— Офицер, Тим у нас как бы не свободный, — доверительным шепотом сообщил Барс, показав на стоящего за его спиной Тима. Тот держал руки так, словно на них уже были наручники. Барс сидел напротив полицейского в пустой допросной комнате. Стены тут были неровные, покрытые серой краской. Именно их Тим и изучал. — Он не может сам разгуливать по городу. Вчера у семьи Перуски был прием, Акросс отправился туда. Тим — его охранник. Мы с ним ждали хозяина в машине, но Тим спал на заднем сидении. Уверен, есть видео с камер наблюдения на стоянке, стоят же там зачем-то камеры?

— Почерк уж больно знакомый, — поморщился офицер, как карты, разложил перед Барсом фотографии. Четверо. Лысый громила — из затылка на ковер натекла лужа крови. Парень в костюме без галстука, вместо лица кровавая каша, оно впечатано чем-то внутрь черепушки. Толстый мужик без кровавых следов, но на шее синяки. — Да и комплекция… Если он спал на заднем сидении, то что с лицом?

— У него всегда что-то с лицом, работа опасная. Вам ли не знать, — Барс развел руками. У Тима опухла переносица, на челюсти над губами был лиловый синяк.

— Я запру его до… — начал полицейский, и Барс быстро собрал фотографии, вложил в них четыре крупные купюры, заговорил поспешно:

— Ну вы же знаете, Акросс не в себе. Он приказал Тиму найти брата, а тот взял и, представьте себе, решил поспать. Акросс сорвался.

— Поисками его брата занимаемся мы, — офицер забрал и фотографии, и деньги. Обычно они без особой охоты лезли в эти разборки — раз Тим убил четверых людей Легиона, то сократилась возможность получить от этих ребят случайную пулю при попытке вмешаться в дела Легиона.

— Конечно, — кивнул Барс. — И Тим сообщит вам, как только что-нибудь узнает. Но он такой соня.

Барс обернулся, хотя и не надеялся на поддержку. Тим оторвался от серых стен, глянул сверху вниз на него и только медленно моргнул. Барс вскочил с места:

— Ладно, постарайтесь пожалуйста, пока Акросс нас всех не переломал.

Тим вышел первым, даже не попрощавшись. Барс пятился спиной, улыбался и кланялся полицейскому.

Попадавшиеся полицейские в длинном коридоре посматривали на них неодобрительно, но без особой ненависти. И то знали они скорее Тима, чем его напарника. Странно, по социальному статусу Барс должен был ходить с Тимом, потому что тот не был свободен, а получался как бы охранником звезды — человеком без лица.

— Мне пришло сообщение, — начал Тим, и Барс легонько толкнул его в поясницу:

— В машине, мой друг. В машине.

Акросс звонил утром, часов в шесть, как раз когда Тима пришли забирать. Нужно было отчитаться ему, выслушать Тима самого, но все в машине, а не посреди полицейского участка. Но у Тима были свои соображения на этот счет — выбравшись за стеклянные двери участка, он заговорил глухо, словно давно сдерживался:

— Газ, которым их нейтрализовали… Он не медицинский. У медицинского такого нет побочки, просто с ног сшибает. А Гранит еще от отравления мучился, пока врачи не приехали. А вот побочка интересная. Гранит пишет, что такое китайцы варят.

— Гранит? — переспросил Барс, не перебивая. Сел в машину, дождался Тима и вздохнул тяжело: — Я так понимаю, у Легиона ты ничего не узнал.

— Кто знает, — Тим пожал плечом, застегнул ремень безопасности. Барс вовремя занял место за рулем — Тим водил как псих. Хотя, собственно, почему только как…

— А если точнее?

— У меня есть информация, но она сама по себе бесполезна. Сведения о банковских операциях…

— Так он и будет со своего основного счета расплачиваться, — не поверил Барс.

— И с подставных счетов, — согласился Тим. — Иначе нахера было в дом идти.

— Ты сам сказал, что информация без конкретики ничего не дает. Всех проверять что ли будем?

— Попробуем потрясти китайцев.

— Всех?

— Тех, кто торгует газом, — не отреагировал на шутку Тим.

— Почему Гранит вообще тебе помогает?

— Потому что он охранник Кая. У них разница в возрасте лет двадцать, друзьями они стать не могли, но Гранит хорошо к нему относится. И его не меньше, чем Акросса задевает, что где-то сейчас могут Каю пальцы или уши отрезать, чтобы прислать брату.

— При нем этого не говори, — проворчал Барс, только теперь почему-то вспомнив, что не позавтракал.

Когда Барс уже повернул ключ зажигания, в стекло рядом с Тимом вежливо постучали. Барс обернулся, но человека увидел только до плеч, голова уходила выше машины. И на плечах этих был черный костюм охранника, а на груди эмблема Легиона: круглый щит, похожий на спартанский. Тим потянулся к ремню безопасности, Барс же сделал то, чего себе обычно старался не позволять: сильным движением припечатал Тима к креслу, показал средний палец тому, кто звал Тима поговорить, и нажал быстро на газ, едва не сбив этого человека.

— Я бы разобрался. — Тим не возражал, спокойно пожал плечами.

— Тебе некогда разбираться, — проворчал Барс. — Давай, я подскажу, что он хотел передать. Что-нибудь о том, что, когда Легион до тебя доберется, он от тебя будет по кусочку отрывать неделю, пока ты не сдохнешь.

— Я тоже так думаю. Но я мог бы разбить ему нос за такие новости, — возразил Тим. — Но ты прав. Времени нет.

***

— Да мам. Нет, у Тима пока не было новостей. Полиция тоже ничего не знает. Его ищут, — Акросс вздохнул. Он осторожно мял полупрозрачную органзу занавесок, рассматривал проснувшийся город. Джинсы надел на голое тело до того, как принял звонок, словно мать могла его увидеть. Она же тактично звонила без видео. Гидра ждала в кровати, сидя в изголовье и наблюдая за его спиной, опустившимися плечами, за взъерошенным затылком. Шею полностью закрывали темные волосы, слипшиеся от пота. — Мам… Я думаю, что Кай не глупый мальчик. Он постарается вести себя тихо, не будет провоцировать насилие. Он дождется нас. К тому же они знают, что с ними будет, если они его тронут… Ну что ты такое говоришь? Это тебе Барс наплел?.. Нет, Барс ничего не знает. Что за мысли у вас обоих?.. Я позвоню, когда что-то узнаю.

Нажав на сброс, он еще несколько секунд оставался мальчишкой, расстроившим свою маму, но пока развернулся, пока забрался в кровать, изменился обратно:

— Когда я найду тех, кто его сторожит, я им яйца отрежу. А тому, кто его похитил… — Наверное, там было что-то действительно неприятное, потому что при Гидре он не стал говорить, только тяжело вздохнул, положил голову девушке на колени. — Тим ночью полез к Легиону в особняк. Чуть не сдох там. Я слишком на него давлю, но я спать не могу. Даже отец спрашивает, какие новости и нужны ли еще люди для поисков.

— Даже тут спать не можешь? — мягко спросила Гидра, наклонившись ниже. Акросс промолчал, он смотрел в потолок, мимо ее лица, потом словно опомнился, перевел взгляд на девушку.

— Он все время был как бы вне семьи. Как и мама. Маму никто не трогал, и Кая никому в голову не приходило тронуть. Это как-то… Мы не мрази, у нас свои правила. Если я в этом дерьме участвую и отец, то и стрелять, если что, будут по нам. А мама и Кай — они были вне этого. Это все равно что мы не трогаем чужих сестер и матерей. Тех, кто не виноват. Это как в войне, только честнее. Понимаешь? — Гидра кивнула, осторожно убрала с его лба прилипшие волосы, продолжила гладить — по вискам, по шее. — Мы как-то из суда возвращались. Кай там был, хотел посмотреть, как все происходит. Ехал со мной на заднем сидении. Нас тогда от дороги отрезали и машину обстреляли. И я бросился его прятать — он таким маленьким и беспомощным казался. Как ребенок. Но держался хорошо. Он никогда нас не обвинял…

— Он говорил, что вы спасли его, — поддержала разговор Гидра. Акросс немного удивился, приподнял бровь, но улыбнулся.

— Он так думал?.. Мне казалось, что из огня, да… в другой огонь. Мама в тот день услышала шум на станции. Его там избивал отец. Серьезно бил, мог, наверное, совсем убить, а люди вокруг стояли и смотрели. Он же отец, Кай был его собственностью… все равно что раб. Мама вмешалась. Они потом весь год, пока могли отказаться от сделки, из нее деньги тянули. Хотя я был уверен, что его отец давно потратил деньги, которые ему заплатили за Кая, и не смог бы ничего вернуть, если бы расторгнул сделку. Но мама верила и платила им, платила… раз пять еще, наверное. Кай об этом ничего не знал. Я ненавидел его… Я был негодным сыном, мама разочаровалась во мне и купила себе нового. Так я думал. Но Кай… в нем что-то есть. Мне кажется, он умеет этим пользоваться. Умеет нравиться людям. Иногда себе во вред, но чаще во благо. И я не могу сказать, что он лжец. Он сам по себе такой… Ненависть сменилась пренебрежением. Потом равнодушием. А потом я как-то посмотрел на него и подумал: «Да ебись оно все конем, у меня есть младший брат». И это было крутое чувство. Он словно для меня стал вдруг такой же игрушкой, как для матери. Только она его в яркие шмотки наряжала и за успехи в учебе хвалила, а я мог с ним говорить, как с младшим. Передавать опыт, рассказывать что-то крутое, мог с ним совсем за берега выходить… Мы один из мотоциклов отца угробили, когда я учил его, как водить. Он из игрушки стал братом… Потому что хотел стать братом, сыном. Может, именно потому, что думал — мы его спасли. Но… тут то же самое, что и с тобой. Я, все больше себя втаптывавший в это дерьмо. С руками по локоть в крови. И он, никогда ничего такого не делавший, и все равно относящийся ко мне без брезгливости. Как к отличному старшему брату.

— Вега тоже тебя любила таким, какой ты есть, — напомнила осторожно Гидра, и не могла удержаться от ласковой улыбки.

— Вега выросла среди этого, она такая же. Вы с Каем другие. Вы вне этого мира, но для вас я не бессердечный монстр.

Акросс постепенно успокаивался. Под глазами правда пролегли глубокие тени, от ресниц казавшиеся еще темнее. Он немного помолчал, погружаясь снова в какую-то свою темноту. Прежде, чем забеспокоилась Гидра, Акросс заговорил снова:

— Я думал, что для отца он просто кукла. Мамина кукла. Хочет — пусть играет. Но мы как-то поссорились, он попытался ударить меня, и между нами встал Тим… Я уже у стены валялся, челюсть пытался на место вправить, а Тим его ударить не мог. Только стоял между нами. Я думаю, отец хотел его убить. Потому что он в семье был главный, а Тим слушался меня. Пока я смотрел, как он тащит Тима к камину, примчался Кай. Он не лез в драку. Просто спросил что-то, вежливо так, вроде как: «Что вы делаете? Вы же знаете, что Тим лучшее, что у брата есть. Покалечить его — значит оставить брата безоружным». И я тогда понял… Да кто угодно такую херню скажи, и отец бы тоже по роже двинул. Но Кай… Он так на Кая посмотрел, не как на куклу. С уважением каким-то. Я вообще не замечал, чтобы они до этого общались. И отцом его Кай никогда не звал… Я хочу сказать, — Акросс приподнялся на локтях, — что, если среди тех ребят, что его охраняют, есть хоть один не конченный отморозок — Кай за него зацепится. И выберется. Не потому, что жить захочет, а потому что правда из этого отморозка человека вытащит.

***

Кай сидел на краю кровати растрепанный, завернувшись в одеяло. Перед ним стояла табуретка и на ней тарелка с яичницей, рядом стакан молока и вилка. Хаски напряженно ждал, сидя на лестнице. Он не собирался оставлять пленнику посуду, из которой можно было сделать острые опасные осколки.

— Что опять не так?! — раздраженно огрызнулся Хаски. Кай глянул на него, взял вилку. Яичницу он намотал на нее рулетом, начал есть так, словно с палочки. Молоко глотнул сначала осторожно, потом уже смелее. — Чего желаете на обед? Кроме того, что не кошку и не собаку.

— Овощи подойдут, — словно и не заметив издевательской нотки, согласился Кай. Запил молоком остатки яичницы, сложил вилку и стакан на тарелку, предложил: — Я могу помыть.

— Нахер поди, — прокомментировал Хаски. — Отодвинься в угол.

Кай выполнил, сидел смирно, пока Хаски забирал посуду. Но его нельзя было провести этим, он понимал, что Кай просто притупляет его внимание своим послушанием. Но Хаски готов был оставаться настороже всегда и всегда ждать подвоха.

— Помочь с готовкой? — предложил Кай.

— Ну да, всего-то надо будет выпустить тебя из подвала и дать в руки нож.

— У меня цепь на ноге! — Кай, в доказательство, подхватил ее, позвенел. — Я не смогу далеко убежать, я привязан. И никто не знает, что я тут! И ты сам сказал, что орать бесполезно. Значит, если я попытаюсь тебя убить, и мне это если вдруг даже удастся, хотя ты сильнее, то я обреку себя на мучительную голодную смерть. Или выбор — отрезать себе ногу и сбежать или умереть тут. Но это равносильно смерти. И даже если я выберусь — это опасный район, в таком виде я не пройду и двух кварталов.

— Молодец, правильно рассчитал, — блекло похвалил Хаски, поднимаясь по лестнице. Кай по-прежнему сидел в углу кровати, ступеньки через две только спросил:

— Ты что, так меня боишься?

Хаски остановился, обернулся, прищурился.

— Да, ты бы очень хотел, чтобы я тебя не боялся. Выпускал бы без цепи за продуктами. Или на цепи за продуктами. Знаешь что, у меня есть печать, которой клеймят рабов. Можно сделать так, что далеко ты один в любом случае не убежишь.

— И куда же меня доставят, когда поймают? — Кай спрашивал уже раздраженно, он открыто злился. — Чья же это печать?

— Моя. Личная, — соврал Хаски.

— Тогда и узнаем, кто ты, — с угрозой в голосе произнес Кай. Хаски прикинул — у парня появлялся гонор. Он продолжал сидеть в углу кровати, как приказали, но задирался, как мелкая собачонка, которая только и умела, что лаять. Хаски поставил посуду на ту ступеньку, на которой стоял, и так же медленно стал спускаться, наблюдая за тем, не изменится ли что-то в лице или поведении. Кай спустился с кровати, зазвенев цепью.

— Знаешь, тебя всегда можно оставить тут самого по себе. Травиться водой из-под крана и жрать жуков.

— Так оставляй, — нервничая, но все же упрямо произнес Кай. Хаски знал этот взгляд — ведь и правда, будет, лишь бы получилось по его. И драться Кай станет не для того, чтобы выбраться, а потому что у Хаски руки чесались его ударить, сбить хоть немного этого гонора. 

— Это наверху, в своем особняке и у отца под боком ты большая шишка, а тут просто мальчишка на цепи — беспомощный, слабый и зависимый.

И даже ожидая сопротивления, Хаски оказался удивлен, когда в глаз ему сильно попало звеном цепи. Настолько, что он отошел на два шага назад, шипя от боли. Кай же воспользовался своей же слабостью, но сейчас оставить его правда в этом подвале без еды, воды и тепла означало бы, что Хаски слабак, который не может показать, кто тут главный, силой и потому действует как какой-то слизняк. Поэтому, прикрыв разболевшийся глаз, он снова бросился вперед. На этот раз получил цепью в ухо, но сбил с ног Кая, перевернул его на живот, заломил запястье за спину. Хаски старался держать себя в руках, слишком велико было желание сломать к чертям ему кость. Потому что Кай не сдался, он лежал лицом в шерстяное коричневое одеяло и все равно был напряжен: сейчас отпусти — и снова ударит.

— Как извиняться будешь? — чувствуя, как горит ухо и ноет глаз, предложил Хаски.

— Никак, — просипел Кай. Хаски сильнее надавил коленом ему на поясницу, но не для того, чтобы уговорить — просто захотелось. Кай промолчал.

— Тогда я правда поймаю тебе собаку на обед. Притащу сюда и забью. Разделаю и зажарю для тебя ногу.

Кай ослаб, опал на кровать, больше не собирался сопротивляться.

— Так как извиняться будем?

— Что мне сделать? — спросил Кай тихо. Это снова был вчерашний напуганный мальчик. Хаски и не задумывался над этим, хотелось заставить сделать что-то унизительное, но на ум как назло не приходило ничего. Бить или калечить он его пока не мог — переговоры могли пройти хорошо, и тогда Легиону понадобился бы Кай в том же виде, в каком его из клуба забирали. Словно его во дворце держали.

— Подумай, — предложил Хаски. Он почувствовал, как по шее, где было задето ухо, поползла кровь. Отпустил Кая, напоследок снова вдавив колено в поясницу. Без спешки поднялся по лестнице, прихватив посуду. Кай наблюдал за ним, теперь сидя на полу около кровати. Хаски вернулся быстро — с ватой, антисептиком и холодным компрессом. Компресс приложил к глазу, когда сел на кровать, остальное отдал Каю, повернувшись к нему ухом.

— Что-нибудь еще выкинешь, и я заставлю тебя это выпить. Отравиться не отравишься, а блевать будешь будь здоров, — пообещал мрачно Хаски. Кай взял жидкость, смочил вату… пальцы у него были холодными, но действовал он осторожно, почти ласково. Можно было подумать, что он раскаивается. Хаски по-прежнему напряженно ждал подвоха. — Так в чем проблема?

— Не надо со мной так, — глухо ответил Кай.

— Тебя надо отпустить, да?..

— Слушай, — выдохнул Кай, и его теплое дыхание обожгло ушную раковину. — Мы оба в вынужденном положении. Тебе нужны деньги и его защита. Мне нужно вести себя хорошо, потому что моя свобода все равно от меня не зависит. Но давай не будем пытаться убить друг друга. Я понимаю, что ты относишься ко мне без злобы. Сказали придержать меня пока, хорошо охранять, ты охраняешь. Завтра скажут пристрелить и выбросить где-то в этом районе, ты пристрелишь. Но мучить ты меня не собираешься.

— А если прикажут?

— Это уже другое дело, — согласился Кай. — Но ведь пока и не приказывали. Поэтому… Да, я сорвался. Я извиняюсь.

Хаски коснулся осторожно пореза над ухом — кровь уже не текла, была только сукровица. Было противно от того, как парень прочитал ситуацию.

— Врешь, — сказал Хаски, хотя сам себе не верил.

— Не вру. Иначе снова бы цепью заехал, — внезапно сознался Кай. Хаски, особо не размахиваясь, ударил его костяшками в лоб. Это не казалось чем-то серьезным, даже ненависть уже прошла. Кай сидел здесь в старой рубашке, в протершихся джинсах. Он не казался ни богатым избалованным мальчишкой, ни сыном мафиозного босса. Хаски как прострелило мыслью — ему могли подсунуть пустышку. Узнать о плане Легиона, одеть одного из слуг в камзол Кая и какое-то время заставлять играть важную персону.

Выбравшись из подвала, Хаски тяжело сел на диван, скрипнувший под его весом, извлек телефон из дыры в спинке. Подключился к сети.

У Кая было не так много публичных фотографий. Всегда одетый во что-то яркое, с кучей декора. Хаски еще вглядывался в фото, сначала уверяясь, что его обманули, потом просто понял, что этот, блистающий Кай, и пойманный, в его подвале, не похожи только из-за освещения и одежды. А потом полез читать, что о младшем сыне писала пресса.

***

— Если хотите, есть травы, которые помогут вывести клеймо с кожи. Навсегда, — предложил китаец с наигранным акцентом. Барс переглянулся с напарником, точнее попытался — Тим сверлил продавца пристальным взглядом и на театральность не отвлекался.

— Не, дедушка, нам бы информацию. — С улыбкой Барс покопался в нагрудном кармане, выложил на низкий столик среди лягушачьих лап и мертвых мотыльков большую купюру. Барс был более чем уверен, что мотыльки и прочая ерунда — просто декорации, и для лечения китаец пользовал самые обычные химикаты.

— Дедушка не знает ничего. — Тот с хитрым прищуром вернул деньги. «Мало», — подумал Барс, и прибавил еще две. В этот раз дар был принят благосклоннее.

— Кто покупал у тебя усыпляющий газ? — заговорил Тим, и дед передумал снова, вернул две, одну купюру свернул и ловко спрятал в рукав.

— Не, такого я не продаю. Видишь же, у меня ящерицы и крысы. Из них ничего подобного не сваришь.

Барс знал, что будет дальше. Отошел от столика на шаг назад, поднял руки и одновременно развернулся встретить двух ввалившихся на шум амбалов, тоже по виду китайцев. Тим в это время был на грани того, чтобы впечатать голову продавца в букет из вонючих трав на столе, но отодвинулся, безошибочно угадав обстановку.

— Думаю, вам пора, — поторопил китаец.

— Меняемся, — предложил Барс. — Я поговорю с дедушкой, а ты возьмешь на себя его внуков.

Места в этом шалаше из ржавой жести было немного, они с Тимом соприкоснулись спинами, когда разворачивались. Амбалы сразу как-то передумали нарываться.

— Я не хочу портить отношения с китайцами, — пожал плечами Барс. — Поэтому назови цену.

— Мои ребята вам обоим головы открутят и на крыше повесят, вместо… — как крыса, зашипел китаец, но его перебил один из охранников, правда, заговорил он на китайском. По тону казалось, что он был… не совсем уверен. Продавец цыкнул, крикнул что-то короткое и злое.

— Что такое? — поинтересовался с улыбкой Барс, догадываясь, что происходило.

— Говорят, что твой друг какая-то там звезда, и таким, как они, нижние челюсти на ринге вырывал.

— Ну тогда в десять раз больше, чем ты прикарманил, и автограф моего друга, — предложил Барс словно приятелю, наклонился к столу, стараясь не вдыхать.

— Не в деньгах дело. Если я сдам своих клиентов, то ко мне никто больше не придет.

— Ну. Мы никому не скажем, — умильно, словно с ребенком, заговорил Барс. — Или лучше будет, если мы тебя убьем?

— Тогда вы оба в этом районе не жильцы.

— Ну я да, а Тим-то еще дров наломает. Но ты прав… Так на скольки сойдемся? Я вычту процент, за наше молчание.

Старик поскрипел задумчиво зубным протезом, улыбнулся:

— Как насчет протекции вашей семьи? Или, думаешь, я не знаю, кто вы?

— Не узнаешь тут, когда у Тима печать на лице, — отмахнулся Барс, по-прежнему больше похожий на сплетника, чем мафиози.

— Я знаю и что за печать на тебе была. И каким рабом ты был. Кто такого решился взять в прислугу?

— Как видишь, вышел толк. Так что, старый хрыч? Знаешь, нашему хозяину, конечно, дела нет до нашего путешествия, но я могу выторговать для тебя местечко и льготы. И автограф Тима.

— Нахер мне его автограф. Говорили, его баба отравила, и он вылетел из Колизея, чуть не подох… Так ведь?

— А ты уже передумал с Акроссом дела иметь? Жить? — предложил Барс. Старик только улыбнулся:

— Возвращайтесь с договором. И если кусок будет достаточно сытный и никто не узнает, что вы нашли его из-за меня, то так и быть… Я расскажу.

***

Когда они сели в машину, Тим, до этого молчавший, ударил в пластиковую переднюю панель, та хрустнула и треснула. Тим по-прежнему выглядел не то чтобы спокойным — словно его тело стало тюрьмой, в которую он был заперт.

— Ты обиделся на то, что он назвал тебя неудачником? — спросил Барс.

— Он знает, у кого Кай… Мы могли выпытать у него это. Погрузить в багажник и…

— Тим-Тим, тише. Мы победили. Дать ему точку в районе Акросса и его защиту — это дешево, а деньги дедок зарабатывать умеет, Акроссу лишним не будет.

— Пока мы торгуемся, Кай остается у них, — напомнил Тим.

— Тим… Вы с Акроссом оба к нему как к ребенку относитесь, но Кай очень хитрый жук. Однажды мы приедем домой, а он будет сидеть в гостиной. Мы спросим: «Твою мать, КАК?!», и окажется, что те, кто его похитили, сами же его и выпустили.