Тьма бездыханна, тьма пуста, и тьма — это первое, что встречает его, когда Иккинг раскрывает глаза. Он просыпается в ней, как в собственной кровати, но сколько бы он не оглядывался и сколько бы он не ходил: тьма была постоянна. Она кружила вокруг него и провожала, ласково касаясь плеч и ног. Иногда Иккингу казалось, что чья-то ладонь трогала его спину, но каждый раз, когда он оборачивался там никого не было. Тёмный и глухой мир оставался неизменным.

На второй день скитаний он понимает: это не его комната и не пепелище былой битвы, и это не чертоги Одина и не его сон.

Он оказался не жив и не мёртв, и теперь тьма стала единственным спутником, а он её единственным наследником.

Иккинг чувствует, как слёзы стекают по его щекам, но капли испаряются быстрее, чем смогут упасть, и на коже остаётся призрачный след чужого ненастоящего прикосновения. Он кладёт свою ладонь на лицо, туда, где ему видятся чужие руки.

— И сколько же времени я буду бродить здесь?

Течёт ещё одна слеза, и темнота вторит ей чужим голосом в его голове: «Сколько же? Сколько же? Сколько же?». Своего он не слышит — наружу вылетает пустота.

Иккинг вздрагивает, напуганный и разбитый, ведь в этих тенях нет даже чудовищ — он здесь совсем один. Забытый, потерявшийся и застрявший там, где ни один человек не должен быть: граница двух миров. Стала бы смерть лучшей участью? Тишина не даёт ответа, и тогда Иккинг бежит от неё. Но как бы он ни старался и сколько бы не бежал, он так и не находит выхода из забытья.

Приходит третий день и вместе с ним приходит голос. Тьма начинает шевелиться и переливаться под его ногами, а потом говорит с ним десятком невидимых ртов:

«…Север сгорит и от его трона останется только пепел и дым…»

«…Рухнут небеса на их головы…»

«…Польётся кровь…»

«…И будет пламя…»

«…Может умереть, но его наследие должно жить…»

«…Чёрный дракон погибнет…»

«…Унаследует трон…»

— Какой чёрный дракон погибнет? …Я? — Иккинг кричит в темноту с мокрыми и красными глазами, — Но я ещё не погиб!

«…Но и не жив…» — шепчет тьма сразу отовсюду.

Её голос становится тише, и Иккинг со страхом понимает, что та начинает отдаляться. Он снова может остаться один!

— Стой! Подожди! — Иккинг бежит за ней, пытаясь ухватить рукой за невидимый хвост, — Подскажи, как мне выбраться!

«…Умрёт!..» — тень огрызается на него в последний раз и растворяется, как песок в воде, уносимый течением.

Иккинг снова остаётся один и ем вмиг становится холодно. Нескончаемые слёзы испаряются с его щёк, но тут же на их место текут всё новые и новые. Он рыдает, и тьма вместе с ним.

Уж лучше бы Инферно сжалился над ним и убил, чем оставил безымянным призраком, скитающимся в забытье.

* * *

«…Проснись!»

Иккинг вздрагивает, раскрыв ленивые глаза и снова оказавшись в немом мире. Что-то тревожит его, высунувшись из темноты, и шепчет на краю сознания.

«…Прошу, проснись!..» — доносится над ухом, и Иккинг подскакивает от страха и радости.

Мир вокруг всё так же пуст, а тени бездыханны. Он щурит и трёт свои глаза, оглядываясь. Кажется, что тьма сгустилась, но он не уверен, может ли он доверять своим глазам.

«…Иккинг, прошу проснись!..» — шепчут со стороны и, обернувшись, Иккинг наконец-то видит… Тень?

Гуще и темнее, чем другие, и именно она шепчет своим невидимым ртом рядом с ним. Иккинг чувствует и воодушевление, и страх, смотря на бездонную дыру на месте лица. Поднявшись на ноги, он делает несколько шагов к ней, но она наоборот от него.

— Подожди! Стой… Я хочу поговорить. — Он поднимает ладони в мирном жесте. — Выпусти меня отсюда! Или помоги выйти!

— …Кровь дракона сильна! — отвечает Тень, а потом срывается и бежит от него, переваливаясь и вздрагивая в силуэте.

Иккинг срывается за ней со всех ног и впервые в этом мире он чувствует что-то кроме пустоты — ветер в волосах. Он наполняет его силой и скоростью, и он бежит со всех ног, почувствовав себя таким же лёгким, как и темнота вокруг. Внутри разгорается злость. Тень маячит перед ним, оказываясь силуэтом дракона, встряхивает хвостом, но в последнее мгновение он хватает её рукой.

— Попалась!

Иккинг стискивает чёрный подол и со всей силы тянет на себя, и на его лице торжествует улыбка. Тень, всхлипнув напоследок, рассыпается, и он падает перед собой, зажмурившись и сжавшись, и лежит так несколько мгновений. Отмерев, Иккинг медленно раскрывает сначала один глаз, а потом второй. И снова тьма. Ничего не изменилось.

Он почти воет от разочарования, но вспоминает, что его ладони всё ещё сжимают что-то. Заново наполнившись надеждой, Иккинг торопится усесться и поджать под себя ноги, а потом с трепетом раскрывает ладони. В руках у него лежат три самых прекрасных драгоценных камня, какие он только видел в своей жизни.

Первый — белоснежная жемчужина размером с человеческий глаз, вторым камнем становится ярко-красный, как чистое пламя и кровь, рубин и третий — аметист, глубокий и благородный, как отблеск самой звёздной и фиолетовой ночи. Иккинг смотрит и смотрит на них, ощущая себя самым счастливым человеком в мире. Отчего-то ему кажется, что это хороший знак, и он прячет драгоценности за пазуху своего костюма.

Темнота, как и раньше, ничем ему не отвечает, но теперь дышать и существовать в этом мире ему становится легче. Некогда противная тяжесть теперь сходит с его плеч, и Иккинг вытирает слёзы. Эти, на удивление, не испарились.

«И как же мне без тебя?...» — тут же доносится из-за спины и Иккинг оборачивается.

Тень, до этого растаявшая в его руках, теперь стоит и смотрит на него привычной бездной вместо лица. Сейчас она выглядит почти по-человечески, стоя на двух ногах вместо четырех драконьих лап. Её силуэт содрогается от немого плача, а голос дрожит, как один единственный, а не предыдущие десятки, и звучит очень горько, как способен звучать только горюющий человек.

«Как же я останусь без тебя?...» — повторяет бездна, и Иккинг чувствует странную необходимость успокоить её.

— Я вернусь. — Слёзы текут и капают с его щёк, некоторые падают на его руки, — Я найду способ вернуться.

Тень распадается и становится единой с миром вокруг, а драгоценности начинают биться вторым сердцем на его груди. Иккинг опускается на колени и начинает копать и рвать когтями темноту под собой, наполненный решимостью, как никогда ранее.

* * *

Когти мешают тьму с кровью, отрывают от неё лоскуты и копают-копают-копают вперёд. Если этот призрачный мир не хочет давать ему выход, тогда Иккинг проделает его себе сам. Если нужно будет разорвать границу своими собственными когтями — значит так тому и быть.

Пот течет и капает с его лба, голоса больше не говорят с ним. А может это он не слышит их, ведь всё его существо обратилось к тому, чтобы разрывать чёрные лоскуты темноты перед собой. Был бы этот мир живым, наверняка бы кричал сотней голосов.

Когда его руки наливаются усталостью, уже готовые сдаться, Иккинг вскрикивает и отпрыгивает от жара, хлынувшего в его лицо. Он жмурится и задыхается от ощущения пепла во рту, а когда оглядывается на то, что он раскопал темноту, то видит зияющую красную дыру. Огонь растёт и струится, как огромный цветок, и Иккинг отползает от него, зачарованный и напуганный. Дым шипит и клубится по границам огненной бездны, а потом цветок становится пастью.

Огненная пасть Красной смерти раскрывается перед ним и обдаёт его пламенем, но Иккинг не горит, хотя огонь окутывается его с головы до ног. Он остаётся жив, закрыв голову руками. Теперь вместо черноты вокруг него расстилаются моря из пепла и дыма, а под ногами хрустит галька.

Отгоняя гарь руками, Иккинг бежит вперёд, но одна драконья пасть сменяется и второй, и третьей, выжигая из него прежний страх. Пепел сменяется кровью, кровь сменяется солью, а та оседает на его лице ручьями, пока Иккинг ищет череп своего первого убитого дракона — место, с которого всё началось.

* * *

Осознанный вдох даётся тяжелее, чем все предыдущие, когда Иккинг находит себя лежащим. Воздух вокруг него больше не горит и не дымится, и он прислушивается к шорохам. Ждёт, что тьма начнёт говорить с ним, но этого не происходит.

Сделав над собой усилие, Иккинг хрипит, морщится и со свистом тянет второй вдох, а затем наконец-то размыкает потяжелевшие веки. Ему требуется несколько мгновений, чтобы понять, что мир перед ним теперь имеет цвет. Сверху на него смотрит потолок его старой комнаты, а под руками Иккинг находит мех. У него получилось?..

Захрипев, он пытается подняться, но терпит неудачу и жмурится от боли. Его живот плотно затянут повязками, когда Иккинг бросает на него мимолетный взгляд. Свечи больше не горят, их восковые ножки стоят на столе и рядом с кроватью холодными белыми пятнами, и от некоторых фитилей тянутся тонкие нити, словно бы их потушили совсем недавно. Иккинг смотрит в окно, как может, и оттуда льется ранний утренний свет, за стеклом стелется туман. В углу комнаты лежит его дракон, такой же перевязанный и спящий.

— Беззубик… — когда Иккинг слышит свой голос, тот звучит скорее, как хрип, а не слово.

Горло саднит так, словно бы он не говорил очень долгое время. Его дракон не отзывается, и это вселяет тревогу. Глаза становятся влажными сами по себе. Неужели Беззубик сейчас находится в том же забытом мире, что и он? Может, он просто спит?

В его руку тычется другой чешуйчатый нос и Иккинг медленно переводит на него взгляд. Фиби радостно машет хвостом, ласкаясь под его пальцы, и урчит, запрыгнув на кровать. Он улыбается ей и та начинает восторженно пищать и прыгать по мехам. Иккинг посмеивается настолько, насколько это возможно, хотя его глаза всё ещё мокрые. Ему тяжело держать голову, но он продолжает наблюдать за своей драконицей и за некоторыми другими, которые прибежали на чужой писк.

Комната постепенно наполняется теплом и звуком, и к его облегчению, Беззубик шевелит ушами и раскрывает глаза. Они такие же туманные, как и его собственные, но его дракон всё равно пытается встать, когда наконец-то узнает его.

— Тише… Тише, я в порядке. Лежи. — Иккинг вспоминает тот крик, вырвавшийся из его дракона, и ту кровь, что окропила землю чёрным цветом, и совсем не хочет тревожить эту рану. — Всё в порядке, лежи.

Глаза Беззубика блестят, совершенно-чёрные от того, как широко раскрылись его зрачки, а сам радостно бьет хвостом по полу. Но слушается — не встаёт. Только счастливо скулит, и Иккинг замечает собственные слёзы на своём лице. Следующими, кого он вспоминает становятся Брандт и Вегард, и его сердце поджимается в страхе. Выжили ли они? Сколько ещё драконов отняли у него охотники?

Иккинг тревожится, и тогда его жуткие жути мурчат и подкладываются к нему под бок, аккуратно избегая его раны, и, кажется, некоторые из них засыпают. Иккинг откидывает голову на меха и с выдохом из него вылетает прошлые боль и напряжение. Он позволяет себе закрыть глаза и погрузиться в, теперь уже успокаивающую, темноту, когда внизу начинается шуршание.

Он прислушивается к звукам на первом этаже и слышит человеческие шаги, направляющиеся к лестнице. Приоткрыв один глаз, он встречается взглядом с Вигго, который шумно выдыхает, когда видит его.

— Иккинг?.. — Вигго мигом подходит к нему и присаживается на кровать рядом.

Его вид встревоженный, а глаза красные и мокрые, словно бы он много волновался и не спал. Иккинг мягко протягивает к нему руку и гладит запястье.

— Да?.. —Он наклоняет голову, и жуткие жути особенно громко фыркают во сне.

Вигго сжимает его ладонь своими, жмурится на мгновение и по его щеке течёт слеза. Он облегченно смеётся, при этом плача, а его руки дрожат, словно бы он боится отпустить Иккинга. Словно бы тот может растаять в любой момент, как мираж, или снова уйти в неживой сон.

— Как ты себя чувствуешь? — Вигго ласково касается его щеки там, где его гладили тени в забытом мире.

— Лучше, чем в забытье. — Он прикрывает глаза и улыбается, — Сколько я спал?

— Пять дней. Сейчас утро шестого дня.

Иккинг вскидывает бровь, но не открывает глаз. Дышать становится легче, но раны по-прежнему ноют. Хотя, наверное, обычный человек должен был погибнуть от них: его всё же проткнули мечом. Кровь дракона и вправду сильна, как сказала ему Тень.

— Кто погиб?

— Меньше, чем погибло охотников. Никто из твоих всадников или приближённых драконов. — Вигго ласково убирает растрепавшиеся пряди с его лба. — И никто из моих.

— Брандт и Вегард?..

— Живы. Отсыпаются вместе с другими ранеными драконами в гнездовье.

Иккинг находит облегчение в своём сердце после этих слов, и его улыбка становится легче и мягче. Но почти сразу же он вспоминает:

— Вопль смерти?

— Он разломал ледяную ловушку, в которой был, и улетел на восток. Больше его не видели. — рука, гладившая ладонь Иккинга, замирает. — Ты хочешь выследить его?

— Нет. — Иккинг качает головой и затягивается кашлем, морщась от боли в животе, и его мужчина торопливо отходит куда-то к столу. — Прилетит вновь — убью. Но охотится на него не стану.

Вигго подносит к его губам чашку и, выпив её содержимое, Иккинг замечает, как боль затихает. Теперь он может спокойно выдохнуть. Когда Вигго начинает снимать его повязки, из угла доносится недовольный писк, и Иккинг смотрит на хмурого Беззубика, который тоже хочет его внимания. Они с Вигго усмехаются, и Иккинг всё же протягивает руку к своему вредному дракону, который ковыляет к кровати.

— Вредный. Вредный и непослушный. — Он гладит чёрный чешуйчатый нос и Беззубик кладет морду на кровать. — Расскажи мне, что было, пока я спал?

Вигго мрачнеет, но не перестаёт улыбаться, пока заново очищает его раны и наносит мазь. Вся комната затихает в ожидании его ответа, и мужчина наконец-то говорит:

— Я нашёл тебя на пепелище битвы тогда, в пепле, крови и гари. Тело драконоубийцы сгорело до костей, но твоё было не тронуто… — Вигго притихает и замирает с повязкой в руке, — …Огонь и вправду не убил дракона.

Иккинг ожидает, чтобы ему разъясняет, но Вигго, кажется, не собирается этого делать. Он увлечен видением, известным и понятным только ему. Отмерев, он продолжает делать то, что делал, словно бы ничего не произошло.

— Ты был без сознания, не жив и не мёртв, и не пришёл в себя на следующее утро. Готти сказала, что не уверена, справишься ли ты: рана была тяжёлой, времени и крови утекло много. — Иккинг чувствует, как голос его избранного начинает дрожать. — …Я очень боялся потерять тебя. Никто не был уверен, выживешь ли ты.

На лице Вигго отражается всё волнение и беспокойство, пережитое им, и оно вспыхивает новым цветом, словно бы он вновь оказывается в том дне, когда нашёл его в пепле прошлой битвы.

—…Дагур и Хедер прилетели тогда, когда смогли. Они не успели всего на день и прибыли, когда охотники уже были уничтожены. — Вигго завязывает чистую повязку покрепче и поправляет меха напоследок. — Дагур был полон горя и гнева, когда увидел тебя. Он повёл свою армаду вместе с сестрой и Астрид на север, чтобы уничтожить остатки врагов, поддерживающих драконоубийцу. Валка и Ванланд отправились с ними.

— Ещё остались охотники?..

— Племя, из которого пришёл драконоубийца, и их некоторые союзники. Дагур пообещал уничтожить любого, кто захочет остаться охотником, а не драконьим всадником.

— Мой брат страшен в гневе. — Иккинг усмехается, но не чувствует жалости к своим врагам.

Кажется, пламя войны выжгло из него малейшее сочувствие к тем, кто желает его убить или к тем, кто поддерживает другую сторону. Он выдыхает, чувствуя себя драконом, а не человеком, и вспоминает пасть Красной смерти во сне. Нескончаемая битва пламени и железа, кровь и пепел, кровь и огонь, крик и плач. Может, оно и к лучшему: драконьи всадники и охотники будут убивать друг друга, пока кто-то из них не погибнет. Когда-то же это кровопролитие должно остановиться?

— Остальные союзники, услышав о твоём состоянии, обещали прилететь. Многие переживали насчёт трона драконьих всадников.

Иккинг вспоминает слова темноты о троне и чёрном драконе. Многое становится ясным.

— Мой отец? Что с ним?

— Он на Олухе. Я могу позвать его, если хочешь?

Иккинг запоздало кивает и Вигго поднимается. Коснувшись сердца, Иккинг вспоминает кое-что и лезет за пазуху, туда, где лежали драгоценные камни. Там, как он и догадывался, ничего нет.

— Вигго, подожди!

Его вторая душа останавливается у начала лестницы, приподняв брови. Иккинг трёт грудь и выдыхает:

— Мне нужен кулон с тремя камнями: жемчуг, рубин и аметист. Пожалуйста.

Он неловко улыбается, а Беззубик приподнимает уши. Вигго лишь удивленно пожимает плечами и кивает. Уходя, он хлопает дверью, и Иккинг остаётся один на один со своим драконом. Тот, выждав момент, всё-таки облизывает его лицо и урчит.

* * *

Стоик устраивается поудобнее у кровати и весь светится от радости, когда берёт Иккинга за руку. Другой ладонью он вытирает скупые слёзы, и Иккинг улыбается ему. Они оба неловко смеются, не зная, с чего начать разговор. Вигго стоит поодаль, качая жутких жутей на руках.

— Я так рад что ты очнулся… — Его отец неловко потирает ладони, — Вигго, наверное, всё тебе уже рассказал, да?

— Да, охотники разбиты, Дагур улетел на север, никто из моих приближенных всадников и драконов не погиб, союзники скоро прибудут. Вроде бы всё? — Иккинг хмыкает, сложив ладони на животе.

— Ох… — Удивление, мелькнувшее на лице отца, остаётся загадкой для Иккинга, а сам Стоик оглядывается на Вигго.

Они переглядываются и улыбаются так, словно бы знают что-то, чего не знает Иккинг. Тот лежит в кровати и ждёт, кто из них заговорит первым. Вигго пожимает плечами его отцу, а потом отводит взгляд к окну.

— Раз так, то у меня есть кое-кто ещё, кого надо бы тебе представить.

Стоик улыбается, как будто бы готовит подарок для него, а Иккинг замечает шаги и шуршание на первом этаже. Он вопросительно смотрит на лестницу, с конца которой доносится:

— Ах, проклятье! Кыш! Развелись тут, понимаешь, не понимаешь… — и стук деревянной ноги.

— Плеваку?.. — Иккинг неловко смотрит на отца, и оба мужчины в комнате смеются.

Первой в комнату забегает Фиби, а затем и оставшиеся жуткие жути Иккинга и его матери. Они курлыкают и разбегаются по углам, а потом заходит и сам Плевака. Иккинг щурится на его руку и потирает глаза, не понимая, кажется ему это или нет.

— Вот они, сорванцы, по всей деревне разбежались! — Плевака улыбается и показывает ему троих дракончиков, зажатых в его руках.

Маленькие чёрно-белые с огромными зелёными и голубыми глазами, один в один повторяющие силуэт Беззубика и Кометы. Иккинг с трепетом узнает в них окраску тех трёх яиц, которые стерегла Комета.

— Они вылупились в день победы над драконоубийцей. Люди считают это добрым знаком. — Вигго улыбается ему, пока Иккинг плачет от счастья.

Матерь малышей поднимается следом и урчит, заметив его на кровати. Когда Плевака отпускает дракончиков на пол, те жмутся, шевеля маленькими ушками и хвостами. Комете приходится подтолкнуть их носом, чтобы те подошли и обнюхали Иккинга.

— Какие же они чудесные! — Он плачет громче и больше, впервые по-настоящему спокойный и счастливый.

И вправду — добрый знак! Может, с этого дня их жизнь наконец-то станет налаживаться, а пасть войны оставит его племя в покое.

* * *

На третий день, отоспавшись и набравшись некоторых сил, Иккинг начинает ходить. Беззубик, так же до этого спавший целыми днями, помогает ему, но несмотря на возмущения всадника, лекари уверяют его: раны его дракона заживают быстрее, чем его и ему не стоит переживать. Беззубик, в отличие от него, больше не хромает.

Вигго придерживает Иккинга за талию и позволяет опереться на себя, сопровождая везде, где только можно (хоть Иккинг и фыркает на него) и помогает лекарям с перевязками. Беззубик ходит следом за ними, как тень, и иногда за ними бегают и Ночные сияния — так прозвали его малышей в деревне. Комета всегда следует позади, даже если они её не видят или утаскивает своих непослушных детёнышей в гнездо.

Когда Иккинг выбирается на улицу, каждый всадник и дракон считает своим долгом поприветствовать его и одарить пожеланиями или едой. Особенно в его первый визит, когда чужих глаз и голосов было так много, что Вардису пришлось зашипеть на толпу. Но Иккинг не злился на них: каждый всадник в его племени хотел видеть и знать, что наследие Олуха и драконов живёт и продолжится.

Но сегодня он направляется не в центр и не в ближайший сад, а дальше: туда, где располагается гнездо и живут все драконы и их детеныши.

— Ты говорил, что они не захотели улетать? — Иккинг шагает, не чувствуя боли в животе, но ощущая, что шаг даётся с усилием и дрожью, — Как они вели себя всё это время?

— Неагрессивные, но встревоженные. На других не нападали, ели со всей остальной стаей. — Вигго помогает ему идти, посматривая под ноги и на дорогу. — Ты мог бы навестить их позже, когда тебе станет лучше. Я бы не хотел рисковать-

— Они не вспомнят его.

Вигго привычно приподнимает одну бровь, но не спорит. Врата ледяного гнездовья встречают их стражниками: самыми крупными и сильными драконами из его стаи, которые без раздумий впускают их.

Внутри почти сразу же начинается гул и стрекот, и Иккинга приветствуют сначала взрослые особи, а потом и часть малышей. Они крутятся под его ногами, счастливые и шумные, и Вигго поднимает парочку, чтобы он мог их погладить. Остальная часть потомства расположилась в огненном гнезде, в более тихом месте Нового Олуха, с множеством подземных ходов и тепла. Комета, кстати, унесла туда и своих детёнышей.

Но это не детёныши, за кем пришёл Иккинг и не драконы его стаи.

Поодаль от остальных, сбившись в свою собственную стаю, лежат смертохваты уже убитого драконоубийцы. Их чешуя переливается в отблесках ледяных сводов, когда они шевелятся и поднимают на него свои морды. Аконит лежит среди них и встречает его первым.

— Здравствуй, моя хорошая. — Иккинг улыбается и гладит её шею, не сводя глаз с остальных.

Вигго всё ещё напряжен и недоверчив к этим драконам: Иккинг чувствует это сердцем. Но, как и раньше, его избранный не спорит с ним. Вардис за его спиной прокатывает рычание и молнии на языке в знак предупреждения.

Но этого не понадобилось — один из смертохватов первым лёг и перевернулся на спину, открыв для альфы свой живот.

— Видишь? Они не горюют по своему бывшему хозяину. — Иккинг садится при помощи Вигго и гладит красное чешуйчатое брюхо. — Тем более, что я обещал им забрать их в свою стаю.

Он улыбается, и красные ветви больше не цветут перед его глазами, как кошмар. Теперь и они, и золото мёртвых глаз, и даже немой трёхголовый дракон — воспоминание, оставшееся как прах и пепел за его спиной вместе с прошедшей войной.