Мэджик более чем уверен, что храмы бывают разные. В одни он заглядывает с удовольствием, от других держится подальше. Те, в которых воспевают красоту жизни, души и магии, сами распахивают для него двери, когда от тех, где льётся кровь, оберегает судьба и разум.

Но если всё Подземелье обратится в него, то остаётся лишь смириться, да подстроиться под новые порядки. А именно — не лезть туда, куда не просят, но при этом быть к новому светочу поближе. Мэджик, как никак, гражданин послушный, а новому королю едва ли можно перечить даже в мыслях. Кто знает, что там происходит у роботов под корпусом! А уж если на них и мантию накинуть, да корону на голову нахлобучить, то пиши пропало!

Счастье Мэджика, что он от короля далеко. У него есть имя, но о нём надо говорить и думать с придыханием, а Мэджик не любит ластиться. Да и самому королю едва ли будет ценна похвала от обычного шута. Сейчас они называются иначе — «аниматоры» или что-то вроде того. Суть осталась неизменной — позировать да развлекать народ на фоне золотых статуй, воспевающих величие дорогого государя.

И, как бы сильно государь не был бы против, и как бы сильно самые преданные его слуги не пытались перековать их суть, но недовольные тоже входят в народ. Только главное поменьше об этом говорить. И не думать, самое главное — не думать. Мэджик хороший работник. И Бургерпэнтс хороший работник.

От слова «раб», конечно.

Вообще-то у Бургерпэнтса есть имя — Том. Как уж Мэджик его узнал — забыл. Вряд ли сам сказал. Прокуроры — вот же ж сложное слово, и как только сам вспомнил? — никогда не были в почёте, а ныне их имена под запретом. Из нужно произносить и думать о них лишь в самые страшные минуты гнева. Но Мэджик так думать о Томе не хочет. Он и без того потерял слишком многое, не надо восполнять раненную душу незаслуженным гневом.

Образование у звёзд, особенно если они приняли титул королевский, болезненное уж слишком для разума. Страшным гулом бесконечно далёкого самолёта пролетит он над головой, а в гуле этом промелькнут и мечты, и надежды несбыточные. Годами будут они душу кружить в тумане, да магию высасывать и силы. Пока взрывом, «настоящим бумом!», только не на экране, а где-то глубоко-глубоко разорвётся всякая надежда.

У кого-то уходит год, а Том, как хороший ученик, позволяющий себе дурить голову любимым учителем, прозрел гораздо позже. А как прозрел — так пошёл на соглашение с совестью и душой, чтоб не позволять роботу читать себя, как открытую книгу. Какие бы эксперименты король на нём не ставил, ему ничто не почём.

Он не сломался ни под золотыми статуями, ни под костями преданных монстров, ни под туманом гламура.

У Мэджика есть, чему подучиться у Тома подучиться.