III. Добрый дядя доктор.

Сказать, что Царица оказалась не в восторге от таких новостей – значит ничего не сказать. Тарталья благодарит счастливую звезду, под которой родился, что остался жив после такого позора и грубейшего нарушения придворного этикета перед богиней и её людьми.

И, скорее всего, его пощадили только потому, что нашелся другой козел отпущения, приведший Царицу в ещё больший невосторг, чем сам Тарталья – Дотторе. До этого момента она явно считала, что глаза порчи, созданные им для Предвестников, были совершенными и полностью проверены на отсутствие каких-либо изъянов. В том взгляде, которым она смотрела на Дотторе, пока тот заикался и пытался объяснить про обратные реакции организма, была самая убийственная ярость, что Тарталья у нее когда-либо видел. Но всё это зрелище бы принесло ему куда больше удовольствия, если бы от ошибки Дотторе не пострадала его собственная жизнь.

Он пытается не слишком вдаваться в размышления об обратных реакциях. Не сейчас, пока он Тарталья.

Вместо этого он сосредотачивается на позитивных моментах: его не убили и не лишили работы, и всё это довольно неплохо. Его послали к Дотторе, чтобы тот смог найти лекарство, и, – пока он не выздоровеет полностью – прописали принудительный отпуск.

Но, если честно, он бы предпочел скорее смерть, чем лишний раз контактировать с Дотторе.

 — Изумительно, — уже в который раз за день бормочет мужчина, продолжая тыкать и тыкать в руку Тартальи, словно тот был одним из его подопытных кроликов. Они вдвоем провели в лаборатории Дотторе уже больше двух часов, причем первый час полностью ушел на то, чтобы изучить глаз порчи Тартальи на предмет каких-либо отклонений от нормы. А когда Дотторе обнаружил, что с глазом всё в порядке, то переключился на самого Тарталью, заставив того использовать свой глаз бога, глаз порчи, сжимать пальцы в кулак, сгибать руки – словом, делать всё, что масштабом не дотягивало до трансформации в форму духа. 

И чем больше тестов упрямо показывали отсутствие хоть чего-то плохого, тем сильнее это кружило голову Дотторе:

 — Ох, вот же загадка! Истинная головоломка! Просто изумительно!

В его глазах появляется маниакальный блеск, и Тарталье это не нравится. Тарталья без малейших колебаний вонзит нож ему в живот, если тому взбредет в голову приблизиться к нему со скальпелем или шприцом.

 — Я никогда не видел таких побочных эффектов! — продолжает Дотторе. — Обычно, если кто и сталкивается с обратной реакцией, то они просто «пуфф!» и всё.

Он хихикает и выразительным жестом рук изображает взрыв бомбы.

Это нисколько не обнадёживает Тарталью, скорее наоборот: так значит, Дотторе уже давно знал о том, насколько серьезными могут быть побочные эффекты использования Глаза порчи. Но не говорил об этом – намеренно или нет – никому, даже самой Царице. Похоже, добрый доктор имел куда более амбициозные планы, чем Тарталья мог предположить.

 — И как долго, по твоим словам, уже длится этот побочный эффект?

 — Три недели, — Тарталья скрипит зубами. — Это началось с обычного покалывания, но оно быстро исчезло. Со временем оно стало появляться чаще, и с каждым разом длилось всё дольше, уходя вверх по руке. А сегодняшнее было самым болезненным. Моя рука никогда ещё так не искрилась.

 — И все эти три недели ты носил глаз порчи на себе?

 — Когда как. Похоже, оно не зависит от этого. Побочные эффекты всё равно были, неважно, был в тот момент на мне глаз порчи или нет.

 — Изумительно.

Да когда ж он заткнется. Если Дотторе скажет это ещё хоть раз, то Тарталья просто воткнет нож ему прямо между глаз. И, возможно, ему даже удастся спихнуть это на свою неисправную, изумительную руку.

 — Ох, ну хватит так на меня смотреть, мой дорогой Тарталья, — усмехается Дотторе. — Ты должен воспринимать это как обнадеживающий знак того, что твои симптомы весьма слабы по сравнению с, ммм, альтернативой.

 — То есть со смертью, — мрачно говорит Тарталья. — Дотторе, тебе никто не говорил, что тебе стоит пересмотреть своё восприятие того, что является «слабыми симптомами»?

Дотторе не нравится никому, и на то есть причины. Безусловно, его уважают как Третьего Предвестника и автора бесчисленных изобретений, которые он принёс с собой в Снежную, значительно усилив её военную мощь. Его талант чествуют, а о преданности своему делу знают даже в самых далеких краях; как только он сосредотачивается на своей задаче, то становится настолько одержим ею, что пойдет на всё, чтобы удовлетворить своё любопытство.

Но испытывает ли кто-нибудь к нему симпатию? Нет. Нисколько. Ко всему живому он относится с бессердечным равнодушием; всё, что его окружает, является для него образцами, готовыми к экспериментам в любой момент, и – не стоит сомневаться – он их выбросит сразу же, стоит им сломаться. Он не испытывает любви ни к чему, кроме очередной загадки, на которой временно помешался его мозг, и не предан по-настоящему никому, кроме самого себя. Тарталья сомневается, что Дотторе вообще есть дело до службы Царице. Вполне вероятно, что она заполучила его себе, смешав между собой угрозы убийства и дразнящие обещания дать всё, что ему может понадобиться для его проектов, свободу исследовать и строить.

А человек, который не привязан ни к чему, кроме своих извращенных одержимостей… опасен.

И этот человек приближается к Тарталье с иглой.

 — Не, — Тарталья достает кинжал и направляет его на доктора, который застыл на месте. — Убери-ка эту штуку подальше от меня.

 — Ну, чего ты, не стоит быть таким озлобленным! Мы же все здесь коллеги и работаем на общее дело, верно, товарищ?

 — Сделаешь ещё один шаг, — Тарталья взмахивает кинжалом, — и это войдет тебе в голову, товарищ.

 — Ну вот, теперь с тобой будет тяжко, — говорит доктор, но, похоже, на самом деле его это нисколько не испугало: его ухмылка становится шире, губы растягиваются и утончаются, а зубы отблескивают голубым в свете лаборатории. Он кажется ярким и диким, почти безумным. — Я просто хотел взять образец крови! Будет куда сложнее узнать, что именно с тобой не так, и разработать лекарство, если у меня не будет небольшого образца.

Улыбка, которой Тарталья ему отвечает, блещет зубами и чистой злобой, однако говорит он мягко и осторожно:

 — Вы не подумайте, я полностью доверяю вашим способностям, добрый дядя доктор.

Но не убирает кинжал.

Дотторе от этого почти обидчиво надувает губы.

И наклоняет голову, и смотрит на Тарталью, и впервые с его лица исчезает веселая гримаса.

На нём уже нет ни пренебрежительного косого взгляда, которым он всех одаривает, ни источающейся скуки из-под приоткрытых век. Сейчас его багряные глаза широко раскрыты и ясны, и немигающий взгляд фокусируется на Тарталье как лазерный луч. Вся его фигура неестественно застывает.

Он будто оценивает Тарталью, словно сейчас он увидел в нём нечто большее, чем один из фоновых шумов. Анализирует его, высчитывает, выносит вердикт.

Тарталья встречается с ним взглядом, ощущая исходящий от него холод.

Это длится несколько напряженных секунд.

Дотторе первый разрывает молчание фырканьем:

 — Никто в этих краях не понимает ценность науки и исследований! — и, тем не менее, убирает иглу и возвращается к своему рабочему столу. Открывает его ящик и роется в содержимом. — Ну, раз ты так упрямо хочешь быть трудным пациентом, то единственное, что я могу для тебя сделать – дать это.

Тарталья всматривается в предложенный ему предмет и медленно, очень медленно, убирает кинжал. Это открытая прямоугольная коробка размером не больше мужской ладони, с десятью стеклянными флаконами, лежащими на ткани из темного бархата. Он осторожно берет её в руки и вынимает один из флаконов, осматривая: внутри была жидкость мутного белого цвета, слабо отдающая чем-то фиолетовым, будто кружащимся в ней.

Он смотрит на доктора с недоверием:

 — Что это?

И у Дотторе еще хватает наглости закатить глаза.

 — Это лекарство для тебя, — протягивает он, словно объясняет что-то особо тупому ребенку. — Сочетает в себе обезболивающее и подавитель силы элементов, ну, и разбавленное всякими многим другим. Оно должно подавить следующие приступы побочного эффекта, если те случатся. Каждый флакон содержит две дозы. Принимай только в случае, если приступ будет действительно серьезным, как тот, что был в тронном зале. Ах, да, ещё, тебе определённо стоит использовать его лишь в безопасных местах, ибо оно ослабит твою способность использовать глаз бога на ближайшие два часа. И, возможно, ты будешь немного вялым.

То, как доктор буквально вытащил эти флаконы из ниоткуда, радует не больше идеи осознанно ослаблять свою силу, принимая подавитель силы элементов, который вдобавок вызывает ещё и сонливость.

 — Я уверен, у хорошего доктора всегда есть другое лекарство, которое позволит своему пациенту быть, — Тарталья буквально прочувствовал, как становится уткой под прицелом охотника, — более функциональным.

Доктор пожимает плечами.

 — Это всё, что у меня есть сейчас, пока я не разработаю первую партию полноценного лекарства. Но этот процесс сможет пойти намного быстрее, если ты предоставишь мне образец своей крови.

И вздыхает, смотря на пустой взгляд Чайльда.

 — Жаль, но я, в общем-то, так и думал. В любом случае, первую партию я получу недели через две. Может, три. У меня есть одна версия, которую мне нужно отработать, и, нет, ты ничем мне с ней не помог. Так что, если больше жалоб нет – вон из моей лаборатории. У меня впереди много работы. Очень много.

Перспектива уйти весьма радует Тарталью, поэтому он засовывает кинжал обратно в ножны и направляется к выходу.

 — Я попрошу своих людей забрать первую партию из твоей лаборатории. Надеюсь, ты со своей стороны также согласуешь все вопросы транспортной логистики?

Доктор уже отвернулся от него и отвечает на автомате, наполовину уйдя в собственные мысли и откровенно скучая:

 — Да-да. Я попрошу кого-нибудь разобраться с батраками. У тебя всё или есть еще какие-то тупые вопросы?

 — Ты же понимаешь, что я всё еще могу легко убить тебя прямо там, где ты сейчас стоишь.

 — И не сделаешь это, потому что как тогда ты получишь своё лекарство? Хорошего дня, товарищ.

*****

IV. Возвращение домой.

Тарталья не задерживается во дворце ни на секунду больше, чем это необходимо. Ему требуется ровно десять минут на то, чтобы раздать своим капитанам указания по установлению сети между ними и лабораторией во дворце, а также выдать дополнительные инструкции о том, как с ним можно будет связаться для передачи еженедельных новостей из его шпионской сети. Закончив, он отправляется в свои комнаты, чтобы наскоро собраться и переодеться во что-то более подходящее для путешествий по стране с такими суровыми зимами.

Когда он выходит из дворца, то к нему подъезжает экипаж, запряженный лошадьми, весь обильно покрытый золотом поверх полированного темного дерева. На двери – логотип Фатуи. Поток слуг начинает грузить багаж, в то время как кучер, один из тех его подчиненных, которые следовали за ним с Ли Юэ, спрыгивает со своего места.

 — Господин Предвестник, — приветствует он, кланяясь. — Куда бы вы хотели отправиться сегодня?

 — В усадьбу «Ромашка», — отвечает Тарталья, прежде чем сесть в карету. Как только дверь за ним щёлкает, он тяжело вздыхает и сбрасывает свой образ Тартальи, становясь Чайльдом.

Усадьба «Ромашка» – величественный особняк, подарок Царицы по случаю посвящению его в Предвестники. Она находится в одном дне пути от Дворца, на солнечном лугу, который раскинулся между двух густых лесов, наполненных всякой живностью. Весной и летом эти поля усеяны душистой ромашкой, цветком, что так любят и ценят жители Снежной за его нежную красоту и множество применений. Зимой же особняк и прилежащие к нему земли покрыты бескрайней белизной, равно как и дворец, и любое другое здание в стране.

Белое и мрачное. Окоченевшее и суровое. Всё тут противоположно теплу золота того места, которое было его домом последние два года.

Или тому, как светятся глаза Чжун Ли, когда тот смеется и...

Чайльд резко отбрасывает эту мысль, не дав себе её закончить. Не прошло и десяти минут, как он снова погрузился в невыносимую тоску. Ну, право слово, пора уже двигаться дальше.

В любом случае, усадьба «Ромашка»… была чрезвычайно щедрым подарком от Царицы, и жители Снежной были согласны с этим мнением. «Видишь усадьбу «Ромашка»? — шептались на улицах. — Служи ей, и пожнешь такие дары и богатства, о которых не смел и мечтать».

И именно поэтому Чайльд там и не живет.

К чему Чайльду, Предвестнику с огромным, просто бесконечным списком врагов, оставаться в доме, который известен каждой собаке? Это было бы самым тупым из способов нахождения кучи неприятностей. Поэтому нет, он предпочитает называть своим домом другое место, то, которое всеми силами хранит в тайне.

А усадьбу «Ромашка» он использует как штаб-квартиру, комнаты которой заняты его людьми и верными слугами, которые поддерживают в ней жизнь. Шум и суета, витающие вокруг усадьбы, смогут убедить любого наблюдателя, что Чайльд действительно там живет, и именно это ему нужно. Он и сам прилагает руку к поддержанию этой обманки, следя за тем, чтобы его видели путешествующим из дворца в усадьбу со всем своим багажом на буксире.

К тому же, у этой схемы обнаружился неожиданный бонус: она позволяет ему фильтровать его внешнюю корреспонденцию и гарантирует, что только самое важно будет отправлено в его настоящий дом с помощью воронов. А всё остальное может подождать или отправиться в мусорку.

Только те вороны, которые несут послания Царицы, могут добраться до него напрямую, и неважно, где он будет находиться в тот момент. От всевидящего ока великой богини не спрятаться, и Чайльд слишком давно смирился с этой реальностью, чтобы она его пугала.

Уже начало светать, когда карета наконец остановилась перед усадьбой «Ромашка». Несмотря на столь раннее время, его люди и слуги аккуратно выстроились в ряд у входа, чтобы поприветствовать своего господина.

 — Добро пожаловать домой, господин Предвестник, — с поклоном говорит его главный дворецкий, когда Чайльд выходит из кареты. — Приятно видеть, что вы вернулись в Снежную живыми и невредимыми. Вы останетесь с нами на ближайшие несколько дней?

Чайльд качает головой, но все же отвечает мужчине с легкой улыбкой: 

 — К сожалению, нет, Вадим, — говорит он, и в его голосе сквозит грусть. — Я планирую отправиться дальше после того, как проверю тут кое-что. Но я рад видеть, что у тебя всё хорошо, старый друг. А как остальные?

 — Прекрасно справляются, господин. Спасибо за вашу заботу. Я понимаю, что мой господин, должно быть, занят, но, я уверен, он сможет остаться хотя бы на трапезу с чаем? Все очень скучают по вам.

И как Чайльд смог бы ему отказать? Кроме того, Чайльд так спешил покинуть дворец, что не оставил себе никакой возможности нормально поесть, и ему пришлось утолять голод солдатскими пайками. Предложение домашнего завтрака сейчас звучало просто восхитительно.

Чайльд усмехается. 

 — Это было бы замечательно. Сегодня мне придется потревожить тебя и покой кухонных работников в такую рань.

 — Служить вам – честь для нас, мой господин.

 — Сэр. Прошу прощения, что прерываю ваш разговор, но не хотите ли вы, чтобы мы пронесли ваши вещи внутрь?

Чайлд разворачивается к своему подчиненному и отмахивается от его извинений.

 — Всё в порядке, не нужно проносить их внутрь. Пусть всё погрузят на отдельную повозку, только не трогайте красную сумку, я возьму её с собой. Я уеду через три часа, поэтому, пожалуйста, подготовьте к этому времени мою лошадь.

— Какую именно, господин Предвестник?

Чайльд выдерживает паузу.

 — Из общей родословной конюшни, какую-нибудь покрепче. Я отправлюсь в одиночку.

 — Да, сэр.

Соответствуя своим словам, Чайльд задерживается в усадьбе ровно на три часа. Первый час он проводит, наслаждаясь вкусной едой и общением со своими слугами, весело рассказывая (и недосказывая до конца) о своих приключениях в Ли Юэ и слушая их сплетни обо всём, что происходило у них в жизни за последние два года.

Остальное время он тратит на экстренное совещание с персоналом, чтобы убедиться, что всё идет гладко. Также он использует эту возможность для того, чтобы объявить о своём отпуске самым надежным капитанам.

 — Я буду возле Заставы-720, как обычно, — говорит он двум из шести человек со всей Снежной, которым известно о настоящем месте жительства Одиннадцатого Предвестника. — Пожалуйста, убедитесь, что мой груз отправят туда. Он уже должен быть погружен в отдельную телегу.

 — Да, сэр! — отдали честь его капитаны. — Удачного отпуска, сэр! Мы позаботимся об усадьбе до вашего возвращения.

Удовлетворенный тем, что его люди удержат крепость, и напоследок с нежностью попрощавшись со своим штабом, Чайльд натягивает зимнее снаряжение, садится на лошадь (имя которой, как он узнает, <i>Аза</i>), натягивает на голову капюшон своего мехового дорожного плаща и отправляется по заснеженной тропе.

*****

Если бы кому-то нужно было описать место, где живет Чайльд, основываясь исключительно на его лощённой, да и – с этим никто не мог поспорить – просто шикарной внешности, то они бы явно использовали такие слова как «грандиозный», «величественный» и «богатый» – слова, которые обозначают статус Чайльда. А факт того, что он ещё и является Предвестником, только бы укрепил этот стереотип, ведь все знают: Предвестники – почти поголовно представители высшего эшелона.

И это одна из причин, по которой никто даже не усомнится в том, что домом Чайльда является именно усадьба «Ромашка». Это звучит логично: могущественный человек должен жить в огромном роскошном доме.

Реальность же… несколько иная.

Чайльд осторожно ведёт лошадь по извилистой проселочной дороге, избегая мест с глубоким снегом и льдом. Большая часть их дня прошла в пути, лишь изредка они делали перерывы на отдых и еду; за это время рука Чайльда болела два раза, но ни разу боль не была такой же сильной, как тогда, в тронном зале перед Царицей. Обычное покалывание.

Но этого было достаточно для того, чтобы он пришпоривал свою лошадь, пока не добрался до самой глуши.

Видеть простую бревенчатую хижину – Заставу-720 – одно удовольствие, как и двух представителей Фатуи, стоящих на посту: номер три и четыре из тех шести человек, которым известно о месте, где на самом деле живёт Чайльд.

 — Господин Предвестник! — они приветствует его, когда Чайльд спешивается с лошади, приземляясь на покрытую снегом землю. — С возвращением в Снежную! Как хорошо, что вы снова с нами. Уверены, ваши путешествия прошли гладко?

 — Да, всё прошло мирно, спасибо, — отвечает Чайльд с дружелюбной улыбкой, и пару раз поглаживает лошадь по шее. — Аза хорошо послужил мне, поэтому, пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы его угостили чем-то особенным. Я доверяю его вашим надежным рукам.

Там, куда он направляется, лучше появляться куда более скромным образом.

 — Да, сэр!

Убедившись, что всё в порядке, и проинформировав своих людей о планах остаться в этой местности на ближайшее время, он хватает свою красную сумку, перекидывает её ремень через плечо и отправляется пешком, заставляя снег хрустеть под каждым шагом.

Чайльду везло – небо было ясно и чисто во время всего его путешествия, и, кажется, удача не собирается его покидать и в конце пути. Он идет по проселочной дороге, и при каждом вздохе перед ним образуется клуб пара, а неровные холмы с высокими соснами превращаются в огромные сверкающие белоснежные поля. С каждым шагом вперёд местность оживает, показывает всё больше признаков наличия жизни: Чайльд проходит мимо старого забора, мимо брошенной телеги, возле которой стоит деревянный ларек с вывешенной табличкой «закрыто до весны».

На первой развилке он сворачивает вправо, а на второй – влево.

И наконец-то из-за холма перед ним предстает знакомый фермерский дом: крепкое, скромное двухэтажное здание из дерева и камня, с украшенной двухскатной крышей, из которой торчит каменная труба. Нежная голубая краска, которую использовали для отделки, покраски окон и двери, придает дому уютность, которая идет в контраст с холодным окружением извне. Рядом были несколько простых строений из дерева: конюшня, амбар, сарай, и чуть поодаль, за всем этим, раскинулась белая гладь замерзшего озера.

Он доходит до дверной ограды и возится с защелкой – элементарной на самом деле, но отворить её через толстую ткань перчаток оказалось непросто. В конце концов ему это удается, и он с тихим «ах-ха» отпирает дверь, которая распахивается со скрипом – он отмечает про себя, что ему нужно будет смазать петли, - и проходит внутрь, убедившись, что закрыл за собой ограду. Совсем вблизи дома он замечает несколько маленьких следов-дорожек, и усмехается представшему виду: на лужайке были слеплены четыре снеговика разных размеров, все с цветастыми глазами и улыбкой из камешков. Самый высокий снеговик обвязан красным шарфом, а в том месте, которое предположительно должно быть его талией, Чайльд видит большой синий камень точно такого же оттенка, какой и у его глаза бога.

 — Вот же чертята, — усмехается Чайльд, но в его голосе сквозит нежность, и он продолжает свой путь легким шагом.

Он останавливается перед дверью, стряхивает снег со своих штанов и обуви, поправляет одежду и стягивает с головы капюшон. И хмурится, когда ткань вдруг цепляется за маску, которую он так и не снял с тех пор, как покинул дворец.

Ох, точно. Чуть не забыл.

Ловким движением рук он лишает себя символа своего статуса Одиннадцатого Предвестника, перекладывая его во внутренний карман своего дорожного плаща. Берет пару секунд на то, чтобы вдохнуть,

на выдохе сбрасывая с себя Чайльда,

и трижды стучит в дверь.

Он слышит, как с той стороны раздаётся приглушенное «иду!!!» и звучит топот спешащих ножек; спустя несколько секунд дверь открывается, и

Тоня широко раскрывает свои глаза, скрытые за стеклом очков: 

 — БРАТИК!!! — кричит она и вцепляется в него, сдавливая его талию горячим объятием. — Антон! Тевкр! Скорее идите сюда! Наш старший брат вернулся!

Аякс смеется, и в его смехе звенит чистая, детская радость. Он бросает красную сумку и крепко обнимает Тоню.

 — Да, я вернулся, сестрёнка. Я так рад тебя видеть. Ты скучала по мне?