Вечер подбирается медленно слово осторожный кот. Кот, который подкрадывается к птичке, чтобы хорошо поужинать. И если для птички этот вечер кажется роковым, то для кота наоборот это весьма ожидаемое событие. Начало июня в этом году жители Берлина встречают с зонтами и утеплёнными кофтами, смотря на хмурое облачное небо, в котором иногда проблёскивает молния. Если бы паркет в студии мог трещать и скрипеть, то конкретно это, он бы сейчас и делал, ведь по нему нещадно нарезала круги Минчи. Она подходила к окну, чтобы взглянуть на мрачное полное туч небо и отходила обратно к столу, чтобы проверить лежащий на нём телефон. Цифры менялись катастрофически медленно, заставляя наращивать интервал этого перемещения по комнате каждые пять минут. Ожидание, и правда самая истязающая мука на земле, позволяющая ей соревноваться с самой преисподней. Взгляд падает на старый кожаный футляр. Правильно ли будет играть сейчас? Размышления склоняются к тому, что в данном случае это будет способствовать успокоению и смягчению тревожного состояния. На плечо привычно ложится деревянный корпус, рука со смычком изящно поднимается вверх, сгибаясь в локте.
Ноты не нужны.
В голове плывут воспоминания, пальцы сами собой встаю в нужное положение, зажимая струны. Рука со смычком начинает медленно тянуться из стороны в сторону.
Эта мелодия всегда всплывает у неё в голове, когда происходит что то, что способно выбить актрису из обычного ритма жизни. Каждое сильное эмоциональное потрясение сопровождалось у Лизы подобной игрой. Женщина закрывает глаза, стараясь полностью отдать свое сознание музыке.
Вначале появляются цвета.
Синий.
На ночном синем небе расцветают как в клумбе белые звезды. Мелодия спускается на минорные ноты, и тёмное полотнище начинает терять свои звёзды, роняя их в глубокий чёрный океан.
Звездопад в голове разрастается с огромным масштабом. Как только упала одна звезда, на её месте сразу же появляется новая, чтобы в тот же момент сорваться за предшественницей. Каскад неумолимо заполняет сознание, пока всё внезапно не останавливается, достигнув крайней точки мелодии. Синее небо рвётся, и сквозь глубокие узкие трещины пробивается ярко голубой цвет.
Он, выжигая глаза, заполняя собой всё пространство. Он будто бы кричит и вопит - " Я здесь! Я новый хозяин этого места! Больше ничего не будет как прежде. Здесь останусь только я. "
— Джинн! — вскрикивает в пустой студии Лиза, резко открыв глаза. Она слишком увлеклась, настолько, что начало казаться, будто капитан рядом с ней. Но всё, чем её встречает суровая реальность - это пустые стены и колышущиеся занавески в преддверии грозы, похожие на больших бесформенных медуз.
— Блять, — тяжело выдыхает сквозь зубы Минчи. В голове копошится рой пчёл из различных мыслей и все они связаны лишь с одной упрямой полицейской, у которой чувства долга и справедливости на чаше весов значительно перевешивает рефлекс самосохранения.
" Она уже выехала? "
" Интересно она волнуется? "
" Она думает обо мне? "
" Джинн, Джинн, Джинн Гуннхильдр "
Внутренний голос верещит, не прекращая, не давая возможности отвлечься или подумать о чем-то другом. В висках ужасно, болезненно стучит. Тихая студия будто бы наполняется криков и рёвом нескольких оркестровых голосов. Хочется закрыть уши руками, вот только это не внешний шум, кричит её нутро. Хочется наорать в ответ.
Рука с инструментом взлетает над головой слишком быстро и неосознанно.
Ещё одно мгновение, короткий неуловимый миг.
Всё резко затихает и остаётся только звук глухого удара дерева об дерево и пронзительный треск.
Лиза с ужасом в абсолютной тишине смотрит на свои руки и видит два куска скрипки. Она переломана пополам, как и её хозяйка. Гриф печально болтается, держась сейчас лишь на одних струнах.
На щеках чувствуется горячий солёный поток. Минчи ужасается от мысли, что причина слёз не её верный инструмент, ставший частью личности, а молодая девочка без разрешения занявшая её сердце.
Слёзы текут от осознания, теперь всё стало предельно ясно. Она проиграла.
Она влюбилась в капитана Гуннхильдр.
Дверь с хлопком раскрывается, впуская испуганную Эолу. Менеджеру хватает секунды, чтобы осознать что произошло. Внутри у Лоуренс смешивается несколько сильных эмоций, она не понимает, что чувствует больше, саднящую обиду или сожаление с сопереживанием.
Сквозь всхлипы слышится надломленный голос.
— В Лейпциг. Быстрее —
Улицы со скудной растительностью неспешно сменяют друг друга за пыльным окном старого трамвая. В самой задней части транспорта, забившись в угол, сидит Джинн, полностью погружённая в свои мысли. Её голова прислонена к стеклянной грязной поверхности, и слегка бьётся об неё из-за вибрации, которая появляется каждый раз, когда трамвай набирает ход. Ей абсолютно плевать на то, что её лоб, скорее всего, будет грязный, ей плевать на эту боль от лёгких ударов по окну. Девушка раз за разом проматывает в мыслях этот рабочий год. Воспоминания будто бы специально подсовывают приятные события, связанные с начальником, которые теперь кажутся такими фальшивыми и наигранными. Перед глазами всплывает вытянутое скандинавское лицо, слегка покрытое щетиной, лицо которое выдаёт спокойную и непринуждённую улыбку. Капитан и подумать тогда не могла, что эти губы изгибаются неискренно. Если на чистоту, Гуннхильдр не сказать что восхищалась Дилюком, но точно его уважала как своего босса. Его подходы к работе и подчинённым хоть и казались максимально холодными и отстраненными, на самом деле были весьма эффективны, а эффективность и функциональность Джинн ценит в жизнь почти также как и справедливость. Осознание предательства противным гадким червём-паразитом закладывается в сознание, выжирая всё существующее эмпатичное отношение. Джинн не хочется в это верить, но и бездумно оправдывать она не спешит.
Роботизированный голос выдавливает помехами нужную остановку, заставляя капитана подскочить со своего места и проследовать через половину салона к дверям.
Отдалённые районы Лейпцига делились у Гуннхильдр на две категории. Первая - это улицы с рядами частных домов, похожие на американский стиль больше чем на немецкий, именно в таком районе и жила девушка со своей сестрой, также в подобном районе жили и их родители. Вторая категория - это многоэтажные муравейники, где дома натыканы друг к другу настолько близко, что порой можно устанавливать передачу вещей по лоджиям. В подобном гетто-районе жил лейтенант Альберих, уже будто бы вступивший с местом проживания в симбиоз. Гуннхильдр не раз предлагала ему переехать к ним, но тот всё время отшучивался и упрямо стоял на том, что не хочет обременять девочек.
Полицейская в очередной раз сверяется с необходимыми ей координатами по картам. Вроде бы, она на месте. Небольшой телефон заталкивается под ремень. "Несмотря ни на что лучше соблюсти осторожность", говорит про себя девушка, застёгивая поверх лёгкую тонкую куртку. Глаза внимательно изучают местность, обычный перекрёсток на весьма узкой улице, угловой бар, старые выцветшие вывески. Компании угрюмых людей, смотрящих так, будто бы это они тут устанавливают законы. Джинн поворачивает голову в противоположную сторону и видит одиноко плетущуюся старушку в направлении соседней стороны улицы. Её деревянная тросточка, громко отстукивает что-то подобие ритма по брусчатке, заставляя почти всех прохожих, оборачивается на источник звука. Гуннхильдр как воспитанная девушка знала, что смотреть на кого-то долго это верх бескультурья, но, что-то в этой старушке было не так, что-то заставляло цепляться за её сгорбленную фигуру взглядом. Вторая её рука бережно сжимала небольшую кожаную сумочку, явно повидавшую виды. Периферийное зрение капитана улавливает, какое-то резкое и слишком стремительное движение справа. Парень, стоявший до этого в угрюмой компании, срывается с места, чтобы за несколько секунду пересечь улицу в направление старушки и резким ударом выхватить у той жалкую сумку. Неосознанно Джинн подрывается с места, изо всех сил стараясь догнать нарушителя закона, который уже начал скрываться в ближайшем закоулке.
— Стой! — крик вырывается как по команде, выученной за годы практики. Икры горят от внезапной нагрузки, руки с силой рассекают воздух, стараясь помочь набрать скорость. Девушка даже не понимает, куда она бежит, перед глазами мелькают грязные дворы с переполненными мусорными баками, лужи от дождливой недели и спина парня, который убегает так, будто бы по выученному маршруту. Высокий прыжок, и сетчатый двухметровый забор оказывается позади. Приземление с перекатом в порыве адреналина выходит не совсем удачным, и лодыжку пронзает острая боль, доходящая до самого колена.
— Чёрт, — вылетает слишком яркое ругательство на выдохе, вперемешку с кашлем. Продолжать погоню в подобном темпе больше не видится возможным. Джинн с болезненным стоном поднимается на ноги, чтобы осмотреться. Её окружает тёмный закрытый двор, солнце уже скрылось из этого места, а лампочки местных фонарей видимо, выбиты, демонстрируя острые стеклянные края. Парня, конечно же, невидно, он не будет ждать, когда глупая Гуннхильдр разберётся со своими травмами из-за внезапной неуклюжести.
"Видели бы сейчас это мои ребята из отдела, со стыда бы пришлось умереть".
Не успевает девушка сделать шаг в направлении единственного возможного выхода из двора, как слышит уверенные быстрые шаги со спины.
Повернув голову, всё, что удаётся заметить это высокую мужскую фигуру и длинный железный прут, стремительно приближающийся к лицу. Руки не успевают инстинктивно закрыть голову.
Следуют сильный удар, после которого Гуннхильдр чувствует, как её внезапно немощное тело бесконтрольно падает, встречая под собой грязный мокрый асфальт, царапающий лицо и ладони.
Черепная коробка будто бы раскалывается на сотни осколков. Кажется, что она состоит не из твёрдых костей, а из яичной скорлупы. В области левого виска, чувствуется что-то мокрое, липкое и тёплое. "Открытое ранение" проскальзывает в разбитом, плывущем сознании. Глаз начинает заливать горячая кровь, приходится щуриться в попытке что-либо осмотреть вокруг себя. Помимо одной пары мужских ног появляется ещё несколько похожих. До Джинн, сквозь адское гудение долетают отголоски грубых, надменных голосов.
Гуннхильдр пытается слегка приподняться на локтях, но тут же с криком падает обратно. В бок прилетает резкий, с животной жестокостью удар тяжёлым берцем, заставляя организм пытаться согнуться пополам. Вот только нижняя часть тела уже не слушается, оставаясь неподвижно лежать.
Пальцы нещадно сгибаются по контуру фаланг пытаясь выцарапать под собой асфальт, выскребсти его одними ногтями. Проём тёмного переулка едва высматривается, он стал выглядеть так, как будто Джинн смотрит через мутное стекло, что может означать только одно - удар по голове был наотмашь. " Сотрясение " - проскакивает в мыслях девушки, прежде чем почувствовать, как кто-то сзади схватил её за волосы и рывком приподнял над землёй.
— А ты думала, что быть полицейским легко? Думала, что будешь всегда играть в справедливость? — со стороны слышится мужской противный гогот.
— Я попросил сына скинуть это на тебя только потому, что ты отличная послушная псина. А оказалось, что крысёныш соврал, и ты оказалась своевольной грязной сучкой,— рука держащая её за волосы резко опускается, прикладывая и без того травмированную голову об асфальт. Жёсткая подошва массивного ботинка всё сильнее упирается в окровавленное лицо девушки, оставляя на коже глубокие следы. Кажется, что ещё немного и в её черепе сделают огромную трещину, разделяющую черепушку на две части. Расстояния между лицом и мокрым асфальтом катастрофически не хватало. Джинн уже ни о чем не думала, все мысли заглушала физическая боль в теле, в особенности в районе головы, что сейчас подвергалась давлению.
До слуха долетает чиркающий звук металлической зажигалки, и воздух вокруг заполняется едким никотином, образуя дымное облако.
— Ещё раз мои люди увидят тебя с ней, пиздец тебе, девочка, — мужчина выдыхает дым из сигары.
— Твоё дело закрыто. Забудь, и мы постепенно забудем,— с заплывшего кровью лица, наконец, убирается подошва ботинка.
— Только погоны свои перешей, офицер, — последнее, что слышит Джинн вдогонку с ещё одной волной смеха и удаляющимися силуэтами. Глаза улавливают у двух удаляющихся людей торчащие из под фетровых шляп красные волосы. В горле собирается ядовитый, не проглатываемый комок.
" Дилюк..."
Сменить положение сейчас катастрофически необходимо, хотя бы просто перевернуться на спину, попробовать позвать на помощь. Хотя зов, это самое наивное, что может быть в данном районе, в данном забытом самим богом дворе.
Джинн вспоминает слова Крепуса. "Перешить погоны" - это сейчас наверно самое меньшее из унижений, что она испытала за эти, как ей кажется полчаса.
Она просто продолжает лежать, не подавая никаких жизненных сигналов.
Сейчас, Гуннхильдр думает лишь об одном - надо остаться живой, надо отомстить ублюдку за сфабрикованное дело против Лизы.
Однако думать слишком больно и сложно, хочется закрыть глаза и полежать. Внутри тревожный звоночек, истошно кричит о том, как это желание опасно.
До её ушей доносится шум проезжающих на соседней улице автомобилей.
Бывшая капитан чувствует, как из её виска и носа продолжает течь дорожка крови, смешиваясь с дождевой водой. Рука не поднимается для того чтобы стереть влагу.
"Ещё несколько минут и надо подниматься, несколько минут отдыха и я встану"- наивно думает Джинн. Непозволительно сейчас отключаться. Она в гетто, вдобавок, некоторая её одежда это часть полицейской униформы, что только усложняет ситуацию.
Собрав в себе последние капли решимости, девушка переворачивается, тяжело дыша, на спину и прощупывает ткань у пояса. Мокрые пальцы непослушно соскакивают, но так или иначе вскоре натыкаются на твёрдый прямоугольный предмет. Гуннхильдр облегчённо закрывает глаза. Она расстегивает ремень и, еле перебирая искалеченным пальцами, вводит пароль на телефоне. Среди контактов она ищет лишь одно имя, то, что является её единственным желанием и надеждой.
Гудки.
Джинн молится на то, чтобы они прекратились как можно скорее, смывая её последние сомнения и страхи. Ей не приходится долго ждать, на другой стороне линии звучит обеспокоенный голос.
— Джинни, ты почему не отвечаешь? Где ты сейчас? В каком ты состоянии? Говори со мной, отвечай, сейчас же, — чуть ли не кричит под конец в трубку Лиза. Услышав любимый голос, отвечать сразу, не хочется, хочется услышать его ещё. Девушка хватается за сладкие ноты как за последнюю тростинку, держащую её перед увядающем сознанием.
— Кажется я на Цурбехт авеню, в проулке справа от дороги, — голос предательски хрипит и выдаёт неладное.
— Мы уже рядом! Подожди немного, малыш. Оставайся в сознании, слышишь? Не смей закрывать глаза, поняла? Я отправлю их в самое пекло, кто бы это ни был, — последняя фраза заставляет прокатиться по телу табуну мурашек, непонятно от самой угрозы или от решимости в этом желании.
Щелчок телефона и они снова отрезаны друг от друга расстоянием. Джинн смотрит в экран, на котором мигает красный символ батареи. Вариант подняться на ноги, кажется, слишком опрометчив, ведь поднявшись на локтях, девушку начинает кружить, и рвотные позывы заставляют прекратить любое движение.
Ей так хочется доползти к стене, но тело предательски отказывается подчиняться. Каждое движение отдаётся в мозге ударом, подобным колокольному звону.
Потихоньку, медленно подползая к стене, борясь с рвотой, Гуннхильдр всё же прислоняется к долгожданной каменной кладке. Девушка понимает, как жалко это выглядит, только сейчас приходит осознание, что она больше не капитан. К горлу подкатывает неприятный комок, нос начинает щекотать, а глотать скопившуюся слюну становится болезненно.
"Я снова всех подвела, снова провалилась. Просто беспомощная и бесполезная, слабая девчонка. Мать была абсолютно права насчёт меня"
Поток мыслей постепенно заволакивает туманом. Глаза, несмотря на метающееся сознание, закрываются, а веки становятся слишком тяжёлыми, чтобы следовать просьбе Минчи. Находясь на эмоциональном пике, девушка теряет сознание.
К телу полицейской, приближается звук двух пар ног. Кажется те, кто движется в её направлении, очень торопятся.
— Вот, она, — слышится громкий женский голос, с явно различимой тревогой. Перед Джинн на колени быстро опускается менеджер, что сразу подбирает её руку и нащупывает пульс.
— Боже, это Джинн, скажи, что она жива, — выдаёт второй обеспокоенный голос, также занявший место рядом с Гуннхильдр.
— Слабый, наверно у неё болевой шок, — Лоуренс аккуратно поднимает девушку на руки.
— Блять, сколько их было? Она же совсем одна! Я убью их, я найду каждого, — Лиза до боли стискивает зубы, стараясь не перейти на крик с желчью, что вырывается сейчас наружу. С осторожностью она осматривает лицо Джинн, и едва сдерживает слёзы, заметив серьёзную рану.
— Поганые ублюдки, они действительно могли убить её. Удар точно был сзади, она, скорее всего, даже не успела что-либо предпринять. Настолько он готов зайти ради своей вонючей карьеры? — кулаки актрисы сжимаются до хруста.
— Лиза, успокойся, мы разберёмся с этим потом, — произносит Лоуренс, сама едва сдерживая раздражение, но нельзя позволять эмоциям занять эту ситуацию. Достаточно быстро женщина несёт тело в направлении их машины.
— Постарайся привести её в сознание, — говорит менеджер, столкнувшись с полными слёз зелёными глазами.
Салон машины оказывается сейчас таким мягким, это Джинн понимает, когда её аккуратно укладывают на заднее сиденье. Сознание медленно начинает возвращаться, как и боль во всём теле. Она еле открывает слипшиеся от крови и слёз глаза на знакомый любимый голос.
— Джинн, милая, пожалуйста, очнись. Мы уже едем в больницу, — говорит женщина, перебирая её грязные волосы и, с невообразимой заботой, гладит лицо покрытое корочками запёкшейся крови.
— Лиза, — хрипло на выходе зовёт Гуннхильдр, заходясь сразу сухим кашлем. Минчи радостно улыбается, хватает девушку за руку и осторожно целует в нос.
— Я тебя никуда больше не отпущу одну, дурочка, — полицейская чувствует, как об кожу её лица ударяются горячие слёзы, разбиваясь в лужицы.
— Всё хорошо, — выходит из девушки на автомате и, конечно же, далеко от правды, она привыкла убеждать других в том, что всё лучше, чем есть, профессиональная деформация.
— Нет, не хорошо. Не ври мне тут, — Лиза не выглядит раздраженной, наоборот, на её лице застывает улыбка, полная облегчения и успокоения. Джинн пытается что-то ответить, но её губы накрывают чужие тонкие пальцы.
— Так, Гуннхильдр, тебе пока лучше не терять лишние силы. Я буду задавать вопросы о том, что случилось, а ты моргай мне единожды, если "да" и дважды если "нет". Поняла меня, дорогая? — девушка послушно моргает.
— Хорошо. Итак, начну с самого важного. Это были Рангвиндеры? — получает утвердительный ответ.
— Были сразу оба? — снова согласие.
— Вот ведь твари какие, — Джинн переплетает пальцы рук, и слегка тянет женщину на себя.
— М? Джинн, ты что-то хочешь? — глаза Гуннхильдр моргают единожды, а пальцы настойчиво продолжают тянуть за одежду на себя. Лиза слегка краснеет, что является просто восьмым чудом света, и на секунду задумывается о том, уместно ли сейчас это. Но видя, как отчаянно просит Джинн, наплевав на всё, наклоняется к ней, чтобы коснуться губ. Короткий поцелуй мог бы и остаться таким, если бы на попытку Минчи отстранится, Джинн не стала бы притягивать ту к себе ещё настойчивее. Её язык с просьбой упёрся в зубы актрисы, ожидая разрешения, и получив его, медленно, но настойчиво устремился ко второму языку, сплетаясь. Лиза нежно старается ответить на порыв девушки, и чувствуя, как та замедляется, разрывает поцелуй, оставляя ещё несколько коротких на тонких губах.
— Лиза, я... — машина резко тормозит на месте, чуть ли не опрокидывая девушку на пол.
— Мы приехали, — на лице Эолы невозможно прочитать эмоции, она глушит мотор и выходит из автомобиля, чтобы взять Джинн на руки с заднего сиденья.
— Не надо, мисс Лоуренс, я сама, — предпринимает попытку встать Джинн, но головокружение заставляет её упасть к менеджеру на руки.
— Сама ты только целоваться можешь в подобном состоянии, — беззлобно произносит женщина, подбирая на руки полицейскую, и видит, как та краснеет, но всё же обнимает её за шею, чтобы удержаться.
— Им придётся зарегистрировать её при лечении. Нельзя, чтобы кто-то узнал, что капитан полиции, ни с того ни с сего, попала в больницу с тяжёлыми травмами. У нас возникнут проблемы с законом. Всё ведь продумал, подлец, — Лиза задумчиво трёт подбородок ладонью, смотря на Джинн, что как ребёнок сейчас лежит на руках у Эолы.
— Мы не можем терять время. Самолечение также слишком опрометчиво, вдруг у неё что-то серьёзное. Что делать? — Лоуренс сверлит взглядом крыльцо клиники, её будто бы не смущает вес взрослой девушки на руках.
— Ладно, девочки, сейчас вы узрите запрещённый приём из трёх составляющих. Он называется ХКК. Расшифровывается как - харизма, коммерция и коррупция. За мной, — уверено произносит женщина, преодолевая гранитные ступени.
Не так легко было упросить педантичного доктора Патерсона не регистрировать Джинн в общем реестре. Можно сказать, что для актрисы это стало испытанием на проверку терпения, которые было весьма расшатано ситуацией с участием одной упёртой полицейской. Беседа проходила напряжённо, и когда Минчи начало казаться, что её лимит на маску доброжелательности исчерпан, а сумма на сделку превышает все рамки приличия. Тогда то, мужчина утвердительно кивает головой и недовольно хмыкает, уступая, но, всё равно оказываясь в выигрышном эмоциональном положении. И спустя все эти безумно раздражающие переговоры, а точнее их подобие, ведь приходилось соглашаться почти на всё, Лиза, наконец, поднимается к Гуннхильдр в палату. Белая дверь с металлической ручкой плавно открывается, показывая тревожную картину. Из груди вырывается слишком громкий выдох, в ответ на который, сидящая у койки Эола, недовольно шикает, поднося палец к губам.
" И с каких пор она так заботится о девочке? " - всплывает насущный вопрос в голове актрисы, который, однако, быстро исчезает, ведь внимание вновь возвращается к лежащей на койке.
— Она только заснула, вся измучилась бедная, её сильно тошнило. Врач сказал, что это сотрясение, — шепчет Лоуренс и внимательно смотрит на капельницу рядом с кроватью, незаметно стараясь гладить рукой одеяло, под которым лежит Джинн.
— Тогда я не буду шуметь, — Лиза обходит койку, и садиться с противоположной стороны, с тревогой смотря на мирно спящую девушку.
— Что ещё сказал врач? Насколько всё серьёзно? — Лиза пытается не спугнуть появившуюся заботу у Эолы, поэтому оставляет тактильность вне комментария.
— Сказал не волноваться, и что она справится с травмами не более чем за неделю, а забрать её можно будет ещё раньше, тут уже как она сама будет себя чувствовать. Но домашнее выздоровление самостоятельное займёт уже около месяца, — Эола копошится в карманах своей куртки, и сжимает в руке только вытащенную пачку сигарет. — Будешь? — зажимая смолистую палочку в зубах, произносит Лоуренс, поднимаясь с койки.
— Я останусь с ней, — Лиза даже не смотрит в её сторону, всё её внимание обращено на лицо Гуннхильдр, которое внезапно болезненно сморщилось.
— Я буду на крыльце, если что, звони, — дверь в палату тихо закрывается, снова оставляя Минчи наедине со своей одновременно приносящей боль и радость полицейской. Плечи после напряжённой ночи устало опускаются. Актриса тянется к руке Джинн с невероятной осторожностью, едва проводит кончиками пальцев по раскрытой ладони Гуннхильдр.
— Пить...— исходит сквозь тонкие губы, заставляя Лизу резко поднять голову.
— Сейчас принесу, милая, — актриса срывается с места, и спустя несколько мгновений к пересохшим губам подносится холодный стакан с водой. Девушка жадно пьёт, иногда проливая, и капли, упавшие на постель, быстро впитываются тканью, оставляя после себя тёмные следы.
— Осторожнее, Джинни, не торопись, — с улыбкой произносит женщина, нежно смахивая большим пальцем остатки воды с подбородка и губ, и получает в ответ такой благодарный и любящий взгляд, что становится немного неловко.
— Я встану на ноги послезавтра, — полицейская расходится кашлем при попытке говорить громко. Лиза в ответ лишь устало мотает головой, явно не удивленная этой настойчивостью и уверенностью в себе.
— Это правда, Лиза. Чем раньше мы посадим Крепуса за решётку, тем всем будет лучше, — осознав, что этого недостаточно для убеждения, она добавляет, — и тем быстрее я окажусь в безопасности. Уходя, он сказал больше не приближаться к тебе, — взгляд актрисы моментально вспыхивает гневом, но болезненная слабая рука, чуть увереннее сжимает её руку.
— К ублюдку будет сложно подступиться, гад везде расставил своих людей и неплохо защитил свою задницу. Мы должны с тобой взять его за то место, в котором он не ожидает, место, в котором он напыщенно уверен, хотя и не подозревает его уязвимости. Капитан Гуннхильдр, у вас есть версии? — Джинн поднимает глаза к потолку, чтобы прикинуть варианты.
— Дилюк Рангвиндер, — произносит с толикой обиды она, возвращая взгляд на женщину.
— И кстати, Лиза, я больше не капитан, обращайся ко мне теперь как к офицеру, — произносит Гуннхильдр, будто бы невзначай, хотя внутри неё это выглядит как удар кувалдой по самооценке.
— Джинн, неважно, что этот самодур Крепус тебе сказал. Для меня ты всегда останешься моей капитаном Гуннхильдр, которую я встретила на предпоказе, и которая так волшебно кружила меня в танце, — в глазах полицейской застывают слёзы.
— Лиза, я могу сказать тебе кое-что важное? — девушка заметно нервничает, сминая свободной рукой простынь.
— Я тоже влюблена в тебя, Джинн, — опережает актриса, оставляя слабый поцелуй на запястье и замечает, как Гуннхильдр отворачивает голову, краснея ушами. Женщина убеждается в том, что попала она точно в цель. Им обеим приходится с сожалением подавить в себе желание поцелуя до выздоровления.