Он сидел в кресле перед камином, отпивая из бокала дорогой эльфийский эль. Спустя столько времени напряжëнного труда он наконец мог себе это позволить. Смотреть на свои длинные белые пальцы, простые человеческие пальцы, было неимоверно приятно. Сначала пришлось восстановить поместье, проведя несколько энергозатратных ритуалов у родового камня. Но, благо, это быстро принесло свои результаты, дом стал восстанавливаться на глазах, два скукоженных от долгого сна домовика словно помолодели, с восторгом выполняли любой приказ, носились по дому, помогая с его ремонтом и обустройством. Теперь это было великолепное, искусно отделанное, крепкое родовое поместье Мраксов, защищëнное десятком ритуалов и защитных чар такой мощи, что Дамблдор бы позавидовал.

Восстановив все магические запасы после долгих хлопот с домом, он смог заняться собой. Кольцо, спрятанное когда-то здесь, в полуразвалившемся старом замке, нашлось быстро и таило в себе всë ту же мощь, что он заключил туда когда-то. Свои собственные ловушки обойти удалось без каких-либо потерь. Подготовив всë необходимое для кровного и, без сомнения, тëмного ритуала, он бережно перенëс в Ритуальный зал и перстень. В этот раз он мог действовать в одиночку, да и доверять он никому не собирался. Очень затратный магически, трудный в исполнении и, что особенно отчëтливо всплывало в голове, очень болезненный для тела период вспоминать совсем не хотелось. Он едва ли мог сосредоточиться на своих мыслях, когда полузмеиная пародия на человека начала перестраиваться, хрустя костями прямо в его грудной клетке, руках, кончиках пальцев… Но оно того стоило. Его тело, его родное тело. Тëмные волнистые волосы, тëмно-синие глаза с красными всполохами, но, главное, с нормальным человеческим зрачком без намëка на вертикальную вытянутость. Плоские ровные ногти вместо острых когтей, нормальная кожа без чешуек в самых разных местах. Хотя тело было немного худовато, этот прекрасный пресс и вообще мышечный каркас ни в какое сравнение не шëл с тем обтянутым кожей скелетом, вылезшим из котла. Вернулся. Так или иначе, он наконец действительно вернулся.

— Хоз-зяин, — внезапное появление Нагайны ничуть не смущало. Ей одной он доверял больше, чем всем своим последователям вместе взятым. Она заползла выше по его ногам и креслу, устраиваясь на мягкой спинке прямо за его шеей и укладывая голову на плечо.

В последние дни Нагайна часто жаловалась, что ночью, скорее рано утром, ей мерещится, словно сон, прямо в голове образ того, как он сам появляется из огромного котла на старом кладбище и мëртвые глаза какого-то человеческого детëныша. Его, по правде сказать, это сильно напрягало. Змеи там и в помине не было, и увидеть она это событие ну никак не могла. Даже если бы после того, как он присоединил обратно частичку души, связь между ним и крестражами усилилась, поскольку их стало ещë меньше, и змея смогла бы нечаянно попасть в его мысли… Он ведь не видел бы со стороны самого себя. Всë это лежало на поверхности, он чувствовал, но понять пока не мог.

Глядя на пляшущее в камине пламя и попивая эль, он умиротворëнно обдумывал все прошедшие события и будущие планы, как вдруг змея что-то резко шикнула, скорее не как непонятое ему слово, а как простое бессмысленное восклицание на парселтанге. Не успел он подумать, что это было, как в тот же миг его словно ударили в оба виска сразу, так резко стало больно, он зажмурил глаза, и под веками мелькнуло две картинки, сначала испуганные широко распахнутые изумрудные глаза, кажется, в отражении зеркала, а затем тонкое предплечье, всë в крови и порезах. Картинки так же резко пропали, оставив быстро проходящую ноющую боль в висках. Но и она исчезла через пару мгновений.

— Мордред раздери, что за..? — пробормотал он. Змея была с ним полностью солидарна, растерянно качая головой и что-то бессвязно шипя.

Эти зелëные глаза он помнил с того самого Хэллоуина тринадцатилетней давности. Хотя еще пару месяцев, и будет уже четырнадцать лет. Забыть этот цвет невозможно. Одни такие глаза навсегда поблëкли от его руки, а другие заставили его самого стать собственной тенью. Да и меньше месяца назад он видел эти глаза снова, заставлял слëзы течь из них. Сомневаться, чей именно взгляд сейчас отпечатался в подкорке, не приходилось. Хотя это странное видение длилось всего мгновение, оно действительно застряло в голове, отражалось на внутренней стороне век. Изумрудный взгляд и алые полосы. Невольно он погрузился в анализ представшей картины. Мальчишка, без сомнения, этот чëртов мальчишка Поттер. Как же тесно в итоге его жизнь оказалась связана с этим ребëнком. И кровь, неслабый такой ручеëк крови, живо бегущий по тоненькому предплечью вниз, к запястью и ладони, впадая в такую же густеющую бордовую лужицу в согнутых пальцах. И порезы, порезы, больше десятка порезов, в большинстве своëм глубоких и наверняка жутко болезненных для этой тонкой гладкой кожи.

Он уже давно не был наивным ребëнком, хотя он, пожалуй, наивным не был никогда, но всë же, он ведь не дурак. Он прекрасно и со всей ясностью осознания понимал, какова природа этих порезов. Мальчишка, очевидно, резал себя сам. Количество порезов, глубина, объëм крови… Всë прямым текстом говорило за себя: сколько же должно быть в этом ребëнке ненависти к себе, что он сделал это? Не остановился после первого пореза, не остановился после пятого. И после десятого он поднял нож выше и снова вдавил его в кожу, ощущая, как ниже по руке текут тëплые густые капли алой жидкости, сливаясь в один поток. И снова, и снова… Взгляд в зеркале казался каким-то маниакальным, испуганным, ошарашенным, но в тоже время удовлетворëнным. Блестящие покрасневшие глаза с пеленой высыхающих слëз. Это решение явно было вовсе не продуманным, скорее спонтанным, но что могло довести мальчишку до такого? Заставить взять в руку нож и резать, резать самого себя, свою плоть, смотреть на ослепляюще яркие на бледной коже красные росчерки? Он бы посчитал такое поведение жалкой слабостью, достойной злобной насмешки, но проблема была в том, что он точно знал одну вещь: этот мальчик, как бы он сам его ни ненавидел, не был таким ничтожным и слабым, он был наивно упёртым, как баран, но не был ничтожеством. Что тогда происходит?

Ведь сам он ничего не делал в последнее время такого, отчего Поттеру могло бы снести крышу волнами собственной вины и привитого меркантильным стариком Альбусом комплексом Героя. Ни одного убийства от его рук или от рук Пожирателей Смерти. У него и верных Пожирателей-то почти не осталось. Надо бы наведаться в Азкабан, но это всë потом… Ни одного нападения, никаких геноцидов, он вообще удивительно мирно проводил время для самого себя. Да и причину действий мальчишки в собственных поступках он искать не обязан вовсе. Но словно какой-то неприятный горький привкус остаëтся в его немного общипанной душе, стоит лишь вспомнить это изрезанное предплечье и этот застывший взгляд.

Почему он вообще это увидел? Почему решил, что это правда? Но Нагайна, несомненно, увидела то же самое. Что может связывать его и Нагайну с мальчишкой? Нагайна всего лишь змея. Да, умная и с большим жизненным опытом, может и не совсем природного происхождения змея, но далеко не человек. В ней заключена частица его души, она его драгоценный крестраж. Тëмная магия крестража защищает и оберегает еë от большинства угроз, от возможных покушений. Мало что может действительно нанести ей вред. Но если она находится в большой опасности, как бывало не больше двух раз, он видел образы вокруг неë, словно глядел через еë глаза. Он считал, что так частичка его души сообщает ему о своëм состоянии, о возможной угрозе. Но при чëм тут, чëрт бы его побрал, этот зеленоглазый мальчишка? И вот, кажется, ответ лежит на поверхности, только составь очевиднейшую цепочку умозаключений... Множество порезов и обильный ручеëк крови — не это ли есть угроза для жизни? Страх среди остального моря эмоций — как самое яркое чувство. Он видит образы, когда крестражу (или его носителю, с Нагайной всë-таки опыта маловато) становится страшно за своë дальнейшее существование. Других прецедентов не бывало. Следовательно, что? Следовательно, и сейчас это видение пришло за счëт крестража. Значит, мальчик и есть грëбаный, мать его, крестраж! Нет, нет, нет! Забавно, его мать к этому как раз, скорее всего, и причастна. Вот только нихрена это, дементоры бы его побрали, не забавно. Это, Мордред и Моргана свидетели, полный пиздец.

— Ну нет, нет, нет… — продолжал одними губами повторять он, находясь в смятении и не понимая, то ли смеяться, то ли плакать, то ли быть в ужасе. Его важнейший наречённый враг - его частичка души?

И месяц назад он чуть самолично не уничтожил свой крестраж, то творение, которое всем своим естеством должен стремиться защищать. О, если б он только знал! Но, объективно говоря, в том состоянии он бы мало обратил на это внимания. И всë же, как хорошо, что мальчишка такой везучий и сумел сбежать от него. Вот только…

Только что этот мальчишка чуть не убил себя?

Порезов было много, но, пожалуй, маловато для суицида. Если он, конечно, на этом остановился. А если нет?

Тëмный Лорд Волдеморт испытывал в данный момент такую дикую и странную смесь эмоций, какую, наверное, не испытывал ещë никогда. Мальчишка больше точно не является угрозой и целью для устранения. Он его крестраж, а значит, рано или поздно его и самого начнëт коробить от мысли об уничтожении Тëмного Лорда как врага, даже если Дамблдор продолжит безостановочно внушать ему это. Мальчишку надо найти как можно скорее. Но что ему сказать? Запереть в каком-нибудь тëмном подвале — не вариант. Он пытался месяц держать Нагайну в клетке, и она чуть не погибла, хотя он и кормил, и заботился, как мог. Ей и еë магии нужна была свобода, что уж говорить о человеке. Но Поттера всё равно необходимо найти. Осмотреть его изрезанную руку и узнать, зачем? Хотелось прижать крестраж к себе и успокоить его страх, хотелось встряхнуть Поттера и выбить всю дурь. Наказать. Много чего хотелось, его самого почти разрывало от мыслей и чувств после осознания простой истины. Поттер — его крестраж.

Как так вышло? Всему виной тот злополучный Хэллоуин? Очевидно, да. Убийство было - та зеленоглазая, как и мальчишка, рыжая грязнокровка. Душа откололась сама, но он ведь не проводил ритуал… Вероятно, потеря телесной оболочки и фактическая гибель, если бы не удерживающие душу якори, всему виной. С Гарри Поттером никогда ничего не идëт по плану, будь ему четырнадцать или меньше полутора лет.

Ему нужно привыкнуть к этой мысли. Осознать в полной мере, убедиться в своих доводах. Смириться. Мириться с этим фактом, на самом деле, действительно не хотелось. Всë-таки, дурацкое пророчество сделало своë дело, и разумом мальчишку всë ещë хотелось ненавидеть, как бы глупа и безосновательна эта ненависть ни была. И он сам прекрасно знал, что причин для неë нет, но, видимо, это какой-то побочный эффект от былого помутнения рассудка. Душа его должна стремиться к максимальной заботе и безопасности для своей частички, крестража, каждый из которых вне зависимости от порядка создания был неимоверно ценен. Но создание этого самого крестража было неожиданностью для него самого, возможно, как раз поэтому связь проявилась только сейчас? Ведь то, какую боль он причинял мальчишке одним лишь прикосновением пальца, вряд ли можно считать адекватным проявлением этой связи. Как же всë сложно и пока ещë непонятно. Признаваясь самому себе, он понимал, что так и не решил, как стоит реагировать. И на что вообще стоит реагировать, а на что — нет. На то, что случайно создал ещë один крестраж много лет назад? На то, что этот крестраж уничтожил другой его крестраж и вообще, по всеобщему мнению, является его заклятым врагом? На то, что его заклятый враг — малолетний мальчишка, судя по всему, душевно сломленный? На то, в конце концов, что тот мог себя угробить, ненароком вскрыв вены, даже если и не хотел бы этого изначально? Стоило ли ему теперь пытаться что-то предпринять?

— Хоз-зяин, — раздалось шипение над самым ухом.

— Что такое, дорогая? — выныривая наконец из своих мыслей, отозвался он, кладя ладонь на блестящую чешуйчатую вытянутую голову и перебирая ласково длинными пальцами по гладкой, немного шелестящей поверхности змеиной кожи.

— Ты так долго молч-чал, — змея ласку оценила и с удовольствием нежилась в тепле этих незамысловатых прикосновений. Она не стеснялась признавать и показывать, как же сильно ей не хватало еë хозяина. Долгие годы скитаний по дремучим лесам едва не превратили еë в дикое животное, но она не теряла надежды на возвращение того, кто понимал еë, мог поговорить с ней и выслушать еë, кто всегда брал с собой и позволял всë, что ей захочется. Разрешал изредка вгрызаться в глотки нерадивых жертв, ощущая горячие, бьющие фонтаном потоки крови. Ради него она сохраняла рассудок и верно ждала. Она могла звать его и по имени, но ей так сильно хотелось выразить всю степень своей привязанности и, пожалуй даже, любви, что она уже несколько дней обращалась к нему только одним образом. — Ты тож-же видел этого детëныш-ша? О чём ты думаеш-шь?

— Да, я видел, Нагайна, — не переставая совершать движения пальцами, согласился он спокойно. Общение с самым преданным ему существом всегда помогало лучше анализировать ситуацию и думать трезво, не отвлекаясь на излишние эмоции. — Ты ч-чувствуеш-шь, кто этот ребëнок? Похож-ж он ч-чем-нибудь на тебя? — вдруг решил он проверить свою догадку. Может, он всë-таки ошибся, надумал лишнего?

— Я видела его глазами твое возвращ-щение, Х-хоз-зяин. Он нос-сит часть тебя. Тебе нуж-жно береч-чь его, как меня.

Не ошибся.

Ему на секунду стало почти стыдно. Нагайна оказалась немного догадливее его самого, сама разобралась в своих видениях. С другой стороны, она должна как-то иначе воспринимать магию, будучи магическим существом. Впрочем, это всë теперь неважно. Только отступившие размышления начали новый виток. Ещë это странное замечание Нагайны в конце. Беречь этого несносного мальчишку, всегда лезущего во все неприятности на пятую точку, которые только маячат в радиусе сотни километров. Ещë чего не хватало для полного счастья. Но где-то глубоко-глубоко внутри что-то ëкнуло, смиренно соглашаясь и словно предчувствуя, как тяжëлое испытание, что ему действительно придëтся. Тяжелый вздох раздался в комнате, и свободной рукой он потянулся к позабытому полупустому бокалу с дорогим эльфийским элем.