— Не уходи совсем далеко на край острова, ладно? — Гриммель заботливо поправляет воротник жилета и приглаживает его, хотя тот и так ровно лежит, — Не увлекайся охотой. И пускай Беззубик пойдет с тобой, поможет. 

Иккинг стоит перед ним на каблуках, но этого не хватает, чтобы поравняться с мужчиной. Он заново ощущает себя совсем маленьким, когда Гриммель начинает говорить с ним таким переживающим тоном, но, видимо, от этого не избавиться: он всегда будет ребёнком в глазах мужчины. 

— Да-да, я знаю, я ведь не маленький уже, — Иккинг фыркает чисто из вредности, он совсем не злится на мужчину за проявление внимания. Возможно, Гриммелю просто некуда деть руки от беспокойства, — Ты зря волнуешься, пап.

Видно, что мужчина натянуто вдыхает и уже почти соглашается с ним. Иккинг только обнадеживающее улыбается и хочет выйти, но Гриммель снова говорит:

— Ты точно не хочешь взять пару смертохватов? Они очень хорошие охотники.

Иккинг оборачивается, не отпуская ручку двери, и улыбается, на момент закатив глаза:

— Ну, пап, — тонко тянет он, — Я боюсь, я с тремя драконами перебью всех оленей. Беззубика будет достаточно.

Парень мягко улыбается и поправляет лук за спиной. Его взгляд нежный и свежий, как весенняя трава, без капли раздражения. Гриммель наконец-то убирает руки за спину и привычно выпрямляется, снова становясь спокойным и равнодушным, каким его привык видеть мир. Он ещё раз осматривает Иккинга и утвердительно кивает:

— Хорошо. Иди. Я буду здесь, — немного погодя он всё же добавляет, — наверное.

— А я вернусь, — парень быстро подхватывает его тон с улыбкой, — возможно.

Его спину провожают до самого крыльца, а потом Гриммель погружается в свои дела. К полудню он и вовсе решает прилечь и отдохнуть, не замечая как начинает дремать.

* * *

Worrytrain – Today I saw an angel…Today I saw a satellite 

Весь мир поет стонущими голосами драконов и хлопаньем сотен крыльев, сливаясь в один волшебный хор над головой. Они танцуют спиралями и узорами, торжествуя свой собственный, неясный для человека, праздник, и даже не хотят отвлекаться на него, словно бы он слишком мал для их мира. Гриммель завороженно смотрит на алмазные своды, вспоминая, что он уже был здесь раньше. Ему это уже снилось.

Розовый перекатывается бликами и сияет под чёрными крыльями, блестит каждый раз по-новому сотней драгоценных камней, взрывается цветом и волшебством, и Гриммель закрывает глаза от этого великолепия. Его слишком много, оно растворяет в своём волшебном цвете, пробирает до самого сердца. Внутри что-то тоскливо тянет, как будто бы он пытается найти здесь что-то прежнее, родное, но мир молчит, а драконы и не думают спускаться. Охотник пытается вдохнуть чужой воздух полной грудью, но он ему совсем не знаком – хватает лишь на слабый вдох через открытый рот и влажные глаза.

Ладони упираются в берег из самоцветов, но мужчина не чувствует боли от острых, сверкающих граней. Он не чувствует и своих ног, когда поднимает и идёт вверх, словно бы пробиваясь через невидимое болото. Драконы над головой всё ещё поют и охотник снова смотрит на их цветные группы, танцующие над головой, как живые всполохи. 

Ему нужно что-то найти – так шепчет собственный голос и сердце тоскливо вторит ему. Найти. Найти! Иначе осколки внутри не соберутся, он что-то не починит, он не решит загадку: почему он оказывается здесь каждую ночь. Что он здесь ищет? Что хочет от него подземный мир? Что Гриммель хочет от этого мира? Что он здесь потерял?

Человек слепо оглядывается и находит взглядом пульсирующий источник света. Человеческие глаза, не привыкшие к такой сверкающей яркости даже во сне, слезятся, когда Гриммель слишком долго смотрит туда. Слёзы стекают по щекам и взгляд проясняется, свет начинает шевелиться и плавиться в единую форму: большой, размером с целую гору бело-розовый кристалл. Он бьётся изнутри светом, как живое сердце, и Гриммель сразу понимает: это сердце этого мира, настоящее и могущественное, создавшее всю магию и весь драконий род. Сила, которую человек никогда не сможет обуздать и с которой ему нельзя шутить. 

И сверху, с волшебного трона тайного мира, на него молча смотрит дракон. Душа вторит: "Нашел!", и Гриммель тянется рукой вперёд, пытается позвать, но не слышит своего голоса, а ночная фурия остаётся на месте. Она равнодушно смотрит на него с гордой осанкой и не думает слетать вниз. Он для неё – чужак, явившийся в их дом без приглашения. Розовый мир вздрагивает блеском ещё раз в предсмертном вздохе и беззвучно рассыпается, затихает темнотой.

* * *

Гриммель просыпается с шумным, неровным дыханием и берется за сердце, где горько разливается тоска подобно крови из пробитой раны. Он чувствовал себя так одиноко в ночь, когда Иккинг улетел. Мужчина не замечает слёз, пока не растирает лицо ладонями в попытке прийти в себя. Он непонимающе трет ладони, испаряя скудную влагу с кожи, а потом опускает руки и жмурится с неясным выдохом. Ему совсем не нравится тревога после таких снов. Они преследуют его каждую ночь, пытаются что-то сказать, но ему слишком страшно раскрывать эту загадку.

Сколько вообще времени? Мужчина осматривается и находит себя в своей комнате, а в комнату льется дневной белый свет. Где Иккинг? Он вернулся? Гриммель выглядывает в окно. Двор пуст. Смертохваты откровенно маются на солнце с сытыми красными боками и высунутыми языками. Беззубика нигде не видно и улица остается тихой и сонной, когда он обходит дом.

* * *

Иккинг не моргает и не дышит, когда наконечник стрелы целится в голову животного. Пальцы разжимаются, тетива соскальзывает и стрела коротко свистит перед ударом. Олень стонет и валится на землю, и теперь человек может сделать первый вздох.

— Получилось, — он спешит к своей добыче вместе с радостным Беззубиком.

Животное уже мертво, когда Иккинг опускается на одно колено и достает стрелу из рогатой головы. Шкура зверя белая, как из серебряных шелковых нитей, и всадник довольно улыбается. Он гнал этого оленя так долго! Им совсем не везло и пришлось лететь дальше обычного, прежде чем Беззубик взял след добычи. 

— Мы, конечно, далеко ушли, но я думаю Гриммель не будет злиться, когда увидит добычу, — Иккинг треплет Беззубика по морде и тот шумно облизывается.

Всадник легонько подбрасывает и перехватывает нож в полете, а потом одним умелым движением вгоняет его в плоть. Расцветает ещё один красный цветок на белой шкуре и Иккинг принимается за работу. Будет легче снять шкуру и разделать сразу, чем тащить целую тушу на Беззубике. Тем более его дракон заслужил награду: это ведь он взял след! 

— Вернёмся к середине дня, я думаю, да, друг? — Иккинг не обращает внимания на то какими скользкими становятся его ладони от чужой крови, — Может быть к началу вечера, но надеюсь, что Гриммель не сильно волнуется. 

Вместо привычного дружелюбного урчания он не слышит ничего, но всадник не обращает на это внимания, пока тишина не становится слишком густой. Она камнем ложится на плечи, когда он снова спрашивает вслух, но молчание повторяется. Когда он оборачивается Беззубик начинает рычать. Иккинг слышит шипение, прежде чем видит слепые, белые глаза, раскрывшиеся в темноте. Под нависшими корнями и мхом раскрыла свой пустой рот нора, из которой уже высунулась бешеная зубастая пасть.

— О, нет… — Иккинг тут же вскакивает на ноги и пятится назад на пару шагов, — Беззубик, стой!

Ночная фурия не слушает его и плазма уже летит синим цветом прямо в морду шёпота смерти. Тот скручивается с поломанным стоном, как шипастый змей и в зубастой глотку зарождается рыжее пламя. Любая надежда на перемирие исчезает, и Иккинг обнажает клинок и отпрыгивает в сторону от закрученной струи огня. 

Он больше остальных, намного больше и сильнее. Иккинг замечает это, когда неимоверно длинные зубы щелкают рядом с его плечом. Лезвие поет, когда он бьёт наотмашь и ранит чужую чешую. Пасть сжимается, но когда всадник хочет отбежать, она распахивается огненной бездной и мчится за ним. Снова слышится взрыв плазмы и надрывный вой со стороны Беззубика, который забирается на спину дракона и разрывает его шкуру и когтями, и зубами. Он вертится, как клубок из шипов, но ночная фурия даже не собиралась его отпускать. Она разорвёт его на части только за то, что тот оскалил на его всадника зубы! Когти проходятся по чужой морде, как чёрная молния, и почти задевают слепые глаза. 

Получив лишнее мгновение, Иккинг бежит к луку со стрелами, но серый хвост беснующегося дракона сбивает его с ног. Наконец Беззубик вырывается из вертящегося клубка, одним взмахом крыльев поднимается и стреляет прямо в пасть, в упор, чтобы оглушенный шёпот смерти повалился на землю. 

На секунду Иккинг ослеплен пламенем собственного дракона. В ушах стоит звон и всё тело горит, словно от настоящего огня, но Иккинг хватается за меч и бьёт дракона. Ещё раз, и ещё, и ещё, окрашивая сталь красными всплесками. Он совсем не чувствует боли в израненных, избитых ногах. Даже не слышит, как воет Беззубик, снова кусая шёпота, но уже за крыло. Человек сдавленно дышит и в глазах начинает щипать. Он бы отдал этого оленя. Пускай бы он лишился этой добычи. Он нашел бы другого! 

Ему дают пару дыханий и тело уже хочет облегченно упасть, но умирающий дракон делает последний рывок. Всадник задыхается, когда перед глазами летят красные шипы, и, кажется, уворачивается одним резким рывком в сторону. Шёпот смерти подается за ним и отчаянно раскрывает рот, чтобы раскусить человека пополам, но Иккинг снова отпрыгивает прямо ему за спину и вонзает в серый затылок меч. Теперь навсегда. Слышится хруст, в лицо бьют брызги крови, и Иккинг поворачивает меч. Теперь дракон расстилается на земле и замирает. 

— Боги… — он не замечает слёз, капающих с щёк, и валится дракона.

В голове очень непонятно шумит, весь мир сейчас лишь сборище мельтешащих пятен. Иккинг сильно жмурится и пытается дышать. Первый вздох даётся с большим трудом, но цепи как будто бы сходят с груди, и начинают выливаться ещё несколько десятков нервных вдохов-выдохов. Парень раскрывает рот, как рыба на берегу и крупно дрожит. Когда телу возвращаются чувства к нему приходит боль. 

Иккинг выталкивает из горла стон, желая закричать, и тут же чувствует нос Беззубика у своего лица. Его дракон тонко стонет в ужасе и всадник распахивает глаза. Боль прожигает его живот и затуманенный взгляд опускается вниз. Красный шип смотрит на него, как уродливый зуб, прокусивший и жилет, и плоть.

— О, нет…Нет, — Иккинг неверяще смотрит на мокрые, красные руки и по щекам начинают катиться слёзы.

* * *

Собираются тяжёлые лучи и вместе с ними мрачнеет и сердце Гриммеля. Он рассматривает тёмно-синюю кромку облаков, бурлящих на небе, и надеется, что Иккинг вернётся до грозы. Где-то в тучах играют зачатки молний, отдавая небу свои синий цвет на секунду. Есть надежда, что дождь его не заденет, а пройдётся только по краю острова. Смертохваты клокочут рядом, но мужчина совсем не смотрит на них, только втягивает в сдавленную грудь влажный, солёный ветер. 

* * *

— Помоги-ка, мне братец… — Иккинг задушено выдыхает и с большим усилием поднимается на ноги.

Он, кажется, совсем не дышит или не слышит собственные натянутые вздохи, когда Беззубик подставляет свою спину. Ему ведь говорили не заходить так далеко. Он ведь обещал вернуться.

— Нужно-...

Боль только усиливается и растягивается кровавой раной под рукой, когда он пытается взобраться на дракона. Он не может. Больно. Очень больно. По руке струится выдавленная кровь.

— Сейчас полетим, — шепчут пусто губы и Иккинг пытается ещё раз поднять ногу и закинуть её в седло.

Беззубик полностью ложится и скулит с мокрыми глазами, неспособный помочь своему другу. Ему больно и страшно даже больше чем Иккингу, но он совсем ничем не может помочь! Мышцы словно разрываются, когда Иккинг взбирается на него. Они не долетят. Они слишком далеко. Ему ведь говорили! Ему ведь говорили не уходить так далеко. Беззубик спешит бежать, но болезненные крики его всадника (и лучшего друга) заставляют смягчить поступь, сделать её более плавной, чтобы Иккинг не бился на каждом прыжке, но они не успеют. Он не вынимает шип, крови мало, но боль сводит с ума. От неё в жар бросается и разум, и дыхание. Воздуха нет. Они не долетят, они слишком далеко.

— Стой… — он больше чувствует слова убегающим жаром на губах, нежели слышит свой голос, — Я не успею, постой.

Беззубик горько стонет, но сбавляет скорость и поднимает одно ухо. Иккинг держится за седло до побелевших костяшек и уже перестает ощущать свои руки. Они холодные, как мрамор, обрамленные кровавыми цветами. 

— Оставь меня и лети за Гриммелем, — рот немеет и язык отказывается поворачивать слова.

Снова отчаянный стон, но Беззубик послушно останавливается и припадает к земле, чтобы Иккинг съехал вбок и спиной вперёд прямо из седла. Земля выбивает выдох из-под него. По его глупости такое драгоценное время утекает между пальцев, как тепло из его тела. Нужно было отправить Беззубика с самого начала. Не тратить минуты на то, чтобы залезть на него. Но кто знал…? Надо было отдать оленя. Надо было бежать. Надо было быть внимательнее. Надо было добежать до лука...Надо-

Он слышит свист вдалеке и удивляется, что пропустил момент, когда Беззубик взмахнул крыльями и улетел вперёд. Всадник остается неподвижно лежать и не замечает его исчезновения, не замечает холода, поплывшего в животе, только одни глаза без устали смотрят вперёд. Время как будто бы становится непрерывным и липким, как кровь на собственных фарфоровых пальцах, которые он сжимает до последнего. 

"Сожми рану и держись-сожми рану…" 

Над ним заботливо сияет чистое нюдовое небо и шелестят кроны рыжих сосен. В уголках глаз собираются солёные слезинки. Они ползут по щекам и падают в иссушенные губы, хотя разбавить металлический вкус они не в силах. Иккинг силится дышать. Небо становится густым и таким розовым, как из его снов, где он летал, что Иккинг находит на своих мокрых, красных губах подобие улыбки и последний вздох.