В эти дни он решил заняться проверкой тех соратников, которые сейчас находятся на свободе и готовы прийти по первому зову. Кто из них в каком положении, чем занимается, где работает. Первым делом он наведался в Малфой-мэнор. Сам он сделал более чем достаточно, чтобы все, кто хоть когда-то был Пожирателем Смерти, почувствовали его возвращение. Метка должна была максимально доступно объяснить им это. На поклон ему явились немногие. Кроме тех, кто прибыл тогда на кладбище, ещë несколько человек трансгрессировали к нему по зову Метки, сразу, по их словам, как только смогли. В безумной ярости того дня он раздал немало Круциатусов на человека. Но они точно поверили, что это был он и никто иной.

Когда он наконец одумался, он наказал им всем помалкивать о его возвращении, и, наученные на собственной шкуре горьким опытом, они беспрекословно держали языки за зубами. Затем он позволил Люциусу увидеть себя после повторного ритуала, в нормальном человеческом облике и в здравом рассудке. И до сих пор не мог решить, показываться ли в таком виде остальной части последователей, или приберечь для них образ жуткого чудовища и тирана. За месяц о нëм так ничего и не написали в газетах, в «Ежедневном пророке» даже наоборот, выставляли дураками Поттера и Дамблдора. Министерство играло ему на руку, наивный дурачок Фадж так держался за своë место и боялся за него, что потерял всякий здравый смысл. Дамблдор действительно был единственной надеждой тех, кто хотел бы бороться против него самого, а они не верили в его возвращение. Так забавно и просто, что даже заставляет напрячься. Альбус, мерзкий вредный старикашка, столько палок наставил в его колëса вместе с Орденом своей жареной курицы, да даже этот его феникс успел насолить своими перьями. Он люто ненавидел его, пожалуй, уже со школьной скамьи. Нет, с того дня, как он заявился к нему в приют. Казалось бы, Дамблдор сообщил ему о том, что он больше не будет жить в приюте постоянно. Но он совершил это так пафосно, поджигая шкаф, выставляя самого маленького Тома вором и ничего не смыслящим ребëнком. А потом оставил денег и ушëл, заставляя в одиночку справляться со всеми сопутствующими трудностями. Да, это был неплохой жизненный урок, это сделало его ещё сильнее. И родило эту ненависть уже тогда. Все семь лет в Хогвартсе старик следил за ним, подозревал, но прямо у него под носом он стал Лордом Волдемортом, наследником Салазара Слизерина. Призвал василиска. Тогда ещё профессор Трансфигурации не сумел доказать его вины, хотя наверняка очень хотел.

Юношей Том сделал себе имя. Собрал огромное количество последователей, создал множество прекрасных идей для нового общества, продумал так много мелочей. Маги вырождались, сама Магия постепенно слабела вокруг них. Он собирался, действительно искренне хотел это исправить. Но Дамблдор, опять этот бородатый маразматик, он сопротивлялся всем его разумным доводам и кричал миру об обратном. Он сделал себе репутацию раньше Тома, и тогда он решил создать себе свою. У него была власть и было огромное влияние. Но старик извернул всë так, словно он зло во плоти. Поделил мир на правых и неправых, и, конечно, прав, по его мнению, мог быть только он. Он пытался доносить до людей свои задумки и идеи, и, естественно, злился, когда перед ним захлопыввли двери, ссылаясь на этого старикашку. Одно упоминание имени того выводило его из себя. Но многие почему-то решили, что он Дамблдора боится и всегда боялся, и стали распространять этот слух.

Да, он ожесточился. Ему надоело терпеть отказы, он хотел привлекать больше сторонников. И иногда часть из них, кого он мог назвать не более, чем просто «армией», устраивала нападения, показательные бои с мракоборцами. Он позволял им так развлекаться, потому что был занят более важными вещами, и действительно не считал их деятельность неприемлемой. В конце концов, Дамблдор назвал это войной, значит, пускай будет война, думал он. Среди Пожирателей он прослыл строгим и беспощадным, он не терпел предательств, наказывал за серьëзные промахи и ошибки. Все они спокойно к этому относились, принимали и безмерно уважали его. Он уверенно шëл к своей цели и знал, что сможет еë добиться. Он создал крестражи отчасти и из-за самого Дамблдора, он всерьёз был уверен, что это по его воле книга с описанием ритуала попала в руки школьника Тома Реддла. Но, на своë счастье, тот был недоверчивым и ритуал подправил. Ему важно было остаться в этом мире, довести дело до конца. Он знал, что это очень важно, он хотел этого. Поэтому после первого создал ещё несколько запасных. Возможно, стоило признать, что у него была определëнная фобия умереть безызвестным, жалким, никчëмным магом, который поставил себе непостижимую цель. И он твëрдо знал, что нужно еë достичь. И только Дамблдор мешал ему, из-за чего вызывал лютую ненависть к себе, такую сильную, что он бы сжëг его взглядом, если бы мог.

И вот теперь, когда он вернулся, стоило понимать, что и старик об этом разузнал из первых уст. Мальчишка, вырвавшись из, казалось, безвыходной ситуации, первым делом донëс о его костлявом змеином теле, вылезшим из котла. Старик уже созвал свой недалëкий Орден, он знал это от Северуса. Доверять этому человеку он не мог полностью, по крайней мере, пока как-то не убедится в его преданности, поэтому информацию тот передавал через Люциуса. Малфой тоже не был образцом преданности, но точно оценил жест доверия со стороны своего Господина, который позволил ему первым увидеть себя нормальным человеком. И должен был отплатить тем же.

У него сейчас не было большого выбора, и он уверенно зашëл в кабинет Малфоя-старшего в его доме. Мужчина тут же соскользнул со стула и упал перед ним на колени.

— Перестань, Люциус-с, — привычно растягивая шипящую согласную в имени последователя, произнëс он. — Поднимись, — блондин послушно выполнил указание, всë равно склоняя голову и не решаясь смотреть в глаза. Но ему, как опытному легилименту, и не нужен был взгляд Малфоя. Этого уже было вполне достаточно, чтобы следить за искренностью его эмоций. — Скажи мне, Люциус-с, сколько людей в Министерстве знает или догадывается о моëм возвращении?

— Мой Лорд, я не могу точно сказать. По тому, что я видел и слышал, могу сделать вывод, что не знает точно практически никто. Только Пожиратели, которые занимают там какие-либо должности. Некоторые маги шушукаются в лифтах, шепчутся в тëмных коридорах, спорят, совсем ли теряет Дамблдор хватку или говорит правду. Но Фадж так яро отрицает любые намëки на ваше существование, милорд, что люди вокруг невольно начинают верить. Они склонны пропускать достоверные слухи мимо ушей и раздувать ложь в огромных масштабах. Только люди Дамблдора пытаются призывать их к «здравому смыслу», но их практически всегда игнорируют.

Отрапортовав всë, что знал, Малфой замолчал, несмело глядя снизу вверх на лицо Господина. Он невесело усмехнулся, вспомнив его деда, Абраксаса Малфоя, с которым учился вместе. Может, стоит собрать самых близких и позволить чуть больше прав? Вернуть Ближний круг. Но, с другой стороны, его не из кого составить. Самые преданные остались в Азкабане или умерли. Мысль о магической тюрьме всерьëз волновала его сознание, цепляя вновь и вновь. План периодически намечался в голове, но каждый раз он находил существенную преграду для его исполнения. Надо позже задуматься об этом серьёзнее.

— Хорошо, Люциус-с. Ты уже говорил мне, кого Северус упоминал в составе Ордена старика. Никого нового там не появилось? — мужчина напротив отрицательно помотал головой. — Хорошо. Ты сказал, наши люди занимают какие-то должности в Министерстве. Узнай обо всех поподробнее, а ещё лучше и о тех, кто работает не в Министерстве, и пришли мне совой, как только закончишь. Мне нужно точно знать наши позиции сейчас и решать, в каком направлении двигаться дальше.

— Да, милорд, — отозвался Малфой-старший.

Он развернулся и вышел из кабинета, быстро покинув мэнор. Он знал, что Люциус примется за дело сразу же, и скоро ответ будет готов. Ему нужно многое сделать, прежде чем выходить из тени и начинать действовать открыто, ведь без противостояния наверняка не обойдëтся.

***

Уже на следующий день отчëт был у него. Он сидел в своей излюбленной комнате, которую можно было назвать кабинетом. Различные шкафы и стеллажи с книгами и самыми разными магическими приборами, зельями, просто украшениями, письменный стол из тëмного дерева, напротив — камин с потрескивающими поленьями. Мягкий круглый бежевый ковëр с длинным ворсом покрывал большую часть пола, так что по нему можно было спокойно ходить босиком, не боясь замëрзнуть. Комната была не очень широкой и достаточно уютной, но его вид деятельности сейчас делал атмосферу достаточно серьëзной и деловой, но всë такой же приятной. Он сидел здесь уже довольно долго, за окном давно стемнело. Информация, предоставленная Люциусом, была не самой радостной, но и не скорбной точно. Достаточно много волшебников, принявших его Метку, занимали в Министерстве не последние должности. Точно не меньше, чем этот показатель на стороне Дамблдора. Ещё некоторые работали на дому, сильно подавляющее большинство его последователей — тëмные маги, за редким исключением. Поэтому их профессии чаще всего связаны с каким-либо ритуалами, зельеварением, кто-то просто жил за счëт своего состояния и предпочитал отсиживаться дома. Кто-то просто скрывался от властей долгие годы. Ну и оставшиеся — в Азкабане. Он уже решил, что некоторых из них точно необходимо вызволить. Но это значит, что придëтся точно выйти на свет и объявить почти открытым текстом о своëм возвращении. После встречи с Люциусом он наведался на далëкий островок дементоров в океане и попытался наладить отношения с его обитателями. Они официально служили Министерству, но это не значит, что они этого хотели. Даже у дементоров есть что-то вроде гордости. На контакт они шли охотно, но не все, да и выстроить общение было трудом нелëгким. В любом случае, первый кирпичик был заложен, а дальше нужно лишь двигаться вперëд и давить своей точкой зрения.

Он ещë раз пролистывал свитки пергамента, исписанные аккуратным почерком Малфоя. Как вдруг это произошло снова, почти так же, как и в прошлый раз. Он зажмурился от мгновенно появившейся боли в висках, как перед глазами появились чьи-то руки. Тонкие подростковые руки, на одной из которых теснились яркие царапины, наверное, около двадцати. Другая рука эти царапины сдавливала. Поверх них виднелась засохшая дорожка крови. Но в этот раз картинка не исчезла в тот же момент, и он понял, что связь усилилась. Потому что он не только видел, он каким-то образом почувствовал, как мальчишке больно. Он сам не испытывал на себе эту боль сейчас, нет, скорее просто приходило знание о том, как именно и насколько тому сейчас больно. Картинка размывалась, вероятно, из-за слëз еë источника. Понять, чем занимается Поттер, было несложно. Несносный мальчишка снова вытворяет глупости, нанося себе повреждения. Может, он мазохист и испытывает возбуждение от этого? Этим ведь обычно занимаются парни его возраста? Но он ощущал мысли этого ребëнка, словно между ними открылся какой-то канал связи. И точно понимал, что ни о каком подобном подтексте в чужой голове сейчас вообще не думают. Мысль о крестраже больше не вызывала никаких сомнений. Тем временем Поттер надавил так сильно, что крупная капля крови выступила и тут же потекла вниз с одного из порезов. На соседних постепенно выступали другие капли, как бисеренки на нитке. Почему-то такое поведение чëртового Поттера вызывало в нëм гнев, нет, даже ярость. Хотелось подойти к нему, схватить за шкирку, хорошенько встряхнуть, а потом хорошенько наказать, вбить в него понимание, почему нельзя такое с собой делать. Он чёртов крестраж, он не должен себя калечить!

Но он не мог даже сказать ему хоть что-нибудь. Или мог? Он сосредоточился на чужих мыслях и чëтко, максимально сурово подумал: «Прекрати!».

Кажется, это даже как будто прозвучало его голосом. А самое главное, связь никуда не пропала, и по поведению мальчишки он понял, что тот его услышал. Для него самого это всë было вдиковинку, но он хотя бы понимал, что происходит. А вот Поттер, очевидно, не имел ни малейшего понятия. Во всëм его существе проскользнул такой ужас, что даже у него самого кровь на секунду застыла в жилах. Подросток, видимо, попятился назад, потому что образы в его голове, идущие от мальчика, стали сдвигаться. Но потом всë замерло. Он даже подумал было, что этот хрупкий мостик связи рухнул, но Поттер перевëл взгляд на руку, которая, очевидно, сильно болела, поэтому он снова сосредоточился и едва ли спокойнее, но уже не так угрожающе подумал: «Смой кровь». Хотелось зачем-то увидеть масштаб повреждений, которые глупый ребëнок нанëс себе. Нет, нанёс сосуду с крестражем. Но мальчишка не двигался с места.

Внезапно до него донëсся, словно издалека, тихий юношеский голос: «Я рехнулся». Поттер, даже, кажется, проговорил это вслух. А может, это были только мысли. Но он действительно услышал это вполне отчëтливо. Стоило признать, слышать чужой голос в своей голове — не самое приятное, с чем можно познакомиться сразу на практике. Стал понятен страх мальчишки. Он ещë хотя бы знал, с кем общается. А вот его собственный голос сильно изменился после повторного ритуала, почти до неузнаваемости. Неудивительно, что парень в шоке. Но, с другой стороны, если между ними теперь возможен двусторонний контакт, нужно этим пользоваться. Сейчас он ещё не знал, как именно это пригодится, но он чувствовал, что поддержать эту связь необходимо.

«Ты не рехнулся», — спокойно проговорил он у себя в мыслях. На губах играла лëгкая усмешка, и он сам не смог бы точно объяснить, чем она вызвана. Мальчик дрожал, это ощущалось довольно сильно. Мысли у того лихорадочно проносились в голове, и он мог распознать некоторые их отголоски, словно эхо. Вероятно, хоть они и сменяли друг друга хаотично, каждая из них была достаточно яркой, чтобы он тоже их ощущал. Снова что-то про сумасшествие, различные мелькающие предположения. Наконец, он разобрал достаточно чëтко что-то о «чертовщине».

«Не угадал, я не чëрт, — он почти засмеялся от такого предположения. Тяжело же мальчишке приходится, если он думает, что за ним уже такие гости пожаловали. Но вот снова возник образ исполосованной руки, и он резко переключился, — но я пока не стану говорить, кто я. По некоторым причинам мы с тобой связаны, — не говорить же ему о крестраже, в самом деле. — И мне неприятно видеть, что ты делаешь с собой», — он и сам почувствовал, как его мысленный голос стал намного строже и как будто злее. Но это как раз то, что нужно. Грëбаный непослушный ребëнок продолжал стоять. Он попытался направить через их «мостик» своë недовольство таким поведением. Да, он не представился, и парень не обязан слушаться незнакомого голоса. Но, в конце концов, он Тëмный Лорд, он привык, чтобы ему подчинялись. И он хотел заставить мальчишку послушаться его.

Пока он размышлял над этим, подросток, видимо, собрался с силами и тоже смог настроиться на их связь в полной мере. Паренëк необычайно быстро адаптировался к разговору у себя в голове, как для первого раза. Поттер всë-таки действительно не такой, как многие дети его возраста, и не так прост, как ему показалось тогда на кладбище при первом взгляде. Но, если честно, не сильно-то он и вглядывался, он ведь был ослеплëн, можно сказать, самим собой.

«Вот как? Не хочешь говорить кто ты, но указываешь мне, что делать? И чем ты лучше реальных людей?» — уже далеко не так робко и даже с вызовом прозвучал дерзкий возглас. Звонкий голос юноши было так непривычно слышать после месяца общения только с Хвостом, Нагайной и Люциусом, да и тринадцать лет, что он мотался бесплотным духом, он не часто общался с детьми. Но кроме дерзости, словно скрываясь за ней, он скорее ощутил, чем услышал в этих словах столько боли, горечи, глухого отчаяния и бессилия, которое держалось в чужом разуме, сдерживаемое хлипкой плотиной. Он как будто едва не сломал еë сам, но стоило разбирать еë сверху, по одному камешку, а не выбивать его с самого низа, чтобы шквал всего сдерживаемого не обрушился потопом, в котором можно захлебнуться безвозвратно, а выливался по чуть-чуть. Он и сам не понимал, зачем ему об этом думать. Возможно, из-за усиления их связи его крестраж так просит заботы о себе, хочет быть в безопасности? А может, это чистая случайность?.. Он едва не позабыл о том, что общался с Поттером.

«Может, не лучше, а может, и да. Узнаешь со временем. Смой кровь с руки, мальчишка!», — поскольку один раз это почти сработало, он снова попытался направить по «мостику» свои слова с нужной интонацией — чтобы парень понял, что это буквально приказ. Тот не отреагировал сначала, только вздрогнул от неожиданности, стало очевидно, что его нутро всегда сопротивлялось приказам в любом виде. Но ещё Поттер был всего лишь ребëнком, которому разом приходится многое разгребать, и голоса в голове — явно не первая его проблема, раз он режет собственные руки. Вероятно, тот просто машинально сдвинулся с места и послушно приблизился к раковине, около которой стоял, когда их связь только возникла сегодня, включил там воду и стал неспешно стирать пальцами засохшие красно-бурые дорожки и маленькие пятнышки, изредка шикая от боли.

«Молодец», — удовлетворëнно подумал он, но все образы в голове в этот миг исчезли, и он понял, что связь всë-таки разорвалась. Он не знал, услышал ли Поттер его поощрение, вероятно, нет. Это вырвалось само собой, он просто был доволен, что подросток наконец его послушался, вольно или невольно. Значит, возможно, поддаётся воспитанию.

По сравнению с парой секунд в прошлый раз, эти несколько минут — существенный прогресс. Вот только не совсем ясно, хорошо это или плохо. Ведь если связь продолжит усиливаться в том же духе, в конце концов она когда-нибудь окрепрет настолько, что и сам Поттер сможет первым попадать в его мысли. И если он в это время будет оставаться на стороне Дамблдора, выйдет очень невесëлый расклад. Но попытаться как-то исследовать эту их связь он вряд ли сможет, когда даже понятия не имеет, где Поттер находится. Да и когда тот будет в Хогвартсе, удобнее не станет. Может быть, он сможет научиться еë контролировать, когда она станет ещё немного крепче? Вот только мальчишка тоже не лыком шит, может и он научится пользоваться этой связью. Им обоим всегда удаëтся глубоко, по самое горло ввязываться в дела, касающиеся их двоих. Как много вопросов и как мало ответов. А дела насущные тоже требуют к себе внимания. Да и с Азкабаном надо было что-то решать поскорее.