30 ноября 2022, 16:58
* * *
Мозг после снотворного всё ещё ощущается вялым и странным, до него не доходит осознание того, что видят глаза, и Иккинг пару долгих мгновений просто пытается понять, что это за сине-белые и мелькающие чёрные пятна вокруг. Какие-то силуэты, шум, что-то двигается перед глазами и тут же пропадает. Когда сознание всё-таки приходит в себя и выгоняет остатки сна, он понимает, что висит вниз головой, вокруг него цепи и ремни, а под ним синее-синее море с кораблями и драконами. Теми самыми, что поймали его.
Ночная фурия фырчит, встряхивает головой, пробует разжать челюсти (подтверждая свои догадки, что на нем намордник), а потом начинает оборачиваться по сторонам. Его крылья плотно связаны, а сам он прикреплен к летающему механизму, покачиваясь, как чёрная рыба в сетях. Летающая машина выглядит как клетка, острая, уродливая и с прикованными к ней драконами, которые послушно несут её. Человек, стоявший в клетке, был незнаком Иккингу, но его холодный взгляд и броня из кожи ночной фурии вселяли страх и отвращение. Альфа отворачивается и опускает голову, понимая, что пока что он никак не может выбраться.
Смертохваты радушно щелкают и заинтересовываются им, когда замечают, что ночная фурия больше не спит. Они кружат вокруг альфы, принюхиваются и осматривают. Иккинг уже понял, что он им интересен: знак отражает возбуждение, восхищение и что-то непонятное с примесью гордости. Возможно, они впервые охотились на альфу стаи и были горды такой ценной добычей. Иккинг натужно воет на них, но драконы даже не пытаются его слушаться.
— И не старайся, фурия, они слушают лишь меня. Ни ты, ни твой всадник им не указ, — слышится глубокий, но недолгий смех сверху.
"Так ты думаешь, что я Беззубик?"
Альфа раздраженно фыркает и закрывает глаза. Зачем им Беззубик? Хотят использовать его как приманку для него самого? Иккинг горько усмехается: охотники хотели поймать Беззубика, чтобы приманить Иккинга, но в итоге поймали его самого, и даже не знают об этом. Хотя, в этом есть свои преимущества: как только они остановятся, он превратится в человека и легко выскользнет из своих оков, рассчитанных на драконьи размеры. Затем он снова станет зверем и улетит домой под покровом ночи. Самое главное – не попасться на глаза драконам. Альфа приоткрывает один глаз и смотрит на одного из смертохватов, который хитро щурится на него, будто бы знает, что тот думает о побеге и обещает поймать его.
Затем взгляд липнет на шею зверя и Иккинг удивленно приподнимает уши: рядом с головой дракона крепко сидит ошейник с фиолетовыми ампулами. Они ядовито пузырятся и жгут глаза, тонко намекая, почему такие грозные драконы слушаются охотника. Теперь вместо непонимания с толикой отвращения к этим рептилиям внутри играет лишь сожаление, и Иккингу хочется прошептать: "Если я сниму с тебя эти ядовитые иглы, ты станешь частью моей стаи?", но челюсти остаются сжатыми и безмолвными.
Они летят долго, кажется, что тягуче и лениво, но это не так: волны торопливо шумят под бортом кораблей, а сама летающая конструкция довольно быстро двигается во главе флота.
Иккинг то открывает, то закрывает затуманенные глаза, и каждый раз небо меняется. Сначала оно было черным, набитым гранитной ночной тяжестью и стрекочущие спины смертохватов сливались с ним, как и чеканные мачты кораблей; потом начал появляться первый свет, протапливая горизонт лазурью, золотом и румянцем. Сейчас небо было обычным: голубым с серой примесью, почти грязным и тупым, неподвижным с тугой пеленой дымчатых облаков.
Альфу начинает тошнить от того, что он так долго висит вниз головой, и из утробы доносится измученный вой. Он сдавленный и глухой, наполненный усталостью. Охотник, стоявший в своей конструкции, молчал. Ему было все равно на Иккинга. Только смертохваты заинтересовались снова проснувшимся оборотнем.
Голова начинает стучать болью и мутить так невыносимо, что хочется закричать, взбеситься, лишь бы перевернуться в нормальное положение. Иккинг рычит, скрипит челюстями и делает первый рывок. Звенят цепи, урчат смертохваты, любопытно тыкаясь мордами в незащищенный живот и бока. Иккинг встряхивает телом сильнее и начинает раскачиваться.
Гриммель ничего не говорит, даже не смотрит на дракона, прекрасно понимая, что и сам устал лететь вот так. Совсем скоро они приземлятся – на горизонте уже вырезается остров.
* * *
Это не их основная база – Иккинг понимает это по спешно разбитому лагерю и общей пустынности берегов: здесь нет ни обустроенного причала, ни складов оружия. Также они летели сюда чуть больше дня (если он не потерялся во времени от яда), а значит остров относительно близко к Новому Олуху. Они не задержатся здесь долго и если у него будет достаточно времени и скорости, то он сможет вернуться домой, но, судя по всему, боги глухи к его молитвам: его клетку плотно облепляют смертохваты.
Их панцири жирно блестят в вечернем отблеске и переливаются, как у жуков, хотя сами они больше похожи на наглых ос. Морда одного из драконов лежит прямо перед дверью клетки; если бы Иккинг открыл её, то непременно задел бы чужой нос.
Альфа раздраженно фырчит, хмурится и пытается придумать другой план, но уже утром они снова летят, и это выглядит как явная спешка: полеты невыносимо долгие, остановки – короткие. Так проходит три тяжелых дня, когда его наконец-то отпускают на землю больше чем на ночь, а вокруг не снуют драконы.
* * *
База охотников выглядит мертвенно-белой из-за вечного снега на земле и горах, а чёрная вода с прозрачными глыбами только дополняет пустой, высушенный смертью и холодом, образ. Берега обиты деревом и лестницами, под сводами льдов и пещер виднеются крыши складов и военные машины, а также множественные драконьи черепа – Иккинг чувствует тошнотворный ком в горле и рычание. Он скалит зубы, и они двигаются дальше, в самую глубь острова там где тише, а ветра со снегом меньше. Иккинг мельком осматривается (и подтверждает свои догадки, что они на далеком севере) и фырчит. Несмотря на неснятые ремни и намордник его всё равно заперли в клетке, которую везли на специальной переноске с колёсами, запряженной смертохватом.
Люди переговариваются, главный охотник отдает команды свистом и жестами, и его покидают, оставив на каменной арене. Она выглядит так же, как и та, что на Олухе, только украшена костями, рогами и черепами. Они мозолят глаза жёлтыми пятнами, очень противно вырезаясь на фоне потемневшего неба. Пустые глазницы навязчиво глядят на него, словно бы голова сейчас откроет рот и скажет что-то. Но голосов нет: разве что далёкие, людские.
Через пару часов его запоздало кормят и снова оставляют в одиночестве, и тогда альфа решается выходить, и за ним наблюдают только черепа и черное-черное небо.
Тело плавится, начинает рассыпаться и терять свою форму, мягко расплываясь песком в пространстве. Иккинг буквально выливается из прежней, уже растаявшей оболочки, и падает на живот, обвисая в ремнях и веревках. Они лежат на нем, как кожаные змеи и всадник легко выпутывается из них, вставая перед решеткой. Прутья толстые, тёмные и неприступные для драконьего огня, но они расположены широко друг от друга, и Иккинг благодарит богов за свое телосложение: дракон или даже крупный, широкий мужчина не пролезет, но вот он – в самый раз.
Всадник пригибается и протискивается боком в щель, пропихивая сначала руки и потом уже плечи и следя, чтобы они не застряли. Драконья чешуя костюма скрипит от натяжения, но послушно проскальзывает и через минуту Иккинг уже лежит снаружи. Синий гребень на спине как будто бы чувствует его желание убраться отсюда, не привлекая внимания, и послушно сливается с тенями лагеря, не отсвечивая лазурным блеском. Даже протез не стучал так громко, как обычно, а дыхание замерло.
Копья и щиты с черепами грозно скалятся на него, но молчат, когда парень проскальзывает вперёд под башнями и крышами. Пара смертохватов летает где-то вдалеке, размеренно нарезая круги вокруг лагеря, и это сразу же отбивает любые мысли о том, чтобы взлететь прямо сейчас. Ему стоит выбраться за пределы базы, уйти в снежные равнины так далеко, как сможет, а потом оттуда взлетать и улетать высоко в небо, делая огромный круг подальше от острова и возвращаясь обратно домой. Он замирает, когда смертохват пролетает совсем близко над ним. На секунду в голове скачет мысль, чтобы спасти этих драконов, снять с них яд, но Иккинг хмурится и прикусывает язык: сейчас самое главное – спастись самому. Он не имеет права задерживаться ради этих драконов. Он обещает спасти их после войны с Драго и идёт в самый глухой конец лагеря, где находятся полупустые склады и одинокая, смотровая башня.
* * *
Кровь на руках сливается с чешуей, становясь единым чёрным монолитом, но Иккинг не обращает на это внимания. Его сердце уже давно ожесточилось и покрылось равнодушием к охотникам: если нужно убить их всех, чтобы выбраться отсюда – он сделает это.
Красные капли остаются на снегу, когда он выбирается через забор, уже не боясь дозорных на башне. Стены молчат, снег едва скрипит под ногами, а звёзды просто наблюдают, как всадник прячется под ледяными сводами и движется в тени подальше отсюда. У него есть несколько часов, чтобы убраться, пока его пропажу не заметили утром, и Иккинг торопится.
Ноги гудят от того с какой силой он приказывает им двигаться, иногда стонут от холода вместе с лицом под маской, но продолжают идти. Иногда протез сдаётся и скользит, роняя всадника на лёд, но он встаёт и идёт дальше. В голове нет никаких мыслей, только: "нужно идти вперед".
Потом, когда Иккинг вернётся домой без сил, можно будет отдохнуть. Он встретится с матерью, зацелует Беззубика и потом будет долго лежать, массируя ноющий остаток ноги. Потом они соберут совет и Драго проиграет.
Глаза щурятся от мелких льдинок, попадающих в глаза на руках ветра, когда он оборачивается на лагерь. Он походит на колючую чёрную морду дракона, который ощерился на него всеми зубами и рогами. По спине пробегает дрожь и Иккинг падает на колени, расслабляя разум и призывая темноту. Она струится из пространства и ласково оплетает руки, когда до слуха доносится знакомый стрекот.
Внутри всё рушится, когда Иккинг оборачивается, видит остроносую морду дракона перед собой, а в следующую секунду уже падает на спину под тяжестью чужих лап. Темнота жалобно разбивается и плачет, стекая с его тела и пропадая, а к горлу подносится лезвие.
Его не собираются убивать, но по очень довольному взгляду и слюне, стекающей на лёд (чудом не на лицо человека) можно понять, что это не значит, что его просто так отпустят. Дракон щелкает и урчит, разглядывая альфу под собой.
— Ох, твой хозяин уже знает, что я выбрался, не так ли? — Иккинг осторожно сглатывает и держится за чужую лапу, ненавязчиво пытаясь погладить дракона и хотя бы немного успокоить.
Рокот звучит ярче, глубже, а знак в груди снова непонятно обжигает. Им вроде бы и восхищаются, но так же не против откусить лакомый кусок (если хозяин позволит). Альфа тяжело вздыхает и крадется одной ладонью под чужую челюсть, замечая, что его почему-то не останавливают, а наоборот заинтересованно следят за рукой.
— Тебя никто никогда не гладил, да? — Иккинг неловко улыбается и чешет гладкую чешую когтями.
В ответ он получает довольный прищур и лезвие, убранное от горла. Дышать становится легче, а когда от него отходят Иккинг аккуратно поднимается и бросает взгляд на лагерь: он спокоен, других драконов не видно. Быть может, у него ещё получится улететь отсюда?
— Я могу снять эти болезненные колбы с тебя, хочешь? — руки не перестают чесать красный подбородок и брюхо, — Улетим вместе. Станешь частью моей стаи, хорошо?
Коготки перебираются повыше, крадутся к застежкам ошейника, и Иккинг уже легко улыбается, готовясь его снять, когда его руки с рычанием отпихивают. Сделав пару шагов назад, он поднимает ладони и золотой взгляд снова смягчается.
— Тебе не разрешено подпускать кого-то к ошейнику, да?
Ответом служит рокот и прыжок с железной хваткой поперек груди – дракону надоела эта приятная, но короткая игра, и он несет добычу к своему хозяину, как и было велено. Яд привычно жжется под чешуей, и может быть, если бы Иккинг все-таки сорвал бы колбы, то они бы улетели вместе: любой дракон выберет надёжного альфу и стаю нежели одиночество. Но Иккинг не вырвал, а дракон просто исполнил вечный приказ в голове.
Всадник пытается добраться до ошейника, призвать к себе темноту, но они летят слишком быстро, чтобы у него была возможность превратиться
* * *
Гриммель стоит спиной к Иккингу, как холодная и чёрная статуя и как будто бы совсем не боится нападения – слишком уверен в себе, чтобы опасаться удара сзади. Тем более, что смертохваты кружили вокруг дома и щелкали прямо под дверью. Хватит одного свиста, чтобы они запрыгнули и разрезали альфу пополам. Иккинг это понимает и потому не двигается. Дракон сразу же закинул его в кабинет охотника и от того его руки не были связаны и сейчас Иккинг осматривал комнату, растирая замерзшие ладони.
На столе у охотника лежат колбы, банки яда, карты и ремни, до этого сковавшие его драконье тело, а сейчас лежавшие, как куча мертвых змей. Тишина вокруг начинает звенеть от напряжения и проходит еще несколько долгих, молчаливых секунд, прежде чем Гриммель размеренно оборачивается.
Его глаза бледные и холодные, как серое стекло, но Иккинг видит кое-что совсем неподходящее для чужого лица: страх. Он тонкий, призрачный, скребущийся под радужками и едва уловимый в остальном ровном, чеканном теле мужчины. Всадник на мгновение щурится лишь глазами, его ноздри вздрагивают в попытке учуять чужой запах и эмоции, когда он понимает: страх в глазах Гриммеля – это страх перед неизведанным. Люди так смотрят на что-то древнее, таящее в глубине невиданную силу, что-то необъяснимое и непонятное для человеческого разума. Что-то с чем нельзя играть или дразнить.
— Так, слухи о тебе это правда? — страх спадает с чужих глаз, как морок, и Иккинг ловит в себе сомнение, что он когда-либо там был: человек перед ним слишком холоден, чтобы его касались хоть какие-то чувства.
Всадник молчит и режет в Гриммеле дыру своим взглядом: бесстрашным, живым и ярким, как летняя зелень. Они – полная противоположность друг друга.
— Ты умеешь превращаться в дракона? — Гриммель пробует эти слова на языке и морщится от их неправильности.
Это всё кажется невозможным. Бредом больного рассудка, помешательством, ничем иным, как ложью. Но ремни лежат на столе, он щупает их руками и они совершенно реальны. Точно так же как реальна закрытая клетка в арене со скинутыми веревками, но без дракона. Точно так же, как упрямый мальчишка перед ним. Точно так же, как и он сам и его разум – он не безумец и в этом вся проблема. Это всё происходит по-настоящему.
— Кажется, Драго плохо слушает своих солдат или не делится их словами с вами, — Иккинг скалит зубы, пока говорит и не сводит глаз с охотника. Его челюсть, плечи, руки и ноги напряжены, готовые к броску, — Я думал, что весь архипелаг уже знает о моих способностях.
— Для чего показывать одно из своих скрытых преимуществ вот так открыто? — Гриммель мельком отворачивается от него и иллюзорно расслабляется в плечах, облокачиваясь бедром о стол и стягивая перчатки, — Почему не скрывался?
— Потому что это пугало людей, а с напуганным противником легче бороться.
Гриммель колко усмехается, но только ртом – глаза остаются по-прежнему безразличными.
— Это уже не важно. Скоро ты сам прилетишь к Драго и на этом для тебя всё закончится.
Серый взгляд опасно блестит ровно секунду, предугадывая рывок: Иккинг прыгает в сторону, хватает чужой меч и делает выпад вперёд, когда его бьют по запястью, отбивают меч и больно бьют иглой в вену. Рука обжигает и срывает непонимающий крик, пока ядовитое пламя быстро-быстро ползет по венам прямо вверх к шее и вискам. Всадник не понимает, почему у него не отобрали меч и хочет ударить Гриммеля ещё раз.
— Стоять. Замри.
Чужой голос такой властный и пробивающий до мурашек, что Иккинг сразу замирает, как изваяние.
— Опусти меч на пол и встань ровно, не пытайся сбежать, — на губах охотника мелькает намек на улыбку в уголках рта, а глаза довольно прищурены.
Гриммель вмиг становится расслабленным и из его груди доносится короткий, гулкий смех, приглушенный сомкнутыми губами. Всадник делает в точности, что ему сказали и крутит головой, жмурится, пытаясь нарушить приказ в голове, но ничего не выходит – воля парализована. Больше он не владеет собой.
— Как себя чувствуешь?
— Жжется под кожей, но уже слабее. Дрожат мышцы. Странное ощущение в голове, — рот развязан, язык свободен и сам воротит слова, совсем не слушая разгневанных мыслей.
Гриммель улыбается, впитывает его слабость и страх несколько мгновений, прежде чем взять новую колбу и взять Иккинга за руку.
— Не сопротивляйся мне. Никогда, — игла прокусывает кожу и по венам опять расходится яд в нужной дозе, чтобы окончательно помутнить рассудок.
Иккинг щурится и не находит в себе сил, чтобы вспомнить, как вернуть контроль над телом. Его слабостью упиваются и откровенно насмехаются.
— Теперь понимаешь, почему ты полетишь к Драго сам?
— Да. Понимаю.
Охотник довольно кивает головой, а потом на его лице что-то меняется, как будто предупреждая о чём-то очень плохом впереди. Альфа не хочет спрашивать, поэтому Гриммель говорит первым:
— Есть ещё одна важная вещь, достойная твоего внимания, вожак, — он тянет обращение с явной усмешкой, как будто бы Икикнг для него подобен животному, — Твои люди очень верны тебе, не так ли?
Под сердцем тяжело холодеет, органы поджимаются и что-то боязливо падает в животе.
— Они героически следили за нами, попытались спасти тебя, пока ты был без сознания, но к счастью все обошлось, — мужчина подходит вплотную к всаднику, сложив руки за спиной, — Думаю, ты сможешь помочь мне с этой небольшой проблемой, не так ли?
Иккинг глотает слова и поднимает слезливо-красный взгляд на Гриммеля, не в силах ответить ему.