— Кай, мы его нашли! — Хаски влетает в дом, осматривается поспешно, но тот пуст. Выбегает к сараю. — Кай, мы справились! Ты, блин, где?

Пуст сарай. Никого нет и на тропинке у реки. Хаски по-прежнему спокойный, делает круг около дома, в воротах натыкается на Дрода.

— Кай обрадовался? — спрашивает рыцарь, но Хаски отмахивается от него, снова зовет: — Кай!

На свое несчастье в поле зрения попадается деревенский староста, Хаски бежит ловить его.

— Охотник? — тот выглядит удивленным, того и гляди скажет, что не было тут никакого Охотника все эти три недели. — Он попросил крестьянскую рубашку. Решил сходить в город, отдохнуть.

— Город в трех днях отсюда, — не понимает Хаски. — Он три недели отдыхал. Чего ему еще нужно?

Он почти бросается в погоню, но за плечо его ловит Дрод:

— Погоди. Кай доверился нам, надо довести до конца. Мы нашли стражника, что пропускал с той стороны нечисть, — и уже совсем безумно: — мы должны убить его.

Хаски смотрит, приподняв одну бровь, неуверенно переспрашивает:

— Ты с ума сошел?

— Кай специально сбежал, чтобы на него не пало подозрение. К тому же он еще не может драться.

— Да Кай не знал, что мы его найдем. Мы его тут третью неделю искали. Почему сегодня-то?

— Кай верил в нас, — кивает Дрод.

Хаски молча ждет, когда рыцаря отпустит, но тот, занервничав в этой тишине, напирает:

— Завтра снова ведь… Кого-то пустят сюда, они натворят дел, ведь они же не просто так…

— Так давай убьем того, кто придет, а стражника оставим на откуп Кая. У меня нет никакого желания идти кого-то без него убивать.

— Если узнают, что Кай замешан — у него будут неприятности. А нас никто не контролирует. К тому же… Ну что еще с этим человеком делать, если не убивать? Сколько детей, девушек замучили из-за него, сколько людей умерло из-за жадности одного человека.

— Кай оставил меня одного с ненормальным фанатиком, — вслух комментирует Хаски.

===

— Ух ты, красотища какая. А народу-то, народу!

— Впервые в городе, парень? — усмехается бородатый извозчик. Пацан лет восемнадцати, подсевший к нему на тракте, смотрит во все глаза на каменные стены, на людей в городских нарядах, на стражников. — А ты чего из дома-то сюда? Убег что ли?

— Да не. Батя послал. Говорит, нечего штаны дома протирать, и так трое старших братьев, им землю и отдам. А ты поди в город, попросись к мастерам. Может, научишься чему.

— Эх, не к тем мастерам едешь. В городах, бывает, в кузницах дым коромыслом. И грохоту, что глотку сорвать можно, пока докричишься. А у этих кузницы стоят чинно, вылизанные. Как без дела. Как ни приеду — все пьяные, все празднуют.

— Так вот и мне бы так, — кивает парень.

— Тебе лет-то сколько?

— Так пятнадцать.

— Эх, а на вид уже здоровый лоб. Правильно батя тебя выгнал, да только, чую я, толку с тебя не будет.

— Ну коли не будет, то к бате и вернусь, — кивает парень, но поправляет высокий ворот кафтана, плотнее кутается в шарф. Светловолосый, наивный, как бы не испортил его никто в этом городе.

У трактира он дергает извозчика за плечо:

— Дядь! Ты тут останови.

— Мал еще, — ворчит тут.

— Останови, говорю, мне рассказывали про место это.

Крестьянин поджимает губы и хлещет лошадь, чтоб шла быстрее. Тогда парень легко спрыгивает на замерзшую грязь дороги, кричит весело:

— Дядя! Спасибо!

В трактире только пьяница храпит в углу, да двое за столом играют во что-то, кажется, на деньги. Парень вертит головой по сторонам так, что вот-вот она от шеи открутится. Останавливается напротив хозяина и какое-то время глупо рассматривает его, как достопримечательность, потом копается в карманах и щепоткой вытаскивает три монетки.

— Батя сказал, что хватит, — гордо произносит он. Хозяин пересчитывает, кивает:

— Я подготовлю спальню. Если еще монеты две прибавишь, можно и девочек разбудить.

— Не, батя голову оторвет, если трихомудину какую домой привезу.

— Обижаешь, у нас девочки здоровые.

— Ага, вчера, может, и были здоровые, — парень шарфом вытирает замерзший нос. — Да только мне не надо.

И вздрагивает, когда его по плечу хлопает кто-то, и женский голос радостно окликает:

— Кай! Какое совпадение.

Парень, обмерев от страха, оборачивается, неловко улыбается девушке в темном шерстяном платье.

— О, Катерина, а ты откуда тут?

Он робеет, отводит глаза. Девушка же — открытая, улыбчивая, берет за руку. Хозяин, подмигнув, бросает напоследок:

— Я подготовлю спальню.

— Нам можно на двоих одну! — окликает девушка, тянет гостя в темный угол, к стоящему там столику.

— У меня плохое предчувствие, — негромко сообщает Кай, пытаясь отковырять от стола что-то липкое.

— Потому что я тут? — улыбается ему Гидра. Судя по простенькому платьицу и заплетенным волосам, она тоже старается себя не выдавать.

— Именно, — Кай не смотрит ей в глаза не потому, что стесняется, а потому что, по мнению хозяина, должен стесняться. — Тебя каким ветром сюда занесло?

— Гуляю, — с вызовом отвечает Гидра. — А тебе чего не сидится?

— Тоже гуляю.

— Ты гулял бы в рясе и с ножом за поясом, потому что вашей братии наливают бесплатно, — несмотря на едкий тон, Гидра осторожно гладит его руку, правую. Изучает запястье, как гадалка линии жизни. — Ох, Кай. Так ты еще и недолеченный.

— Хоть бы раз навестила, — упрекает Кай, хотя изображает застенчивую улыбку.

— А я слышала у тебя охрана такая, что даже Тим не пробился.

— Друзей они бы пропустили.

— Разве это не твой личный ревнивый гарем, который не подпустил бы к тебе бабу? — Гидра продолжает приветливо улыбаться, говоря это. Кая даже не задевает, он почти любуется тем, до чего же они похожи. Оба сильные при внешней слабости, и оба изворотливые, принимающие на себя любые роли, умеющие управлять людьми. И оба никогда не могли заставить работать на себя друг друга. То ли друзья, то ли камешек в ботинке. — Кай, ты ведь понимаешь, что ни один деревенский мальчик не устоит передо мной. Священник может нос воротить — тьфу, ведьма. Охотника могут интересовать только оборотни… Один оборотень. Но мальчик, который впервые в большом городе, не откажется подняться со мной в спальню.

— Какое там, устоит, — в сторону произносит Кай. — Если сам демон не устоял.

— Ой, Кай, не ревнуй. Сегодня я с тобой… Ох, ты же сейчас испугаешься. Не подумай ничего. Просто нам лучше держаться вместе. Я не идиотка, чтобы отбирать добычу у твоего грозного оборотня.

— Вы поладили, да? — подозрительно спрашивает Кай, и голос его тут же меняется: — Она, ну… я ж ее мелкой еще помню, ну как можно-то, Кать. Чем только батя думает.

— Комната готова, — сообщает хозяин. — Наверное, устали с дороги.

===

Когда за ними закрывается дверь, Гидра ждет несколько минут, потом разминает плечи, словно маска хорошей девочки давила на них.

— Тебе город не кажется странным?

Кай только кивает, он смотрит на улицу в окно. Так бывает в городах, но только по праздникам. Много пьяных, которые едва держатся на ногах. Конечно, можно увидеть в городе пьяниц в разгар дня, но обычно это люди, которые больше пьют, чем работают. Они хуже одеты, потому что все заработанное спускают на выпивку. Эти же выглядят так, словно дела у них идут в гору независимо от того, пьют они или нет. Много вычурно одетых женщин, которые где-то в толпе или на картинках видели графинь и теперь пытаются блеском украшений походить на них.

— Не понимаю, — Кай со вздохом отрывается от окна. — Мне говорили, что тут убивают постояльцев. Как это может быть связано?

Гидра сидит на кровати, откинувшись назад, распутывает волосы из косичек, предлагает:

— Меня спроси.

— Хорошо, госпожа ведьма, подскажите, что не так и не напрасно ли я трачу тут время?

— Руку покажешь?

— Что, за объяснения? — не понимает Кай.

— По дружбе же, — Гидра улыбается, сладко потягивается и начинает снимать платье, под ним пока более легкая рубашка и еще несколько юбок. Кай садится на край кровати, поднимает рукав до локтя. Гидра усаживается напротив, мягко берет его руку. На ведьм не действует ни крест, ни защита. И ошейников на них надевать не нужно, они ведь по-прежнему остаются людьми. Поэтому церковь их боится и истребляет своими силами, Охотники же их без необходимости не трогают, боятся рисковать, перепутав ведьму с простой девушкой. Ведь им, в отличие от инквизиции, грозит за это наказание.

Гидра кончиками пальцев проводит по руке, хмыкает:

— Пришел бы ко мне, срослось бы в два раза быстрее.

— К тебе дорого, — ворчит Кай. Гидра второй рукой ерошит его волосы, потом свои, поднимается разобрать кровать, сбить простыни, объясняет, не отрываясь от дел:

— Ты сюда пришел, потому что пропадали люди? В город входили, а потом не видел их никто.

— До города еще добраться надо. Да и он большой, кто скажет, в этом месте люди остановились или нет?

— Ну, тебе настучали, что отсюда куда-то отправляют людей, местная власть закрывает на это глаза, а город жирует, ничего при этом не делая.

— Ну… да, именно это мне и сказали, — своей неуверенностью Кай показывает, что знал намного меньше. Нечего притворяться перед Гидрой, сейчас у них, кажется, цели одинаковые, иначе они не оказались бы в одном и том же трактире среди огромного города.

— Кай, ты бы за сколько человека продал? — закончив с кроватью, Гидра укладывается поверх одеяла, потягивается. — Ах да. Ты бы не продал. Сколько вам за каждую голову платят?

— Смотря за кого. Есть ведь разница — упырь или оборотень. Монстр, который коней жрет в один глоток, или вампир, которому хватит крестом по морде дать.

— Люди — самое дешевое и в то же время самое дорогое мясо. Я тут от Акросса. А впрочем, я в последнее время только по его велениям и мотаюсь. Удобно устроился, надо сказать, и девушка в постели, и служанка на земле.

Кай смотрит скептически, потому что кто тут хорошо устроенный — так это Гидра. Та изображает наигранное возмущение, надувает губы и складывает руки на груди.

— Продолжай, — кивает Кай.

— Акроссу не нравится, что происходит в этом городе, потому что это происходит без его ведома.

— Очень многое происходит без его ведома, — фыркает Кай.

— Ну да. Но подозреваю, что это кто-то из его подчиненных. Акросс недосчитывается своих денег.

— Зачем ему деньги в аду?

— Глупый Кай, а за души люди, по-твоему, что просят?

— Кому-то продают чужие души? — понимает Охотник.

— В точку. Ложись в кровать, мы с тобой выглядим как два лоха, которых долго еще не хватятся. Ты очень хорошо притворялся, да и я не промах. Ночью за нами придут. Ты как, сразу их убьешь или подождешь, чтобы узнать, при чем тут я и Акросс?

— Подожду, — кивает Кай нервно. Это очень рискованно — если его скрутят, то могут увидеть крест. Если дело и правда плохо, а люди виноваты в чем-то перед церковью, то Кая убьют сразу, как опасную крысу.

Кай не взял с собой ни ножа, ни пистолета. Он думал, что столкнуться придется с людьми, и там все решит закон, а ему не придется убивать. Но нельзя и сказать, что он не был готов к неожиданностям.

Немного подумав, Кай залезает под одеяло, но старается держаться края, и Гидра тут же выпихивает его обратно.

— Кай, вот сразу видно, что секса у тебя не было. Раздевайся.

Кай скидывает теплый кафтан, остается в рубашке

— Совсем раздевайся.

— За нами придут. А у меня крест на шее, у тебя клеймо на груди, — ворчит Кай.

— Хм… И правда. Будем считать, что тебе многого не нужно.

Какое-то время Гидра молчит. Кая клонит в сон, хотя последние три недели он отсыпался за три года бродячей жизни.

— Кай, ведь вот в одной кровати лежим. Неужели ничего не екает внутри? Я совсем для тебя пропащая?

— Я просто знаю, чья ты женщина, и очень не хочу, чтобы меня при жизни в котле пару недель проварили.

===

Кай просыпается с чувством, что его переиграли. Он знал, куда шел, знал, что происходит и насколько все опасно, а оказался все равно не готов — что уж говорить о простых путниках.

Они ничего не пили и не ели. Именно потому, что чего-то могли подмешать в воду. Кай выспался, к тому же на заданиях обычно было нервное состояние, во время которого и не спалось, и не елось толком. И он ничего не заподозрил, когда его ранним вечером начало клонить в сон. Сознание, очнувшееся и обнаружившее руки связанными, даже пытается удивиться. Как же так, я же чутко сплю, я же бесстрашный (ну почти) Охотник, а валяюсь тут и правда как деревенщина какая-то.

Проверяет горло — ворот по-прежнему высоко, но это не значит, что креста не успели увидеть.

В этой комнате, пустой, без мебели и с одним окном, за которым все еще темно, Кай один. Откуда-то слышатся приглушенные голоса. Не пугает, что Гидры нет рядом, потому что ее как раз есть кому вытащить даже из самой безвыходной ситуации. Кай осторожно, как можно тише, переворачивается на спину. И, хотя шума от него не было, дверь в пустую комнату открывается.

— А чего происходит? — спрашивает Кай, глядя снизу вверх на хозяина гостиницы. — Если вам деньги нужны, то берите, только не трогайте.

— Ты же сам пойдешь? — присев на корточки, спрашивает трактирщик. Он улыбается так же дружелюбно, как когда принимал от него деньги или говорил о том, что готова спальня.

— Куда скажете пойду, — соглашается Кай, и в каждую секунду ждет удара под дых и яростного: «Ты думаешь, мы тебя не раскусили?! Креста твоего не заметили, что ли?!». Хорошо, что уже почти зима и застегнутая под самое горло одежда — обычное дело.

— Вот и хорошо, — кивает хозяин и отступает на шаг. Терпеливо ждет, когда Кай неловко и осторожно поднимется сам. Он тоже готов бить, если тот побежит или попробует драться.

— А где девушка? — спрашивает Кай только потому, что мальчишка, которого он изображает, спросил бы. Хозяин смотрит в глаза насмешливо, отвечает только:

— Спит еще.

А вот это не хорошо: Кай надеялся на то, что явится защитить ее. Думал, за компанию и его вытащит. Ну и ладно, хозяин — мужчина крупный, сильный, но против Охотника, да еще не ожидая атаки, не справится.

И Кай правда искренне все то время, пока его ведут вниз по темной лестнице трактира, на улицу, уверен, как наивный мальчишка, что и ему ничего не грозит, что он сможет справится. И уже там, замерев в дверях, чувствует, как сбивается сердце, пропускает удар, а потом начинает колотиться с бешеной силой. Он на секунду становится собой: Охотником, попавшим в безвыходную ситуацию. Этого из всей толпы, ожидающей его на улице, кажется, не замечает никто — настолько незначительно отличие.

— Молодой, он таких любит.

— Мясо свежее, кровь ароматнее. Да и неиспорченная еще душа.

— Ага. А недавно купца понюхал и говорит: «Что за ерунду принесли, этот и так нашим будет».

— А, слыхать, купец после этого и пить бросил, и почти все деньги раздал…

Говорят приглушенно, словно в церкви. Хозяин трактира перехватывает Кая за шкирку, закидывает на плечо, опять тащит внутрь, хвастается:

— Там еще девка дрыхнет.

— А не жирно ему будет двоих сразу? — смеется кто-то.

— Авось не подавится, — весело откликается хозяин, и всё полушепотом. Идут они как можно тише, стараясь ногами не шаркать. Выходят на двор, и Кай чувствует себя чучелом, которое будут сжигать в конце праздника.

Двор расчищен, на нем почти ничего нет. Толпа, черт бы ее побрал, около пятидесяти человек, разбредается. Все кто метелками, кто руками, разглаживают землю, постепенно открывают песком присыпанную плиту с вырезанными на ней символами.

— Дядь, — шепчет Кай. — Он и меня кушать не будет. Я это… Отца-то ограбил. Не отправлял он меня никуда.

— Ври, ври, сопляк, — равнодушно отзывается тот.

— Я — ври? А ты в кошель заглядывал? Дают столько детям, что в город едут?

Хозяин молчит, сопит задумчиво. Пытается развернуться, чтобы Каю в глаза посмотреть, но пока тот у него на плече — сложно.

— И девушку обманул, жениться на ней клялся. А она мне первому отдаться обещала. Девушка она, дядь.

Откровенный блеф, в который, может, и не поверят, но в кошельке правда денег столько, сколько еще оставалось после той поездки за стену. Более того, сколько смогли выручить от ненужной теперь роскоши, использованной для прикрытия.

— Слушайте, — окликает хозяин, ставит Кая на землю. — Я пойду еще девушку разбужу… обоих сразу отдадим. А то, может, кто из них тоже порченный.

Бежать бесполезно, он в круге людей, безоружный, со связанными руками. Кого только в толпе нет: и мужчины, и женщины всех возрастов. Постепенно из песка появляется символ. Кай, и раньше осознавший происходящее, сам для себя подтверждает — символ знакомый. И история, кажется, повторится.

Гидру приносят на руках. В светлой рубашке и без своего обычного яркого окраса она выглядит достаточно невинной, чтобы трактирщик купился, но девушка то ли спит, то ли притворяется.

— Начнем с нее, — кивает трактирщик.

— Почему не с парня?

— Потому что парень уже проснулся. И на женское мясо он явится охотнее.

Вот так просто Кай подставил одного из друзей, и в следующий раз Гидра вряд ли будет осматривать его руку, предлагать ему помощь, да просто никуда с ним не пойдет. Ее укладывают прямо на землю, в центр символа, и, вот чудо, она резко открывает глаза. Настолько, что даже трактирщик шарахается.

— Не делай этого, — приказывает она. Словно не она тут связанная, словно не толпа кругом, а она этими людьми владеет, и слуги задумали что-то против нее. На секунду хозяин опешивает, но потом снова перехватывает нож удобнее. Гидра успевает найти глазами Кая. Возможно, ее ошибка в разрыве зрительного контакта — в следующую секунду нож вонзается в плечо, насквозь.

Каю стыдно, ужасно тошно от самого себя, его ломает от пронзительного крика Гидры, но ее раны — их ключ к спасению. Как только кровь начинает заполнять рельеф рисунка, тот светится.

— Теперь давайте и парня, — с довольным оскалом протягивает руку трактирщик, и Кая подхватывает сзади человеческой волной, тащит к этому плечистому мужику с его мясницким ножом.

В круге закручивается ветер, существо формируется из пыли — пухлое, высокое, с витыми рогами, ростом оно достает четырех метров. А самое жуткое, что даже его улыбка не такая страшная, как у трактирщика.

— Девушка, — кивает существо довольно. — Хорошая девушка, много денег за нее дам. И… Что у нас тут?

Оно принюхивается, опустив голову к Каю. Тот продолжает стоять прямо, уверенно. Нужно выхватить у трактирщика нож, развязаться — и с ним можно сражаться. Он из слабых демонов, надежда еще есть.

Но демон отскакивает, закрыв нос руками.

— Вы что наделали, твари?!

Так приятно смотреть, как улыбка сползает с лиц этих людей.

— Что?.. — растерянно спрашивает трактирщик. Пользуясь замешательством, Кай плечом отпихивает его, опускается на колени около Гидры. У нее мутный, измученный взгляд, и Кая снова обжигает стыдом. Пока никто не обращает на него внимания, он поспешно распутывает узел на руках.

— Я ж говорил, проверяйте! А вы кого притащили?! А девка!?..

Он втягивает носом воздух и обмирает от ужаса. Кажется, сникают даже рога. Кай наконец стаскивает ослабленные путы с рук, снимает с себя рубашку, затыкает ею дыру в плече ведьмы. Гидра сейчас не в состоянии злиться, но взгляд говорит за нее. Кай ругается мысленно — где он? Почему еще не здесь? Ее бы убить успели.

— Ну все, — севшим голосом говорит демон. — Ну вас… К дьяволу… обманули меня! Соврали!..

Вокруг людей — стены зданий, деться им практически некуда, а существо, когда-то подчинявшееся им, теперь настроено как их противник. И всем уже виден крест на шее Кая, но они еще не знают, что попытаться скормить демону Охотника — не так страшно, как истекающая кровью девушка.

Демон первым реагирует, пригибается к земле и становится на колени, после этого Кай замечает, как сгустился воздух над знаком, как практически из пыли выстраивается силуэт, до неприятного зуда знакомый, как тяжелеет и раскаляется воздух.

А потом слышится громкий чих.

— Дьявол вас всех дери, — ругается демон. Он практически не отличается от темноволосого высокого тощего человека, только черные высокие рога выдают. За его спиной — лестница вниз там, где только что была каменная плита, и из пролома вырываются языки пламени. — Холодно-то как… Базель! Какого черта?!

— Я не виноват, — не поднимая головы, выдыхает демон.

— Да? Не ты подворовывал из моих запасов? — тот высмаркивается в платок, оглядывается по сторонам, находит взглядом ведьму и тогда становится совсем похож на человека — в его взгляде появляется беспокойство, жалость.

— Я, я сир. Но я же для дела. Я же души покупал для ада. С прямой доставкой, как говорится. А ведьму не я… Ведьму они тронули. Я же знаю, что это твоя ведьма, Акросс.

Кай видит, как постепенно начинает утекать народ в выходы, как зарождается паника, как бросает нож трактирщик, мямлит:

— Не знали же… мы ж не знали, она не говорила…

Кай поднимается, отступает, наблюдает за тем, как Акросс проводит рукой по рваной ране, и кровь возвращается обратно, в вырезе рубашки остается только светлый шрам, заметный даже на белой коже. Гидра облегченно выдыхает и рывком поднимается.

Акросс меняется сразу после этого. Выпрямляется, замечает беглецов, рявкает по-хозяйски:

— Куда?!

И толпа против воли стягивается, их тащит в ноги к Акроссу, и становится тесно, слишком жарко, слишком душно. Из дыры за его спиной выбираются двое крупнее, накидывают на плечи Акросса плащ, укутывая хозяина с девушкой вместе. Кая передергивает — плащ из светлой кожи, похожей на человеческую.

А потом Акросс поворачивается к нему.

— Кай! — у него неприятная улыбка, он оставляет Гидру укрытой, сам поворачивается к Охотнику. — Какие люди…

Кай отступает на шаг, и демон-слуга подпирает его со спины, не дает сбежать. Этот совсем на человека не похож — стоит на четвереньках, вместо носа пятачок, и уши как у животного, треугольные и висят к низу.

— Спорим, без тебя не обошлось, сука, — Акросс сужает темные глаза. Хотя здесь уже жарко, но Кая пробирает холодом. От того, что Акросс улыбается после этого, легче не становится, Кай только вжимается сильнее в грубую кожу демона за его спиной.

— Мы уже в городе встретились, — устало произносит Гидра. Постепенно алым наливаются губы, чернеют ресницы, волосы на глазах укладываются в локоны. — Кай… попался под горячую руку. Ты же понимаешь, что он такая же жертва, как и я…

Это не помогает — Акросс наклоняется ниже, к самому лицу Кая, втягивает носом его запах.

— Ладно, Кай. Большая удача, что ты тут, — он проводит кончиками указательного и среднего пальцев по кресту Охотника, пахнет паленым и кожа демона на месте соприкосновения начинает дымиться. — Я должен закончить, ты же понимаешь. Мне пока некогда с тобой говорить. Давай перенесем.

— Я не собираюсь… — начинает Кай, но Акросс обращается к слугам с приказом:

— Охотника перетащите ко мне пока.

К Акроссу — это в зияющую дыру ада за его спиной. Кай, уже зная, что это бесполезно, пытается сбежать. Но один из младших демонов хватает его за ногу, другой за руку, как мешок картошки тащат к дыре. Базель пытается присоединиться к этому, но Акросс ловит его за рог, тянет к себе, словно тот не в два раза больше него, а просто мелкий мальчишка.

— Куда? — окликает уже не так грубо Акросс. — С тобой тут поговорим.

Кай видит, как взглядом провожает его Гидра, и ей, кажется, тоже его уже не жаль. И все же она защитила его.

Жаром опаляет все тело, но хуже всего тому месту, на котором набита татуировка. К нему словно раскаленный прут приложили, Кай срывает голос от боли, пытается вырваться, но его тащат все глубже. Эти звери и не такое видели, привыкли уже.

Акросса нет не так уж долго, но Каю это время кажется бесконечным. Его бросают в просторной каменной комнате с алым ковром на полу, огромной кроватью с балдахином и столом, заваленным бумагами. Кай, спиной прислонившись к ступеньке, отделяющей кровать от кабинета с рабочим столом, прижимает ладонь к кресту, чтобы как-то успокоить. Боль только слегка притупляется, он до скрипа сжимает зубы. И замирает, забыв о том, что должен дышать, когда дверь снова распахивается.

— Ты не могла просто спросить у местных, что случилось? Зачем было в это лезть? Конечно, они попытались принести тебя в жертву. Ты, между прочим, отличная жертва, я тогда оценил.

— Не злись. Я же не думала, что все так. Я думала, посижу там день-другой, послушаю… Кто ж знал, что ночью меня убивать потащат. Я же ничего не делала. Мы даже были вместе с Каем.

— Так себе защита, — заканчивает Акросс, уже глядя Охотнику в глаза. Его лицо перечеркивает улыбка, он скидывает с себя кожаный плащ, садится на корточки напротив бледного Кая. — Больно тебе, да? Как думаешь, что будет, если я тут твоего креста коснусь?

— Акросс, — одергивает Гидра, тот будто не слышит.

— Расскажи мне кое-что. Мне нужен один из ваших.

— Тим, — выдыхает Кай, почувствовав, как резануло на словах пересохшие губы.

— Он, — кивает Акросс. — Тебе же плохо, Охотник. Ты же сдох бы тут, если бы в аду была смерть. Но ты будешь мучиться… Пока не скажешь мне, где Тим.

— Я не знаю, где он, — признается Кай.

— Ну да, — кивает Акросс. — Но знаешь, где будет. У вас же бывают всякие собрания. Так? И войны, в которых вас собирают вместе.

— Нет, не бывают, — врет Кай. Акросс, улыбнувшись шире, тут же кладет руку поверх его, над татуировкой. Хотя между ними ладонь, та все равно реагирует. Словно поверх этой накалывают новый рисунок раскаленными иглами.

— Кай, я тебя отсюда не выпущу, пока не согласишься помогать, — почти ласково уговаривает Акросс. — Я не собираюсь убивать его. Не собираюсь вредить ему. Я хочу просто поговорить с Тимом. Один из моих демонов ранил его, когда тот отказался прийти ко мне. Это ужасно, я очень не хочу, чтобы это повторилось и чтобы Тим считал меня врагом.

Слишком сложно воспринимать через боль все то, что говорит Акросс. Раз его не собираются выпускать — то лучше бы оставили в покое, потому что вслушиваться сейчас в речь, распознавать ее смысл — дополнительная пытка.

— Кай, — заметив это, нетерпеливо окликает Акросс. Но когда ответа нет — резко протягивает вторую руку к Охотнику, и ее перехватывают женские ладони.

— Акросс, — обращается Гидра ласково, но все же с холодком в голосе. — Кай мой друг и многое для меня сделал. Любой другой Охотник — пожалуйста. Но прекращай мучить его.

— Тогда почему ты привела меня именно к нему?! — Акросс отпускает шею, смахивает ладонь Гидры со второй руки.

— Это ошибка, я не собиралась отдавать его тебе. Не волнуйся, я найду Тима и вернусь сюда. А пока… тебе не кажется, что Кай задержался? Ему пора наверх. Я тебя столько времени не видела. Или ты хочешь, чтобы он наблюдал за тем, как сильно я по тебе соскучилась?

Кай больше даже сидеть не может — приваливается плечом к ступеньке и все равно съезжает вниз. Гидру с демоном он видит только до поясницы, но уже в том, как ведьма поглаживает руки Акросса, столько интимности, что Кай закрывает глаза. От боли тошнит, в горле пересохло, и словно иглы проросли из гортани наружу, продырявили кожу.

— Как он может помочь тебе найти Тима? Он же не следит за ним. А наводить на его след все отказываются, они все знают, что ты хочешь от Тима…

— Так почему нет?! — тут же вспыхивает Акросс, превращаясь в капризного ребенка. — Я могу дать ему вечность! Я ему силу дам. Если он перебьет всех этих крыс вроде Базеля, я только похвалю его. Тим и сам не откажется быть одним из моих демонов.

— Нет, не думаю, что ему понравится эта идея.

— Да брось. Вечная жизнь и огромная сила. Кому это может не понравиться?

— Акросс…

Проследив взгляд Гидры, Акросс оборачивается, видит, как поднялся Кай. Его шатает, крест на шее красный, кровоточит. Взгляд у Кая больной, расфокусированный, Охотник едва на ногах стоит.

— Тим не пойдет, — произносит Кай. — Тим тебе кишки выпустит и… и все.

Очень хочется верить, что Тим не купится на вечную жизнь или силу. Ему что-то другое нужно, но не дай бог Акросс это «другое» нащупает. Кай даже через боль ощущает себя так, словно у него пытаются отобрать что-то намного более масштабное и неосязаемое, чем личность кумира. Словно Акросс лишает его свободы.

— Тогда тем более, чего бояться, — улыбается Акросс, отвлекается от ведьмы, возвращается к Каю. — Сведи нас с ним, он выпустит мне кишки, и у вас всех станет на одну проблему меньше. Я не стану настаивать, если Тим откажется. Я ведь хочу быть его другом, а не хозяином.

Кай делает нетвердый шаг вперед, потом второй, цепляется за ворот рубашки Акросса, но сказать что-то уже не получается — горло высохло, даже дышать больно.

— Акросс, — слышит он ласковый голос Гидры. — Пожалуйста. Не могу смотреть на то, как Каю плохо… Верни его наверх.

Акросс разворачивается подобно черной глыбе, легко подхватывает Охотника на руки и, вместо того чтобы тащить куда-то, просто подбрасывает вверх. На несколько секунд у Кая закладывает уши, мелькает все перед глазами, а потом он оказывается лежащим на земле где-то в поле, и вокруг благословенный холод, и постепенно утихает боль в шее.

С неба сыплет дождь со снегом и хлопьями пепла. Кай, пошатываясь, поднимается на ноги. От него исходит белый пар, снег даже не касается его. Выпрямившись, Кай осматривается, чтобы понять, куда идти, и осознает, что это не поле. Он в центре выжженного кратера, где-то далеко видны оплавившиеся городские стены, кое-где — черные от копоти руины, но в основном это выгоревшее дотла место. 

У Кая кружится голова, он падает обратно, почти на то же место, из которого появился.

===

Сложно сказать, каким образом они с Гидрой стали друзьями. Кай собирался убить ее за разрушенный приход и убитого священника. И в этой погоне вляпался в историю с вызовом демона. От жертвоприношения Кай пытался ее спасти не ради нее самой, а чтобы оно не состоялось. Был уверен, что убьет ведьму потом.

Но Кай ни разу не поднял на нее ножа.

Уже через сутки после начала погони, после случившегося между этими событиями ада, Гидра выжимала подол платья и рассказывала:

— Ты не поверишь, но на пятерых священников приходится только один, который действительно сажает в пыточную, грозит каленым железом.

— Так ты ж ведьма, — недоверчиво напомнил Кай. Его волосы тоже были мокрыми, и от этого казались темнее. Рубашка неприятно липла к телу, порох отсырел. Он все еще злился.

— Я — да. А замученные ни за что девочки не были.

И у Кая опустились руки. Он не подумал, что ведьма может делать что-то не по прихоти, а из мести за людей. Он вел себя так же, как все Охотники: не разобрался и попытался бы убить Гидру быстро, прежде чем она обернется и успеет оправдаться. Да и она не стала бы оправдываться перед Охотником, который пришел по ее душу. Тогда Гидра казалась ему великой, потому что пожертвовала собой, соблазнила демона и загнала его обратно в ад обещаниями спускаться к нему по первому же требованию. Кай еще не знал, что у них все получится хорошо, и что Акросс сам не горел желанием ходить по их миру. Но, пока Кай высыхал после того, как Гидра обрушила на разгоревшийся город соседнее озеро со всей тиной, водорослями и рыбами, он еще восхищался ею как героиней.

— Что с теми священниками, которые не трогали тебя?

— Они не трогали меня, я не трогала их, — Гидра улыбнулась, встряхнула волосами. После ее выходки вода, оставшаяся в городе, достигала ей лодыжки. Тех, кто Акросса вызывал, он сжег по просьбе той же Гидры. Демон всем подложил свинью, выполнял желания только жертвы, в обмен на душу. Тело Гидра ему отдала почти даром, если не считать его защиты.

Гидра погрустнела, села рядом с Каем на приступочки. Небо было пасмурным, люди потихоньку отделяли сгоревшее и ненужное от еще пригодных вещей.

— Красивые, да? — ведьма пропустила между пальцами прядь рыжих волос, любовалась переливами. — У мамы такие же были. Ярко-ярко рыжие. Я смотрела на нее и думала, что буду такой же яркой и красивой, как мама. Папа ее очень любил, да и во мне души не чаял. Наверное, таких счастливых семей не бывает… И не должно быть. Как только начался мор, они обвинили маму. Она не была колдуньей, только не боялась никого и… была рыжей. Отец рыдал так же, как я. Нас обоих держали, пока ее уводили, чтобы мы не могли помешать. А она… сама шла. Прямая, уверенная. Словно ее в рай забирают, а не на пытки и костер… Ужаснее дней до ее сожжения ничего нет. Когда ты ее так любишь, а ей там больно делают, ни за что, а у тебя ручки слабые, детские… Отец, наверное, и вовсе бы повесился, если бы не я. Друг друга заверили, что на казнь не пойдем, и оба там столкнулись, на площади… Как я рыдала. У меня горло еще неделю болело. А отец ничего, за плечи меня держал, лицом окаменел, и смотрел только. Как оправилась — достала книги запрещенные, стала бегать в лес, в глушь, к ведьме. Настоящей, а не то, что мама. Отец знал, он только боялся за меня, все говорил: «Тише, дочка. Тише, милая. Тебя никто не видел, солнышко?», — Гидра улыбнулась. С кончиков волос капало на платье, небо прояснилось, и город перестал напоминать ожившее кладбище. — Мы же с ним знали, что за мной придут. Раз мать ведьма, то и дочь научила. Но, Охотник… Мы ведь могли просто уехать оттуда в другой город. Но оба понимали, что не поедем.

— Потому что хотели мстить, — кивает Кай.

— Именно. Я улыбалась горожанам. Флиртовала с парнями, хотя, когда приходили свататься, отец отказывал им с суровым лицом. И я одобряла. Говорила, что храню себя до брака. И от меня отстали. Когда начался падеж скота, мне шестнадцать было. И за мной пришли… О, как они горели. Я сожгла всех, кто к нам заявился. Я их всех знала лично, и с каким удовольствием слушала их крики. Отец был как бы и не при чем… Я его с тех пор не видела, потому что остаться в городе означало навлечь беду на него. Я уверена, что он нашел, как откреститься от меня. Как-нибудь я вернусь в город проверить, все ли с ним в порядке. И так же сожгу любого, кто причинил ему вред.

Кай помолчал, разглядывая солнце в луже. Если и оставались еще сомнения, рассказ их развеял. Таких, как Гидра, Кай не трогал даже при возможной опасности. И почему-то захотелось перед ней оправдаться за свое прощение.

— Моя мать, чтобы скрыть измену, врала, что ее совратил демон. И я, получалось, сын этого демона. Если бы я не сбежал, они бы сожгли меня. Кузнец бы и отдал. Меня не жгли только потому, что жалели мелкого.

— Спать я с тобой не буду, — улыбаясь, насмешливо произнесла Гидра, и Кай о своих словах пожалел, совершенно по-детски закрылся. — А хотя… Ты же видел, чья я теперь. То есть ты не врал?.. Впрочем, ваши любят истории о том, как их оставили без семьи или как побеждали семиглавое чудовище. Да, похоже на правду… Ты куда?

— Тут мне больше делать нечего, — Кай поправил ножны, закрепил отсыревший пистолет.

— Дурак был этот кузнец, — расплылась в улыбке Гидра, которая извиняться не собиралась. — Когда ему говорили бы, что у него красивый сын, он мог отвечать гордо: «Весь в меня», даже если бы это было не так. Одиноким бабам неосознанно хотелось бы такого же красивого и доброго сына, и кузнец бы не раз еще супруге отомстил.

Кай перестал так поспешно собираться, на секунду и вовсе остановился, кивнул каким-то своим мыслям, пообещал:

— Если будешь кому-то невинному вредить — я сам тебя сожгу.

— Мы сможем подружиться, — пообещала Гидра. И была права.

===

Кай приходит в себя на прохладной, свежей белой простыне, под теплым одеялом, и сначала ему кажется, что он в раю. А потом приходит боль и ломота во всем теле, так в раю болеть не может.

— О, он восстал из мертвых, — шутит сбоку голос Хаски. Кай без спешки поворачивает голову к нему, протягивает руку и гладит по голове, как верного пса.

— Мои вещи? — спрашивает он. На этот раз отвечает Дрод:

— Мы их принесли.

— Надо заплатить за больницу. Я же в больнице? — голос глухой, чужой, как у старика. Хаски настолько послушный, что разрешает погладить себя по голове, остается стоять, наклонившись к Каю.

— Какого хрена ты там забыл? — спрашивает недовольно Хаски, при этом всем видом выражая покорность. Кай осторожно пожимает плечами:

— Я не мог. 

Он чувствует — горло плотно замотано тканью, а крест покалывает, словно старую рану.

— Хорошо, что с тобой все в порядке, — мягко произносит Дрод и выходит из маленькой комнатки. Хаски внимательно и как-то настороженно смотрит ему вслед. Каю слишком плохо, чтобы это заметить, он прикрывает глаза.

— На тебя и тут скоро молиться будут, — глухо сообщает Хаски.

— Ерунды не говори, — огрызается Кай. На глаза ему опускается что-то прохладное, мягкое, влажное.

— А как еще? Город за ночь сгорел дотла, и посреди всего этого мракобесия выжил только один Охотник. Вот какая сильная вера у него, даже демон против него спасовал, — Хаски произносит это так, словно цитирует какую-то не слишком интересную книгу. Он знает, что все было не так.

— Меня Гидра спасла, — подтверждает Кай.

— Ты ей нравишься.

— А я ее едва не убил до этого… Там ситуация была, что вокруг человек пятьдесят, и нас уже не выпустят, даже если я орать начну, что я Охотник, а ее покровитель Акросс… Хотя с ней может и сработало бы. А вот меня бы точно зарезали… И я подставил ее, чтобы был хоть какой-то шанс. Я не хотел, чтобы она умирала, и спасаться за ее счет тоже… не хотел. Но сделал. А потом она меня вытащила. Они могли меня там держать, понимаешь?

От этого «там» тянет потусторонним холодом, и голос Кая на этом слове дрожит, как пламя свечи на ветру.

— Ты мне очень нужен. И Гидре нужен. Вы еще встретитесь и поговорите с ней, попросишь у нее прощения. Я уверен, она поймет. А если нет — тогда будешь мучиться совестью.

— Тебе разве не знакомо это чувство? Даже если тебя простили, сам себя не прощаешь.

— Неа, не знакомо, — Хаски наклоняется совсем низко, шепчет у самого уха. — Дрод убил человека.

Кай поворачивает голову, тряпка сползает с глаз.

— Кого? — так же глухо спрашивает он.

— Стражника ворот. Который пропускал к вам наших. И обратно выпускал, — уже чуть громче отвечает Хаски. — А потом очень вовремя новость пришла, что город сгорел к чертям. Буквально в тот же вечер узнали, вещи собрали и когти рвать. А то сидел бы, ждал, когда и его убивать придут.

Каю становится чуть легче после этих слов, и все же остается беспокойство. Он словно оживает — наливается румянцем лицо, он пытается встать, и Хаски не мешает, только настороженно смотрит, готовый подхватить в любой момент.

— Может, мне его лучше позвать? — спрашивает Хаски. Кай отрицательно качает головой, выбирается тяжело из кровати. Но, встав на ноги и выпрямившись, он снова становится прямым, уверенным шагом выходит из комнаты.

Они находят Дрода на конюшнях с петлей в руках, на которую рыцарь задумчиво смотрит. При виде Кая пытается ее спрятать за спину, смущается так, словно его застали за неприличным. И оправдываться начинает, как большой ребенок:

— Я не… не это. Не собирался… Просто представил, что поймают, такую же накинут и вздернут.

Кай в этот момент страшен, невольно вспоминается, что он только недавно вернулся из ада. Теперь волосы у него не просто растрепанные, а дыбом. Кажется, что он по-прежнему дымится.

— Дети там, в подвале, испугались, когда мы пришли их спасти. Сказали, тем, кто пробовал бежать, выжигали глаза. Пока я был один в замке, приехал оборотень — метра два ростом, наглый, расхлябанный. Спросил, можно ли приобрести девочек, светлых. Пока мы туда не пришли, они похищали детей и подростков. Если те отказывались слушаться — калечили, потом убивали. Потому что смерти эти дети уже не боялись, а вот боли пока еще да… Меня до сих пор трясет при мысли о том, скольких они успели продать, и их уже не спасти, потому что все те земли перетрясти надо. Скольким таким вот светленьким девочкам жизнь испоганили. Если тебя вздернуть придут за эту падаль — я за тебя встану. Я убью всех тех, кто попытается тебя казнить, если они не поймут.

— Да ну вас, всегда можно сказать, что это я его убил, — вклинивается Хаски. — Я ж дурной, я же оборотень. Захотел — убил. А вас обманул просто.

— Сколько я спал? — Кай приваливается спиной к стене, разом сдувается.

— Где-то… дня четыре, — неуверенно произносит Дрод, все еще тиская веревку за спиной. — Но лекарь сказал, что тебе нужно еще полежать.

— Тебя куда несет? — устало спрашивает Хаски.

— Надо найти учителей. Поговорить с ними.

— Что тебе там сказали в этом аду? — угадывает Хаски.

— Акросс хочет забрать у нас Тима.

===

Торговый тракт — очень удобное место. И города чаще, и между ними у дороги небольшие гостевые домики, в которых можно передохнуть. В одном из таких они и останавливаются вечером. Спален нет, но на втором этаже навалена солома, дом обогревается камином, поэтому можно ночевать и так. Все лучше и теплее, чем зимой в лесу.

Народу не так много собралось, в половину зала шесть на шесть метров.

В Кае не признать Охотника — он завернут в теплый светлый плащ, шея замотана в шарф. Это и к лучшему, иначе к нему приставали бы с просьбами помочь, а он еще слишком слабый, чтобы рубить чудовищ. Кай, обычно беспокойный, теперь особо и не нервничает.

— Монстры обходят тракт стороной, — объясняет он. Плащ и шарф делают его как-то больше и внушительнее. — Слишком много людей. К тому же Охотники тоже снуют туда-сюда. Раненные в столицу, вылеченные из столицы.

— Ты по-прежнему не выглядишь довольным, — замечает Хаски, склонившийся над чашей с вином.

— Я не люблю столицу, — вздыхает недовольно Кай.

— Почему? — не понимает Дрод.

— Там опасно.

После секундной паузы Хаски начинает смеяться, опустив голову почти что на стол, переспрашивает:

— В столице?

— Ой, иди к черту, — советует Кай и кутается теплее. Открывается дверь, впустив внутрь еще снега и холода, в небольшой зал входит скрюченный старик. Но Кай подмечает уверенность его движений — такую, словно это человек не пожилой, а кто-то вырядившийся в старика. А потом уже натыкается на хитрый прищур глаз. После этого вся его фигурка гипнотизирует Кая, и, поймав его взгляд, путник улыбается и ковыляет к их столику.

— Ничего, если дедушка тут присядет? — сладко спрашивает он. Дрод подскакивает, подвигает ему свой стул, прямо напротив Кая. Хаски реагирует иначе — кладет на этот стул ноги и, глядя нагло и расхлябанно, отказывает:

— Попутал что, старче? Смотри, сколько места свободного. Или решил, что тебя тут кормить задарма будут?

После быстрого движения Хаски оказывается лежащим мордой в пол, а оба стула свободными, старик усаживается, кивает Дроду:

— Чего ты встал, юноша? Я тебя не потесню, садись.

Он распутывает тугой шарф, оголив шею с правой стороны, показывает Каю выцветший до синевы крест. Хаски ворчит: «Нет бы сразу сказать…», послушно идет за другим стулом.

— Мое имя Хекк, — произносит старик. — Мне сказали, что ты отправился в столицу, чтобы поговорить со мной.

— С вами? — переспрашивает Кай.

— Учителями. Поговорить о моем подопечном, должно быть. Это именно я вырастил Тима.