Просмотр порно — тривиальный, но приятный способ закончить вечер. Ваня включает один из роликов, которые уже смотрел - там парень трахает себя игрушкой, ничего особенного, но сюжет с картинкой и не особо интересуют. Ваню зацепил аудиоряд — парень стонет почти искренне и очень громко, а голос по тональности похож на антонов. Рудбой надевает наушники, а на телефоне открывает вложения в диалоге с Антоном, просматривая кружочки от него. Другой рукой мнет член влажной от смазки рукой, дожидаясь, пока тот окончательно встанет.

Вот Антон улыбается, ощериваясь лучиками вокруг глаз, что-то рассказывает. Сонный такой, милый и ужасно ебабельный. В кружках губы у него кажутся особенно пухлыми, так и хочется провести по ним пальцем, размазывая слюну и толкнуться глубже в теплый рот. Потом тоже самое проделать членом. Ваня еще не знает, насколько хорошо Антон сосет, но уверен, что от одного вида этих губ вокруг своего члена будет готов кончить. Он ускоряет движения рукой по стволу, а в наушниках парень начинает стонать чаще и тоньше. Ваня доходит до кружка, который Антон записывал из родительского дома. Представляет, как додрачивает Антону на лицо, пока тот посасывает его пальцы. Как капли попадают на покрасневшие губы и щеки, а он пальцами собирает их с лица и снова пропихивает их Антону в рот, заставляя слизать. На этой мысли он и кончает, к сожалению, себе на живот, а не на лицо Антона.

Нет, он думает не только о сексе, много еще о чем. Об их разговорах, в телеграме и вживую, о том, какой Антон милый, когда бухтит, недовольный чем-то, о том, что он слишком много работает пьет и слишком мало отдыхает. Последнее Ваня планирует попытаться исправить. У него вообще много планов, связанных с Антоном и он хочет поскорее уже начать воплощать их в жизнь. После оргазма хочется спать и он, вытерев руку, перебирается из-за компьютера на кровать. Завтра второй рабочий день, а потом уже выходные наконец, а еще он снова увидит Антона, так что чем быстрее заснет, тем лучше.

***

Шастун сидит за барной стойкой и морщит лоб, глядя в телефон. Обслужив клиентов и клиенток, Ваня подходит к нему. Хочется разгладить все морщинки, напряженно выступившие на чужом лбу, устранить причины всех печалей и такая потребность заботиться иногда удивляет его самого. Как давно он в последний раз испытывал это трепетное чувство, когда хочется защитить человека, удостовериться, что у него все хорошо, что он в комфорте, ментальном и физическом? Было оно вообще раньше? Ваня не может вспомнить, но это не главное - его главное сейчас сидит и что-то печатает, хмуро кусая губы.

— Кис, ну что ты там, — ему в кайф звать так Антона, тридцатилетнего двухметрового лба с недельной щетиной. А тот, вроде, и не против.

— Да заебали, блядь, — лаконично и емко, как всегда.

— Ну и пошли их нахуй.

— Не могу, — качает он головой, от чего кудряшки колышутся, как палисадник, оживший на ветру.

— Ну давай я их нахуй пошлю.

— Не, — отрывает наконец взгляд от экрана Антон и мягко улыбается. — Но спасибо за предложение.

Ваня наклоняется через столешницу и берет Антона за руку.

— Поехали ко мне сегодня? Мне ребята такой чай пиздатый подогнали, вкусняшек каких в круглосе возьмем и заточим под что-нибудь художественное, м? — он старается сделать голос как можно более соблазнительным. Он хочет разгрузить Шастуна и чувствует, что алкоголь, выпитый парнем, явно этому сейчас не способствует.

— Иван, вы приглашаете меня на чай и кино? — поднимает брови Антон и лукаво улыбается. — А давай, завтра все равно выходной, хоть посмотрю, где ты живешь.

Рудбой улыбается, отпускает руку и идет к подошедшим к стойке парням. Те с подозрением смотрят на него, но ничего лишнего не произносят, только свой заказ.

Через час Ваня закрывает бар и уходит вместе с Антоном через служебный выход. Он не пил, поэтому добираются до дома они на его машине. В дороге слушают какую-то радиостанцию, крутящую хиты нулевых, и не разговаривают, но молчание выходит комфортным. Ваня чувствует, как оно им было нужно, чтобы оставить позади суету «Кристаллика» и настроиться на качественный отдых. Периодически, особенно на светофорах, он не удерживается от того, чтобы коснуться Антона, провести почти невесомо пальцами по худой коленке или взять его руку в свою, приблизить к губам и поцеловать. Антон на все эти действия реагирует ярко, так, что даже в уличном освещении видно, как он вспыхивает, смущенно улыбаясь.

***

Зайдя в квартиру, сняв верхнюю одежду и помыв руки, они проходят на кухню, где Ваня начинает копаться в полках, видимо, выискивая чай. Антон же залипает немного — оказалось, что Ваня живет в сталинке, типичной такой петербужской, и это красиво. Квартира — старая, уютная, но не той маленьковой комфортностью, присущей небольшим квартиркам, а простором, множеством растений, процветающих под обилием света из широких окон, книгами тут и там, воздухом — тут так много воздуха. А еще она удивительно подходит Ване, кажется, будто высокие стены идут продолжением его фигуры, а рисунки с его рук вот-вот перекинутся на близлежащие поверхности. 

Тем временем Рудбой снимает чайник со старенькой газовой плиты, наполняет кипятком заварник и снова начинает копошится в ящиках, но уже у противоположной стены. Антон улыбается — подумать только, он сидит в этом замечательном месте с этим замечательным человеком, который захотел, чтобы Антон был здесь. Ищет вот сладкое к чаю, суетится что-то. Ради него. Антона. На секунду он думает, что не выдержит такого сильного наплыва теплых чувств, что его сейчас расплавит прямо на табуретке и Ване придется соскабливать аморфную лужу с деревянного пола, так что встает, чтобы поделиться этими чувствами. Аккуратно, чтобы не напугать, обнимает его со спины, уложив ладони на ребра, а подбородок на плечо.

— Ну что ты, киса? Устал? — Ваня поднимает одну руку и запускает ее в кудри, мягко массируя кожу головы.

Антон угукает в плечо, вдыхает в последний раз такой успокаивающий чужой запах и отлипает, возвращаясь на табуретку. Он немного смущен своим порывом, но Ваня, кажется, не нашел в этом чего-то, что было бы слишком, а значит, все хорошо. Шастуну странно из-за того, как сильно ему комфортно, что они встречаются меньше месяца, а его уже тянет на всякие глупости, которые он обычно не позволяет себе в начале отношений, боясь показаться уязвимым. С Ваней уязвимым быть хочется на грани нужды — и это пугает, но не настолько, чтобы перестать бежать навстречу этим чувствам, как кот за лазерной указкой. Он лишь надеется, что, в отличии от кота, его в конце не будет ждать пустота.

Конечно, он не совсем потерял голову. Сделай Рудбой что-то, что Антону бы не понравилось, Антон бы обязательно это отметил. Но тот все делает пока правильно — за ухом чешет, слушает Антона, когда тому нужно выговорится, трогает так горячо и уверенно, что будь антонова воля, он бы никогда не позволил татуированным рукам исчезнуть с его тела. Они еще не оставались наедине, виделись постоянно только в баре, и Антон чуточку предвкушает продолжение вечера, потому что Ваня трогает, за тело и душу, но Антону все мало. И сегодня, возможно, он получит больше.

— Слушай, хочешь, можешь идти в зал, там телек, найдешь нам что-нибудь глянуть?

Антон мычит и мотает головой отрицательно. Почему-то слова использовать не хочется, хочется надеяться, что его пойму и так. И его понимают, конечно.

— Не хочешь выбирать? Хорошо, вместе тогда пойдем и выберем. Будешь клубничный рулет?

— Это единственная клубничка в меню этого ресторана или есть другие опции? — улыбается Антон немного лениво. Не то что бы он всерьез флиртует, но шутка так и просилась на язык.

В ответ он получает фирменную ванину ухмылку и совсем легкий шлепок по жопе.

— Пошли уже, вот, возьми свою кружку.

Антон почти не удивляется, что он в этой квартире не больше часа, а у него уже есть своя собственная кружка. Забавная, кстати, в виде черного черепа, разрисованного нежно-розовыми пионами. У самого Вани почти такая же, только череп красный, а вместо пионов — черные розы.

В зале, конечно же, тоже уютно. Ваня называет его кисой, но сам же натуральный кот — ведь где кот, там дом. Мягкий, теплый, самый лучший дом, куда хочется возвращаться. И вокруг себя он выстраивает эту домашнюю атмосферу, делая это не то что с легкостью, а как будто бы и вовсе неосознанно, мимоходом. Вон, в углу, стоит гитара, испещренная какими-то рисунками - но она не чувствуется арт-объектом, который специально приводили в такой вид, нет, это просто вещь, у которой есть своя история, наверняка хорошая. Или полароидные фотки на противоположной стене - явно не постановочные, сделанные в моменте, но с такой яркой энергетикой, что аж в груди тепло. И таких вещей в зале замечается много, от совсем мелочевки, до длинного березового ствола, прислоненного к стене возле гитары. Надо будет обязательно спросить, зачем Ване береза, обнимать, что ли? Но потом. Сейчас Антон ставит кружку на кофейный столик и забирается с ногами на большой видавший виды диван. На диване в это время уже лежит Ваня, поэтому частично Антон укладывается на него, прислоняясь головой к широкой грудной клетке, а рукой обнимая поперек торса. Слышит, как стучит чужое сердце — размеренно, успокаивающе.

Они выбирают какой-то фильм, выпавший в разделе «вам может понравиться», потихоньку хлебают чай и уничтожают рулетик, соря крошками на диван. Ваня говорит, что это не страшно, завтра уберет. Рулет сладкий и Ваня тоже — пахнет вкусно, особенно если голову чуть задрать и уткнуться носом в шею. Там тату нет, зато есть нежная кожа, которую так и хочется попробовать на вкус. Антон понимает, что отказывать себе в этом желании бессмысленно, поэтому легонько прикусывает место под кадыком, а затем начинает широкими движениями языка вылизывать везде, куда дотягивается. Рудбой смеется и сдвигает ноги так, что Антон указывается между них. Это позволяет принять более устойчивое положение, уперевшись коленями в диван, а одной рукой - в подлокотник, нависая над Ваней. 

— А можно я... — Антон смущается. Он выпалил начало предложения на эмоциях, но уже на середине задумался, есть ли у него право просить поставить Ване засос и замолк. Сам он ходил в ярких пятнах еще неделю после ночи в баре, смущая маму, но просить об этом Ваню казалось чем-то совсем другим.

— Что, кисунь? Тебе все можно. Думаю, я переживу, даже если ты захочешь нассать на меня.

— Такой ты, конечно, — Антон морщится несерьезно и кусает в шею чуть сильнее, чем в прошлый раз, и, не разжав зубы, в шутку мотает головой, как собака.

— Ай, все, сдаюсь. Ну, чего ты там хотел, признавайся? — Ваня гладит его нежно большим пальцем по щеке и смотрит нежно.

— Можно засос поставить?

— Тебе? Мне?

— Тебе, — все еще смущается Антон.

Вместо ответа Ваня задирает голову, предоставляя лучший доступ к шее. Антон нерешительно проводит по коже сначала носом, втягивая запах, затем начинает оставлять легкие поцелуи. Это, и едва слышные выдохи парня под ним, его самого распаляют, поцелуи становятся жестче и мокрее. Когда он отстраняется через пару минут, под челюстью расцветает небольшое красное пятно. Антон рассматривает его, а потом, внезапно для себя самого, трется об него щекой. Когда он успел стать таким собственником?

Ваня тем временем зарывается рукой в кудри, массируя кожу головы, и это так приятно, что Антон прекращает ерзать и снова укладывается на груди. Он сам не замечает, как глаза тяжелеют и закрываются. Следующее, что он улавливает — как Ваня тихо его зовет, поглаживая по плечу, говоря о том, что надо переодеться и переместиться на кровать. Мозг считает, что лучше бы там было «раздеться», но тело согласно с Ваней — резко накрывшая сонливость подавляет какую-либо волю к активной жизни.

***

Доброе утро — это когда тебе есть кого обхватить рукой и придвинуть к себе поближе, а этот «кто-то» лишь сонно ближе притирается бедрами. Ваня готов поклясться, что Шастун — кот. Кажется, почти слышно тихое мурчание. Кудри щекочут нос и Ваня зарывается лицом глубже, ближе к шее, вдыхая пряный запах. После сна Антон пахнет по большей части собой и слегка пóтом — этой зимой топят прямо как его бабушка в деревне затапливала печку, можно ходить хоть голым и не замерзнуть. Не то чтобы он в детстве ходил голым по дому. Зато сейчас может позволить себе это в любой момент. Или не себе. Ваня представляет Шастуна, полностью голого, облокачивающегося на кухонную тумбу, пока варит утренний кофе. Поясница слега прогибается, открывается отличный вид на аккуратную задницу и худые мягкие бедра. Можно стать на колени, обхватить ягодицы руками, разведя в стороны, и мокро пройтись языком по промежности, заставляя Антона прогнуться сильнее и застонать. Конечно он бы застонал.

От таких мыслей Рудбой неосознанно толкается вперед, скользя начинающим твердеть членом о чужую задницу, одетую в его домашние штаны. Сам он в одних трусах, но и эти лишние слои ткани начинают досаждать. Хочется больше стимуляции, кожа к коже, поэтому он предпринимает попытку понять, просыпается ли Шастун. Проводит рукой по груди, задевая соски, оглаживает мягкий живот, забираясь под футболку. Проходится пальцами по волоскам ниже пупка и снова нежно сжимает небольшое пузико.

— Доброе утро, — выдыхает он тихо в ухо.

— Доброе, — отвечает Антон почти даже бодрым голосом. Проснулся, значит.

— Как себя чувствуешь?

— Сушит немного, а так норм.

— Лежи, сейчас приду.

Ваня встает с кровати и топает на кухню, спиной ощущая на себе взгляд перевернувшегося на спину Антона. По пути хватает со столика черную кружку-череп, чтобы сполоснуть ее и налить воды. Аккуратно передает ее, когда Антон садится. Залипает на дергающемся с каждым жадным глотком кадыке, дожидается, пока кружка окажется на прикроватной тумбочке, и возвращается в кровать, припадая губами к такой соблазнительной шее. Антон издает тихий вздох и Ваня знает, что это только начало. Ему до зуда хочется включить Антона на максимальную громкость.

Он думает о том, нужно ли было все это время нерешительности, когда они были друг для друга просто бармен и клиент. Тогда ему казалось, что его чувства односторонние, но если думать о том времени сейчас, становится очевидно — напряжение в воздухе стояло такое, что хоть ножом режь. А еще довольно долго он думал, что это что-то физическое, и не замечал, как привязался к Антону. Не просто к красивой долговязой картинке, а именно к человеку — теплому, мягкому, иногда хмурому и молчаливому, но все равно суперкомфортному живому человеку. Новогодний отпуск показал ему, что действительно привязался, так, что без этого шумного существа рядом жить становится куда менее интересно, будто кто-то насосом откачивает часть красок из жизни.

Зато сейчас, когда Антон медленно плавится под ним, снова ярко. Ваня прикусывает нежно кожу возле ключиц и отстраняется, глядя в затуманенные глаза. 

— В душ по очереди? По-быстрому.

— Прям по-быстрому? А мы не будем, ну... — Антон замолкает, смущаясь.

— А ты хочешь? — понимает Ваня про что он. Он садится и Антон тоже выше подтягивается на кровати, облокачиваясь на спинку кровати. — Хочешь-хочешь, а не просто чувствуешь, что должен, из-за нашей переписки?

Там были не только стикеры. Они секстились еще пару раз, за которые он узнал, что Антон универсал, но сейчас бы с бóльшим удовольствием побыл пассивом, чтобы кто-нибудь, а точнее один конкретный Ваня, вытрахал из него всю дурь и тоску. Слова Антона, не его.

Антон смущается еще больше и даже отворачивается, глядя на руки, которые теребят простынь. И что на него нашло? Тогда в баре он таким стеснительным точно не был. Может, что-то не так?

— Стоямба, барсик, — ловит он его за подбородок аккуратно разворачивает к себе, заглядывая в лицо. — Скажи честно, пожалуйста. Мы можем вообще никуда не торопиться, в конце концов, до этого мы месяцами даже не касались друг друга почти, не обязательно сразу в полымя бросаться. Можем подрочить. Или минет? Киса, да можем вообще хоть целоваться просто весь день так, что к вечеру сотрем губы и будем без них, как в аниме.

Антон заливисто смеется, льнет всем торсом ближе, обнимая неожиданно крепко.

— Прости, я просто с похмелья могу быть чувствительным, не знаю, — бухтит он Ване в шею. — Но я правда хочу. И я не про отсос, дрочку и потерю губ. Чур, ты первый в душ, я еще немного поваляюсь.

— Тебе не за что извиняться, — целует его Ваня в макушку и идет приводить себя в порядок.

Вернувшись из душа, он застает Антона на балконе, завернутого по самые уши в одеяло и докуривающего сигарету. К нему не идет — голова еще влажная, да и нет желания из горячего душа высовываться в январский холод. Поэтому ложится на кровать, полностью голый, и наблюдает через окошко. Антон, кажется, не замечает его прихода, стоит уткнувшись взглядом вдаль, мягко улыбается чему-то. Наконец тушит сигарету в пепельнице и возвращается в комнату.

— Ну и холодина там, пиздец, — шмыгает он слегка покрасневшим носом. — Ну, зато проснулся до конца. Там снег идет, кстати, клевый такой, большими снежинками. Я вот пока курил, подумал, люди же все как снежинки, уникальные, да? А ты еще уникальнее.

С этим словами он наклоняется и целует Ваню в нос, а затем быстро ретируется душ, не оставляя возможности что-то ответить. Да и что бы он на такое ответил?

Когда Антон возвращается, с полотенцем узких бедрах, Ваня уже по-новой заведен непристойными мыслями из своей головы. Он медленно и невесомо проводит пальцами по еще не до конца окрепшему члену, наблюдая за застывшим в проходе парнем. 

— Развлекаешься? Музычку включил, у тебя тут свидание с самим собой? Могу и в сторонке постоять, не мешать, — Антон усмехается, но Ване кажется, что за усмешкой он опять прячет смущение.

— Да я уже понял, что ты любишь понаблюдать. Но сегодня наблюдать буду я, — ванин голос меняется, становясь ниже. — За тем, как ты мечешься по кровати, пока я трахаю тебя пальцами. Как твои коленки разъедутся в разные стороны, когда я войду в тебя членом. Как ты будешь сжимать подушку изо всех сил от толчков, вжимающих тебя лицом в кровать.

Антон стонет тонко, неконтролируемо, тянется рукой на автомате к паху — член поднимается почти мгновенно от таких откровений.

— Как ты хочешь, кисунь? - тянет его Ваня на кровать.

Антон снова мотает головой, как накануне вечером, когда стоял вопрос о выборе фильма.

— Хорошо, тогда бери подушку и давай на спину. Хочу, чтобы твой рот был как можно ближе к моим ушам.

Антон хихикает над таким объяснением, снимает полотенце, откидывая его на край кровати, и послушно делает так, как сказано. Ноги сгибает в колени, но не разводит. Опять стесняется? 

Ваня решает помочь ему и начинает с лодыжек. Опираясь рукам на кровать, он начинает покрывать длинные ноги легкими поцелуями. К моменту, когда губы доходят до нежных бедер, поцелуи становятся длиннее и глубже, он засасывает кожу, оставляя красные пятна, но кусать не решается, зная, какая чувствительная в этом месте кожа. Зато прикусить можно выше - тазовые косточки, обе по очереди, мягкую складочку на животе. Соски, но потом обязательно зализать. От этих действий Антон краснеет сильнее, закатывает глаза и наконец окончательно разводит ноги, упираясь стопами в кровать по обе стороны от Вани.

— Хороший мой. Вкусный такой, — он переходит на шею, оставляя там парочку засосов. — Хочешь чего-то конкретного?

— Хочу, чтобы ты наконец уже оказался во мне хоть как-то, Ва-ань, — стонет Антон немного на последнем слове, когда Рудбой кусает его, зубами чуть оттягивая кожу на себя.

Ваня берет смазку и презерватив, которые положил под подушку, пока Антон мылся, презерватив пока откладывает в сторону, а со смазки снимает колпачок и выдавливает прилично на два пальца. Смазывает их хорошенько и приставляет ко входу. Гладит нежно, массируя кольцо мышц с кучей нервных окончаний, и добивается наконец первого полноценного стона. Только после этого входит одним пальцем неглубоко, двигая им больше по кругу, чем вперед-назад. Антон начинает стонать чаще, но как будто вполголоса.

— Кисунь, все хорошо? — он продолжает трахать его, добавляя второй палец, а сам подается выше, целуя Антона.

— Да-а, очень. Очень хорошо.

Шастун тянется рукой к ваниной шее, надавливая на вчерашний засос. Ваня прикрывает глаза и втягивает воздух через зубы, потому что его внезапно и сильно прошивает возбуждением. От легкой боли, но больше от мысли, что это Антон сам поставил и сам теперь кайфует с этого.

— Чего тогда тихий такой? — Ваня сгибает пальцы, наконец нащупывая простату, и трет её совсем вскользь, но быстро и ритмично. 

— Да соседи же, — почти всхлипывает Антон.

— Не боись, тут стены такие, что даже если будешь кричать — не услышат.

— Хорошо, что ты не маньяк, — смеется Антон.

Ваня смеется вместе с ним, а затем совершенно по-маньячному улыбается и спускается ниже. Член Антона уже почти багровый, так что он решает дать наконец необходимую стимуляцию. У него не так много в этом опыта — всё-таки, куда чаще он спит с девушками, так что старается делать так, как самому было бы приятно, и запоминает, что приятно Антону. Облизывает головку, больше всего уделяя внимания уздечке. Лижет ее кончиком языка вверх-вниз, от чего Антон наконец начинает стонать в полную силу. От этих звуков яйца самого Вани поджимаются и он трется членом об антонову ногу. Боже, он больше двух недель этого ждал. Наконец-то он сможет выжать из Антона все звуки, на которые тот способен. От одной мысли об этом хочется кончить. Он добавляет смазки и вставляет уже три пальца, немного проворачивая руку при каждом толчке, а ртом наконец берет член в рот до середины, посасывая. Лица Антона он без очков не видит, но и не нужно — достаточно звуков и того, как Антон пытается сам насадиться на пальцы сильнее.

В какой-то момент Антон пролезает у него под подбородком себе между ног и перехватывает татуированную руку.

— Тих-тих, слишком хорошо, — сообщает он немного осевшим голосом. — Давай уже, да? Пока ты выполнил только один пункт из обещанного

— Даешь сегодня ты, — отвечает Ваня, вынимая пальцы. Ему так не хочется выходить из Антона и так хочется снова поскорее в нем оказаться.

Антон смотрит на него взглядом «Дурак что ли?», но сам открывает презерватив, чтобы не пачкать упаковку скользкой смазкой.

— Хочешь так или как я обещал, лицом в кровать? 

— Так. Хочу обнимать тебя. Ну вот, опять нюни распустил, да?

Ваня возвращает взгляд, вопрошающий, не дурачок ли он часом, и надевает презерватив, а сверху льет еще смазки, размазывая по стволу. Ложится сверху, опираясь одной рукой на кровать, а другой придерживает член, аккуратно входя. Чужие ноги скрещиваются на пояснице, а пальцы зарываются в обесцвеченные волосы. Сначала он входит только головкой и сам стонет немного от ощущений. Вынимает и снова толкается, растягивая дырку. На этот раз входит до середины и начинает медленно двигаться, с каждым разом увеличивая амплитуду. Антон подмахивает бедрами навстречу и цепляется руками за спину, сжимая лопатки, жмется ближе. Его рот действительно оказывается сейчас максимально близко к ваниным ушам, так что тот слышит каждый неровный вздох, каждый стон, переходящий уже в скулеж, медленно заполняющий сознание. Ване хорошо, Ване жарко, Ване г р о м к о внутри Антона. Ване хочется кончить и закончится как личности. Большинство мыслей испаряются, в голове долбит голос Антона и мысли о том, какой же он ахуенный.

— Если я как снежинка, — шепчет он хрипло, совершая глубокие медленные толчки, — то ты, — толчок, — как Байкал, — ещё один, — вернее, — он толкается еще три раза особенно сильно, с оттяжкой, — даже глубже. И не холодный, а очень, очень горячий.

Антон всхлипывает и обнимает Ваню крепче, приживаясь как можно плотнее. Ване приходит в голову мысль.

Просовывая руку между спиной Антона и кроватью, он обнимает его в ответ и тянет перевернуться. Уже не совсем ясно соображающий Антон на автомате подхватывает движение и оказывается сверху, еще глубже насаживаясь на член.

***

Как же Антону хорошо. Отбросить мысли о работе и безрадостной жизни, сузить свое восприятие до члена внутри и татуированного тела под собой. Он кладет руку на собственный живот, ведет ее вниз, думая о том, что там сейчас в нем Ваня. Старается как можно быстрее подниматься и опускаться обратно, не сбавлять темп, слишком хорошо сейчас, чтобы замедляться. Ведет рукой по ваниному телу, жадно очерчивая татуировки взглядом и пальцами, а затем берет его руку и кладет себе на член, безмолвно прося помочь. Ваня, конечно же, понимает, и сжимает руку в кулак на стволе, не двигая. Антон двигается сам, с каждым движением на ванином члене его собственный скользит, исчезая и появляясь между пальцев в черно-красных чернилах. Антон перестает смотреть на Ваню и сосредотачивается на этой картине, начиная двигаться еще быстрее. Ноги уже устали, но эта картинка, на протяжении полугода являвшаяся к нему во влажных снах, а так же долгожданная стимуляция, очень быстро подводят его к оргазму. Он кончает, двигается еще несколько раз и падает Ване на грудь, обнимая одной рукой за шею. Тот же сгибает ноги в коленях и начинает трахать сам, придвигая Антона ближе. Тело очень чувствительное после оргазма, но во всем теле такая пустота и легкость, что Антон просто расслабляется окончательно, позволяя Ване вдалбливаться в него. Длится это совсем недолго, Ваня тоже кончает с глухим рыком, который Антон считает одновременно и забавным, и сексуальным.

Они лежат так еще несколько минут, приходя в себя. Антон в основном просто наслаждается чувством легкости. Конечно, по секса пришла меланхолия, но он с ней справляется, сильнее обнимая Ваня, вжимаясь ему носом шею и вдыхая ставший сегодня, кажется, окончательно родным запах.

Всё-таки хочется есть и курить, поэтому приходится слезать с теплой груди(и теплого члена) и перекатываться на свою сторону кровати. Всё еще разгоряченный, он не рискует сейчас соваться на балкон, поэтому вытирает влажные бедра салфетками, натягивает одежду, выданную Ваней и отправляется на кухню на поиски пропитания. Ваня уходит в душ.

В холодильнике обнаруживается колбаса, сыр и одинокая помидорка, а в месте с хлебом и чаем собирается неплохой такой похмельный завтрак. Ваня еще не вернулся из ванной, а начинать без него как-то не хочется, поэтому Антон достает телефон, просматривая уведомления. Два пропущенных от начальника. Ну епта, а отдохнуть дадут, нет? Он вздыхает и открывает рабочий чат, надеясь узнать что там такого срочного случилось.

Таня, его коллега, которая сегодня должна была работать, отравилась и вечером некому её заменить. Ну, здорово, думает Антон, а он тут причем? Всё, выходной и точка. Тащиться сейчас в офис он точно не хочет.

Но когда на экране появляется входящий звонок, он не сбрасывает и всё-таки берет трубку. В это же время на кухню входит Ваня в одних трусах и очках с круглой оправой, пахнущий тропическим гелем для душа. Антон улыбается, и наверно это слышно в голосе, но плевать. Он впервые видит Ваню в очках, их форма делает того совершенно мягко-домашним и не улыбаться не получается.

Он хочет уже согласиться ехать в офис, потому что это легче, чем потом испытывать вину что не пришел на помощь, но когда волос касается чужая рука, начиная чесать за ухом, в голову приходит другая мысль.

— Хорошо, я выйду, но из дома поработаю. И следующие две недели тоже. Я что-то тоже неважно себя чувствую, не хочу никого заразить случайно.

Видимо вселенная сегодня на его стороне, потому что начальник даже не спорит, сразу соглашаясь на просьбу.

А еще вселенная на его стороне когда Ваня сразу по окончанию телефонного разговора глубоко целует его, а татуированные руки скользят нежно по шее и груди.

Впереди две недели удаленки, минимум рабочей нервотрепки и максимум Вани. Антону хорошо.