Август, 2015 год

"Художниками не рождаются, ими становятся" — такого девиза придерживался Ларри на протяжении месяца. Последний поход в галерею современного искусства произвёл на него неизгладимое впечатление: мода на разномастные изыски захлестнула детское воображение подобно приливной волне и потянула вслед за собой в обширное море всевозможных картин, скульптур и инсталляций. Преисполнившись энтузиазма, Ларри вооружился альбомными листами, карандашами разной твёрдости и принялся творить. Творить получалось из рук вон плохо, но свои жалкие, корявые потуги категорически не умевший рисовать Ларри считал предметом того самого искусства, причём высшим его проявлением. Мечтая, как его без лишней скромности великолепные работы будут выставлены в картинной галерее, как из-за них будут спорить, ругаться и торговаться, он наносил тени, развозя по прежде чистому листу откровенную грязь.

В какой-то момент от избытка юношеской энергии хрустнул грифель карандаша. Уже наученный опытом, Ларри привычным движением выдвинул ящик стола и принялся шарить рукой по поверхности нового, ещё не изгаженного уродливыми каракулями альбома в поисках металлической точилки. Не найдя её сразу, он оставил в покое многострадальный рисунок и принялся рыться в ящике. В дальнем углу что-то призывно блеснуло. Ларри приподнял альбом, надеясь увидеть заветную точилку, но обнаружил вместо неё дешёвенький стальной портсигар. Он замер на пару секунд, а потом извлёк необычную находку из стола, откинулся на спинку стула и принялся с задумчивым видом её рассматривать. Уже через полминуты Ларри вспомнил, кому принадлежала эта вещь.

Пару лет назад в доме Виккерсов жил человек по имени Джеральд Кейн. Подобных ему людей нередко называют "игрушками", проститутами, домашними рабами — смотря как и для каких целей заводят. Для юных Виккерсов Джеральд Кейн служил источником пищи (по обоюдному согласию и с заключением контракта с их опекуном) и особенно приходился по вкусу Ларри. Кейну было около сорока лет, тридцать восемь или тридцать девять, и он годился маленьким вампирам в отцы. Солидный, начитанный человек с безупречными манерами и второй группой крови. Выход за пределы особняка был для него под запретом, но разрешались прогулки по веранде. В целом контракт диктовал жёсткие условия, во многом ограничивая свободу действий, а в чём-то даже нарушая конституционные права — оставалось лишь гадать, почему Кейн сознательно пошёл на такую сделку.

Ларри хорошо помнил пьянящее чувство могущества и безраздельной власти в отношении этого человека. Он всегда пил из него много и жадно, чаще необходимого, по воле сиюминутных капризов, из-за чего Кейна до конца дня преследовали слабость и головокружение. Наставления дворецкого и предупреждения семейного адвоката, опекавшего сирот Виккерс, Ларри пропускал мимо ушей, не считая нужным себя ограничивать. Когда он хотел крови, то брал её столько, сколько позволял пульс Кейна. К тому же по инициативе Ларри у них с Кейном складывались возмутительно тесные отношения, переходившие границы дозволенных приличий. Мальчик считал естественным сидеть на коленях у фактически чужого мужчины, обнимать его, беззастенчиво трогать его волосы и лицо и без стука заходить к нему в спальню или в ванную комнату. Потому что это его вещь. Никто не мог отнять у него игрушки или имущество, и человек, которым он регулярно питался, тем более был его собственностью.

Однажды, когда Ларри впервые пытался нацарапать на бумаге какого-то зверя — не то волка, не то медведя, не то свинью — он обратился к Кейну за оценкой своего творческого порыва.

— Мистер Кейн, — льстиво улыбавшийся Ларри застал его в библиотеке читающим книгу в массивном переплёте. — У меня есть кое-что очень важное, что я хочу вам показать.

В глазах маленького вампира, уже гордившегося своим великолепным рисунком и пришедшего просто похвастаться, плясали ехидные чертята. Поглощённый самолюбованием, он не заметил изнурённый взгляд Кейна, как не замечал вообще никогда, но именно в тот день его взгляд всё же стоил внимания.

Кейн вежливо, но устало улыбнулся. Видя, что Ларри ждёт от него вопросов, он не замедлил удовлетворить его желание и поинтересовался, о какой важной вещи речь. Ему тут же величественно предложили альбом с непонятной зверушкой на первом листе. Надо отдать ему должное, Кейн всегда был деликатен с маленькими Виккерсами, и в этот раз лесть пришлась как нельзя кстати. Его ошибкой стало предельно аккуратное замечание, что Ларри может "постараться" и улучшить рисунок. С лица Ларри моментально сошла улыбка, а рот искривился в презрительном недовольстве. Своего волка, так похожего на помесь гризли со свиньёй, он без преувеличения считал настоящим шедевром, который никто не смел подвергать даже маломальской критике.

— Если ты приложишь немного усилий, медвежонок получится по-настоящему живым, — Кейн лгал так, как только взрослый мог лгать ребёнку.

— Это волк, — злобно отсёк Ларри.

Кейн спровоцировал бурю негодования. Ларри с вызовом предложил ему самому что-то нарисовать, прежде чем строить из себя эксперта и, к собственному несчастью, Кейн этот детский вызов принял. Он отложил в сторону книгу, попросил у Ларри альбом и карандаш и здесь же, в библиотеке, принялся за набросок лесного зверя-одиночки.

Джеральд Кейн никогда не был талантливым художником или даже любителем, но его волк походил на волка гораздо больше, чем свиногризли Ларри. Ларри эту разницу прекрасно видел. Его захлестнула чёрная зависть, при этом он чувствовал себя униженным и поставленным на место. Никто не смел ставить его на место.

Скорчив мину недовольного аристократа, Ларри сел на подлокотник кресла и придирчиво рассмотрел творение Кейна.

— Да, ваш рисунок лучше, — нехотя признал он.

Кейн заверил, что при должном количестве практики и усердия у Ларри получится ещё лучше, но мальчик уже не слушал. Он театрально вздохнул и понурил голову, печально глядя на свои испачканные в карандаше руки.

Второй — роковой — ошибкой Кейна стала попытка утешить маленького вампира, которого он ободряюще погладил по плечу. Словно ждал этого сигнала, расстроенный Ларри тут же забрался в объятия к удивлённому и заметно смутившемуся мужчине и крепко обнял его руками и коленями. А потом вонзил в шею клыки.

Шея всегда оставалась под запретом, пить кровь разрешалось только из запястий, но сейчас Ларри указывал своей "вещи" на её место. К ноге, мистер Кейн, не забывайте о вашей роли. Кейн инстинктивно пытался отодрать от себя мальчишку, но Ларри вцепился мёртвой хваткой — будто леопард в антилопу — жадно глотая тёплую кровь, хлынувшую в рот из сонной артерии. Все дети ненасытны, а дети вампиров ненасытны вдвойне. Он не слышал, как Кейн начал сипеть, не понимал, что сдавил зубы с такой силой, что затруднил Кейну дыхание. Ларри не просто пил, а грыз, наказывая. Попытки вырваться слабели с каждой минутой, пока не прекратились вовсе, и Ларри полностью погрузился в трапезу, ни о чём не думая.

Когда их нашли в библиотеке, пульс Кейна уже не бился. Дворецкий сразу оттащил от бездыханного тела не чувствовавшего никакой меры Ларри и попробовал реанимировать мужчину. Сам Ларри не до конца понимал, что несколько минут назад совершил убийство. Он действовал импульсивно и бездумно, не чувствуя за собой никакой вины, и теперь просто облизывал окровавленный рот, стоя в стороне. На ошарашенный взгляд дворецкого Ларри честно ответил:

— Он нарисовал лучший рисунок, чем я.

Виккерсы никогда не убивали людей, чтобы насытиться, они всегда брали их на содержание. Это убийство стало первым в истории их семьи, и Ларри не понимал всей тяжести совершённого преступления до сих пор. Груз ответственности за произошедшее лёг на плечи опекуна-адвоката, который чудом утаил этот случай от властей и через подставных лиц расторг контракт семьи Виккерс с Джеральдом Кейном задним числом, а самого Кейна "отправил" в Кайуквот, подделал даже банковские операции и чеки. Но стремление донести до Ларри, что убийство людей недопустимо, ни к чему не привело.

Портсигар отправился в корзину для бумаг, следом за ним — выдранный из альбома и со злостью скомканный неудачный рисунок. Рисовать он больше не хотел, дурацкое занятие. Ларри взял с полки рогатку и отправился стрелять по мишеням на улице.