Май, 2010 год

— Угон патрульной машины, неосторожная езда, сопротивление сотрудникам полиции при задержании...

В полицейском участке всегда разило бюрократической вонью. Сколько бы ни прошло лет, какие бы реформы ни принимались, это оставалось неизменным. Будь вонь видимой, сейчас в ней утонуло бы всё: стены, пол, заваленный бумагами и канцелярской мелочью стол, лысеющий дежурный офицер. Особенно офицер — главный источник вони.

— ...вызывающее поведение, незаконное ношение холодного оружия. Потянет на несколько статей. Знаешь, что тебе грозит с твоим условным сроком?

— Брось, это всего лишь перочинный нож. Закон не запрещает.

— В твоём случае это билет в один конец.

Офицер захлопнул папку с личным делом и грузно поднялся из-за стола. Мерзкий тип. Ленивый, толстый, хитрый и жадный. Такие недолго работают в бравых рядах полиции, слишком быстро прогорают на взятках, но за срок своей службы умудряются подгадить всем.

— Мы можем договориться.

Маленькие, как у свиньи, глаза с короткими белёсыми ресницами оживились и забегали. Почуяв запах наживы, он даже настороженно вытянулся, однако не сдал позиции сразу. Для вида.

— Пытаясь меня подкупить, себе делаешь хуже, — офицер неприятно поджал тонкие губы, будто под нос ему сунули лопату со свежим дерьмом. — Попытка подкупа тоже зачтётся.

Запястья уже зудели от наручников. Не терпелось поскорее убраться отсюда.

— Ну, скажем, ты не сообщаешь обо мне детективу Форсу, а я никому не говорю о твоих изменах жене.

Поросячьи глазки стремительно увеличились в размерах. Мыслительный процесс шёл туго, офицер медленно соображал, и на несколько секунд в комнате воцарилась тишина. Когда он вновь обрёл дар речи, на лице отчётливо проступал испуг.

— Клевета! — он почти взвизгнул.

Бинго.

— Согласись, непомерно низкая цена за сохранность семейной жизни. Я мог бы начать шантажировать, угрожая рассказать всё твоей жене напрямую, но слухи и сплетни в разы коварнее. Они подбираются незаметно и всплывают в самый неподходящий момент. Например, на ужине у тёщи.

Мясистое лицо офицера раздувалось и покрывалось красными пятнами.

— Я быстрее упеку тебя за решётку, — зашипел он. — Ты и слова не успеешь вякнуть, выродок.

— Ты, конечно, можешь. Но камеры предварительного заключения, бумажная волокита, суд... Все мы обязаны подчиняться порядку, установленному законом. Кто знает, насколько развяжется мой язык за это время.

А ведь это был блеф. Просто ткнул пальцем в небо, уповая на удачу и сухую статистику, что все копы — кобели.

— У нас ещё есть возможность разойтись полюбовно. Тебе достаточно снять с меня браслеты и забыть об этом недоразумении, пока твои коллеги не явились на работу в полном составе.

Цепь лихо звякнула, когда скованные наручниками руки демонстративно указали на висевшие прямо за спиной у офицера настенные часы.

— Остаётся чуть больше часа. Если память не подводит, Форс приезжает в участок задолго до начала рабочего дня. Когда он появится, времени на раздумья не будет.

Офицер сгрёб ключи со стола. Игнорируя услужливо протянутые руки, он навис грозной тушей с лёгким ароматом кофе, пота и табака. На таком расстоянии легко различались все рытвины в рыхлой коже, с которой по-прежнему не сходили пятна.

— Если ты хоть слово вякнешь про мою жену, или что я тебя отпустил...

— Остынь, шеф. В моих же интересах помалкивать.

Щёлкнул замок. Освобождённые от наручников покрасневшие запястья только сильнее начали зудеть, всё же пришлось проторчать здесь с ночи и до самого утра. Но общий язык найден, осталось только забрать вещи и в темпе ретироваться.

— Даже не думай, — офицер скривил рот, когда задержанный потянулся за ножом. — Это я покажу Форсу, если ты рискнёшь пустить хоть один слух. Уж поверь, я найду куда это подкинуть.

— Я думал, мы договорились.

— Мы договорились. И ты свалишь отсюда немедленно, или я собственноручно запихну тебя в камеру.

Рявкнув это, толстяк выставил его в коридор.

— Сержант! Верните проходимцу его вещи и живо ко мне в кабинет, — после чего дверь с силой захлопнулась.

Полусонный сержант встрепенулся и мигом исполнил приказ, небрежно швырнув во владельца плащ. Обменявшись формальными, но крайне ядовитыми репликами, оба разошлись в разные стороны: один — в кабинет, другой — к выходу.

В утреннем небе уже сияло солнце. Пришлось постоять в тени под козырьком полицейского участка, размышляя, как добраться до дома в такое время суток. Иногда быть вампиром хлопотно.

В кармане нашлась почти пустая пачка сигарет. Жирный боров даже закурить ни разу не позволил за столько часов. Вытряхнув из пачки зажигалку вместе с последней сигаретой, недавний арестант без промедления закурил и с заметным наслаждением выдохнул облако едкого дыма. Смятая упаковка полетела в стоявшую в стороне урну, но ударилась о край и отскочила. Плевать.

Разумно рассекать по утреннему району в транспорте. Недалеко от участка останавливался трамвай, чуть дальше — автобус. Внутри полностью от солнечных лучей не скрыться, но всяко лучше, чем идти по улице и заживо тлеть. Почти приняв решение выйти из тени, вампир попутно проверил другой карман и замер на полушаге.

Прежде там покоилась наличка. Её было немного, но хватало на новые сигареты и на пару ядрёных шотов в баре.

Сволочи.

План стремительно развалился. За неимением идей получше, теперь свободный, но подло обворованный парень уверенно вышел прямо под солнце. Гадостные ощущения, поймут только ненавистники сауны. Кажется, что на коже вздуваются волдыри, а мозг тихонько плавится, шкварча как бекон. В общем, терпимо, но мысль попасть домой отметалась начисто. Быстрее потеряет сознание и свалится где-нибудь посреди улицы, и никто из прохожих даже глазом не моргнёт. Отбросом больше, отбросом меньше — главное, чтобы на их содержание уходило меньше налогов. К счастью, в округе было одно местечко, куда наведаться можно в любое время дня и ночи.

Ни один бар в такую рань не работал, так что отбивать по двери мотив "We will rock you" пришлось долго, в том числе ногами. Хозяин стоически держался до тех пор, пока к аккомпанементу ударов не добавилось намеренно фальшивое пение. Дверь приоткрылась, на пороге возник худощавый, взъерошенный рыжий парень в очках, по лицу которого с трудом определялся возраст — то ли тридцать два, то ли сорок два. Увидев незваного гостя, он мигом очнулся от сна.

— Гил?!

— Ага.

И утомлённый прогулкой под солнцем Гилберт без лишних слов ввалился внутрь.

— Какого лешего ты здесь забыл? — владелец бара ожидаемо опешил.

— Я перекантуюсь несколько часов.

— О, нет-нет-нет, — затараторил он, пытаясь выставить обнаглевшего приятеля обратно на солнечную улицу. — Не вздумай. Мой бар и без того постоянно пасут копы из-за таких, как ты. Ты не можешь...

Игнорируя возмущённые возгласы, Гилберт добрёл до самого дальнего стола, свалился безвольным мешком на диван и накрыл глаза рукой, намереваясь уснуть здесь и сейчас.

— ...остаться.

Бармен озадаченно почесал взлохмаченную после сна рыжую гриву и смирился с неизбежным. Друзьями в широком смысле они не считались, но Гилберта он знал давно и в некотором смысле был ему обязан. Кроме того, таких знакомых, как Гил, здравомыслящие люди стараются держать ближе к себе. Среди завсегдатаев бара бандитов не счесть, но Гилберт был одним из тех немногих ребят, кто за пару сотен баксов честно выполнял обязательства без приписок мелким шрифтом.

Со вздохом приблизившись к дивану, бармен окинул измотанного после солнца Гилберта сочувственным взглядом.

— Снова нарвался на оборотней?

— Хуже. На полицию.

— И решил прийти сюда?! — рыжий чуть не схватился за голову.

— Расслабься, сами отпустили. Только оставили без гроша в кармане, — Гилберт отнял руку от лица. — А, может...

— Вот уж нет уж. Остаться ты здесь, так и быть, можешь, но денег я тебе не дам. Ни цента. Ты и так сам себе открыл здесь кредит.

Хорошая черта Гилберта — его готовность одинаково хорошо работать хоть на бизнесмена, желающего кинуть партнёров, хоть на простого работягу, жаждущего пошпионить за изменяющей подружкой. Плохая черта Гилберта — неумение вовремя платить. Деньги у него водились, об этом бармен знал наверняка, часто наблюдая, как здесь же, в баре, к нему то и дело подкатывают разные типы со своими сомнительными заказами добыть компромат. Платили ему всегда вперёд, а вот сам Гилберт увиливал от платы за алкоголь как дым от рук. Не наливать бы ему больше, пока долги не вернёт, но всякий раз он так мастерски прикидывался самым надёжным в жизни товарищем, что бармен с траурной миной выставлял новую бутылку.

— Раз всё равно поднял меня ни свет, ни заря, отправлюсь по делам раньше. Я уйду ненадолго, всего на пару часов, — он постарался добавить в свой голос твёрдости, но в итоге всё равно скатился до жалобной мольбы. — Заклинаю, не устраивай хаос в моё отсутствие.

— Ага, — не слушая, отозвался Гил.

— И не смей притрагиваться к алкоголю.

— Ладно.

— Я серьёзно.

— Я же сказал "ладно".

Бармен что-то недоверчиво проворчал и прекратил нависать над вампиром живым воплощением его хромавшей на обе ноги совести. Гилберт слышал, как он собирается, копошась то тут, то там, глухо матерится и причитает спросонья, а через некоторое время щелкнул дверной замок, и весь безоконный бар погрузился в долгожданную тишину. Не теряя даром времени, Гилберт рывком поднялся с дивана и дошёл до стойки, за которой красовался разномастный алкоголь с привлекательными этикетками. Взяв, не глядя, подвернувшуюся под руку квадратную бутылку текилы, он вернулся на место и с удовольствием развалился на мягких сидениях во весь рост.

Теперь этот день можно исправить.