«Жемчуг — камень великих королев.» — звучат слова матери в отголосках драконьих песен над головой.

«Рубин — огненный цветок для храброго воина.» — подсказывают волны, расходящиеся под руками.

«…Аметист — подарок для ведьмы, для дочери Тени.» — доносится невидимый, но осязаемый на коже голос из дальних и тёмных ущелий за спиной.

«Королева, воин и ведьма.» — повторяет Иккинг в мыслях и улыбается от приятного и трепетного чувства внутри себя.

Кулон под его грубой и сшитой руками Вигго одеждой горит на коже, как пламенная звезда, и Иккинг тянется к её теплу. Его муж сдержал своё обещание и ещё до свадьбы отыскал и подарил ему самые красивые жемчужину, рубин и аметист, которые он смог найти. Но какими бы красивыми они не были, Иккингу постоянно казалось, что настоящие ответы он найдёт только в нижнем мире.

Верхний мир хоть и был им глубоко любим, но магия в нём, кажется, развеялась по ветру, как пепел, а та, что осталась ослабла и поникла, став ничем иным, как легендой. И камни, вытащенные со дна верхнего мира, не могли сравниться ни силой, ни красотой с теми, что питались чарами десятки лет.

Когда Иккинг проходит под пурпурными каменными небосводами, он ощущает себя, как в своём настоящем доме. Любые сомнения уходят, злобные тени становятся более тихими и робкими за его спиной. Вигго говорит, что в этом мире их лечит даже воздух и вскоре Иккинг замечает и это.

С каждым вдохом в нём набирается сила, а кровь становится горячее. Иккинг касается своих рук, чтобы ощутить пламя, ползущее под кожей, и на долгие мгновения ему кажется, что вот-вот и он покроется чешуей. В этот раз уже навсегда. Знак в груди бьется сильнее и громче, как второе пламенное сердце, и Иккинг касается его, осознавая, что таким его чувствует впервые. Впервые он ощущает всё своё существо таким сильным и уверенным. Единым с миром вокруг.

* * *

Во снах ему снятся драконы и их целое множество, но дневная фурия преследует его в каждом из снов, как постоянная звезда. Даже там, где он ступает среди заброшенных руин неизвестных ему городов, она приходит, как призрак и ступает по его следам.

Они вместе смотрят на каменные и золотые статуи ночных и дневных фурий, на тронный зал безымянного владыки, где по центру возвышается самый красивый и огромный крылатый трон, который может представить человек. Подойдя ближе Иккинг понимает, что это не мрамор, а цельные камни розовых небосводов, из которых и были сделаны крылья трона.

Среди руин идёт знакомый ему дождь из пепла, а в серой дымке он видит дракона, слишком размытого, чтобы считать силуэт. На тёмной спине Иккинг замечает седло, но оно пустует. На мгновение ему кажется, что это он лежит в пепельной земле и это Беззубик, мелькнувшей среди камней, но морок слишком быстро исчезает, оставив его одного.

Символы, украсившие камень и золото города, остаются непонятными и Иккинг догадывается, что это язык, которого он никогда не знал и не встречал. Возможно, его даже не существовало среди людей, живущих наверху. Он чертит на своей коже несколько знаков, но не чувствует ни боли, ни мокрой крови на запястьях. Только на утро Иккинг находит на своих руках красные безболезненные полосы. Вигго хмурится и ответы, которые он получает, его не устраивают.

* * *

Розовые небеса Тайного мира сияют над Иккингом каменным небосводом и разливаются бесконечными песнями, пока он, закатав рукава своей зелёной и грубой ткани, наклоняется и шарит ладонями среди розовых волн. Его пальцы ищут ответы и вскоре находят: жемчужина, настолько крупная, что никто из людей наверху ему бы не поверил, наконец-то попадает ему в руки. Беззубик, подошедший к нему в хрустальные воды, быстро съедает неудачного моллюска, из которого Иккинг и достал жемчужину.

Теперь она сияет в его ладони, как перламутровый глаз подземной реки, и Иккинг с улыбкой подносит его к его собственному. Волшебный свет переливается, как разноцветные языки пламени и сквозь жемчужину Иккинг видит другой мир, как своим собственным глазом.

На дальнем берегу свет скручивается и волнуется и из него вырастает сначала бутон, а затем раскрывается и цветок. Спустя мгновение лепестки становятся крыльями и на Иккинга смотрит уже молчаливая и жемчужная дневная фурия, объятая светом. Она напоминает Иккингу и солнце, и луну, и звезду одновременно. На этот раз не во сне, а наяву.

Внутри у Иккинга селится чувство, что перед ним стоит что-то родное. Словно бы с другого берега на него глядит его собственное отражение, но выточенное из белого жемчуга, а не из чёрного агата. Мир блестит и переливается, застывший на несколько долгих мгновений, прежде чем дракон вздрогнет и скроется среди алмазных стен, как солнечный блик.

Убрав жемчужину от лица, Иккинг приходит в себя и отмирает от видения, вновь становясь подвижным и живым. Воды подземной реки, на удивление, тёплые и он продолжает искать драгоценные камни вместе со своим драконом. На каждый камень ему приходит своё видение: рубин — объятый огнём пеплохвост, аметист — танцевавший среди молний скрилл.

Фурия, пеплохвост и скрилл, объятые пламенем и искрами, танцуют на дальнем берегу под его внимательным взором и, наверное, их видит только он. Беззубик равнодушен к той стороне берега, когда Иккинг показывает на него.

Когда же Иккинг поднимается из воды и приходит туда, где танцевали его видения, он находит чужие следы. Теперь его мир переворачивается, потому что Беззубик видит это тоже. На серебряном песке темнеют робкие отпечатки, и они оба понимают, что подобный след может оставить лишь один дракон.

Ночная фурия.

* * *

— Ты видел когда-нибудь других ночных фурий?..

Следы и видение так и не дают ему покоя и он вспоминает о них вслух, когда Вигго возвращается с охоты и находит его делающим кулон. Иккинг поправляет на себе ожерелье, сделанное из косточек и речных разноцветных камушков, и снова берется за будущее украшение в своих руках. Беззубик взволнованно крутится рядом.

— Если бы видел, то рассказал бы тебе в нашу первую встречу, мой дорогой. — Вигго садится перед тушей убитого рогатого зверя, которого Вардис выпускает из своей пасти. — До тебя и после не видел. Но слышал.

Наступает тишина, полная смысла для них обоих. Вигго пытается вспомнить те легенды и рассказы, которых ещё не говорил своему мужу, а Иккинг прокатывает в голове образы и пытается отыскать в памяти новые воспоминания о том, где могли бы быть другие ночные фурии. Ему совсем не хотелось верить, что весь его род перебил какой-то самодовольный ублюдок с дальнего севера. Ведь так же не могло быть?

— Многие охотники хотели поймать хотя бы одну, но ещё мой отец и дед рассказывали, что они начали улетать из тёплых краёв. — Вигго достаёт нож и тот лязгает, готовый снимать шкуру, пока его драконы мельтешат рядом с ним. — Они улетели ещё до моего правления. Сначала была весть о том, что бравый воин убил одну из них на севере, а потом они как-то начали исчезать. Одна за другой и в один момент их имя стало обычной страшной сказкой для детей.

Иккинг крутит жемчужину в своих руках, но понимает, что совсем не думает об украшении. Его действия бездумные, а мысли всё время возвращаются к следам и он решает спрятать драгоценности до лучшего времени. Когда он в волнении ложится на спину, Беззубик делает то же самое.

— Сегодня, пока ты был на охоте, я увидел следы ночной фурии у берегов. Ни я, ни Беззубик там не ходили, я знаю это. — Он складывает руки на груди и рассматривает блики на алмазных сводах над собой. — Мой дракон видел их тоже. Это не было видением, посланным моим же желанием увидеть что-то… Как ранее. Сегодня это было правдой.

— …Ночной фурии?

— Да.

Вигго останавливается с окровавленными руками и хмурит брови. Его драконы тоже замирают, почувствовав его смятение. Обернувшись к Иккингу, он видит того взволнованным и увлеченным своими мыслями.

— Ты видел чешую?..

— Нет…

— Ох. — Его муж вздыхает и этот вздох тяжело ложится на Иккинга.

Он робеет, прекрасно почувствовав чужое смущение и неуверенность. Вигго заметно сомневается и Иккинг уже знает, о чём его спросят.

— Ты уверен, что это не дневная фурия, мой дорогой?

Его муж почти выдыхает эти слова, и Иккинг кивает, не смотря на него, а пребывая в себе, зачарованный воспоминаниями. Его глаза, полные мечт, кажутся Вигго изумрудными озёрами, почти такими же глубокими и красивыми, как воды Тайного мира.

— Я видел их в своих снах вместе с руинами неизвестных мне городов. А теперь увидел и в настоящем мире. — Иккинг касается своего первого маленького кулончика из верхнего мира. — И это не было сном.

Спустя несколько мгновений тишины Иккинг понимает, что она даётся ему тяжелее, чем открытые насмешки и упрёки. Вигго так никогда не сделает, но лучше бы он высмеял его, чем столкнул с молчаливой стеной между ними.

— Раз так… — Вигго наверняка ему не верит, но подбирает слова. — То мы могли бы сходить туда следующим утром и проверить следы вместе.

Неуверенность мужа горчит на языке, но Иккинг кивает, уверяя себя, что его тот сам всё увидит. Беззубик видел, значит и Вигго сможет. В этот раз это не пустое видение!

* * *

Когда наступает ночь в Тайном мире, весь его нежно-розовый свет становится холодным и голубым, как звёзды верхнего мира, но Иккинг не находит в них прежнего спокойствия. Свет переливается и искрится над ним, словно бы живое воплощение магии, но его мысли уже давно у реки. У следов в золотом и серебряном песках, которые видели и он, и его дракон.

Их с Вигго палатка по-прежнему тихо стоит, когда Иккинг вылезает и робко оборачивается. Драконы спят, как и мир вокруг него, и задней мыслью Иккинг понимает, что должен вернуться. Они могли бы пойти вместе, как и договаривались, найти следы вдвоем, но соблазн перед неизведанным оказывается слишком велик.

В груди томится странная мысль о том, что загадка, найденная у реки, растает с розовыми лучами и что поймать он может её только сейчас под голубой тенью подземной луны. К тому же, он и сам себе свирепый дракон — так он подбадривает себя, когда аккуратно ступает по драгоценным камням, укутанный в одну драконью кожу.

Здешние ночи намного теплее, чем верхние, и Иккинг догадывается, что так, наверное, было всегда. Есть ли здесь зимы? Ему кажется, что нет. Этот мир волшебный и застывший во времени, как разноцветный сон, где нет ни холодных зим, ни жестоких войн, ни корыстных людей. Только магия и драконы — её порождения.

С каждым шагом Иккинг чувствует её всё сильнее и сердце под его рёбрами трепещет и радуется. Он чувствует себя в родном доме и даже в одно мгновение ему хочется обратиться и затеряться среди кристальных склонов. Чужой голос шепчет, что так будет правильно, что так и должна закончиться его история. Стать единым, целым, настоящим, как и следовало с самого начала, но почему-то не случилось. Или по чьей-то ошибке, или по осознанному желанию, но он родился в чуждом теле и сейчас это осознание душит его, как удавка.

Он вздрагивает всем телом, когда запинается. Ободрав ладони о разноцветные камни, Иккинг вдыхает глубже обычного и отодвигает от себя эту мысль. Ему кажется, что из его спины растут крылья, сломавшие его кости, но, проведя рукой, он чувствует лишь привычную ткань. Иккинг ещё раз вздрагивает, когда встаёт на ноги, а потом с усилием отворачивается от дальнего кристалла, зовущего его.

«Алтарь Подземного бога…» — подсказывает ему неслышимый и невидимый голос его собственного знака на груди.

…И потом Иккинг смотрит на линию реки перед собой. Каблук его сапога хрустит под рубинами и изумрудами, которыми усыпаны здешние берега, как обычной галькой. Золотой и серебряный песок теперь голубеет и сияет разноцветным перламутром, и Иккинг направляется туда, где видел следы.

Грибы, теперь тоже тёмные и синие, растут и возвышаются над его головой ребристыми и огромными шапками. Свет от кристаллов падает на них так, что перед глазами раскатываются волнистые расписные солнца. У верхнего мира одно солнце, у подземного — одно и тысячи. Всё это кажется ему сном наяву, но Иккинг не просыпается от щипка, а земля под пальцами слишком настоящая, чтобы быть обманом.

Следы оказываются там же, где и были и это становится надеждой, за которую он хватается, как за канат. Она растёт, когда он находит новые, ведущие куда-то среди грибных стволов, и Иккинг бежит, уже не стесняясь теней. Мечта, охватившая его с самых первых мгновений, когда он узнал от отца, кто такие ночные фурии, теперь пышет и растет перед глазами. Она множится огнём в крови и Иккинг бежит за ней, не замечая ни усталости, ни резкой и странной тишины.

Он почти видит желанного дракона, но огонь в сердце вместо того, чтобы согреть, теперь обжигает. Иккинг бежит и бежит, и бежит, и наконец-то выбегает…на то же место, откуда и начинал свой путь. Теперь уже он стоит на другом берегу, где некогда плясали ненастоящие драконы, а вокруг него угрожающе начинает расстилаться огонь и искры.

— …Почему?.. — Иккинг выдыхает и щурится, проглатывая несколько дыханий, когда рыжие языки подлетают слишком близко.

Он, теперь уже позабыв о долгожданном драконе, уворачивается и отскакивает от огня, неумело танцуя с ним, как танцевали его видения днём. Теперь Иккинг чувствует себя скриллом, отмахивающимся от искр в своём странном танце. Пламя сверкает перед ним, как рубин, вытащенный из реки, но не обжигает, когда касается кожи. Иккинг ещё раз взмахивает руками и отступает, оказавшись ногой в воде. Огонь потухает.

Вмиг становится темно и тихо. Тревога нарастает вместе с тенями вокруг, и Иккинг оглядывается, настороженный и злой, а потом снова замирает в страхе. С другого берега на него глядит бледная и бескровная тварь и, что самое мерзкое, у этой твари его лицо. Мёртвое и злое. Желудок зябко поджимается от страха. С другого берега к существу тянутся и знакомые следы, и чёрная чешуя, по которой он так и не пришёл к ней. Наверное от этого эта тварь и злилась, оскалившись на него слишком широким и острым для человека ртом.

Иккинг вмиг застывает и чувствует себя преданным и обманутым и не просто кем-то, а своими собственными снами наяву, своими собственными надеждами. Детская мечта, которую он так жаждал поймать за хвост, теперь сидит перед ним скрюченным и ужасным кошмаром. Ложь и обман собственного разума во всей своей красе.

Тварь, наверное, решив, что раз он не придёт к ней, то значит это она пойдёт к нему, выламывается в силуэте. Перевернувшись, скрутившись и выгнувшись, она ступает сначала одной рукой в воду, затем второй, а потом, видимо, привыкнув к движению, быстро-быстро ползёт к нему. С кряхтением расплёскивая воду, как в судорогах, лживая маска в виде его лица стремительно приближается, пока Иккинг не может вымолвить и слова.

Крик застрял в его горле, как и мысль о том, что прямо сейчас, прямо сейчас, прямо сейчас! Тварь приблизится к нему! Между ними пара шагов, а Инферно всё ещё в ножнах! К горлу подкатывает ком от знакомых щелчков, но битва происходит за секунды. Его тело наконец-то вспоминает, что он от крови дракона, а драконы не бегут, и Иккинг дрожит кидается на бесформенную тварь.

Он здесь дракон! У него здесь сила и власть! Это он разорвет эту тварь на куски, а не она его!

«…Голыми руками, если это потребуется!» — вопит знак в груди и он вторит ему своим криком.

Они переворачиваются вместе и кричат одним голосом, когда когти с закипающей ненавистью бьют в холодное сердце. Тьма и кровь пузырятся под его пальцами и Иккинг рвёт и рвёт её, разбрызгивая перед собой и обжигаясь от густых капель. В его горле кипит или собственная кровь, или огонь, и ещё немного и он бы кинулся на неё с клыками. Чужая маска в виде его лица начинает кровить и трескаться, когда Иккинг, заплаканный и рычащий, бьет когтями в слепые глаза. Так, чтобы выбить, выдрать, разорвать эту тварь изнутри.

Когда кость трескается под его руками, как фарфор, и из неё вытекает тошнотворная кровавая каша, Иккинг чувствует, что ему становится плохо. Он отступает и перед ним остаётся всего лишь жалкая лужица. Разорванная, убитая голыми руками, полностью исковерканная и обезображенная.

От её вида Иккинг жалко содрогается и начинает рыдать, как в приступе. Он обнимает себя, пачкая в крови, но впервые чувствует неприкрытую радость. Лужица расползается перед ним, словно бы мёртвое нечто с сотней щупалец, а Иккинг смеётся и смеётся, не стесняясь ни того, насколько громок его голос, ни того, что его могут услышать.

Слёзы текут по его щекам, пока он сгибается и почти ложится всем согнутым телом на землю, обхватившись за живот, но не переставая смеяться. Смех становится хрипом, хрип становится свистом, а свист выжигает из его лёгких всё, чем он мог бы дышать. Иккинг начинает задыхаться. Через несколько усилий он осознает, что вместо воздуха в горло хлынуло нечто мокрое и он захлёбывается. Распахнув глаза, Иккинг встречается с темнотой, но она больше не приветлива и не спокойна, а жгуча и беспощадна.

Он беспорядочно бултыхается в ней, позабыв, где у мира находится верх или низ, и, наверное, так бы и пошёл ко дну, если бы его не выдернули из воды за шиворот. Иккинг тошнотворно делает первый вздох и его выворачивает чем-то холодным и липким. Страх снова возвращается, когда он не видит того, кто схватил его. Тварь ещё жива?!

— Иккинг, прекрати! — родной голос сотрясает изумрудные берега и грибные леса, — Успокойся, мой дорогой!

Его прижимают к земле и он видит лицо мужа над собой. Над ними по-прежнему сияют ночные кристаллы, а вокруг мельтешит Беззубик и Игнис и остальные драконы. Они оба выдыхают дымом из ноздрей.

— …Тень! Тварь с моим лицом! У неё было моё лицо!.. — Иккинг откашливается и снова плачет, содрогнувшись. — Но я убил её! Задрал!

— Ох, боги. — Вигго крепко прижимает его к себе и очень шумно выдыхает. — Зачем ты пришёл сюда без меня? Ночью! Упрямец!..

Только в объятиях своего мужчины Иккинг понимает, как же на самом деле ему холодно и липко от воды. Игнис тут же накрывает их своими крыльями и мир над ними начинает прогреваться и краснеть.

— …Так и знал, что ты не успокоишься! — Вигго всё ещё причитает, хмурится и вспоминает богов, не переставая обнимать его. — А если бы ты утонул? Что бы я тогда делал? Что сказал бы твоей матери и отцу?!..

— Там была тварь с моим лицом и я убил её!

Вигго наконец-то слышит его. Теперь всё его внимание обращается к лицу Иккинга, но тот больше ничего не говорит. Он видит, как странно и потерянно муж смотрит на него, и как Вигго думает над теми словами, что хочет сказать, но так и не произносит. Он лишь снова выдыхает, нежно бодает Иккинга лбом и они возвращаются к их месту в молчании.

* * *

В следующее утро Иккинг по-прежнему тихий и даже расстроенный, хотя и признаётся, что ему стало легче после убийства тени. Вигго не допытывает его с вопросами, но чувствует, как тот смиряется с такой жестокой, но необходимой правдой: у реки он нашёл лишь видения и успокоение от своих кошмаров, но не ночную фурию.

— Это необходимый дар… — шепчет его муж, сплетая корзину из диковинных лоз, которые он собрал в дальних подземных лесах. — Теперь мои кошмары закончены. Они больше не придут ко мне ночью, как приходили всё это время. Я думаю теперь это их окончательная смерть.

Иккинг не смотрит в его глаза, отвлекая и себя, и свои руки делом. Малыши Кометы и Беззубика ползают на своих маленьких лапках вокруг него с поднятыми хвостиками и Иккинг улыбается, когда бросает на них взгляд. Но он по-прежнему не смотрит на Вигго.

— Возможно, поэтому Тайный мир приходил ко мне во снах между кошмарами. Наверное, звал к себе, чтобы прикончить их… — Иккинг слишком туго затягивает один узел и тот рвется, а он сам раздраженно вздыхает. — …Чтобы помочь излечиться.

Это звучит как оправдание, возможно, слабое утешение, но Вигго не видит, чтобы Иккингу стало легче. Он всё ещё слишком молчалив. Это и становится причиной, почему Вигго накидывает на себя драконью шкуру и отправляется к реке. Горечь его мужа от несбывшейся мечты становится его собственной, когда он выходит к изумрудному берегу. Вардис шумно принюхивается, поводив мордой из стороны в сторону и Вигго смотрит туда же, куда и его дракон.

Они спускаются ниже, туда, где не ходил ни Иккинг в теле дракона, ни Беззубик, и вся загадка пропадает. Ответ ложится прямо ему в руку: чужая слишком крупная для их драконов чёрная чешуйка и следы. Иккинг тогда не показалось. На берегу и вправду была другая ночная фурия, и Вардис за его плечом рокочет, подтверждая, что запах для него абсолютно незнакомый.