Прикосновение. 

Джинн чувствует сквозь пелену сна нечёткое, скорее, фантомное прикосновение. 

Ещё одно.

По телу расползается тепло. Тело едва подрагивает в предвкушении следующего касания. Оно заслуженно получает его за терпеливое ожидание.

Её волос, лица и шеи касаются невесомо чьи-то тонкие холодные пальцы, оставляя после себя ноющее желание задержаться в этом положении чуть дольше. До ушей доносится сладкий томный голос, явно пониженный на пол-октавы для пущего эффекта. На Джинн это работает хорошо. Сквозь едва прикрытые глаза пробивается мягкий приглушённый свет, будто бы дразня и убеждая, что лучше не просыпаться. Через плотно сжатые тонкие губы доносится тихий стон, который Гуннхильдр сама от себя не ожидала, явно поддавшись расслаблению. По ту сторону пелены слышится тихий смешок, заставляющий девушку открыть глаза и, осознав, какой непристойный звук она сейчас выдала, зажмуриться, желая, чтобы это оказалось дурным сном. Однако её желаниям не суждено сбыться. Сидящая на коленях у дивана Лиза слегка наклоняется, чтобы оставить рядом с ухом короткий поцелуй.

— Я и не знала, что капитан Гуннхильдр способна издавать настолько сладкие звуки, — актриса шепчет, будто бы не она минуту назад задалась идеей разбудить полицейскую.

 — Это... Это получилось случайно, я не хотела... — полицейская не спешит отворачиваться, как сделала бы это раньше, она, слегка сонная, лишь внимательно следит за лицом Минчи. 

— Хочу, чтобы такое повторилось не случайно, — рука женщины стремительно тянется к воротнику рубашки, на котором и так уже расстёгнута верхняя пуговица. Джинн это окончательно пробуждает, она резко садится на диване, смотря слегка смущённо сверху вниз на Лизу, так соблазнительно устроившуюся сейчас рядом с коленями девушки. 

— Я... Мы... Лиза, сколько сейчас времени? — слишком нервно выдает Гуннхильдр, стараясь неловко поднять актрису с пола. 

— Думаю, около четырёх утра, скоро рассвет, — женщина поворачивает Джинн к себе спиной за плечи и ненавязчиво обнимает одной рукой в области живота. 

— Хорошо, давай займёмся документами, а то я уже и так потратила достаточно нашего времени, — вдруг девушка в смятении начинает осматривать себя. — Стоп! Где моя толстовка, ты что, переодела меня? Чья это рубашка?

— Джинн, не нервничай. Ты постоянно во сне бубнила, что тебе жарко и пыталась приподнять одежду, я подумала, что будет лучше надеть тебе что-то лёгкое, а не позволять периодически оголять торс, — Минчи внимательно наблюдает за реакцией, подходя к столу и на ощупь забирая часть бумаг. — Хотя признаться честно, там есть, на что посмотреть.

Смущённо прокашлявшись, девушка решает оставить комплимент без внимания, хотя обычное «спасибо» так и манит вырваться наружу.

— Итак, документы. Мне нужно видеть всё, чем ты можешь подтвердить свою условную чистоту перед законом, это в твоих же интересах, — Джинн подключается к перебиранию папок и бумаг, раскиданных по всему столу. 

— В наших общих, капитан Гуннхильдр. Тот, кто точит на меня зуб, не остановится на мне, это не в его характере. А вот вам как раз не помешает распутать крупное дельце для более престижного кресла в отделении, — актриса раз за разом берёт различные листы в руки, чтобы разложить их по разным стопкам. Одни бумаги двигаются ближе к девушке, остальные же уходят в угол стола.

— Спасибо за заботу, но меня такое не интересует, — она ловит на себе слегка удивлённый взгляд Минчи и тут же сама объясняется. — Я имею в виду, что я работаю не ради звёздочек и должностей, а ради личных принципов, — выходит излишне пафосно, так, как Джинн не любит.

— А знаешь, когда тебя видишь впервые чего-то такого и ожидаешь, — бумаги продолжают шелестеть под женскими руками, подвергаясь тщательной проверке полицейской.

— Выгляжу как человек с принципами? — лицо Гуннхильдр заметно смягчается, можно даже различить на нём нотки гордости за себя, однако глаза, не сбавляя скорости, штудируют печатные и иногда рукописные строки.

— Да, несмотря на наш небольшой промежуток знакомства, мне кажется, тебе очень подходит эта профессия, — Лиза останавливается, чтобы посмотреть куда-то вглубь комнаты, задумавшись о своём.

— А что насчёт тебя? Ты рассказывала в машине о том, что актерство это приятный бонус, но со стороны выглядит так, как будто это твоё предназначение, — Джинн ловит на себе слегка растерянный взгляд.

— Я... Если быть откровенной, то большую часть жизни я действительно посвятила сцене и ролям и, скрепя сердце, признаюсь, мне это нравилось, — она отходит от стола к шкафу и в размышлениях проводит пальцами по футляру скрипки. — Ты подумаешь сейчас, наверное, что я глупая, но во мне живёт та детская мечта снимать кино, и я стараюсь несмотря ни на что её держаться, — защёлки старого футляра открываются, издавая характерный звук. 

— Лиза, ты очень плохого обо мне мнения раз считаешь, что я бы тебя осудила за мечту. Я могу понять твои стремления, даже если брать в расчёт, что я человек, далёкий от искусства. Я восхищаюсь людьми, способными пронести свою цель через долгие годы, оставаясь верными ей, — Гуннхильдр двигает кожаное кресло ближе к столу, так как понимает, что ближайший час возни с документами переносить на ногах не слишком приятно.

Актриса в противоположном углу студии аккуратно берёт инструмент в руки, поворачиваясь к капитану.

— Джинн, — обратив на себя внимание голубых глаз, она продолжает. — Спасибо, — через силу она подавляет в себе продолжение, кричащее внутри: «Ты мне нравишься». — Я тебе не помешаю, если буду немного?.. — в конце она протягивает руку со скрипкой чуть вверх и слегка ей машет. 

— Ох, нет, конечно, это меня не отвлечёт, — девушка внимательно наблюдает за тем, как актриса, получив одобрение, закидывает резной корпус себе на оголённое плечо. 

— Думаю, это займёт пару часов, не больше, — заключает Гуннхильдр, осмотрев фронт предстоящей работы, и получает в ответ тёплую улыбку и первые звуки умиротворяющей мелодии.

Час пролетает незаметно, Джинн за год привыкла работать с большими объёмами документации. В представлении многих работа полицейского заключается лишь в проведении патрулирования и перекусах пончиками, но на деле из вида обывателя ускользает кабинетная бумажная работа, больше напоминающая офисную, чем правоохранительную. Несколько раз в неделю ей с лейтенантом приходилось целую смену проводить за разбором дел и архивов, находясь в сидячем положении более восьми часов. Именно поэтому для капитана произвести проверку нескольких стопок документации на одного человека не сложнее, чем приготовить завтрак. Помимо любезно отобранных Лизой бумаг, Джинн копошит и отложенную стопку, а также изучает все ящики рабочего стола, дабы не упустить что-то важное из виду. Спина начинает болеть, и полицейская откидывается на спинку кресла, прикрыв глаза. Она осторожно гладит подлокотники, а после слегка приобнимает себя руками. Под кожей ладоней чувствуется струящийся шёлк ткани. Джинн втягивает носом воздух, кажется, пахнет дорогой парфюмерией. Она притягивает к лицу край воротника и вдыхает ещё раз, наслаждаясь запахом. Это точно рубашка Минчи. 

— Как там работа, Джинн? — погруженная в мысли и фантазии девушка застаётся врасплох. Гуннхильдр даже не заметила, как актриса закончила играть и теперь подходит к креслу напротив, чтобы составить компанию. 

— Большая часть просмотрена, не уверена, что найду что-то ещё, основные документы в норме, нет ни намёка на твою противоправность, — выпрямив спину, она садится как ни в чем не бывало и очень надеется на то, что её заинтересованность запахом рубашки не заметили.

— Ты разочарована? — руки Лизы тянутся вперёд через стол. — Может быть, ты хотела, чтобы я оказалась преступницей? — пальцы женщины осторожно касаются костяшек Джинн, обводя их контур и слегка оглаживая. Девушка опускает взгляд в стол, стараясь не сталкиваться глазами. Показывать в очередной раз своё смущение не хочется. 

— Зачем мне это? — голос предательски подрагивает, выдавая эмоции, когда пальцы, поднимаясь, забираются под рукава рубашки.

— Затем, чтобы симпатичная капитан полиции смогла наказать меня, — она поднимает руку Гуннхильдр и, притягивая к своим губам, целует тыльную сторону запястья, флиртующим взглядом заглядывая в голубые глаза. Щёки заливаются краской, а тело сковывается без возможности оттолкнуть, хотя мыслей об этом даже не появляется. Джинн чувствует, как кровь приливает к ушам, когда женщина поднимается и, не расплетая рук, обходит стол, вплотную вставая к капитану, смотря сверху вниз. Джинн поднимает голову вверх, заворожённо поддерживая зрительный контакт, и неосознанно приоткрывает губы. Лиза довольно хмыкает и резко разделяет сведённые ноги полицейской своей, прислоняясь вплотную к паху, чтобы услышать сдавленный низкий стон и увидеть, как Джинн смущённо закрывает глаза и будто бы недовольно щурится. Минчи уверенно хватает девушку за подбородок, заставляя смотреть глаза в глаза, и удивляется, когда капитан сама сокращает расстояние, чтобы оставить слегка невинный поцелуй на губах. Поддавшись инициативе, Лиза углубляет поцелуй, сплетая языки. Ловкие руки актрисы незаметно начинают расстегивать верхние пуговицы своей же рубашки, так хорошо севшей на Джинн. Женщина чувствует, как на её объёмные бедра не совсем уверенно легли руки полицейской, и она не сдерживает улыбку в поцелуе. Пальцы Минчи оглаживают грудь девушки через простой чёрный бюстгальтер, получая в ответ довольное мычание и усилившуюся хватку ладоней на бёдрах. Сознание Джинн, кажется, сейчас покинет её. Получая впервые подобные ласки, она балансирует где-то между потерей сознания и безумием. Сердце готово вылететь через рот, если бы не чужие сладкие губы, так грязно заткнувшие собственные. В череде страсти, девушка чувствует, как пальцы Лизы начинают опускаться ниже торса, пытаясь расстегнуть ремень брюк. Это служит последним отчаянным звоночком здравого смысла, который заставляет полицейскую резко разомкнуть поцелуй и отстранить от себя женщину, упираясь на вытянутых руках ей в плечи. 

— Лиза, подожди, — взгляд Гуннхильдр выглядит слегка напуганным и потерянным.

— Что такое, милая, — Лиза не выглядит расстроенной или рассерженной, её взгляд серьёзен и старательно ищет ответ в глазах напротив. — Я сделала что-то не так? — актриса присаживается на колени, укладываясь головой на внутренней стороне бедра Джинн, что, кажется, оставляет ситуацию слегка сексуально напряжённой.

— Я... Я так не могу, — честно выдаёт капитан, смотря куда-то вглубь студии. Лиза по-джентельменски молчит, давая девушке подумать и выговориться, ведь она прекрасно понимает, что между ними висит целый мост недосказанностей.

— Я не могу делать это не потому, что мне не нравится, а потому что я не знаю ничего о твоих отношениях с Эолой. Ваша связь, кажется, куда теснее, и мне не хочется вставать между вами или, не дай бог, кого-нибудь уводить, — взгляд девушки всё ещё блуждает по полупустой комнате, стараясь зацепиться хоть за что-то.

— Ах, так вот в чем дело, — кажется, в голосе Лизы слышится облегчение. — Можешь не волноваться насчёт мисс Лоуренс, у нас с ней только дружеские и рабочие отношения. Может показаться, что она ревнует, но это не стоит внимания, все точки там расставлены, — женщина при разговоре о менеджере принимает скучающий вид.

— Мисс Минчи, пока я не услышу всю историю, то никаких серьёзных шагов между нами не ждите, — девушка упрямо стоит на своём, наконец вернув взгляд на сидящую между ног женщину. 

— Мне не стоит забывать, что основа твоего характера это упёртость, — Лиза встаёт, устало потирая переносицу. — Да, надо держать это в голове, — из мини-бара со звоном появляется бутылка, судя по форме, из-под вина. 

— И с чего же мне начать? — из одной полки стеллажа достаются тонкие стеклянные бокалы. Минчи вопросительно поворачивается к Джинн и, получая отрицательный кивок головой, идёт к журнальному столику с одним.

— Начни с самого начала, не ошибёшься, — Лиза думает, что подобный холод от капитана исходит только по причине небезразличия к ней. Несмотря на серьёзный тон, девушка очень мило старается застегнуть обратно круглые пуговицы, которые иногда приходится не с первой попытки засовывать в петлички. 

— Ох, Джинн, ты решила все мои раны расковырять ржавым гвоздиком, — красная жидкость наполняет стеклянную ёмкость и по комнате расходится новый аромат. 

— Я не стремлюсь сделать тебе больно, неужели между вами случилось что-то серьёзное, о чем не хочется вспоминать, — полицейская усаживается рядом, но не так близко, чтобы касаться друг друга.

— Что ж, всё началось с момента, когда я получила грант на учёбу в России...

///

Аэропорт встречает непривычным холодом, люди вокруг выглядят серьёзно и отстранённо, ни на ком не видно улыбки. В голове ясно проскакивает мысль о том, что надо было брать больше тёплых вещей. Чемодан катится по брусчатке, выбивая постукивания, разносящиеся по всей улице. Помимо морозной погоды в конце октября, шокируют цены на такси до университета от Домодедово. Лиза дышит на руки, стараясь дать им немного тепла, так как пальцы уже разгибались с трудом. Делать нечего, поэтому девушка на ломаном русском договаривается со странным таксистом на, как ей кажется, самую выгодную из предложенных цен. Вскоре она узнает как сильно её надули завысив ценник в два раза. При выборе университета она отправляла своё резюме в разные институты Берлина и некоторые зарубежные заведения. ГИТИС был одним из фаворитов. Девушка не раз слышала истории о том, насколько в России эпатажное искусство и культура, как писали о ней с настоящим русским размахом. В день, когда ей пришло письмо с ответом, она сразу на крыльях счастья купила несколько немецко-русских словарей для изучения языка. После ей начали приходить ответы из местных родных университетов, но какой творческий человек упустит возможность учиться в другой стране и изучать её культуру? 

Садясь на хрупкий диван в старом общежитии, она чётко вспоминает слова родителей, полученные в самом начале пути.

— Лиза, дорогая, мы не в праве запрещать тебе заниматься тем, чем ты хочешь, но от нас помощи не жди. Мы будем тебя поддерживать, если ты поступишь в медицинский, при ином варианте ты должна рассчитывать только на себя. Не сочти нас тиранами, творческие профессии крайне нестабильны в финансовом плане. Если тебе без гроша в кармане удастся заполучить признание и любовь людей, то значит, это точно твоё предназначение, — фоторамка с семейной фотографией отправляется на поломанную и еле держащуюся на стене полку.

Ей дали комнату в общежитии, но только до вступительных экзаменов, тогда-то и решится её дальнейшая судьба. Не сказать, что юная Минчи была этим взволнована, она не раз выступала с представлениями на улицах своей родины, получая рукоплескания и бешеные овации. Однако вопрос о том, как русские воспримут её талант, оставался открытым и заставлял вновь и вновь открывать обучающую литературу по актёрскому мастерству, а также сценарий своего выступления. Всё было подготовлено заранее. Лиза знала, что вступительные будут состоять из трёх этапов, что для многих абитуриентов было серьёзным испытанием на прочность. Первым экзаменом был вокал либо игра на одном из музыкальных инструментов на выбор. Девушка готовилась с подросткового возраста к театральной академии, так что выбор пал на её любимую скрипку, что она привезла с собой из Германии. Это был не просто инструмент, это был спутник с большим значением. Лиза помнит это так, будто было вчера. В тот день она вновь считала свои накопления и осознала, что может позволить то, на что откладывала уже несколько месяцев. В тот же вечер из комнаты Минчи звучали кривые, но настойчивые первые ноты, заставляя родителей тяжело вздыхать и проклинать стремления ребёнка.

Вторым экзаменом была проверка театральных способностей. Выбор произведений давали свободный, от Шекспира до собственной импровизации на острую или не очень тематику. Лиза открывает папку и смотрит на подготовленный сценарий, ей очень хотелось связать его и со своим домом, и с холодной Россией, поразив приёмную комиссию. По ночам, изучая русскую классическую литературу, девушка остановилась на романе «Евгений Онегин», решив исполнить часть из него на немецком. 

Третьим экзаменом был хореографический номер, и это единственное, с чем Минчи действительно пришлось попотеть. Танцы не были её сильной стороной, хоть все и отмечали плавность движений, Лизе явно не хватало практики. Поэтому последние дни перед вступительными она буквально жила в танцевальной студии рядом с общежитием, раз за разом повторяя одни и те же движения, пока боль в мышцах не заставляла её в изнеможении опускаться на холодный паркет. 

Незаметно и слишком быстро наступил самый ответственный день в жизни Лизы Минчи. Спавшая всю неделю от силы пару часов в день девушка старательно замазывала круги под глазами в университетском туалете. Проклиная отсутствие горячей воды, она мысленно повторяла всё, что ей предстоит сегодня сделать. Рядом на подоконнике лежит чёрный кожаный футляр, сопровождающий её последние несколько лет практически везде. 

— Что ж, могло быть и хуже, — делает она заключение, перед тем как оторваться от зеркала. — Минчи, ты справишься, выбора у тебя нет, покажи им свою любовь к искусству.

Перед нужной аудиторией толпится огромная куча поступающих, которые как мухи облепили входные двери, без возможности рассмотреть вывешенную на них табличку с очередью. Собрав в себе весь боевой настрой, Лиза, постоянно извиняясь, проталкивается к самому началу, чтобы найти в списке свою фамилию. 

— Тааак, что тут у нас. А, Д, И... Ага, вот и я, "Минчи", надо узнать, не опоздала ли я, — девушка поворачивается обратно и ищет глазами подходящую для расспросов жертву. — Молодой человек, извините, вы не знаете, на какой сейчас букве очередь? — Минчи старается выдать парню всё своё обаяние, дабы быстро и без лишних разговоров получить ответ.

— Лоуренсова сейчас там, я слышал, как её вызывали минут двадцать назад. Судя по остальным сдающим, должна выйти с минуты на минуту. Принимающая комиссия, говорят, сегодня просто лютая... — не успевает абитуриент закончить фразу, как деревянная дверь открывается и с громким стуком ударяется об стену. Из аудитории выскакивает высокая девушка в чёрном кожаном плаще, старательно вытирающая катящиеся по щекам слёзы и скрывающая красные глаза рукавом. Внутри Лизы что-то неприятно ёкает, скапливаясь в горький ком в районе горла. Возникает желание пойти за этой девушкой, но что более ужасно, возникает интерес, хочется узнать, что случилось. Однако сделать задуманное девушке не дают, из открытых дверей слышится твёрдый голос:

— Лиза Минчи.

А после время будто бы набирает обороты, проносясь слишком быстро, и не успев почти ничего осознать, Лиза приходит в себя, когда смотрит на довольные лица экзаменующих преподавателей. Один из них даже аплодирует девушке и подзывает, чтобы пожать тонкую ледяную руку.

— Мисс Минчи, вы нас прямо-таки поразили! В этом году так точно не было выступления лучше. Талант! Далеко у нас пойдёте, можете принять наши поздравления, вы приняты, — пожилой мужчина, кажется, готов оторвать ей руку на эмоциях. 

— Спасибо, это большая честь для меня учиться в вашем университете. Я вас не подведу, — Лиза чувствует, как её лицо само по себе озаряется широкой улыбкой, такой привычной для актёров.

— Чувствую, мы о вас много что будем слышать теперь, — женщина средних лет дружелюбно наблюдает за счастливой студенткой. — Так сколько, говорите, вам лет?

— Мне девятнадцать, — Минчи видит, как на лицах всех трёх преподавателей появляется искреннее удивление.

— Ещё совсем девочка, а уже такая способная, — отзывается молчащая до этого последняя преподавательница, старушка с суровыми чертами лица. — Выбери правильное направление, деточка, удачи тебе.

Кланяясь, Лиза выходит из аудитории и ловит на себе хищные, изучающие взгляды остальных абитуриентов. Её не волнует никто из этой массы. Несмотря на палящий внутри восторг, она продолжает спрашивать чуть ли не у каждого, не видели ли они, куда пошла девушка с фамилией Лоуренсова в чёрном кожаном плаще. Минчи не понимает почему, не понимает зачем, ей будто бы управляет неведомая сила, заставляющая искать Лоуренсову. Спустя около пяти растерянных прямыми вопросами студентов, она узнает, куда ушла высокая девушка. 

Маленькое помещение, забитое лавочками и вешалками, выглядит как школьная раздевалка и пахнет, признаться, так же. Лоуренсова сидит в полной темноте в углу, Лиза не видит её, но слышит тихие всхлипы. Она осторожно, стараясь не скрипеть половицами, подходит к девушке и, включая свет, садится рядом. 

— Чего тебе надо? Пришла поиздеваться надо мной? — спешно вытирая слёзы, грубым голосом спрашивает Лоуренсова.

— Вовсе нет, я увидела, что у тебя не всё в порядке и решила помочь, — Лиза старается вспомнить все необходимые слова для складной речи, дабы не выдать себя, но акцент всё же просачивается сквозь разговор.

— А что, похоже на то, что мне нужна помощь от какой-то иностранки? — всхлипы прекратились, вместо этого девушка складывает руки на груди, ставя эмоциональный барьер.

— Да, — Минчи искренне сопереживает, видя как девушке напротив тяжело, несмотря на все попытки скрыть это. 

— Меня зовут Лиза Минчи, а тебя?

— С чего бы мне... — начинает расходиться поступающая, но почему-то осекается, столкнувшись с зелёными глазами. — Эола. Эола Лоуренсова, — она протягивает вперёд руку, все ещё строго и оценивающе смотря на Лизу. — Кстати, что у тебя за акцент, откуда ты? — похоже, прямолинейность это местная фишка.

— Из Германии, поступаю по гранту к вам, — брови Эолы ползут вверх.

— Серьёзно? Прямо из Европы? — Лиза понимающе улыбается в ответ.

— Да, из Берлина. А ты, — она останавливается, чтобы грамотно подобрать слова. — Почему плакала, что случилось? — девушка напротив резко меняется в лице и отворачивается, так чтобы Минчи не видела вновь подступившие слёзы.

— А ты как думаешь? 

— Полагаю, у тебя возникли проблемы с поступлением? — Лиза кладёт руку ей на плечо, но ту сразу нервно стряхивают.

— Верно подмечено, немка, — девушка как будто обрастает колючками и шипами, но несмотря на это, Минчи повторно кладёт руку на плечо, а второй слегка гладит быстро вздымающуюся спину. Спустя минуту молчания Лоуренсова успокаивается, её перестаёт трясти, и она вновь поворачивается к студентке. — Это всё он. Мой отец! Он заплатил этим старпёрам, чтобы я не поступила сюда, — в словах Эолы слышится горчащая обида.

— Эола, но зачем твоей семье делать что-то такое? — поглаживания переходят со спины на короткие голубые волосы девушки, осторожно расправляя спутанные пряди.

— Ты их не знаешь, они способны на куда более безжалостные и низкие поступки. Они все там работают друг на друга и меня заставляют. Чёрт! Мне ведь прямо заявили неделю назад, что не позволят заниматься творчеством, — рука Лизы останавливается в очередной мягкой пряди.

— Они не смеют запрещать тебе. Это твоя жизнь, — несмотря на серьёзный голос немки, Лоуренсова лишь тяжело вздыхает, отводя грустный взгляд.

— Сразу видно, вольная Европа. Пойми, у нас всё куда сложнее.

— Права человека везде одинаковые. Мне льстит то, что ты со мной откровенна. Я хочу тебе помочь и предложить кое-что. Возможно, это прозвучит безумно, но ты должна мне поверить, — Лиза встаёт с низкой лавочки, протягивая руку девушке.

— Мне терять нечего, слушаю тебя.

В тот день в маленькой затхлой комнате российского университета две девушки соглашаются придерживаться определённого плана по поступлению Эолы. Юная Минчи прекрасно понимала своё положение, поэтому с уверенностью шла договариваться на следующий день с приёмной комиссией о повторных экзаменах для Лоуренсовой. Получив одобрение, девушки приступили к долгим и изматывающим тренировкам. Лиза, узнав, что Эола отлично справляется с танцами, предложила поставить совместную хореографию. Штудируя всевозможные книги и фильмы, связанные с танцами, она хотела создать что-то проникновенное и интимное, но без пошлости. Бывало, что они по двенадцать часов проводили в студии, и Лиза без остановки наблюдала за плавными и завораживающими движениями Эолы под музыку разных жанров и направлений, стараясь подобрать максимально подходящее. 

— Эй, Минчи, ты так и будешь смотреть на меня? Для танца нужны двое, — тяжело дышащая Лоуренсова протягивает руку Лизе, уставшая терпеть то, как девушка просто смотрит.

— Встаю, но предупреждаю, я в танцах далеко не мастер, — Минчи чувствует, как её щёки на удивление залил лёгкий румянец.

— Ничего, это не сложно, просто повторяй за мной, — рука девушки уверенно ложится Лизе на талию и притягивает к себе, в то время как противоположная переплетается пальцами. Как назло звучит танго, способное смутить кого угодно, даже устойчивую к романтике Минчи. Про себя девушка повторяет, что это ради поступления, что это, в конце концов, часть их будущей работы. Этот танец, несмотря ни на какие оправдания, остаётся в их памяти надолго, согревая в холодные вечера сердца и души. 

Проходит две недели усердных занятий. Не сказать, что это всегда удобно, ведь каждую ночь приходится пропускать из-за Лоуренсовой.

— Прости, нужно съездить к семье, им требуется моя помощь, — Лиза тактично не спрашивает, почему им нужна помощь от своей дочери только по ночам, хотя догадывается, кем на самом деле являются Лоуренсовы. Каждый день Минчи обучает сонную после семейных ночных дел Эолу тому, что хорошо удаётся самой. Ко дню экзаменов они подходят в полной боевой готовности. Всё проходит, как Лиза считает, отлично, но направив после финального задания глаза на преподавателей, она не видит в них ничего, кроме сожаления.

В эту ночь Эола впервые не собирается слушать отца. Она, схватив Минчи за руку, ведёт их на парковку университета и молча, резкими дёргаными движениями заводит свою «Волгу». Лиза не знает, куда они едут, ей по-настоящему становится страшно рядом с девушкой. Они проводят в дороге около двух часов, пока пейзаж за окном не теряет своей урбанизированности. В глазах Лизы мелькают тонкие берёзы, проносящиеся мимо. Машина останавливается только тогда, когда вокруг них остаётся только зелёное поле и молодой пролесок. Лоуренсова всё так же молча выходит из машины уходя куда-то в высокую траву. Лиза медленно открывает дверцу автомобиля и, перед тем как ступить на землю, слышит пронзительный крик, полный боли и отчаяния. Ключи так и остались одиноко болтаться в замке зажигания, мотор, не заглушенный водителем, по-рабочему гудит. Лиза видит впереди мечущуюся по полю фигуру, хаотично двигающуюся в истерике и продолжающую надрывно кричать. Минчи чувствует, как по её щеке ползёт горячая слеза, обжигающая чистую кожу.

Пять лет. Для кого-то это число может показаться огромным, для кого-то оно не так и велико. Пять лет для сдружившихся девушек проходят слишком незаметно. Лиза учится, приобретая с каждым годом всё больше рекомендаций и популярности, Эола же, несмотря на ворчащих преподавателей, грозившихся написать жалобу ректору, нагло сидит на парах вместе с подругой, вызывая у всех дискомфорт.

— И что вы мне сделаете? Отчислите меня? — Лиза улыбается, ведь каждый раз после этой своей коронной фразы Лоуренсова заливается заразительным, заливистым смехом, показывающим всем, как она насмехается над ГИТИСом. Однако время неумолимо движется вперёд, экзамены и диплом на носу, к этому времени Минчи из хрупкой девушки преображается в сильную и уверенную в себе и своих силах женщину, собирающую на себе множество мужского внимания. Впрочем, ни один кавалер не решится подойти к главной красавице курса, ведь это опасно тем, что можно получить вызов на драку от её угрожающей высокой подруги, по слухам состоящей в мафии. 

 — Мне нужно возвращаться домой, — в маленькую комнату старого общежития просачивается тёплое майское солнце.

— Знаю, — сегодня Эола не свойственно ей тихая. Неудивительно, перед ней стоит решение, способное поменять весь ход жизни.

— Милая, ты ведь уже решила, — нежные звуки скрипки наполняют комнату, вызывая у Лоуренсовой волну мурашек. Она так любит игру Лизы. 

— Решила. Я оставлю машину в аэропорту, — её руки слегка дрожат, сжимая джинсы на коленях.

— Поверь мне, Эола, как и в тот день, когда мы встретились, — инструмент отправляется в футляр, а на щеке Эолы остаётся тёплый, полный надежды поцелуй.

Голос пилота из колонок звучит обнадеживающе для всех пассажиров, почти для всех. Эола как котёнок всем телом вжимается в сиденье и выглядит сейчас так беззащитно, что Лиза, не в силах сдержать эмоции, слегка хихикает, а поймав на себе недовольный взгляд, заботливо застегивает ремешок девушке.

— Я знаю, что это твой первый полёт, но не волнуйся, твоя Лиза рядом. Если хочешь, можешь держать мою руку всю дорогу, — слегка расфокусированный взгляд Эолы собирается на лице Минчи, после чего она берёт предложенную руку. Кажется, выпить перед полётом для храбрости это не самая лучшая их идея. На середине дороги, смотря в маленькое окошко на кудрявые облака, Лиза чувствует, как её руку чуть сжали. Она оборачивается, чтобы спросить у подруги, в чём дело и натыкается на удивительно серьёзный взгляд серых глаз.

— Лиза, — девушка делает подозрительную и устрашающую паузу. В голове Минчи проносятся миллионы вариантов того, что они могли забыть в России или того, что Эоле нездоровится.

— Ты - моё искусство, — произносит Лоуренсова на ужасном немецком. Внутри Лизы всё мгновенно разрушается, и если бы сейчас их Боинг начал терпеть крушение, то она бы и не заметила подобной мелочи. В глазах Эолы она видит то, чего боялась все эти пять лет общения, она видит в них искреннюю влюблённость. Между ними виснет пауза. Минчи стыдливо опускает взгляд в ноги, не в силах как-либо ранить свою лучшую подругу, ставшую родственной душой. Её внутренние ощущения сравнимы с самой ужасной пыткой, ведь она не может ответить тем, что от неё ожидает самый ценный человек в жизни. Она просто не может заставить себя любить Лоуренсову в романтическом плане, ведь она ей как сестра.

Самое важное событие в карьере любого актёра — это дебютная главная роль, после которой определяется дальнейший успех. День, когда вышел первый фильм с Лизой Минчи в главной роли, обе женщины помнят слишком хорошо и обе по разным причинам. «Офисный роман» полюбился критикам и был высоко оценён на своём предпоказе. Актрисе в тот вечер приходилось придумывать сотни отговорок, лишь бы отойти в туалет или поесть. К вечеру даже её единственный менеджер Эола Лоуренс была в край измотана. Поэтому, как только спустилась ночь, в темноте новенькой приобретённой на днях студии в центре Берлина горело два оранжевых огонька сигарет. Лиза редко курила, но сейчас был особый случай, поэтому она, закрыв глаза, просто отключает сознание, пропуская сквозь нос и лёгкие вишнёвый дым. С плеча сползает бретелька летнего тонкого платья, оголяя худое бледное плечо, но её не стремятся поправлять. Вдох, вишня, выдох, смах пепла, повторение цикла. В помещении царит тишина, разбавленная только редкими звуками города сквозь открытую лоджию. Им не нужны сейчас разговоры, между ними сказано практически всё. Лишь одна деталь остаётся без внимания, старательно загоняемая самой Минчи в пыльный угол этих отношений. И эта деталь проявит себя, по всем предположениям, сейчас. Как Лиза и ожидала, тишину прерывает негромкий кашель Лоуренс, как будто бы от табака. 

— Вечер сегодня хороший, тёплый, — начинает было менеджер, но чувствует нетерпение в том, как женщина тушит окурок об пепельницу, а после закидывает ноги на диван. 

— Эола, говори прямо, — в голосе улавливается раздражение, однако по движениям понятно, что актриса нервничает. Тема, к которой клонит Лоуренс, явно щепетильная. — Тебе не идёт заходить издалека, — Эола тяжело вздыхает.

— Ты знаешь, о чем я тебя спрошу. Спрошу, наперёд зная твой ответ, именно поэтому я так медлю, — они выросли во взрослых и серьёзных с виду женщин, однако каждая внутри сохраняет чувственную часть, которая сейчас даёт себе разгуляться.

— Если бы ты знала как мне тяжело. Я постоянно вижу твои эти глаза, полные надежды, вижу каждый день твоё терзание. Но ты тоже меня пойми, Эола. Я не хочу тебя терять, не хочу, чтобы ты страдала, — руки, до боли впивающиеся в ткань мебели, накрывают чужие холодные ладони, заставляя слегка прийти в себя.

— Лиза, я вовсе не страдаю. Всё, что мне нужно — это быть рядом с тобой. Если ты не хочешь, то я и не буду претендовать на что-то большее. Помни, что ты стала моим искусством, а ради искусства стоит жить, им стоит восхищаться, — Эола не ожидает того, как её заключают в короткие, но трепетные объятия. 

— Что ж, раз так, Лоуренс, то предлагаю поставить тут точку, дабы не возвращаться к этому вопросу больше никогда. Да, да, не смотри так растеряно, я сказала «никогда». Сейчас решится важный вопрос, возможно, после этого ты меня даже возненавидишь, — Лиза, отстранившаяся, чтобы осмотреть лицо женщины, убеждается в её решимости.

— Либо ты сейчас берёшь меня здесь на этом чёртовом диване и ставишь точку на желании отношений со мной, либо я нанимаю нового менеджера, чтобы избежать этих неразделенных чувств, либо ты просто отрекаешься от романтики между нами. Выбирай, — кажется, Лоуренс застали таким большим выбором врасплох, осознание, что это её единственная возможность, бьёт по мозгу. Внутри поднимается сокровенное желание, отнюдь не исполненное невинности.

— Я, эм... — женщина так и сидит с сигаретой между пальцев, пепел с которой, истлев, опадает на пол.

— Блять, Лоуренс, иди уже ко мне, — Лиза первая сокращает между ними расстояние, утягивая в рваный мокрый поцелуй, наполненный вкусом вишнёвого табака.

С Эолы как будто срывает ограничитель и все цепи, что сдерживали чувства годами. Она будто в забытье агрессивно сминает под своими губами пухлые губы актрисы, а руки сами срывают тонкое платье, оставляя Минчи в одном лишь белье. Не отрываясь от поцелуя, который уже приобрёл весьма глубокий характер, женщина нащупывает в темноте застежку бюстгальтера и нетерпеливо её расстегивает. Торопиться некуда, но торопиться хочется, слишком долго она ждала этой ночи. Лиза слишком соблазнительно стонет, когда горячий язык касается её груди. Эола спускается ниже, оставляя по всему телу слишком быстрые и рваные поцелуи. Они не говорят друг другу ни слова. Это единственный их секс, немой секс. Проснувшись утром с больной спиной на диване, Лоуренс понимает, что в студии она одна. Это действительно точка. 

////

 Минчи завершает свой рассказ, опустив интимные подробности заключающей его части и видит то, как Джинн хмурится. Бутылка вина наполовину пуста, в губы въелся кислый вкус алкоголя, разъедая остатки уверенности. 

— Мне жаль, что так вышло, — заключает Гуннхильдр, и видит в ответ, как на лице актрисы появляется насмешка, она не верит ей.

— Теперь ты испытываешь отвращение ко мне, — её голова опущена, спутанные за день волосы закрывают лицо. 

— Что? Нет же, я вовсе не… — рука сама собой тянется к женщине, но, не достигнув плеча, так и застывает в воздухе. Джинн боится, что её тактильность сейчас неуместна и выглядит глупо. 

— Лиза, мне просто нужно время, не хочу торопиться, — капитан не понимает почему, но чувствует пожирающее чувство вины перед женщиной, будто бы она не делает так необходимую паузу, а отталкивает, ставя барьер.

— Да, я понимаю, — едва слышно доносится из-под прижатых к лицу ладоней. 

Нагло прерывая разговор, звучит звук оповещения на телефоне. 

— Да какому идиоту сейчас приспичило мне писать? — с раздражением девушка достаёт из кармана брюк телефон, проверяя почту. Посмотрев с минуту в экран, её лицо тут же меняет эмоции. 

«Капитан Гуннхильдр, явка обязательна. 5 июня, 22:00. 51.323743, 12.475795.»

— Что случилось? На тебе лица нет, — Лиза обеспокоенно осматривает застывшую Гуннхильдр.

— Сообщение от начальника... Просит явиться сегодня по координатам, — взгляд всё ещё прожигает электронный текст, будто бы примагниченный им.

— Милая, сейчас самое время выслушать то, что я не успела тебе рассказать. Это очень, очень важно. Дело в том, что это Рангвиндеры, и я уверена в том, что они родственники. Первый год по прибытию в Берлин мы с Лоуренс ходили по разным компаниям, от одной к другой, искали максимально выгодные студии. Эола занималась всей бухгалтерией и договорами, а я просто таскалась, чтобы посветить своим лицом перед работодателем. Нам кровь из носа как нужна была площадка для развития. Тут и появился он, со своей компанией «Старс индустрис», — Джинн ловит каждое слова, смотря прямо в глаза.

— Крепус Рангвиндер, худший в моей жизни начальник. Он предложил условия, которые никак не могли соперничать с другими компаниями. Вначале как такового подвоха и не было. «Лиза Минчи» стала его товарным знаком, потому что снискала у аудитории большую популярность. Моей же целью было не столько играть в кино, сколько снимать его. Когда Крепус почувствовал, что я выросла из-под крыла компании и хочу развиваться самостоятельно, к нему пришло понимание, что я смогу стать его конкуренткой. Помимо этого, мой уход из «Старсов» означал бы, что из компании уйдёт главная изюминка и популярность, заставив рейтинги и акции падать. Работать стало невозможно, он начал проворачивать разного рода манипуляции, лишь бы я подольше осталась под его руководством. Дело пахло жареным, поэтому мы приняли решение, наплевав на последствия, уйти, пока не стало слишком поздно, и организовать, наконец, свою студию. Последнее, что я услышала от Крепуса, когда выходила из его кабинета, это «Ты об этом пожалеешь, Минчи, я буду вести игру против тебя, очень жёсткую игру».

Джинн молчит, погрузившись в чертоги разума, она пытается грамотно выстроить логическую цепочку на основе полученной информации и вплести в это всё Дилюка. Устрашающий вывод раздувается как мыльный пузырь в мыслях: дело против Лизы спустил на её босса Крепус Рангвиндер, который является его отцом.

«Дилюк работает на своего отца. Слухи в отделении были правдой. Он знает, что я сейчас с Минчи. Это он был тогда в казино».

Тихий голос, полный волнения, заставляет Гуннхильдр вернуться в реальность.

— Джинн, пожалуйста, только не говори мне, что ты поедешь, — актриса нервно хватается за шёлковый рукав, как будто это сможет остановить девушку.

— У меня нет выбора, это же приказ, — экран телефона гаснет, а капитан поворачивает голову к Лизе, пытаясь успокоить, пытаясь показать, что всё в порядке, показать, что она вовсе сейчас не трясётся от страха в глубине души.

— Тогда мы с Эолой будем с тобой, я настаиваю. Не хочу показаться параноиком, но меня такие выпады от твоего босса ни с того ни с сего сильно тревожат, — Джинн сама переплетает их пальцы и слегка рассеяно улыбается. Всё-таки актёрское мастерство для неё тяжеловато. Маска безмятежности и спокойствия выходит коряво и фальшиво.

— Я должна поехать туда одна. Если что, у меня будет с собой спрятанный телефон. Не буду отвечать через час после встречи — сможешь найти меня по отслеживанию, я скину тебе трекер, — Гуннхильдр отчаянно не хочет втягивать в это актрису, ведь если волноваться не о чем, то она просто выставит себя недоверчивой дурочкой, если же будет опасно, то подвергнет остальных угрозе. Полицейский из девушки никуда не уходил, и внутреннее кредо: «Спасай сначала остальных и только в последнюю очередь думай о себе» звучит сквозь её профессиональную карьеру, если не жизнь, лейтмотивом.

Прощание выходит слишком скомканным, видно, что Лиза недовольна таким раскладом, даже Эола, выслушав историю, недовольно хмурит брови.

— Стыдно признавать, но даже я беспокоюсь о тебе, Гуннхильдр, и понимаю, что это рискованно. Береги себя, дурочка, и не смей калечиться, иначе я тебя покалечу, — странная, но не лишенная теплоты речь менеджера, трогает Джинн, и она с благодарностью лезет обнять женщину.

— Нет, блондинка, вот как вернёшься, так и обнимемся, — несмотря на общую тревогу, женщины слегка расслаблено смеются.