Avoue que c'est vrai*

Париж, Франция

Сентябрь, 1936 год

Каждый год отличительной чертой осеннего Парижа становилась благородная серость. Ему невероятно шло это бесцветное туманное небо и частые дожди. Промозглая осень будто сбрасывала с себя привычную вуаль тоски и уныния, и город полностью преображался: превращался из ветренного летнего романтика в любовника с холодными объятиями.

Альери любил Париж. Прожив здесь чуть больше года, он уже не мыслил себя вдали от него, без раздумий подарив сердце и душу. Игнорируя людей, кризисы и мрачные настроения, охватившие всю Европу, он отдавал всего себя этим улицам и площадям, находя в таком единении глоток свежего воздуха. Для него Париж был живым, настоящим, вдвое большим человеком, чем все населявшие его люди. В молодом Альери тоже просыпался беспечный влюблённый романтик, отзывавшийся на томный шёпот французской столицы; влюблённый в город и в его суть.

— Венсан!

Вздрогнув, Альери отвлёкся от дождливой улицы. За минувший год он так и не привык к новому имени, которое иностранцы и особенно французы коверкали на свой лад. Даже те, с кем он дружил, — например, окликнувший сейчас Дамиан. Итальянец Винсенте превратился в Венсана без права на реабилитацию с первых дней, а британцы произносили имя не иначе как Винсент с выраженным ударением на "и". Пришлось смириться.

— Ты забыл свой портфель, — Дамиан уже стоял рядом и протягивал коричневую сумку из кожи. — Не ровен час и про рождение ребёнка забудешь.

— Что за глупость?

Лицо Дамиана озарила чарующая улыбка — та самая, от которой трепетно вздыхают юные барышни, дрожа словно осиновый лист. Но, убрав руки в карманы брюк и склонившись с видом заговорщика, заговорил он крайне ядовито:

— Вы даже не представляете, мсье Альери, каким томным взглядом любуетесь улицей. Уж не изменяете ли в мечтах своей жене?

Дамиан Деко чудом сочетал в себе двуличие с непревзойдённым обаянием, чем и вводил людей в заблуждение. Он слыл человеком с безупречной репутацией, по воскресеньям посещал церковь и был предельно вежлив с каждым. Лишь бессовестно узкий круг знал, какой прожжённый нигилист скрывается под маской святоши. В его словах всегда таились гнусные намёки, он высмеивал все моральные нормы и ценности без исключения, и в своём таланте к сарказму достиг таких высот, что оскорблял людей, делая им одни только комплименты. Одураченные мужчины и женщины, не способные постичь суть его натуры, с упоением заглядывали Дамиану в рот и приглашали на все приёмы и вечера.

Альери входил в то скудное число посвященных, кто знал, насколько ядовит язык у этого аспида. Только поэтому Дамиан позволил себе сейчас откровенно саркастические нотки. Нет смысла надевать маску с тем, кто видит тебя насквозь. Издевательский тон Альери не тронул, но от сквозившей во взгляде насмешки над верностью зачесались кулаки.

— Не провоцируй зря, Дамиан.

— Какой страшный взгляд. С тобой шутки плохи, да?

Намного приятнее он выглядел, когда просто молчал. Иногда Альери задавался вопросом, зачем поддерживает дружбу с таким типом и почему не завёл знакомство почище. Ответ всякий раз звучал одинаково: Дамиан — единственный знакомый ему оборотень в Париже.

— И когда ожидается пополнение семейства? — поинтересовался Дамиан уже после того, как они выбрались под дождь и теперь в спешке перебегали дорогу, лавируя между гудящими автомобилями.

— Меньше, чем через месяц, — с широкой улыбкой откликнулся Альери.

Он был из тех людей, кто больше говорил глазами и мимикой. В этой улыбке было всё: радость, предвкушение, счастье, гордость. Возможность пустить корни и дать начало новой жизни вызывала у Альери глубокое удовлетворение. Сила стайного инстинкта вела его с детства. Он не мыслил о жизни в одиночестве, в отрыве от семейного круга, и потому так стремился его создать.

Они с Дамианом попрощались и разошлись в разные стороны. Деко жил недалеко от редакции газеты, Альери же обосновался в просторном доме в пригороде. Закинув портфель на соседнее сидение, он устроился в своём новеньком немецком кабриолете со складной крышей и в дивном настроении отправился к жене.

Говоря о романтичной натуре молодого Альери, невозможно обойти вниманием его отношение к супруге. Витэлия Альери — живое воплощение Мадонны Мунка — влюбляла его снова и снова, не делая для этого ничего. Он всякий раз рвался к ней будто на первое в жизни свидание; будто не она давала клятвы перед свадебным алтарём. Утопающий в своём обожании и опьянённый парижским воздухом, Альери чувствовал, как у зверя в тёмной глубине каждый день вырастают крылья.

И потому был глух и слеп. Двусмысленные шепотки прислуги Альери считал чушью и вздором, не слушая голоса завистливых сплетников. Витэлия оставалась нежной и милой, во сне безотчётно прижималась к нему всем телом, а живущий по соседству доктор участливо следит за ней и только.

Так он думал, пока не застал их на веранде.

Для вспыльчивого оборотня странно застыть в мёртвом оцепенении и просто смотреть, как другой мужчина целует его жену. Целует долго, сжимая в страстных объятиях словно украденный трофей. Для вспыльчивого оборотня странно не кинуться на мерзавца в тот же миг, а попятиться и скрыться в холле, чтобы горничная успела предупредить вероломную супругу о возвращении главы дома. Состояние Альери оправдывал шок.

Доктор Бланкар, минуту назад жадно сминавший в поцелуе губы его жены, приветствовал Альери вежливой улыбкой и рукопожатием. Здоровью Витэлии ничто не угрожает, — сообщил он услужливо, а от изводившей её бессонницы рекомендовал безопасное для ребёнка средство. Витэлия мелькнула за спиной доктора и взволнованно улыбнулась при виде мужа, встретила его робким поцелуем. Мягкие, немного влажные после поцелуя с другим мужчиной губы обожгли щёку Альери точно калёное железо. В ответ он лишь провёл ладонью по её распущенным, волнистым волосам.

Безумие.

Всё происходило будто не с ним. Он выл не своим голосом где-то в глубине, а на деле разменивался на любезности, провожая Бланкара и распоряжаясь насчёт раннего ужина. Следующие два часа прошли как в тумане, и только запершись в кабинете с бутылкой скотча, он, наконец, осознал случившееся.

Наивный дурак.

Альери злобно ощерился. Почему он игнорировал их всё время? Насколько нужно не хотеть видеть подобное? Рывком поднявшись с кресла, он стал мерить шагами кабинет. Альери перебирал в памяти все случайные эпизоды, все грязные слухи, доходившие до его ушей, и доброжелательное внимание неженатого Бланкара вмиг стало омерзительным. Никак не укладывалось в голове, что подобное возможно в его доме, в его семье, с его Витэлией. Он остановился, раз за разом возвращаясь к мысли, что она... Медленно, вместе с болезненным принятием факта измены, его лицо искажала мученическая гримаса. Словно резко обессилел, Альери оступился и сжал спинку кресла, скрыв лицо ладонью. В груди нестерпимо жгло. Но почему, почему она? За что? Он ведь всего лишь человек.

Альери выпрямился. Его взгляд вдруг приобрёл холодную, злую ясность.

Нет, всё именно потому, что он человек.

Время близилось к ночи, когда бутылка опустела, и Альери принял твёрдое решение. От него разило удушливым запахом, но устойчивый к алкоголю разум остался трезв. Отпустив прислугу и забрав приготовленное для Витэлии снотворное, Альери поднялся в спальню. Переодетая в светло-голубую сорочку Витэлия сидела в постели и читала при мягком свете ночника. Увидев мужа, она сразу отложила книгу и одарила его тёплой улыбкой. Столь привычно и столь невыносимо теперь.

Как долго?

Альери сидел рядом, ласково перебирая её длинные волосы и уверяя, что присоединится позже. Под действием снотворного Витэлия и впрямь быстро засыпала. Уже сонным голосом она заметила, что вечером он вёл себя странно, и, сжав ладонь, взяла с него обещание — рассказать утром, что его мучает.

Когда хватка её пальцев ослабла, Альери поднялся и вышел из спальни. Преисполненный решимости, он отправился навестить Бланкара.

Ночной визит в дом доктора всегда знаменовал что-то серьёзное. Увидев на пороге мрачного Альери, тот не удивился, но пришёл в заметное волнение. Со словами "Я только возьму саквояж" он повернулся спиной. Альери схватил ближайший бронзовый подсвечник и ударил Бланкара по голове.

* * *

Снова накрапывал холодный дождь. Альери вёл машину, не разбирая дороги, напряжённая линия скул выдавала стиснутые зубы. Он не помнил, как оказался в лесу; не осознавал, как много миль оставил позади. Остановившись и заглушив двигатель, он продолжал сидеть на месте и пялиться в черноту леса невидящим гневным взглядом, пока рядом не раздался приглушённый стон. Звук так резанул по обострившемуся слуху, что Альери вздрогнул. Бланкар приходил в себя.

Он выбрался наружу. Ненависть к Бланкару всё сильнее подгоняла его, но руки не прекращали мелко дрожать то ли от боязливого волнения, то ли в предвкушении расправы. Альери обошёл автомобиль и, не церемонясь, стащил тяжёлое тело Бланкара с пассажирского сидения словно мёртвую тушу. Грузно упав на землю, тот снова застонал от боли. Устроив его у ближайшего дерева, Альери сдёрнул с головы мерзавца мешок, оставил его приходить в сознание на воздухе и вернулся к машине за женой.

Витэлия безмятежно спала. Тёмные волосы сбились во время езды и теперь спадали на смуглое лицо. Нежная, красивая. Уже не его. Почти прикоснувшись к ней, Альери вдруг вцепился в спинку сидения и бессильно опустил голову, сбивчиво задышав от подкативших к горлу воплей. Эмоции переливались через край, его всего снова затрясло.

Спустя минуту, справившись с очередным приступом, он бережно взял её на руки и посадил у дерева напротив Бланкара, аккуратно прислонив спиной к стволу. Лесной холод и капли дождя, попадавшие на лицо облачённой в одну ночную сорочку Витэлии, пробудили её ото сна. Веки дрогнули, но из-за большой дозы снотворного пробуждалась она тяжело и не спешила открывать глаза.

Альери снова вернулся к машине, на этот раз чтобы забрать кольт. Руки заходили ходуном. Вставив два патрона в барабан, он никак не мог справиться с оставшимися четырьмя и раз за разом ронял их на сидение. Стоило позади раздаться шорохам и невнятному мычанию Бланкара, его снова охватила злоба, и он лихо воткнул каждый патрон. После чего с остервенением захлопнул дверцу автомобиля.

К тому времени Бланкар с кровоточащей головой уже пытался подняться, но Альери не обращал внимания. Он заворожённо следил за тем, как глаза мёрзнущей под осенним ветром Витэлии открываются, и как её рассеянный взгляд скользит по земле, а потом замирает на нём. Сонный и отрешённый, он постепенно становился более осмысленным и слегка удивлённым. Побледневшие на холоде губы приоткрылись, и она попыталась позвать супруга:

— Ви...

— Как ваша голова, Бланкар? — перебил Альери, в один миг переключив внимание и потеряв к слабой Витэлии интерес. — Не слишком болит? Нам предстоит серьёзный разговор.

Морщась от боли, Бланкар посмотрел на Альери.

— Вы сошли с ума.

— Я сошёл с ума? — искреннее изумление Альери перешло в нервный смешок, улыбка слегка подрагивала. — Это вы не в своём уме! Я до сих пор пытаюсь понять...

Он моментально сбился и принялся активно жестикулировать, через раз тыча в Бланкара кольтом:

— Я пытаюсь понять, как, как такое вообще возможно! Вы... Я был преисполнен уважения, я доверял вам! Насколько подлой мразью нужно быть?! Я думал, меня обманывают глаза. И вы имели наглость всё это время... Будучи гостем в моём доме!

Потеряв контроль, Альери отшатнулся как от удара, хотя Бланкар продолжал полусидеть на земле. Его почти охватила истерика. Он часто задышал и прижал руку с зажатым револьвером к лицу, морщась так мучительно, будто каждый вдох причинял ему нестерпимую боль. Потом раздался звук, похожий на всхлип, и Альери выпрямился, глядя теперь куда-то в лесную чащу.

— Я убью вас, — со спокойной уверенностью произнёс он, словно не было сейчас этого сбивчивого монолога. — Убью прямо здесь и сейчас.

Он уже собирался направить револьвер на побелевшего Бланкара, кровь у которого текла теперь и из уха, как вдруг раздался испуганный голос Витэлии. Она только вскрикнула, ничего не сказав, но Альери замер, и его рука вновь задрожала. Через силу он обернулся к перепуганной его видом жене.

— Ты... можешь объяснить мне, почему? — с горечью в голосе спросил он и, не получив ответа, сорвался в бессильном отчаянии. — Скажи! Что, одного меня было мало?!

Размахивая кольтом, рассвирепевший от боли и гнева Альери угрожающе подступал к жене, полностью потеряв из виду Бланкара. Последний, понимая, что рассудок оставляет Альери, и что Витэлия не может даже шевельнуться, с трудом поднялся на ноги и двинулся прямо на него.

— Не подходи к ней, — прохрипел Бланкар, вцепившись в руку с револьвером.

— Заткнись!

Раздался выстрел и следом — женский крик. Отшвырнув от себя раненного в ногу Бланкара, обезумевший Альери вновь направил на него кольт, собираясь засадить вторую пулю между глаз.

— Я убью тебя, убью, — дрожа от ярости, твердил он, но медлил, и эта заминка позволила теперь Витэлии повиснуть у него на свободной руке.

— Винс, — она почти рыдала, — Винс, умоляю, не надо...

Они так самоотверженно заступались друг за друга, и так жгли её прикосновения, её мольбы, её всхлипы — вспарывали измученное сознание раскалённым металлом. Он силился отнять руку, вырваться из её слабой хватки, не чувствовать тепло тела сквозь тонкую сорочку. И не мог. Она стояла босыми ногами на сырой земле и не отступала, вцепившись в локоть, только бы усмирить его пыл ради спасения Бланкара. Альери взбесился снова.

— Не лезь! Он умрёт на твоих глазах!

И прежде чем понял, что делает, оттолкнул её.

Первым очнулся Бланкар. Игнорируя жгучую боль в простреленной ноге, он рванул к Витэлии, и только после этого Альери осознал, что та упала на живот. Он хотел было оттащить Бланкара от жены, помочь ей сам, успокоить, но вместо этого стоял как вкопанный и просто смотрел на них. Смотрел, как истекающий кровью Бланкар с уже проступившими вокруг глаз синяками осторожно переворачивает Витэлию на спину и помогает ей сесть; как её лицо искажено болью и как она тихо плачет. Почему? Почему Бланкара настолько заботит её состояние и она сама? Почему всё происходящее проходит словно мимо Альери? Ведь это его семья, его жизнь.

Нет, нет, нет. Он замотал головой, в ужасе отшатываясь. Это невозможно. Но какое-то странное, интуитивное понимание медленно расползалось по всему существу будто смертельный яд, уничтожая последние частички светлых чувств и остатки разума. Так некстати проснувшееся звериное чутьё.

Это не его ребёнок.

Альери выронил кольт. Перед глазами проносилась вся недолгая семейная жизнь, все свадебные клятвы, нежные ночи, совместные планы на будущее и мечты о собственном доме. Он дал ей всё, чего она желала, всегда был рядом. И однажды она в трепетном волнении сообщила ему, что беременна. И как чудесно, что учтивый доктор Бланкар живёт по соседству. К горлу подкатила тошнота. Они познакомились с Бланкаром в первый день переезда во Францию. Когда всё началось, уже тогда? Позже? Или она лгала ему ещё в Италии, только изображала любящую супругу? С момента женитьбы на ней? С момента их знакомства? Когда? Зачем? Деньги? Её семья обеспечена, это бессмысленно. Зачем?..

Шаткое самообладание разбилось вдребезги. Оскорблённый, униженный, охваченный жгучей ненавистью Альери не отдавал себе отчёт в том, что творит. Он пылал изнутри, сгорал от изнурительной боли, которая прорывалась наружу с треском, ломая последнюю преграду.

Он не знал, кому хотел сделать больнее: Бланкару или Витэлии. Уважаемый доктор, посмевший прикоснуться к чужой жене, и супруга, бесстыдно предавшая верного ей мужа. Ни один не раскаивался, не молил о прощении и не пытался оправдаться. Они оба винили в происходящем сейчас его. Это он, Альери, истинный виновник, угрожавший двум любовникам.

На чьей постели Бланкар брал её, когда они зачали этого ребёнка?

Истошный вопль Витэлии разнёсся по лесу, когда она увидела за спиной Бланкара разинутую пасть. Бланкар закричал следом — острые клыки вонзились в плечо, и через секунду зверь оттащил его от женщины. Тот даже не успел понять кто или что на него напало: опрокинув его навзничь, Альери с яростным рыком вцепился в горло. Он не душил, не стал ломать шею, просто разодрал гортань и оставил Бланкара умирать так, медленно, харкая и брызжа кровью из порванного горла.

— В-винс...

Альери обернулся с тем же рыком. Подступая к Витэлии, он всё ещё не мог подавить душившее отчаяние. Вконец обезумевший он был готов даже простить её, забыть об измене, если бы не проклятое пузо.

— Винс, — голос перепуганной Витэлии задрожал, когда крупная пятнистая рысь остановилась в шаге от неё.

Она понятия не имела, за кого выходила замуж. Может быть, его вина в этом, что не признался, не рассказал? Не напугал до смерти юную девушку своей сутью? И потому она решила отнять у него всё, не дав ничего взамен.

А ведь он ждал этого ребёнка.

— Винс!!!

Душераздирающий визг на время перекрыл звуки дождя. Сомкнув челюсти на животе, Альери протащил её по земле как тряпичную куклу. Она в самом деле рассчитывала подсунуть ему чужого выродка, думая, что он ничего не поймёт, не почувствует?

Голос Витэлии сорвался. Её сил хватило только на то, чтобы зайтись предсмертным хрипом, когда Альери разодрал её до потрохов и выгрыз из утробы полностью сформированного к девятому месяцу младенца.

* * *

Дождь перестал. На смену пришла тишина, нарушаемая редким шорохом влажных листьев. В такие жуткие ночи всегда слишком тихо, прячется даже лесное зверьё, не рискуя высунуть нос. Перемазанный в крови нагой Альери сидел под деревом и невидящим взглядом смотрел перед собой. Он напоминал безжизненное каменное изваяние, коих полно в музеях и на площадях. Израненный разум улетучился, чтобы не сталкиваться с гнусной реальностью, раскинувшейся посреди леса.

Первое, что заметил очнувшийся Альери — лоскуты его разорванного костюма. Рядом в траве лежал заряженный кольт. Чуть дальше покоился испустивший дух Бланкар с забрызганным кровью ртом и шеей. Затем взгляд Альери столкнулся с широко распахнутыми стеклянными глазами Витэлии. У него пересохло во рту.

Витэлия лежала поодаль, немного на боку. Всё такая же прекрасная Мадонна с раскинутыми по земле чёрными волосами, только растерзанная. Альери перевёл взгляд чуть в сторону. На месте ещё недавно аккуратного круглого живота, бережно хранившего в себе ребёнка, теперь зияла дыра. Кровавое месиво, обрамлённое рваными лоскутами растянутой кожи. Он мелко затрясся и, наконец осознав весь ужас содеянного, схватился за голову. Дыхание перекрыло, грудь сдавили жгучие рыдания, но Альери не издал ни звука, лишь немного раскачиваясь.

Он убил их. Плевать на Бланкара, его он с самого начала собирался застрелить. Но его обуяла такая животная ярость, что он убил даже Витэлию. Витэлию, которую так горячо любил и рядом с которой видел себя в будущем. И невинного младенца. Продрогший на осеннем холоде Альери обхватил себя руками и стал раскачиваться сильнее. Младенца нигде не было, всюду виднелись только тёмные пятна крови, впитавшиеся в землю. От чужого ребёнка не осталось ни следа. Зато он чувствовал глухое удовлетворение. И сытость.

Стало ли причиной только это, или немое обвинение в глазах мёртвой жены, или всё случившееся разом, но Альери не выдержал и поднял кольт. Он прислонился голой спиной к дереву, закрыв глаза. Таким, как он, место на бойне. Ничто не в силах оправдать такую циничную жестокость — ни чужое предательство, ни собственная природа. Он приставил дуло к виску.

— Не смей, — зашипели над головой.

Альери даже не успел поставить палец на спусковой крючок, когда его запястье сжали и грубо вырвали револьвер из рук. Сверху буравили злобным, испепеляющим взглядом. Ему потребовалось несколько томительных секунд, чтобы узнать и этот ядовитый голос, и эти серые глаза.

— Дамиан...

Когда, откуда? Сил думать, как он оказался здесь — именно сейчас, чтобы успеть остановить, — уже не осталось. Он снова бросил обречённый взгляд на бездыханное тело Витэлии, но Дамиан заслонил её собой. Ничего не говоря, только стоя над ним подобно роковому судье.

Дамиан молчал долго, глядя на потерянного Альери. Казалось, он оценивал увиденное и главного виновника кровавых событий, гадая, достоин ли он каких-то слов. Когда решение было принято, он снял с себя пальто и набросил на голые плечи Альери.

— Это просто люди. Не более чем пища.

От пугающего равнодушия Альери передёрнуло, но Дамиан не дал его шаткому сознанию шанс на сопротивление. Он присел на корточки и, заглянув в глаза, продолжил:

— Человечность почти вирус, сильнейших превращает в ничто. Но увидеть тебя во всей красе я не ожидал, — он в один миг переменился. — До чего восхитительная жестокость, Венсан! Давно я не испытывал такой восторг, такой прилив возбуждения, как при виде твоей ярости. Не важно, чем она вызвана — испугом, шоком или ненавистью. Твоя звериная мощь чувствуется на расстоянии. Я даже готов вознести хвалу этим глупым людским божкам за то, что они сорвали с тебя оковы.

Стремясь закрыться и уйти глубже в себя, Альери не мог не слушать Дамиана. Выходит, всё это время он находился поблизости, проследив. Зачем и как узнал — об этом он спросит позже. Но Дамиан не помешал ему совершить убийство и расправиться с младенцем, решил просто наблюдать.

Альери очнулся от забытья, когда ощутил прикосновение холодной кожаной перчатки к животу. Дамиан подался вперёд, глядя маниакально горящими глазами.

— Не будь глупцом, такие, как мы, стоят на вершине пищевой цепи. Прекрати себя сдерживать и оборви эту ядовитую связь с людьми окончательно. Тяга к человечности не сделает тебя счастливым, ты просто сгоришь в огне их новой войны. Не пытайся стать человеком будучи хищником. Ты зверь, Альери.

Дамиан не отнимал руку от его живота, вновь и вновь вынуждая Альери думать о том, как в желудке переваривается разорванный на куски ребёнок — чужой, ненавистный, росший в животе у женщины, которую он любил. Любил... Насколько глубока нанесённая ею рана, что любовь угасла в одночасье?

Дамиан продолжал что-то говорить, уже поднимая Альери на ноги и уводя прочь от остывающих тел. Мысли ещё путались, но из-за настойчивости циничного француза в голове укрепилось осознание собственной правоты. Эта правота поражала и медленно разрасталась, окутывая так душившую Альери совесть, заставляя её меркнуть.

Мучительные сожаления, раскаяние, страхи и боль. Если бы всё могло остаться здесь, в этом проклятом лесу.