает глаза и смотрит на Чунмёна.

— Что случилось? — спрашивает Чунмён, отвечая на звонок. Он знает, что, но будто бы не хочет сам себе отвечать на этот вопрос. Чондэ натягивает на себя одеяло, явно понимая, что никто к нему сегодня уже не вернется. Чунмён мягко гладит его по плечу сквозь это самое одеяло, надеясь хотя бы как-то смягчить ощущения горящей кожи от кошмаров.

— Нас вызывают, — Бэкхён словно дыхание переводит перед этим, — ехать недалеко, собирайся, я уже позвонил Кёнсу.

— Звучишь бодро, — вздыхает Чунмён, — если ты не спал, то лучше не приез...

— Я спал, лучше, чем всю прошлую неделю, — говорит Бэкхён, совсем негрубо, словно его ни капли не трогает этот вопрос, — напугался, когда позвонили. Сначала проснулся, а потом уже решил вас поднять. Ты, к слову, звучишь бодрее. Но тебя я оставлять дома не буду.

— Не дождешься, — фыркает Чунмён, Бэкхён быстро обещает скинуть адрес, а потом прощается. Чунмён смотрит на Чондэ, пока заканчивает разговор, а тот, словно специально, прячется с головой под одеялом. Было бы прекрасно, если бы он не обижался на это, — мне надо ехать.

— Это же не спасение, — ворчит он, но Чунмён улыбается и забирается к нему, стягивая одеяло, чтобы посмотреть. Чондэ не кажется недовольным, ноющее плечо его беспокоит больше. Чунмён старательно перехватывает его так, чтобы и обнять, и заставить лечь на спину, не получая никаких сопротивлений. Под одеждой даже его кожа кажется горячей, словно взъерошенной от своего кошмара, вечно холодный Чондэ обычно не бывает таким горячим. Чунмён не любил ни эти кошмары, ни их причины, но ему оставалось только укладывать его спать. Чондэ обнимает его в ответ, несильно, руку он всё равно поднять не может.

— Мы устроили истерику, что нас невовремя вызвали в прошлый раз, поэтому теперь вызывают сначала нас, а потом уже других, — делится Чунмён, целует Чондэ в лоб, а тот только и рад, слегка жмурится и почти незаметно улыбается, — трясешься.

— Я знаю, — шепчет Чондэ, получая еще один поцелуй. Его тело травматично считает, что ему горячо, а потому всё вокруг - холодное, значит нужно прятаться в тепло и трястись, хотя на деле лучше просто остыть, — непривычно, что уходишь ты, а не я.

— Спи, я не тороплюсь, — уверяет Чунмён, хотя прекрасно понимает, что ему ехать дальше всех, что он уже опаздывает, что это всё требует очень много телодвижений. Он обязательно придумает какое-нибудь колкое оправдание, но прямо сейчас его основной мыслью будет Чондэ, которому просто нужно уснуть. Едва ли потребуется больше десяти минут, чтобы он провалился в сон, а потом его перестало трясти. Будет очень легко выбраться из его хватки, а потом уложить так, чтобы создать ощущение кого-то рядом с помощью подушки и прилагаемого к этому ощущение безопасности.

***

— Опаздываешь, — бросает Кёнсу вместо приветствия, когда видит Чунмёна. Сам он уже разбирается с телом, в этот раз лежащим на животе, что кажется необычным для общей картины убийств. Похожий стиль надписи на стене, снова ничего не значащей, но такой яркой. Судя по тому, как торчат кости из спины, сердца там снова не окажется. Чунмён присаживается на корточки рядом, смотря туда, куда повернута голова жертвы. В мысли закрадывается идея, что стоит попробовать оказаться на его месте, чтобы хоть что-то вырвать из ситуации. Кёнсу не кажется уверенным, ему явно ничего не дало новое тело в этом деле.

— Укладывал ребенка спать, — совершенно спокойно говорит Чунмён, что совсем не удивляет Кёнсу, потому что он еще не до конца проснулся сам, тем более занят разбором тела. Чунмён указывает вперед рукой, как раз туда, куда смотрит голова жертвы, — еще никто там не ходил?

— Бэкхён у второй завесы, остальных я не пускал сюда. Если хочешь, перетяни нужный тебе участок, — Чунмён мычит в согласие и рисует голограмму запрета на этом участке, чтобы никто не совался туда. Теперь же смотрит на тело, отмечая, что ситуация действительно отвратительная, что даже слегка подташнивает, в прошлый раз таковым оно не ощущалось. Кёнсу в этот момент уже закрывает чемоданчик с материалами, поднимается над телом, чтобы запечатлеть нужные нюансы на носитель, что прикреплен к его поясу, — судя по скрипу дронов, Бэкхён уже всё тут осмотрел, можешь спросить у него.

— А своими находками поделиться не хочешь?

— Нет сердца, как мы и думали, — начинает Кёнсу, оборачивается на стену и делает ее снимок, — снова мужчина, снова первая группа крови. Примерное время смерти - два дня.

— Не свежее тело?

— Тут оно оказалось уже мертвым, — Чунмёну кажется, что он слышит, как хрустят кости Кёнсу, когда тот резко двигает рукой, что-то отмечая для носителя, — я тебе больше скажу, сердце его тут тоже уже не было.

— Это наш преступник? — Кёнсу пожимает плечами, забирает чемоданчик с материалами и отходит от тела, — ничего общего, кроме картины?

— Наше дело закрытое для публикаций, не должно быть подражателей у того, о чем не говорят.

— Упоминаний в сети я не видел, — к ним подходит Бэкхён, явно слышавший часть разговора. Он убирает волосы с лица сгибом локтя, а не пальцами, словно они у него грязные. Не грязные. Его работа не предполагала контакта с телом, если он сам не хотел. А он не хотел, потому просто указывает на пульт в своей руке, — стиль похож, пока что мы будем сводить это к одному преступнику.

— Это может быть искусственный интеллект? — спрашивает Чунмён, указывая на надпись. Бэкхён всегда выглядит таким безумным, когда использует сразу обе линзы, управляя дронами и их камерами одновременно. Может быть дело в том, что так он видит слишком много, а может в том, как ярко переливается левая, делая его каким-то нечеловечным. Бён смотрит на надпись, а потом качает головой.

— Это может быть нарисовано с помощью устройств, но сгенерировано явно человеком. Тот видимо даже эскиз от руки делал, даже если сама надпись не им сделана.

— Мы же не находили им всем перевод, — вспоминает Чунмён, Бэкхён кивает, продолжая оглядываться. Тихо летающие вокруг места преступления дроны кажутся частью его сознания, даже не верится, что он умудряется связно отвечать на вопросы.

— Я зову оперативников? — спрашивает Кёнсу, указывая на тело, — тебе же нужно от него избавиться.

— Да. Я жду.

Они обсуждают еще пару моментов, а потом Кёнсу уходит, позволяя заняться телом и местом преступления оперативникам. По сути, они тут были нужны только для того, чтобы убрать тело и привести всё в порядок. Чунмён замечает, как сейчас влажно, плотный материал куртки кажется мокрым, словно под дождем. Одежда, которую они использовали на выезды, была специальной для того, чтобы мараться не мараясь, плотная, скользкая, темная. Она досталась им еще с работы в органах, потому на оперативниках она точно такая же, просто без дополнительного значка на вышивках. Чунмён наблюдает за чужой работой, про себя думая, как сильно в его глазах прям сейчас плывут все эти фигурки в похожих костюмах.

Тело убирают минут через десять, не нарушая границы запрета, тихо обсуждают, стоит ли им избавиться от надписи и крови, но Чунмён просит просто уйти. Кёнсу показательно вручает ему контейнер для линз, чем Ким и пользуется, снимает линзу, отдает гарнитуру. Линзы-коммуникаторы не похожи на то, что используют для зрения, они больше пластичные, их и не сломаешь, и не сомнешь. Вообще, их работа сейчас настолько универсальна, что заменяет линзы для зрения, а также блокаторы для хрономатериалистов. Собственно, поэтому Чунмёну нужно их снимать. Нужно набраться уверенности в этом всем. Вокруг становится тихо, даже Кёнсу уходит подальше, не говоря уже о других работниках. Бэкхён отключил дронов еще до того, как убрали тело, хотя Чунмён точно видел, как тот припарковал один недалеко, будто бы имея возможность сразу же заставить взлететь.

Чунмён садится на колени в том месте, где лежало тело, упирается руками в землю, задерживая дыхание. Хрономатериалисты могли видеть прошлое или будущее чего-то, на месте чего они оказываются. Чтобы увидеть то, что произошло с жертвой, Чунмён должен оказаться на его месте, а в данном случае, просто лечь, как лежал он. Ким натягивает капюшон, укладывается на живот, поворачивая голову набок, чтобы не мараться о кровь. Ему кажется, что это не сработает, потому что человек был мертв уже до этого. Это Чондэ может узнать, что кто-то умрет на этом месте, хотя тот уже жив. Чунмён же работает по схеме остаточных импульсов сознания, потому и может столкнуться с трудностями. Его хрономатериал не может появиться по его желанию, это всегда безумная случайность. Обычно из-за того, что Чунмён перекрывает этот навык, он срабатывает тогда, когда нужно. И сейчас. Мужчина, которого тут не было, начинает ходить перед ним слишком неожиданно, что заставляет невольно дернуться. Тот роняет черную перчатку, простую кожаную, чтобы греть руки, а не тела вскрывать, поднимает ее излишне медленно, словно не хочет приседать.

Чунмён не видит его лица, хотя четко понимает, что тот смотрит на него, вроде даже улыбается. Остатки событий не могли этого передать, словно искусственный интеллект, перестраивали отрывки один за другим, меняя то лицо, то картину позади, то обувь этого человека. Мужчина поднимает перчатку, сжимает ее в руке, как-то странно, словно не думает даже ее надевать. Чунмён не слышит, о чем тот говорит, а говорил он всё то время, что был перед его глазами. С кем он разговаривал? О чем? Сидит на корточках, а потом как-то излишне игриво указывает на надпись. Чунмён через силу заставляет себя посмотреть так, чтобы сильно не двигаться. Получается, теперь она сияет ярким "Я поймал тебя" и стрелочкой указывает наверх. Тут уже приходится повернуться немного иначе, явно сбивая хронику, но Чунмён четко видит человека на крыше, что машет ему рукой. Это заставляет вскочить с места, но сил хватает подняться только на колени, не отрывая взгляд с крыши.

— Что ты там увидел? — спрашивает Кёнсу, сбивая хронику окончательно. Только вот человек от этого не пропадает, наоборот, становится каким-то излишне четким, отчего Чунмён видит, как тот отходит от края. У него хорошее зрение, а собственные глаза, не закрытые хроникой, говорят о том, что это всё реально, а человек безумно похож на ту фигуру, что он уже видел. Почему тот наверху? Чунмён ощущает со всей силы это "я поймал тебя". Нечем дышать.

— Наверху человек, — хрипит он, что Кёнсу всё же слышит, смотрит наверх, а потом судорожно ищет Бэкхёна. Тому и объяснять ничего не надо, он поднимает дрон наверх, чтобы тот сделал поиск. Кёнсу присаживается рядом с Чунмёном на корточки, мягко поворачивает голову на себя, чтобы привести в чувства. Он плывет в глазах Чунмёна, заведенных страхом.

— Кажешься напуганным, — заключает Кёнсу, похлопывает по щекам, что едва ли помогает нормально вдохнуть. Хочется обнимать Чондэ вокруг коленей, а не это всё. От чужих действий никогда легче не становилось, если это не что-то психотропное или сам Чондэ, — много увидел?

— Не думаю.

— Вокруг ни души, — Бэкхён подходит к ним, недовольно сгоняя дрона на станцию, потому что его работа и так была окончена, — это не хроника? Мы бы заметили движение, там нельзя быстро убежать.

— Это...обычно она сбивается сразу, как меняется положение. А я его видел уже после того, как стал говорить.

— Там даже входа нет на крышу, — вздыхает Бэкхён, устало трет лицо, а потом снимает гарнитуру, чтобы слегка отключиться от искусственного сознания вокруг себя, — ты не спал.

— Это обыч...ты меня тут в чем-то обвиняешь?

— Не заводись, — отмахивается Бэкхён, — хотел спросить, когда тебе лучше всё рассказать: сейчас, или поспать сначала?

— Я не поеду домой, давайте работать, — устало выдыхает Чунмён, хотя где-то в душе хотел бы всё наоборот. Голова раскалывается так, что не верится. Вероятно, это не боль в голове, а остатки испуга, но он подумает про это немного позже, желательно, никогда. Им предстоит очень кропотливая работа сейчас, нет времени на отдых. Нужно подбить одно к одному, хотя бы как-то сохранить хронику, а это явно нужно сделать без сна. Это преступление случилось именно тогда, когда должно было случиться.

***

К здравым решениям относится то, что они договаривают поработать до обеда, а потом уйти по домам, даже если там будет метеоритный дождь на работе. Наверное, он случается в моменте, когда они просыпаются посреди ночи, но это не имеет значение. Работа с четырех утра совсем не радовала, но подорванный на какой-то странный адреналин организм всё равно не даст поспать. Чунмён понимает, что не уснет и тогда, когда успокоится, поэтому просто берется работать, нагружая ребят вместе с собой. В контексте выясняется, что Бён даже успел выспаться, потому что уснул раньше обычного (если семь вечера вообще стоит считать подходящим временем для сна), поэтому кажется самым бодрым из всех. Странной бессонницы Чунмёна хватает до шести утра, потом он начинает клевать, но разобраться с хроникой было его основной обязанностью прямо сейчас. Только вот, хроника спутанная, ни к чему не ведущая настолько, что Чунмён начинает нервно покусывать пальцы.

— Получается странно, — заключает Бэкхён, выслушивая его до конца, смотрит на новый разворот доски, в который пока что вложено только сегодняшнее преступление и часть хроники, которую можно использовать (пусть она и не считается уликой) в деле, — с какой стороны не посмотри, всё равно надпись не имеет смысла.

— Разве оно должно сойтись? — спрашивает Чунмён, словно это не его профиль. По сути, за достоверность хроники никто никогда не отвечал: всё, что видел хрономатериалист, было ответственностью только хрономатериалиста. Запись хроники на носители была невозможна хотя бы из-за того, что это сбой в сознании. Логичным было бы прикрепить какие-то датчики, записать через линзу, но проблема заключалась в том, что такое видение не работало при них. У того же Чондэ линза была неким сдерживающим фактором, чтобы не сталкиваться с хроникой в обычные моменты жизни. Бэкхён вертит головой, наклоняется, чтобы посмотреть на надпись разными ракурсами, а потом вовсе отходит дальше, чтобы встать на руки, опираясь спиной о стену, — тебе это ничего не даст.

— Знаю, но вдруг...

— Я тут наш...мистер Бён опять хвастается своей хорошей физической подготовкой? — Кёнсу обескураженно смотрит на них, выходя из лаборатории. Тело у него должны забрать чуть раньше, чем они планируют уйти, потому неудивительно его видеть не в офисе, тем более, чистым, хотя в правилах и так нельзя было в крови выходить оттуда, — чем вы заняты?

— Пытаемся понять, как читать эти рисунки, — делится Бэкхён, неловко меняет положение, чтобы встать на ноги, еще более неловко, слегка пошатываясь. Кёнсу отдает Чунмёну новый носитель, просто молча, ничего не поясняя, — что нового?

— Мне кажется странным.., — выдыхает Кёнсу, собираясь с мыслями, раскиданными и по носителям, и по надвигающейся к нему устралости, — но тут тело, пролежавшее мертвым больше двенадцати часов. Интересно то, что сердце забрали уже после смерти, наверное, часов через семь.

— Это исключает трансплантацию, — понимает Чунмён, ощущая себя как-то странно от этого: их самым главным их доводом была именно трансплантация, что они будут делать без нее? Кёнсу пожимает плечами, потому что это не похоже на его конечное решение. Ему нужна другая точно зрения?

— Не исключает, но это тело ему не было нужно для этого.

— Ну, еще это может исключить то, что он действует спонтанно, — напоминает Бэкхён, а потом смотрит как-то излишне скептически, — но мы и не считали это основной теорией.

— А может он убил этого человека случайно? — предполагает Чунмён, но сам качает головой и трет лицо руками. Как же он устал думать сегодня. И вообще. Нет ни единого вывода, в которому он может прийти. Бэкхён смотрит на него с неким сожалением.

— Твоя хроника звучала так, словно это тоже было продуманно.

— Я не видел лица. Может быть он был безумно напуган?

— Не был, — заключает Кёнсу, — там всё сделано четко, никаких следов случайного убийства. Вы уже разобрались с хрономатериалом?

— Да, — бросает Бэкхён, смотрит на Чунмёна так, словно любит его и заботится, такое непривычное ощущение, — Чунмёну бы поспать.

— Погоди! — Кёнсу удивленно смотрит на Чунмёна, словно понял что-то безумно важное. Тот даже воодушевляется, получая такие эмоции, но это совсем не то, что он ожидал от До, — у тебя же нет ребенка.

— Ну да.

— Каков засранец, — вздыхает Кёнсу, видимо, вспоминая про ночной разговор совсем случайно, — ты просто не хотел ехать?

— Да. Я не успел уснуть, а тут уже вставать.

— Почему у вас нет детей? — спрашивает Бэкхён, наверное, впервые задумываясь над этим. Правда, у него у самого даже постоянного партнера нет, ему ли удивляться? Но тут еще и дело в том, что Чунмён в браке безумно давно, тут и можно подумать про детей, — разве у вас не супер крепкий брак?

— Потому что мы два мужчины?

— Есть же столько способов, — Бэкхён шутливо загибает пальцы, — ЭС-Соняр, например. Его аналоги. Что еще? Приемные дети, если уж в крайности. Тем более, ты про это говорил, а значит, знаком?

— Помимо того, что это наше взвешенное решение, — Чунмён подбирает слова, то ли из-за усталости, то ли из-за самой темы, испытывая огромное давление и раздражение, — сама программа ЭС-Соняр, пусть и похожая на ЭКО, всё еще не является чем-то проверенным и точным. Мы не знаем, кем вырастет этот человек в свои двадцать хотя бы, не говоря уже о старости, если она там вообще будет. Тем более, аналоги.

— А ведь точно, ей же не больше десяти лет? — вспоминает Кёнсу, получая кивок от Чунмёна, — никогда бы не подумал, что это какая-та огромная проблема в нашем мире. Насколько я знаю, там в принципе сложно получить одобрение на программу.

— Безумно сложно, — на самом деле, сама идея ЭС-Соняр была чертовски хороша - она позволяла однополым парам заводить детей на основе данных обоих родителей, не требуя от них сложных схем, вроде суррогатного материнства, например. У программы было множество плюсов для создания семьи, только вот по времени она существовала совсем недолго, только одиннадцать лет, потому никто точно не мог гарантировать хорошего результата, — мы, когда думали про это, не проходили ни разу. Помимо генетики нужны и разные социальные показатели, вроде среднего достатка семьи, своего места жительства, его площади, мест работы и прочей ерунды. У нас то имущества не было, то денег, то чего-то еще.

— Мне нравится такая глобальная проверка для родителей, — делится Бэкхён, но Чунмён не сразу понимает, к чему это вообще, что Бэкхён замечает и виновато улыбается, — вообще всех. Разнополые родители могут просто потрахаться и завести сто детей, никто не будет их проверять, никто не будет с них спрашивать. А тут сложности. Было бы здорово, если бы родительскую пригодность проверяли у тех, кому такая функция доступна по дефолту.

— Для приемных родителей тоже есть такая проверка, — напоминает Кёнсу, но Бэкхён говорил совсем не об этом: чаще всего те, кто действительно готов быть хорошим родителем, сталкиваются с трудностями, а неготовые к этому их не видят, — а вообще интересно, как ощущают себя люди, выведенные искусственно?

— Разве это корректно? Они же как при...

— Неа, — Кёнсу перебивает Бэкхёна, понимая, о чем он, — программа безумно дорогая, а дается парам бесплатно, нужно ее окупать как-то. Там ни аллергии, ни врожденных пороков, ни дефектов тела и чувств. Достаточно серьезная выборка получается. Тем более, растут они вне тела родителя до рождения. Жутко, как они до этого додумались?

— Кто-то додумался вырезать сердца, — напоминает Чунмён, а Бэкхён нервно сжимает пальцы, стараясь сбросить с себя ощущение какой-то перманентной боли от всего этого, — а кто-то додумался их создавать искусственно.

— Врачи ебанутые, — выдыхает Бён, — а твой муж разве не врач?

— Врач.

— Мы никогда не видели его, — Бэкхён находит это странным, но Чунмёну искренне хочется просто развести руками, как будто тут всё очевидно. Очевидно, что не видели, потому что Чунмён больше всего на свете не хочет их знакомить, если вопрос во взаимоотношениях в коллективе. Они, наверное, даже имени его и не знают. Как и Чунмён не знал, что Бэкхён встречается с одним парнем безумно долго, кто он, как его зовут, — а почему?

— Потому что мы работаем в разных сферах и не хотим соприкасаться, а знакомить друг друга с коллегами, если они не друзья, как-то не хочется...было решено не знакомить.

— Блин, мы не друзья, — шутливо обижается Бэкхён, даже делает вид, что плачет. Не забавляет. Чунмён понимает, что засыпает, когда говорит не о чем-то мерзком, а о Чондэ. Про него можно было и в контексте сложностей думать, но ощущать себя спокойно. Кёнсу вздыхает, понимая, что Чунмён тут всё же прав.

— А Чанёль был знаком.

— А Чанёль был моим другом до поры до времени, как и нашим коллегой до этой же поры. Бэкхён же тоже нас не знакомит со своими парнями.

— К слову о парнях, — воодушевляется Бэкхён, как будто не собирается говорить про обратное, — мне нужно слиться со свидания.

— На тебя не похоже, — удивляется Кёнсу, — почему вдруг?

— Я позвал его на свидание вчера, но он был занят. Теперь зовет сегодня.

— Ты свободен, — напоминает Чунмён, но Бэкхён морщится, как будто у него есть дела. На самом деле, как бы Бэкхён не успел выспаться, он явно устанет под вечер. Ему нужно не сбить режим сна, а потом он будет делать всё, чтобы не уснуть в шесть. Только вот, свидание этому не способствует.

— Я буду думать только про это тело, — Бён указывает на доску, будто собираясь постучать по ней пальцами, — черт, я тоже встречаться с врачом затеял.

— Смотри, еще будет твоей судьбой, — усмехается Чунмён, на секунду задумываясь о том, что если они будут делать статистику, то получится, что каждый первый из них счастлив с каким-то врачом. В случае Кёнсу, конечно, счастье уже отсутствует, но он и сам врач, а не с ним, — предложи ему встретиться завтра, а может у вас выходные совпадут. Не переживай, врачи порой те еще горячие штучки.

— Я придумаю причины, но доверюсь твоему безумному опыту.

***

Взять с собой носители с телами кажется какой-то глупой идеей, особенно глупой, когда Чондэ дома не оказывается. Чунмён не уверен, где тот, но искать не решается. Чондэ мог и убежать на работу, а мог уйти в зал, Чунмён уже сбился со всего. Сонно трет лицо руками, пока ходит по дому, то переодеваясь, то раскладывая вещи, в какой-то момент ловит себя на том, что нужно просто лечь спать. Тело вроде бы перетерпело всю усталость, не хотелось даже пробовать. Но Чунмён просто идет в комнату, устраивается на постели и падает, вот стоит только коснуться подушки головой, как всё сразу теряет смысл, превращаясь в картинку то ли сна, то ли бреда сознания, пытающегося сон зацепить. Ему не снится сегодняшний случай или хроника, но и не напоминать это всё он не может. Как же сам Чунмён не был готов к такому делу. Это так сильно выбило его из колеи, что нельзя даже оправдаться перед собой. Внутренняя тревога дергает, заставляет ворочаться, просыпаться, не просыпаясь, выматывает изрядно.

Самым приятным в этом всем оказывается то, как Чондэ его будит, нежно, трогает щеки своими холодными руками, убирает волосы с лица, мягко массирует кожу пальцами, путая прядки. Его холодные пальцы кажутся сейчас самым лучшим лекарством, забирающим усталость. Просыпаться не хочется, но Чондэ тоже не самый глупый тут человек, он пытается хоть как-то спасти режим сна своего любимого. Чунмён обычно не сбивается, но он и не работал ночами обычно. А вот Чондэ работал, ему никаких перемен в чужом сне не нужно. Спать ему одному по ночам явно не нравится, его беспокойный сон не терпит спокойствие рядом с собой. Чунмён понимает, что уснул на одной части кровати, а теперь просыпается на другой, что обычно и происходит с ним, когда он тоже спит один. Чондэ мурлычет, игриво трется о его плечо щекой и лбом, зовя проснуться. С ним приходится мягко толкаться, пытаясь выпутаться.

— Я не выспался.

— Ты отдохнул, — уверяет Чондэ, а Чунмён прислушивается к своим ощущениям и понимает, что чувствует себя лучше, — уже темно, давай поужинаем и посплетничаем, негоже высыпаться перед сном.

— Где ты был?

— Вызвали, — отмахивается Чондэ, но вместо того, чтобы поднять его, сам падает рядом, потягиваясь, — думал размяться, я потерял там время, тебе придется погулять со мной сегодня.

— Ты будто собака, которую нужно выгуливать, — смеется Чунмён, обнимает Чондэ, притягивая ближе к себе за пояс. Тот и не спорит, лениво целует, а потом приподнимается на локте. Футболка на нем белая с какими-то несуразными вставками других материалов и цветов, голубой оттенок шуршащей ткани на плече сейчас близко к его лицу, Чунмён думает о том, что Чондэ чертовски идет этот цвет, но совсем не идет слегка опущенный уголок губ, — что за грусть?

— Я завтра в ночь.

— Даже не знаю, насколько сильно хочу обидеться, — выдыхает Чунмён, ощущая себя на самом деле как-то странно: он не обидится, в их работе может случаться такое дерьмо. Но как будто прямо сейчас он хочет по-детски сипеть и дуться, понимая, что завтрашний вечер он проведет в одиночестве. Его бы это не огорчало, если бы в нормальном графике Чондэ не должен был быть свободным в этот день. Планов не было, если задуматься, но хотелось просто быть рядом, потому что это всё же их день.

— Не обрадовало меня это, если честно, — Чондэ смеется, поднимается, чтобы сесть и посмотреть на Чунмёна уже сверху, — мне кажется, тебе надо поплакать.

— Из-за твоей работы? Прости, но это не то, что разрушит наш брак.

— Я не про это. И ты знаешь это.

— Чондэ? — теперь очередь Чунмёна подняться, сесть, как-то излишне строго держа спину ровно, — я сделал что-то?

— Ну...ты выглядишь так, словно тебе нужна помощь.

— Мне.., — Чунмён хочет сказать, что всё хорошо, что он даже чувствует себя нормально, но вспоминает, что взял с собой носители. Это заставляет подорваться с места, чтобы пойти, чуть ли не бегом, за сумкой. Чондэ удивленно идет за ним, явно не ожидая такой реакции, — ты не представляешь, как мне нужна помощь.

— На тебя не похоже, — выдыхает Чондэ, а Чунмён зовет его в гостиную, чтобы разложить на маленьком столике все носители, которые взял. Чондэ вопросительно смотрит на это, берет один, читая написанное кривым почерком Кёнсу название, а потом озирается на Чунмёна, — работа? Ты с ума сошел?

— Во-первых, да, — начинает Чунмён, мягко тянет Чондэ за одежду, чтобы тот сел на пол весте с ним, — а во-вторых, я никогда не ощущал такой необходимости в твоем взгляде на проблему, как сейчас.

— Во-первых, ты мне льстишь, — выдыхает Чондэ, стараясь отодвинуться, — а во-вторых, я против.

— Но Чондэ?

— Что "Чондэ"? — он не повышает голос, но его тон показывает, что он слишком недоволен ситуацией. Чунмён, если честно, тоже восторга не испытывает, — это же не раскроет дело. Тем более, моя хроника - не улика.

— Мне не нужна твоя хроника, — осторожничает Чунмён. Если подумать, то хрономатериал Чондэ в данной ситуации помог бы больше, чем то, что смог найти Чунмён. Только вот, Чондэ прав, его взгляд не является уликой, дело даже не в том, что он не работник сферы, просто именно его хроника не всегда этичная, особенно, если вопрос стоит о трупах. Чунмён не планировал просить его поработать так, но из-за слов Чондэ позволяет в своей голове эту мысль проронить, — я просто...хочу, чтобы ты посмотрел на это, как врач. Мы зашли в тупик, когда наша стойкая теория про продажу органов вдруг опровергла сама себя...

— И ты решил, что я найду причину этого, ведь когда-то был трансплантологом? — язвит Чондэ, но Чунмён кивает, что того не может не удивлять, — ты...

— Идиот?

— Я разве похож на того, кто сомневается в твоих умственных способностях? — Чунмён качает головой, улыбаясь, — вот и я так думаю. Просто это немного нечестно.

— Хочешь, чтобы я сделал официальный запрос на сотрудничество?

— Я не об этом, — отмахивается Чондэ, неловко хватает первый попавшийся носитель и протягивает Чунмёну, — включай.

— Если ты правда против, то мож...

— Заткнись, я сгораю от любопытства, — Чунмён смеется, ищет в кармане штанов наушник, чтобы активировать носитель, Чондэ между делом надевает свой. Его было легко заинтересовать чем-то необычным, он был достаточно азартным в некоторых вещах. Чунмён включает носитель и отдает Чондэ доступ, позволяя покопаться в информации. Сам же он включает оставшиеся шесть, чтобы можно было взять в любой момент.

Глаза Чондэ переливаются едва заметным светом, отлитым от линзы гарнитуры, пока он рассматривает информацию на носителях. Пару раз Чунмён замечает, как тот морщит нос, видимо, находя что-то отвратительное. Его в общем-то не удивляют ни трупы, ни то, что с ними сделано, тем более, что он ищет разную информацию, которая могла бы помочь. Интересно, если бы он был с ними в отделе, насколько полезным он бы оказался? Когда-то они говорили про это, но Чондэ не был из тех, кто готов работать с телами, которые уже остыли и не встанут никогда больше. Если бы его семья не была династией врачей, где-то могла бы быть вероятность, что он никогда не будет врачом. Но в этой вероятности он бы и следователем не был. Чондэ пересматривает все носители достаточно быстро, словно вовсе невнимательно, а потом снимает наушник и смотрит на Чунмёна.

— Вы думаете, что это продажа сердец? — спрашивает он, кажется при этом вопросе каким-то растерянным, что Чунмён сам на секунду забывается, а потом кивает, — это всё отчеты Кёнсу?

— Только два из них, остальные из следственного, но он их пересматривал.

— Видимо, закрытыми глазами, — вздыхает Чондэ, — там же нет никакой...как тебе это объяснить?

— Можно сложными словами.

— Ведь ты всё равно не запомнишь, — Чунмён кивает, но Чондэ протягивает ему носитель. Чунмён только сейчас понимает, что Чондэ их разложил так, чтобы они отличались друг от друга: два отдельно, три других, один и еще один в разных местах, — давай рисовать тогда.

— Что бы я без тебя делал, — мурлычет Чунмён, настраивает доступ к носителям так, чтобы их можно было редактировать. Нужный из них загорается голограммой перед ними, Чондэ ловко листает до деталей, приближая снимки грудной клетки жертвы.

— Так выглядит тело, у которого сердце забрали на органы: четкие надрезы, ровные со всех сторон. Скорее всего, для этого использовался дополнительный источник питания, а не простой резервуар, хотя в обоих случаях человек был еще жив, — он обводит нужные места, а потом открывает другую голограмму с другого носителя, сразу же находя близкий кадр, — а вот здесь всё перерезано через жопу, если честно. Мне больше кажется, что это другой человек делал, но тут точно никто не пытался сохранить сердце в первозданном виде.

— Мы не занимались этими, возможно, Кёнсу просто не обратил на это внимание, — предполагает Чунмён, Чондэ обводит и здесь всё нужное, а потом указывает на разложенные носители.

— Эти два - трансплантация, эти четыре - точно нет, — он берет один, лежавший в одиночестве, включая всё нужное, — тут всё ровненько, но есть проблема: видишь эту артерию?

— Ну...как и у всех сердец?

— Да, только она...как бы объяснить, — он рядом открывает кадр другого сердца (его отсутствия), — есть вероятность, что тут уже было донорское сердце. В отчете сказано, что форма видоизменилась под воздействием транспланталогических манипуляций, но формулировка такая, что, если ты не сам ее писал, сразу и не поймешь.

— То есть, они забрали уже чужое, пересаженное, сердце, но способом, подходящим для трансплантации?

— Типа того. Но больше похоже на то, что там стояла андо-замена рядом с настоящим сердцем жертвы, — рассказывает Чондэ. Андо-замена обычно использовалась в случаях, когда обычный орган не справлялся со своей задачей, ему нужна была помощь. Это делалось временно, пока не найдется достойная замена, но тогда и жертва должна была быть на очень качественном учете, а в отчетах этого нет.

— Но...мы не знали об этом.

— Потому что кто-то не заметил. Если это не было прописано в медицинской карте жертвы огромными буквами, то это уже черный рынок. Я не понимаю логику убийств.

— Я теперь тоже, — Чунмён говорит это шутливо, что Чондэ не слишком-то оценивает. Это заставляет Чунмёна неловко указать на оставшийся в стороне носитель, пусть и Чондэ отнес его к тем, кто точно не для органов, — а этот почему отдельно?

— Там в отчете уже отрицается трансплантация, — напоминает он, — во всех преступлениях сердца были вырезаны до смерти или в ближайшее время после, а тут спустя часы. Может он не нашел, кого убить, вот и подобрал уже кого-то мертвого?

— Не нагоняй дополнительных версий, мы и так в шоке, — отмахивается Чунмён, а Чондэ отключает синхронизацию и гасит все носители. Чунмён поступает также, — вывод?

— Это врач. Причем, он знает заранее, когда будет донорское сердце, а когда - нет. Это не какой-то психопат, все действия продуманные. Он точно не работает с трупами, в его опыте живые люди, но я не уверен, что он работает сейчас врачом, — перечисляет Чондэ, — предполагаю, что он не гей, потому что типаж мужчин выбирается не по внешним данным, а по физическим.

— Боже, ты слишком хорош, — Чунмён целует его в щеку, поднимается с места, убирая носители обратно в сумку, — я правда не хотел тебя в это посвящать, но иногда в нашем коллективе случается общий мозг на всех, нужно было глянуть со стороны.

— Я не против, но больше не буду этим заниматься, — уверяет Чондэ, чему Чунён искренне верит. Точнее, он бы сам этого очень сильно хотел: не тянуть Чондэ в это дело больше никогда. Наверное, того будет одолевать любопытство, сам будет спрашивать, — твой специалист по камерам там с ума не сходит от такой нагрузки?

— Не лез больше одного раза, — признается Чунмён, не помня на самом деле, откуда Чондэ это знает. Наверное, в каком-то разговоре Чунмён упоминал, что Бэкхён специалист OOTD, наверное, даже объяснял его суть, — мы поздно взялись за это. Тем более, мне порой кажется, что он не очень-то хочет этим заниматься.

— Ты же тоже терпеть не можешь хронику.

— Только твоей хронике нравится состояние хроники, — Чондэ смеется, слыша такое возмущение, но не спорит, ведь отчасти это правда. Чондэ в состоянии хрономатериалиста был тем еще воздыхателем всего этого дела, — отвратительная штуковина.

— Как и ваше дело.

***

— Бэкхён, мне нужны твои глаза, — бросает Чунмён, стягивая с себя пальто. Он, удивительно для самого себя, сегодня опоздал, зато взял ребятам кофе с печеньками, пусть радуются. Бэкхён показательно поднимает руку, как бы прося подождать, пока он закончит, а сам что-то усиленно печатает у себя за компьютером. Чунмён оставляет ему кофе, а сам идет к Кёнсу, выкладывая носители, — нужно пересмотреть.

— Фу, опять? — ворчит Кёнсу, лениво притягивая к себе увесистые устройства, — мы разве не решили отвлечься на костяшки?

— Да, но пока свежее, нужно, чтобы ты познакомился, — уверяет Чунмён, разминая шею, — тебе явно понравится.

— Во-первых, нельзя взять у меня глаза, если их нет, — вмешивается Бэкхён, поворачиваясь к ним, — а во-вторых, что у вас случилось?

— Пока не важно, хочу с тобой поразгадывать шифры, — Чунмён ощущает себя достаточно бодро, будто бы даже заряжено для мерзкой работы. Только вот, это ощущает лишь он. Кёнсу морщит нос, сохраняет то, что делал до этого, недовольно притягивая к себе стаканчик кофе. Бэкхён, пусть и старательно укладывал свои волосы утром, всё равно не выглядит так, будто готов на всё.

— Ты хочешь, чтобы я провел OOTD? — Чунмён кивает, что Бэкхёну явно не нравится, — мы же поняли, что это ни к чему не приведет.

— Я хочу, чтобы ты провел анализ надписей.

— А?

— Они явно что-то значат, мне нужно, чтобы ты структурировал все символы и их возможные значения, учитывая, что прошлая запись может иметь значение, — перечисляет Чунмён. Он на самом деле не уверен, что это хоть как-то поможет, ведь хроника всё еще не является уликой, но будто бы это может хоть как-то помочь им, если они проверят. Бэкхён смотрит на него как-то глупо, при этом совершенно нечитаемо, будто не думает вообще ни о чем в этот момент.

— Ты хочешь забрать хрономатериал после моей работы? — понимает он, получая кивок, — ты можешь наткнуться на что-то другое, что ни к чему не приведет.

— Да. В крайнем случае попрошу Чанёля помочь с твоей выжимкой.

— Я уволюсь, если ты это сделаешь, — Чунмён шутливо поднимает руки, будто сдается. Он не собирался этого делать. По крайней мере с тем, что сделает Бэкхён. Они не настолько в тупике (а они в тупике), чтобы он обратился к Чанёлю. Взгляд Бэкхёна, правда, не шутит, потому что ему этого не нужно. Даже в самом настоящем тупике. Он открывает крышечку на стакане кофе, пьет пару больших глотков и протягивает стаканчик Чунмёну, — накидай льда, я делаю это только ради твоих прихотей.

— Думаешь, тебе не понадобится помощь? — спрашивает Кёнсу, не отрываясь от разглядывания исправлений на носителях. Бэкхён пожимает плечами, поднимаясь с места и вытягивая из шкафчика нужные линзы. У него их целая коллекция, отдельные для дронов, отдельные для анализа, отдельные для жизни, совсем отдельные для работы.

— Я не буду погружаться полностью, нам нужна только статистика.

— Какой ты уверенный, — Кёнсу над ним почему-то издевается, хотя Чунмён правда и не планировал его так сильно погружать. Бэкхён меняет линзы, жмурится, пока настраивает гарнитуру анализа и идет к доске. Чунмён отставляет кофе и идет за ним.

— Тебе нужна какая-та особенная поза?

— Делай, как тебе удобно, — уверяет Чунмён, включая голо-доску со всеми снимками надписей на стене. Бэкхён садится на стул, разглядывая это, — я смогу повторить, если ты не на голове стоять собрался.

— А так хотелось.

Как бы Бэкхён не шутил, всё же работать принимается. Чунмён смотрит на него, его позу, запоминая, что нужно будет сделать, чтобы выхватить из этого хронику. Если получится. Разбавляет его кофе льдом, шепчется с Кёнсу о том, что может пригодиться что-то и посерьезнее. Вообще, если OOTD не работал с камерами, то нагружал голову Бэкхёна он не так существенно, а потому не требовал особого остужения. Их система была новейшей, она не нагревалась, как это было раньше, она не прикреплялась к специалисту через провода на виски, а просто давала использовать себя через гарнитуру особого типа. Прошлые версии отключали специалиста от реальности с особой жестокостью, а новая могла позволить в любой момент прекратить погружение самостоятельно, а без глубокого даже можно было Бэкхёну даже болтать, чем он и пользовался время от времени.

— Могу сразу показать, — говорит он, добавляя новые изменения на доску, даже не вставая к ней. Чунмён спешно подходит к нему, вглядываясь, — тут есть повторения, некоторые знаки используются по несколько раз, то ли это гласные, то ли популярные слоги. Не понимаю, кстати, буквы это или слоги.

— Я не уверен, что это должен быть корейский.

— Но по подсчету символов и твоему переводу кажется, что это слоги корейского языка. Некоторые рисунки - японские значки, значащие целые слова, один - масонский. Вот этот, — он выделяет один из знаков, которые не повторяется пока что, да и вообще появился совсем недавно, — это перевернутая "V", типа...неудача?

— Это "Л".

— Чего? — Бэкхён будто даже удивленно моргает на это, — русская?

— Думаю, да. Или неудача должна повторяться, а она тут единожды.

— Тут уже был символ, в котором точно содержалась "л", — Бэкхён выделяет рисунок, который имеет в виду. Откуда у него такие выводы? Все тексты аккуратно встают рядом, показывая снизу возможные значения, совпадения и переводы. Искусственный интеллект, которым заправляет Бэкхён, работает излишне хорошо, будто бы даже не понадобится работа Чунмёна. Только вот, на самом деле он не сводит и сорока процентов записей хоть к чему-то.

— Так мало вариантов значений, — замечает Чунмён, надеясь, что Бэкхён найдет еще хоть что-то. Но тот пару секунд смотрит в одно место, делает жест сохранения и снимает наушник, отключаясь от системы, — всё?

— Совпадений не найдено, — поясняет Бэкхён, едва-едва улыбаясь, что заставляет Чунмёна вспомнить про уже готовый для того кофе, забрать его со стола и отдать. Бэкхён пьет парой глотков, жмурится устало, а потом откидывает голову назад, — нужно быть гением, чтобы, имея только это, что-то угадать.

— Я могу поиграть в гения.

— Развлекайся, — фыркает Бэкхён, как-то излишне резво поднимаясь с места. Чунмён смеется, пропуская его, а сам садится на это место. Хроника тут могла не помочь, хотя бы потому, что могла просто не сработать. Бэкхён молча подсаживается к Кёнсу, будто пытается выяснить, что же у того на носителях, но на самом деле просто отходит от OOTD, свыкаясь со своим состоянием.

Теперь с состоянием придется свыкаться и Чунмёну, который снимает линзы и садится в ту позу, в какой был Бэкхён, чтобы поймать его хронику. Не должно сработать так быстро, но перед глазами плывут символы, выведенные Бэкхёном, сливаясь с теми, что до этого рисовались кровью. Предположительные значения не начинают сходиться ни с чем, но почему-то возникает стойкое ощущение, что Чунмён начинает понимать. Понимать то, что тут задумано, а не то, что нашел Бэкхён, потому что построение и предположительное значение у того не должно было сходиться так. Чунмён не видит ничего дальше, чем уродливое "Однажды я услышу от тебя: "я поймал тебя", но не сегодня" на записи. Он вообще не уверен, что такое может быть. Но ничего другого не получается разглядеть, тем более, когда сбоку что-то неловко падает, а Бэкхён тихо матерится. Видимо, его неокрепшие после анализа руки подводят его в этот шаткий момент, но Чунмён уже выныривает из хроники.

— Прости, — шепчет Бэкхён, видя, что Ким поворачивается к ним. Чунмён смотрит на него, приглядываясь, словно проверяет, испортилось ли у него зрение без линз. Не испортилось. Будто бы он всё еще может разглядеть с такого расстояния тонкие шрамы на щеках и ушах Бэкхёна. Их никогда не видно, скорее, они ощущаются под пальцами, если касаться, а еще, эти места просто не загорают, потому их можно проглядеть сейчас, кожа еще не стала бледной после лета.

— Всё в порядке. Я и так закончил.

— Нашел что-то? — вопрос от Бэкхёна звучит как-то странно, будто Чунмён тонет. Неприятное ощущение. Приходится зажмуриться и попросить жестом подождать. Нужно надеть линзы. В моменте он слышит, как Кёнсу что-то Бэкхёну говорит, будто не что-то по работе вовсе. Не по работе нужно кое-что сделать и Чунмёну.

— Какого материала пижаму купить? — спрашивает Чунмён, отвлекая всех от работы. Кёнсу с Бэкхёном переглядываются, будто сначала думают, что это нашел Чунмён. Чунмён не это нашел, то, что нашел, он быстро записывает на доске, всем своим видом показывая, что вопрос вообще-то важный.

— Зачем? — спрашивает Бэкхён, на что Чунмён удивленно на него смотрит, потому что это очень очевидное, — ну, пижамы можно по дому в быту носить, можно в них спать, можно сексуальные утехи затевать.

— Ты носишь пижамы? — вопрос от Кёнсу звучит так, будто он задает его Бэкхёну, что тот считывает точно также, показывает на себя пальцем, удивленно смотря на него. Тот пожимает плечами, потому что этот вопрос его тоже касается, но и на Чунмёна указывает.

— Мне некомфортно с голой кожей, — делится Бэкхён, неловко чешет ладонь одной руки другой, — я хожу и сплю в одной и той же одежде, это не прям пижамы, но как минимум шорты и футболка. Чунмён больше похож на того, кто раздевается.

— Я сплю в трусах, — Чунмён не может не согласиться, когда слышит утверждение Бэкхёна, — но по дому хожу в спортивках и в футболке. Мне не для себя: муж ходит в пижамах, я подумал, что ему бы подошел голубой цвет, а голубых пижам у него нет.

— Хлопок, если с принтом, — предлагает Кёнсу, поднимается с места, чтобы подойти к голо-доске, — а если без принта, то что-то вроде шелка. А ты не очень мало нашел для хроники?

— Видимо, не больше, чем мог найти специалист? — предполагает Чунмён, указывая на совпадения, на что Кёнсу просто кивает, внимательно вчитываясь, — я думаю, это похоже на вырезки из книги.

— Можно поискать похожее в сети, но этого слишком мало для точного совпадения, — Бэкхён будто бы даже начинает искать, говоря это, но Чунмён просто вздыхает, прекрасно понимая это и сам, — может стоит взять за теорию то, что это всё же символы?

— Давай мы оставим это так, как оно есть. Всё же у нас больше несостыковок в теле, чем в надписях.