— Ты в порядке? Она сильно ударила тебя, — Юнги отвлекается от дороги, на секунду поворачивая голову на Чимина. Тот хмуро смотрит в стекло бокового окна, игнорируя вопрос. Мин тихо выдыхает, снова обращая внимание на дорогу.

Время вечернее, все как раз едут с работы. На дороге много автомобилей. Ночное освещение города красиво падает неоном и фонарным светом на панель под лобовым стеклом, срываясь в темноту салона. Чимин ёжится, досадливо шмыгая носом. Была бы его воля — отказался бы ехать сейчас куда-то с Юнги. И хотя они хорошо поговорили, сейчас он слишком уязвим и слишком доверчив. Но в той ситуации иного выхода, кроме как вынужденный побег, быть не могло.

— Не холодно? — интересуется Юнги, на автомате касаясь колёсика регулирования температуры в салоне. Чимин ведёт плечами так, будто что-то мешает ему.

— Всё нормально. Просто высади меня уже где-нибудь, — отзывается он сухо, незаинтересованно.

— Я мог бы отвезти тебя прямо домой, не за чем трястись в вагоне ещё лишние полчаса, — жмёт плечами Юнги, неуверенно поглядывая на Чимина, параллельно на автомате проезжаясь взглядом по зеркалу заднего вида. — Ты устал.

Недешёвая машина чёрного цвета с непроницаемой тонировкой на стёклах привлекает его внимание. Под таким углом в отражении видно только часть авто. Юнги тянется рукой, чтобы чуть повернуть зеркало.

— Мне не нужна твоя жа… Блять! — взвизгивает Чимин, когда раздаётся громкий звук выстрела, и ему на лицо брызжет кровь. Первые секунды вообще неясно было, его она, юнгиева, ещё чья-то… Юнги неожиданно вскрикивает, когда его ладонь на зеркале заднего вида прошивает пуля. Машину заносит вбок из-за того, что Мин дёргается, не удерживая руль. Он шипит от боли и неожиданности. На одних только рефлексах выравнивает автомобиль, а Чимин, ударившийся виском о стекло пассажирской двери, удивлённо оглядывается по сторонам.

— Что за…

— Ниже! Опустись ниже. У нас хвост! — рычит Юнги, кладя раненную руку себе на бедро, а второй выруливая на встречную полосу. Зеркало заднего вида разбито той же пулей, на лобовом стекле красуется неровное отверстие и брызги крови. Половина зеркала свисает и качается из стороны в сторону.

Чимин послушно сползает вниз по креслу, часто и испуганно дыша. Юнги едет вслепую, не понимая, гонятся ли за ними. Но он выдавливает газ, всё его лицо напряжено.

— Суки, — бормочет он, коротко оборачиваясь назад. За ними на той же скорости несётся всё та же машина. Юнги маневрирует, объезжая другие автомобили на центральной городской улице. Чимин держится за ручку двери, потому что его кидает из стороны в сторону, а пристегнуться он не потрудился. Вся улица оглушается звуками сигналов недовольных водителей. Юнги шлёт их всех в пешее эротическое, одной только рукой аккуратно, но быстро объезжая каждое препятствие на пути.

Когда они оказываются на другой улице, Юнги приходится переключить передачу раненной рукой. Он все силы вкладывает в это, а Пак наконец замечает истекающую кровью конечность. Мозг начинает судорожно соображать, что же ему делать. Он оглядывает воспалённым от испуга взглядом всё, что есть вокруг, а затем замечает свой галстук. Недолго думая, он стягивает его, дрожащими руками развязывает и тянется к руке Юнги. Берёт её и начинает быстро обматывать кисть.

— Блять! — вскрикивает Мин, и машину снова бросает в сторону. Чимин от резкой смены направления впечатывается в Юнги носом, поздно хватаясь за его плечо. — Не трогай меня, когда я за рулём! — шипит Юнги, не сводя взгляда с дороги и движущихся им навстречу автомобилей.

— Будешь говорить это своим проституткам, — лепечет Чимин, снова принимая устойчивое положение, всё ещё опираясь о плечо Мина, — а мне дай закрыть рану, пока мы оба не сдохли здесь.

Юнги стискивает челюсти, а Чимин наскоро перевязывает его кисть галстуком. Мин снова ускоряется, пытаясь затеряться среди потока машин, а после сворачивает в жилые районы. Без зеркала это сложно. Сложно предугадать, что тебя прямо сейчас на скорости около сто двадцати боднут под зад.

— Я знаю место, где можно скрыться. Но надо оторваться от них, — кричит Чимин, замечая знакомые районы.

— Открой бардачок, — Чимин порывается вперёд и щёлкает замком. — Вытащи пистолет и положи на задние сидения, — Пак повинуется, касаясь холодного металла серебряного пистолета. Ему совершенно не хочется знать, откуда у Юнги огнестрельное. Он не задумывается об этом, откидывая его назад. — Садись за руль, я полезу назад, — Чимин хватается за рычаг управления, но шею втягивает, боясь словить новую пулю. Юнги, кряхтя, пытается выбраться. Их бросает из стороны в сторону, пока Чимин старается держаться ровно в момент, когда Юнги бодается и врезается в него своими широкими плечами.

— Ты вроде бы умел водить! — рычит зло Юнги, когда всё-таки неуклюже заваливается назад.

— Умею, когда всякие мудаки не лезут через меня непонятно куда! — огрызается Чимин и по-хозяйски усаживается в водительское кресло, пристёгиваясь.

— Чёрт, они чётко за нами прут. Как мне затормозить их? — Юнги макушкой только высовывается и следит за тем, как, чуть виляя из стороны в сторону, за ними на всех парах несётся хвост.

— По колёсам пали, — без промедления говорит Чимин.

— Не получится. Они прямо сзади, — он примеряется, и даже стреляй он точно из салона, не жалея стекла, попасть будет сложно. Он, скорее, сам станет лёгкой мишенью.

— Я резко выверну руль влево, а ты в этот момент постарайся попасть по колесу. Второго шанса не будет, если они поймут фишку, — приказывает Чимин.

— Ебать, мы сегодня снимаемся в фильме, а нам забыли сообщить и дать сценарий? — успевает пошутить Юнги, открывая окно и наполняя салон шумом ветра.

— На счёт три! — кричит Чимин, перекрикивая ветер, крепко сжимая руль обеими руками. Юнги наскоро проверяет магазин и щёлкает предохранителем. — Один! — Чимин удерживает стабильную скорость и следит за встречкой. Пусто. — Два! — они со свистом минуют перекрёсток. Юнги хватается за раму, но не высовывается. Мимо проносится машина, и дорога снова чистая. — Три! — он, пожалуй, слишком резко выкручивает руль. Их с визгом выкидывает влево, а Юнги вмиг высовывается и стреляет сосредоточенно. Не сразу, но попадает в правое переднее колесо, и то с шипением сдувается.

Машину преследователей качает из стороны в сторону, раздаются звуки ответных выстрелов, бьющихся об обшивку автомобиля, Чимин резко выкручивает руль назад, и Юнги закидывает по инерции в салон. Он ударяется затылком и едва не спускает пулю себе в ногу. Чимин выжимает газ сильнее, и его вдавливает в кожаное кресло. Мин пытается сесть, удержаться и не разбить лицо об ещё что-нибудь.

— Давай-давай! Газу! Они дезориентированы! — кричит Мин, закрывая окно, чтобы уменьшить количество лишнего шума в салоне. Чимин молча ведёт, проносясь ветром мимо гражданских автомобилей, однозначно ахреневших от скорости внутри города. За такое их должны обоих прямо сейчас повязать. Но полиция, к счастью, им не попадается.

Чимин петляет некоторое время по знакомому ему одному району. Юнги узнаёт в нём нищий рабочий квартал, в котором чёрт ногу сломит. Откуда Чимин знает его так хорошо? Он со знанием объезжает брошенные прямо на землю балки, петляет меж одинаковых панельных домов и многоэтажных гаражей, переделанных под жильё. Юнги следит за хвостом, но преследователи затерялись в потоке ещё пять минут назад. Кроме визга их собственных шин и плеска редких луж ничего больше не разбивает вечернего покоя района.

Чимин привозит их на заброшенную стройку. Вдоль высокого забора стоят контейнеры для грузоперевозок. Такие ещё в Пусанском порту Мин часто замечал. Пак маневренно объезжает брошенный трактор, а после переключает передачу и паркуется меж двух контейнеров. Позади них бетонная стена, а слева и справа по высоченному контейнеру. Идеальное место для пряток и идеальная ловушка, если кто-то всё-таки найдёт их.

Юнги тяжело дышит, когда мотор глохнет, а Чимин всё ещё напряжённо сидит дальше, стискивая руки на руле. Они молчат, а звенящая тишина заставляет мозги набухать. Мин вдруг чувствует адскую боль в руке и тихо скулит от этого, хватаясь за запястье.

Пак на этот звук оглядывается, вспоминая про ранение Юнги. Как он ещё стрелял только? Чимин отстёгивает ремень, а потом замечает бутылку воды в дверце со стороны водителя, берёт найденное, откручивает крышку. Он разворачивается, поднимает кисть Мина и разматывает промокший уже галстук. Юнги шипит и дышит часто сквозь сжатые зубы. Пак льёт на рану воду, смывая кровь. Он гулко сглатывает и замечает тремор в своих руках. Держит осторожно ладонь пострадавшего, просит тихо потерпеть пока осматривает наскоро рану и снова обматывает галстуком чуть туже, потому что больше ничего под рукой нет. Надо шить, без вариантов.

Гудящий адреналин не перестаёт бить в виски. Чимин поднимает один неосторожный взгляд на бледное лицо Мина, и не осознаёт, в какой именно момент оказывается прижатым к его губам. Юнги тут же цепляется за его волосы, грубо кусая мягкие губы. Чимин сам отвечает, совершая однозначные движения, приоткрывая рот и бесстыдно проходясь по чужим зубам, совершенно игнорируя опасность остаться с откушенным языком. Юнги хрипит, цепляется за него, как утопающий.

Чимин оказывается перетянутым на задние сидения, его вжимают в угол. В плечо больно впивается дверная ручка, а крепление ремня некстати стучит об обшивку салона.

Юнги наваливается сверху, сминая губы врача. Чимин опускает одну ногу вниз, что даёт более удобный к нему доступ для Мина. Тот благодарно мычит в поцелуй, сжимая пальцами горячую шею Пака. Юнги отстраняется с громким звуком, чтобы только чуть сменить угол, а затем с новой силой целует податливые губы перед собой, со вздохом сминая их. То мельком по очереди каждую целует, то глубоко языком к языку.

Чимин прижимается ближе, горячо расцеловывая рот напротив. Юнги за щёки его хватает, мажет кровью по чистой коже, абсолютно забывая про пульсирующую боль в кисти. Адреналин всё равно позволяет ещё не чувствовать всего букета мук от огнестрельного ранения. Чимин за шею тянет на себя, забвенно позволяя себе чуть запрокинуть голову и получить рваный поцелуй под челюстью.

Пак невольно двигается, совершенно случайно проезжаясь пахом по бедру Юнги, а затем несдержанно выдыхает, что слишком похоже на задушенный стон. Мин осторожно отстраняется от него, жадно смотря в глаза. Он мягко гладит здоровой рукой щёку врача. Чимин в эту паузу берёт руку Юнги, что ещё держит пистолет, и приставляет тот к горлу. Он стонет долго, когда холодное дуло утыкается в разгорячённую кожу. Юнги смотрит ошарашенно, но выдыхает резко в губы напротив, заставляя мужчину распахнуть глаза.

— Чимин? — Пак на это замешательство приподнимает бёдра, умоляюще проезжаясь пахом по бедру Юнги. — Тебе это нравится? — он давит сильнее под челюсть, а Чимин весь напрягается, закатывая глаза.

— Да, чёрт возьми, — хнычет он и снова кусает в губы, прося больше. Юнги сильнее вдавливает дуло, будто намереваясь оставить след под челюстью, а сам губами тычется навстречу, чувствуя уже возрастающее возбуждение от горячего дыхания, от податливого тела под ним и всех поцелуев.

Но сам Юнги дышит с каждой минутой всё тяжелее. Свой вес держать становится трудно, перед глазами временами плывёт. Мин, напоследок крепко поцеловав Чимина, укладывается поверх того совсем без сил. Чимин, успокаивая собственное прерывистое и частое дыхание, редко гладит пальцами по плечам.

— Тебе нужна медицинская помощь. Поедем ко мне домой, — говорит он шёпотом, боясь говорить громче.

— Домой нельзя. Выследят.

— А куда? — хрипит Пак, в темноте различая лишь едва заметный блеск глаз напротив.

— Хостел. Мотель.

— Тут в паре кварталов на выезде из города есть мотель, — лепечет Чимин, едва шевеля губами. Но Юнги понимает его и без того. — Надо в аптеку. У тебя рука в фарш, — Чимин дышит ещё тяжело, жарко. Юнги не решается вернуться к поцелую. Слишком страшно, что в сознании со слегка развеянным адреналином его оттолкнут. Он убирает от чужого лица свои пальцы.

— Повезло же мне получить ранение, когда рядом врач, — усмехается он, выпрямляясь и выпуская Пака из ловушки своих объятий. Без той близости тело моментально пробирает дрожь из-за смены температур.

— Поехали, я знаю куда, — Чимин привстаёт, отводя глаза. Даже в этой темноте всё равно ощущается лёгкая неловкость.

— Пойдём пешком. Нельзя привлекать внимание, — Юнги тянется к ключам и прячет те в карман. Пистолет — за пояс джинсов, потому что кобуры у него нет. А в карман не влезет. — В багажнике есть другая одежда. И куртка Чонгука. Наденешь её. Постарайся не испачкать, а то он разозлится, — Юнги осторожно открывает дверь и вываливается наружу. Его передёргивает от собачьего холода и промозглого ветра, который порывами врывается меж двух грузовых контейнеров.

Чимин выходит следом и идёт к багажнику, который уже распахнул Мин, скидывая с себя пальто и надевая объёмную куртку. Чимину же он вручает утеплённый бомбер Гука, спина которого расписана какой-то сатанинской ебаниной. Он не вникал.

Мин берёт небольшую спортивную сумку и хлопает крышкой багажника. Чимин кутается в тёплую куртку и осторожно высовывается из-за контейнеров, оглядывая абсолютно пустую площадь стройки и разбитые фонари, без которых тут тьма непроглядная. Он по неосторожности пару раз попадает в лужу ботинком, что злит невероятно. Юнги закрывает автомобиль и выходит, тоже осматриваясь.

— Нам туда, — дрожит от покалывающего пальцы холода Чимин, быстрым шагом, но всё ещё на ватных ногах уходя чуть вперёд от Юнги. Он оглядывается, чтобы убеждаться иногда в том, что Мин жив и не свалился в обморок от боли.

Никто о поцелуе не говорит. Оба и так понимают, что это всё выброс адреналина, и что эмоции взяли под контроль ситуацию, чтобы помочь обоим расслабиться. Чимин до сих пор чувствует лёгкое жжение от укусов на своих губах, а внутри всё ещё горит остаточный адреналин синим пламенем. Кажется, это надолго.

В круглосуточной аптеке Чимин берёт несколько упаковок бинтов, вату, минимальный хирургический набор, антисептики, обезболивающее и всё остальное по мелочи и в силу необходимости. Рану лучше зашить, чтобы предотвратить заражение и не оставить уродливого шрама. По лицу Пака размазана чужая кровь, а на плечах объёмный гуковский бомбер с черепами на спине, и наверняка фармацевт перекрестился пяткой, когда Чимин с набором юного медика, распиханным по карманам сумки Юнги, скрывается за дверями аптеки и растворяется в ночи.

До мотеля они добираются достаточно быстро. Чимин успевает заметить, как стремительно бледнеет Юнги, но всё равно держится молодцом и не даёт волноваться о себе больше, чем нужно.

На ресепшене сидит неприятного вида аджосси, который сразу диктует им три правила мотеля: не мусорить, не совершать самоубийств и не трахаться громко. Оба удивлённо смотрят на хозяина сего заведения, а тот хлопает ладонью по стойке, выдавая им ключ от их комнаты.

Они поднимаются на второй этаж и быстро оказываются внутри их облупленной комнаты. Пахнет сыростью, а об отоплении тут наверняка и не слышали. Чимин не перестаёт трястись от холода. Но он осознаёт экстренность ситуации, поэтому быстро двигает холостой стол к кровати и дезинфицирует его. Там же выкладывает всё приобретённое в аптеке.

Юнги с тихим охом заваливается на постель, жмурясь и понимая, что страдания его только усиливаются. Он больше не может шевелить рукой без режущей боли, расползающейся от ладони к самому плечу.

— Я поставлю тебе сильное обезболивающее, — говорит Чимин и простукивает горлышко купленной ампулы, распаковывает шприц. — Сядь ровно и сними куртку, — командует Пак, пока ломает стекло ампулы и набирает её содержимое в полость шприца. Когда Юнги с тихим шипением избавляется от верхней одежды, Чимин ваткой, смоченной в антисептике, протирает бледную кожу на сгибе локтя. У Юнги отлично просматриваются вены, и это хорошо. Потому что, если бы ему пришлось в этом поганом освещении ещё и нащупывать сосуды, они бы так никогда и не начали.

— Ненавижу иглы, — бормочет Юнги, отворачиваясь.

— Поработай кулаком, я быстро, — Юнги усмехается, но всё же кулак сжимает и разжимает несколько раз перед тем, как введут инъекцию. Чимин прокалывает иглой кожу и постепенно выпускает в неё обезболивающее, а затем с размаху выбрасывает шприц в ведро в метре от них.

— Ты сегодня пошлишь, — Чимин закатывает глаза, понимая, что ляпнул что-то действительно двусмысленное.

— Мне надо осмотреть твою кисть. Пошевелить пальцами можешь? — Чимин встаёт с постели и садится напротив за стол так, чтобы протянутая рука Юнги оказалась прямо перед ним. Мин сквозь боль и зажмуренные веки шевелит пальцами. Чимин натягивает купленные перчатки на руки. — Согни каждый по отдельности, как можешь, — он держит его за ладонь, наблюдая за попытками Мина. Наименее подвижным оказывается безымянный палец. Именно между ним и мизинцем пришлась пуля. — Мне придётся прощупать твою кисть, чтобы понять, целы ли кости. Будет больно. Но обезболивающее должно немного помочь, — говорит Чимин и начинает осторожно мять раскрасневшуюся кожу.

— Ох, блять, — задыхается Юнги, а после складывает здоровую руку на стол, утыкаясь лицом в локоть, чтобы не видеть происходящего.

— Потерпи, рентгена в кармане у меня нет, придётся работать так, — бурчит между делом Чимин, сильнее надавливая на пястные косточки, проверяя одну за другой. Пуля пришлась прямо между косточками безымянного и мизинца, прошла по касательной и, вероятно, разорвала мышцы. Их Чимин подлатает. — Чувствительность и подвижность этой части кисти будет утеряна. Тебе порвали связки. В полевых условиях их нормально не собрать. Даже в больнице тебе не сильно помогут с этим. Очень уязвимое место.

— Это моя ведущая рука, — бормочет Юнги, чуть подёргивая пальцами правой руки. Боль действительно чуть отходит на задний план благодаря лекарству.

— Я знаю. Прости. Тут ничем не помочь. Я начну шить сейчас наживую, потому что наркоза у нас нет.

— Господь милостивый, — стонет Мин, до побеления сжимая кулак здоровой руки.

— Вот только не надо теперь в религию ударяться. Сейчас перед тобой хирург, а не Господь Бог, — бормочет Чимин, быстро разматывая бинт и укрывая им стол, чтобы создать хотя бы видимость отсутствия антисанитарии вокруг.

— Мне очень повезло, что ты сейчас рядом, — шепчет Мин, не поднимая головы. Чимин глядит на него, но параллельно распаковывает дуговидную иглу. Он промывает рану, вглядываясь. Прошить изнутри нормально не выйдет, но сильные разрывы, которые очевидно бросаются в глаза, сшить сможет быстро и точно.

Чимин поддевает ткань и захватывает её продолжение, стягивая их вместе ниткой. Юнги тихо мычит, топая ногой. Хирург по началу не обращает на это внимания, продолжая работу. А пациент матерится много, рычит. Рукой дёргает иногда. Пак делает ему замечание и просит сидеть неподвижно. Мин огрызается, мол, это не тебе в голое мясо иглой тычут.

— Вколи ещё. Слишком больно.

— Сейчас, — Пак вынимает ещё одну ампулу и шприц, а затем снова снабжает Мина порцией спасительного обезболивающего. — Немного осталось. Сейчас кожу только подошью, — говорит словно сам с собой Чимин, старательно выводя стежки на коже так, чтобы шрам сформировался максимально незаметным. Сначала одну сторону сшивает, а затем и тыльную. Юнги больше не брыкается, кажется, привыкая к монотонной боли.

Пак окончательно перевязывает его ладонь бинтом, туго фиксируя, чтобы кисть оставалась неподвижной и не препятствовала первичному натяжению.

— Готово, — он выдыхает, выбрасывая в ведро гору переведённой окровавленной ваты. Юнги не спешит двигаться. Чимин прибирается, поглядывая на него. Дышит, сопит громко из-за ноющей боли, но не спит.

— Спасибо, — лепечет вдруг он, чуть приподнимая голову, смотрит вяло. Пак отмечает под глазами потемневшие вмиг круги, словно из того всю кровь выпили и бросили домучиваться. На лбу испарина, но это нормальная вещь при подобном ранении и такой концентрации боли. И только собирается Чимин сдвинуть стол обратно, уложив Юнги в постель, как в дверь вдруг стучат.

Громко так, кулаком. Оба стихают, смотря друг на друга широко раскрытыми глазами. Мин прижимает палец к губам, а сам нелепо выуживает пистолет из-за пояса, беря тот левой рукой. Чимин думает подойти и посмотреть в глазок, но Мин опережает его и отталкивает, крутя пальцем у виска. Не дай боже кто-то ещё пулю через эту тонкую картонную дверь ему в брюхо выпустит. Юнги точно не сможет провести тут же высокотехнологичную хирургическую операцию, да ещё и одной левой. Чимин понятливо кивает, оставаясь стоять скромно у стеночки.

Стук повторяется. Чимин вздрагивает, сердце даже замирает на несколько мгновений. Юнги встаёт в повороте проёма, готовый если что выстрелить в того, кто решится к ним вломиться.

— Э, ты куда там долбишься? Мы так-то тут! — раздаётся приглушённый крик снаружи, а затем пьяный смех.

— О? Бля-я, это другая комната? — вдруг раздаётся голос прямо под их дверью. Кто-то совсем рядом гогочет. Оба внимательно прислушиваются, смотря в глаза друг другу. — Я перепутал. Извиняйте! — невнятно кричит нежданный ночной гость, вероятно, им.

— Ты на догон что принёс? Ещё соджу? Чува-ак, я же просил мне пива взять, — тянет снова тот, кто кричал первым.

— Да, пацаны, продолжаем, блять! — отдаляется пьяный голос, и Юнги выдыхает. Чимин ощутимо дрожит, обмякая. Он бы наверняка на пол осел, если бы не вовремя оказавшийся рядом Юнги, прижавший его собой к стене.

— Пиздец, — выдыхает Чимин. — Я не смогу уснуть сегодня.

— Полностью солидарен, — хрипло бормочет Мин, пробегаясь взглядом по лицу Чимина.

Он прячет пистолет снова за пояс, а Чимин вдруг хватает его за плечи, прикусывая свою губу и смотря из-под ресниц. Мина ощутимо ведёт, и он позволяет этому случиться.

Мягко касается губ Пака, обнимая того за шею здоровой рукой. Чимин не шевелится несколько секунд, но затем напряжённо выдыхает, углубляя поцелуй и закидывая руки на плечи Юнги.

Чимин целуется горячо. Он притягивает Юнги к себе и не даёт отстраниться. Юнги же сдаётся такому Чимину и позволяет себе несдержанно опустить руку и сжать талию врача. Чимин облизывает его рот, идёт напролом языком и обескураживает неаккуратными укусами в каждую губу.

Юнги зарывается пальцами левой руки в волосы на затылке, а после сжимает их в кулак, чуть оттягивая за отросшие корни. Чимин несдержанно выдыхает и сглатывает слюну, отрываясь от губ Мина. В глаза не смотрит, только на розоватые губы. Облизывается и желает вернуться к своему прежнему занятию.

— Не останавливайся, — выдыхает Пак и в приглашающем жесте запрокидывает голову, обнажая шею. Юнги вцеловывается прямо под челюстью, украшая влажными узорами красивую острую линию подбородка. Чимин стискивает его плечи пальцами, почти забывая, как дышать от переполняющих чувств. Юнги кусает кадык и широко лижет после. — Сделаем это, — рука Чимина резко соскальзывает вниз к пуговице на джинсах Юнги, а тот удивлённо зажимается.

— Что ты делаешь? — он чуть отталкивается от него, но за шею ещё держит. Чимин впервые за это время поднимает прямой немигающий взгляд.

— Хочу тебя.

Юнги смотрит несколько секунд, не моргая. Чимин лижет нижнюю губу и снова тянется к Юнги за поцелуем, но тот отходит назад.

— Нет.

— Что? — удивлённо смаргивает пелену возбуждения Чимин.

— Нет.

— Почему? Рука болит? — Чимин моргает медленно, но взгляд у него бешеный. Он наверняка всё ещё переполнен ужасом от всей ситуации этого вечера. — Есть ещё одна ампула, я думал оставить её до утра…

— Я больше не займусь с тобой любовью, зная, что ты просто в отчаянии и ищешь утешения, — выпаливает Мин на одном дыхании, но звучит убедительно. Чимин зависает на мгновение, а затем усмехается, зарываясь пятернёй себе в волосы.

— Это же просто секс, Юнги. Ты же сам говорил, что в этом ничего такого нет.

— Это не просто секс! — повышает голос Мин. — Просто секс, это когда мне пришлось отсосать жирному, как свинья, хозяину клуба, чтобы иметь возможность толкать там свой товар и зарабатывать деньги на его территории. А любовью я занимался всего раз — и мне тогда было семнадцать! — уже выкрикивает Юнги, явно оскорблённый заявлением Чимина. Пак ошарашенно смотрит в ответ на это признание и не находит слов. — Так что не говори мне, что это просто секс. Для меня — точно нет.

— Юнги…

— А для тебя? Тогда ты тоже думал, что это просто секс? Просто развлечение на ночь перед смертью?

— Прости, — выдавливает из себя вдруг понурый и опустошённый Чимин. От пылающей на коже страсти ничего не остаётся, только неприятный холодок по ней скользит и раздражает. — Пойду проветрюсь.

— Не смей сбегать, — Юнги хватает его за руку и разворачивает к себе. — Сбежишь опять, и я не прощу тебе этого снова. Не знаю, как ты, а я не готов к такому шагу. Поэтому не пущу, — он держит его под локоть и зло смотрит прямо в глаза.

— Юнги.

— Не уходи, — сдаётся он, чуть опуская голову, — пожалуйста, — Мин смотрит в нерешительные глаза и думает, в каком же он отчаянии, раз так цепко держится за этого человека, который даже не может сказать, что на самом деле тоже нуждается в нём. Если Чимин сейчас покинет эту жалкую комнату, то у них больше не останется шансов. Это станет концом. Точкой, наконец.

— Это был не просто секс, — вдруг продолжает тему Чимин, а Юнги чуть вздрагивает, потому что боялся, что Чимин так и не скажет этого. Боялся, что сам любит до хрипа до сих пор, а Чимин даже и не остывал к нему — ведь не загорелся с самого начала. — Иначе бы я не отмаливал грех той ночи по сей день. Я полюбил тогда, и вот почему сейчас снова здесь.

— Не уходи, только не сейчас, — срывающимся голосом просит Мин. Его губы дрожат.

— Не уйду. Прости меня, — шепчет Чимин, подходя ближе. — Умоляю. Я буду просить всю оставшуюся жизнь прощения за всё, что сотворил с тобой.

Чимин обнимает его ласково, укладывает голову Мина себе на плечо. Юнги держится за него, как за спасательный круг. Он ослаблен из-за травмы, стресса и сомневающегося Чимина, поэтому Пак обещает себе охранять чужой сон всю ночь, стать опорой, на которую в самом деле можно опереться, не боясь свалиться.

— Давай попробуем поспать? — просит Юнги.

— Давай. Просто поспим?

— Просто поспим.

Две разведённые по разным углам узкой комнатушки кровати непримечательно поскрипывают, когда мужчины на них ворочаются, перекладываются с боку на бок. Это даже постелью полноценной не назвать — так, четыре палки, натянутая меж ними пружина да матрас с позапрошлого столетия. Страшно подумать, сколько эта мебель повидала ночных кошмаров.

Глаза всё никак не закрываются, слишком холодно, чтобы спать. Чимин жмурится, не в силах действительно уснуть. Его мучает поверхностная дрёма, и каждый раз что-то выдёргивает из сна. Он отчаянно вздыхает, укладываясь на спину. Темно. Сквозь заляпанные чем-то жалюзи тонкими полосочками просачивается свет рыжего фонаря, освещающего парковку у мотеля. Кто-то пьяно кричит через пару стен от них — возможно, те, кто ранее пытались вломиться к ним в комнату.

— Спишь? — раздаётся тихое и хриплое с соседней койки.

— Да какой там… — вздыхает Чимин, поджимая губы.

— Думаю, у меня озноб, — говорит Юнги. Чимин приподнимается с постели, разглядывая тень в противоположной стороне. Юнги свернулся на покрывале, отчаянно кутаясь в свою куртку.

— Как рука? — спрашивает Чимин, обуваясь и подходя к постели Мина. Осторожно опускает на лоб ладонь. Жар незначительный, а трясёт его лишь от разницы температур тела и помещения. Юнги действительно дрожит. Мышцы расслабляться никак не хотят.

— Болит, как сука, — стонет Юнги, едва шевелясь и шурша дешёвым покрывалом с узором каких-то растений.

— Чёрт, — ругается Пак, кусая большой палец и думая, что ему делать. — Обезболивающего не дам. Там остаток на утро. Иначе ты завтра не выживешь, — он вздыхает, осторожно касаясь перебинтованной кисти. — Как именно болит?

— Пульсирует. И горит.

— Остаточная боль. Тебе нужно поспать. Ночь будет тяжёлой, с утра будешь разбитым. Но сон всегда лечит быстрее, — Чимин привстаёт и снимает с себя гукову куртку, укрывая ей дрожащего Юнги. Пака тонкая рубашка нихрена не греет, и он такими темпами застынет к утру. Но Юнги вдруг говорит:

— Ложись со мной. Замёрзнешь же, — он чуть сдвигается и дрожит сильнее, когда оказывается на холодной стороне покрывала. Чимин, не раздумывая, опускается рядом и ныряет под огромную гукову сатанинскую куртку. Они оба, как дураки, робеют по началу. Но Мин вдруг вздыхает: — Обними меня. Теплее будет.

Чимин обнимает. Притягивает к себе, прячет лицо Юнги в своих ключицах, а сам руку на его плечи закидывает, судорожно выдыхая. Мин обе руки к своей груди прижимает.

Шевелить правой рукой и складывать её поверх Чимина больно, хотя и хочется. Но он побитым щенком жмётся к нему, прислушиваясь к каждому звуку.

— У тебя так быстро сердце бьётся, — хмыкает Мин, прижимаясь лбом к груди Пака, скрытой холодной тканью рубашки.

— Из-за тебя. Оно всегда так билось, когда ты был рядом, — признаётся шёпотом Чимин прикрывая глаза и стараясь успокоить действительно бешенное сердцебиение. — Спи. Я буду тут. Попробуй расслабиться.

— Обещаешь, что когда я проснусь, то не останусь один? — совсем уж тихо спрашивает Юнги, стыдливо сжимаясь. Он, как маленький ребёнок, требует, умоляет, чтобы было так, как хочет он. Он понимает. Но ещё понимает — не выдержит, если Чимин снова сбежит. Но сейчас ночь, его лица не видно, поэтому можно построить из себя маленького нежного дитя, просящего полюбить его сильно-сильно.

— Обещаю. Мы оба проснёмся в этом облёванном мотеле, когда комната будет серой от рассвета, и пьянь стихнет к тому времени. Проснёмся вместе, — усмехается тихо Чимин и невесомо проходится ладонью по взъерошенным волосам парня.

— А ты романтик, — смеётся Юнги и затихает, довольно шмыгая носом время от времени. Они больше не говорят, а Юнги перестаёт дрожать. Думают каждый о своём, никто не позволяет себе ничего более крепких и горячих объятий. Но Мин вдруг усмехается. — Пистолет за поясом. Выхватывай если что, — Чимин тянет сонную улыбку, прикрывая глаза. Раз Юнги успевает шутить, то всё будет в порядке.

— Спи спокойно, — его тело заметно обмякает и нагревается в объятиях, и Чимин сторожит, чтобы покой Мина не был нарушен. Сторожил, пока сам не погрузился в тревожный сон, параллельно размышляя о матери. Появится ли она снова? Будет ли лезть в жизнь Юнги? Но раздумывая обо всех этих моментах, он понимает одну простую мысль: сейчас хочется оказаться в том моменте реальности, где рядом Юнги, нескольким ранее признавшийся в том, что любит. Что Чимин может обнимать его, не беспокоясь о прошлом так сильно. Это помогает отложить размышления о матери на потом, а сейчас ловить чужое тепло и дарить своё в ответ.

Чимин думает, что его душа похожа на бушующее море. Одна волна несётся напролом к берегу, чтобы омыть его, выплеснуть всё, что так долго и трепетно несла в себе. Но предыдущая волна, уже скользящая по гальке обратно в море, не даёт ей сделать этого. Они сталкиваются, враждуют, перебивают друг друга. Потенциал первой раскрывается не полностью, и она зло на это шипит, рассыпаясь на миллиарды брызг. Так и Пак Чимин не может договориться сам с собой. То хочется выплеснуть всё, броситься напролом, но каждый раз внутренние барьеры сбивают с ног и выбивают весь воздух из лёгких одним ударом за то, что позволяет себе много думать.

_______________________

Как Чимин и обещал, утро серым туманом лезет через щёлки жалюзи, на которых жирные пятна теперь выглядят ярче и куда более отвратительно. Он медленно открывает глаза, не сразу понимая, где находится. Но проморгавшись и оглядевшись, видит всё тот же номер в мотеле. Только теперь рисунок на местами рваных обоях выглядит не угрожающе, а просто тоскливо. Подобные места славятся не столько своей антисанитарией и убогим видом, сколько пугающе далёкой от всего остального мира атмосферой.

Чимин чувствует, как у него затекла абсолютно каждая мышца в теле без исключений. За ночь они не поменяли своих поз и по-прежнему жмутся друг к другу в поиске тепла. Юнги крепко спит, уткнувшись лбом в ключицы Чимина, и тот ещё сонно зарывается пальцами ему в волосы, поглаживая и сонно сопя носом.

Чимин понятия не имеет, сколько сейчас времени. И что теперь делать после вчерашней погони. Насколько безопасно вновь возвращаться домой? Где вероятность, что выйди они отсюда, то доживут до вечера?

Он тихо потягивается, но затем снова обнимает Юнги, прижимая того к себе крепче и причмокивая сонно губами. Мин шевелится в ответ, сопя недовольно. Проснулся.

— Сколько времени? — мямлит он.

— Понятия не имею, — честно отвечает Чимин. — Мой телефон должен был умереть за ночь без зарядки.

— Надо вставать. Мне нужно позвонить, — говорит Юнги, и, вылезая из объятий, опирается на левую руку. Он мычит и жмурится, видимо, чувствуя боль от вчерашней подпольной операции.

— Осторожнее, — просит Чимин, резво садясь и придерживая Юнги за плечи. — Как себя чувствуешь?

— Как после пьянки, — отвечает Мин и прижимает ладонь к лицу, пряча заспанные глаза. — Чёрт, надо умыться. Надеюсь, в этом гадюшнике есть вода, — он встаёт, игнорируя руки на своих плечах. Чимин понимает это отсутствие каких-либо эмоций, кроме раздражения. Ведь они встретили мерзкое утро на отшибе Сеула в какой-то дыре после того, как одного из них подстрелили. Да, Чимин может понять желание Юнги скрыться с его глаз и хотя бы привести себя в порядок.

Юнги закрывается в туалете и шумит долго водой из-под крана, а Чимин натягивает свою куртку, всю ночь честно служившую им одеялом, на плечи. Он трёт глаза, избавляясь от следов сна, и зачёсывает пятернёй помятые волосы назад. Потягивается и вяло бредёт к окну, чтобы коротко раздвинуть пальцами парочку полосок жалюзи и выглянуть одним глазом на улицу. Парковка полупустая. Стоит чей-то пикап да пара раздолбанных иномарок. Одна, кажется, без колёс. Чимин не видел вчера автомобиль их преследователей, но отчего-то уверен, что среди этих экземпляров его нет.

Юнги выходит из туалета бодрым и с куда более ясным взглядом. Он шмыгает носом, бурчит что-то про то, что срочно надо покурить. Идёт к окну, тоже осматривая парковку, и, кивая самому себе, прямо тут же закуривает, не открывая окна — то заколочено. Наверняка для профилактики суицидов. Чимин сглатывает, когда видит заманчиво тлеющий огонёк сигареты, и пальцы тянет тоже, чтобы вытащить одну из пачки Юнги. Тот вопросительно хмыкает.

— Ты вроде не курил? — но пачку протягивает.

— Забудь об этом, — вздыхает Чимин и губами сигарету цепляет. Он кивает на зажигалку в руках Юнги, а тот хитро улыбается, выпуская облако дыма.

— Хоть поухаживать за тобой, — он подносит сам зажигалку к сигарете Чимина и подкуривает. Пак как дышать забывает, глаза распахивает. Его выдают дрожащие пальцы, и он наскоро отворачивается, чувствуя нарастающий стук в груди. — Мне нужно позвонить боссу, чтобы разобрался с тем, что произошло вчера. Есть у меня некоторые мысли насчёт того, кто это мог быть. Телефон сел. Придётся звонить с таксофона.

— На ресепшене должен быть телефон, — предлагает Чимин.

— «Ресепшен» — так ты называешь табуретку, консьержа и ружьё в углу? — усмехается Юнги, переводя взгляд на окно.

— Именно. Там был телефон на стене, — улыбается в ответ Чимин, вспоминая того стрёмного дядьку, пригрозившему им, чтоб не трахались слишком громко. — Как твоя рука? Её надо зафиксировать, чтобы не болталась, — говорит Чимин, но затем замечает, что Юнги и сигарету держит целыми пальцами больной перебинтованной. Тот замирает, тоже замечая это.

— Ноет. Уже не так сильно, как вчера. Терпеть можно, — вздыхает он. — От обезболивающего не откажусь. А ещё от завтрака.

— Пока будешь говорить по телефону, выясню, где тут магазин или забегаловка, — кивает Чимин, и, перекладывая сигарету в уголок губ, идёт за ампулой и шприцом. Юнги снимает куртку с одного плеча, тушит сигарету о бортик кровати и разваливается на убогом покрывале. Чимин распаковывает шприц, и, делая пару затяжек, всё-таки тушит сигарету. Он достаточно уверенным движением проделывает всю процедуру, а Юнги честно признаётся себе, что засматривается.

— Никогда бы не подумал, что ты станешь врачом. Давно этим интересуешься? — негромко спрашивает Юнги, когда Чимин вводит препарат, а затем вынимает иглу из вены, закрывая колпачком и отправляя в мусорку вместе с использованной ампулой. Юнги продолжает сидеть, а Чимин собирает их вещи в сумку, с которой пришли вчера.

— Лет с восемнадцати-девятнадцати. В моей новой школе была преподавательница химии и биологии, которая каким-то образом рассмотрела во мне потенциал, — Чимин накидывает на шею Юнги бинт и связывает его концы. Кладёт в образовавшуюся петлю руку. — Провела со мной всего одну беседу, после которой я загорелся этой профессией. Мы очень много занимались дополнительно, она даже деньги не брала за это, — он накидывает куртку на плечи Мину, давая ему одну руку продеть в рукав, а вторую прячет у груди. — Не двигай ей без надобности. Так вот, — продолжает он, — благодаря ей мне удалось поступить в хороший университет.

— Иногда я думаю, что жизнь — это не события, а люди, — Юнги поднимает на него взгляд. — Какие угодно ситуации могут происходить, по-своему закалять. Но так или иначе в них мы попадаем из-за людей. Хороших или плохих. Из-за их намерений. Нам везёт, когда мы встречаем на пути хороших, подходящих нам личностей. И страдаем, когда попадаются те, кто ломает нас и наносит увечья.

Чимин сутулится, словно сжимается весь. Смотрит прямо с огромным сожалением. После опускает голову, едва поджимая губы.

— Эй, это не было сказано с упрёком. Пожалуйста, не хочу, чтобы ты чувствовал вину постоянно, когда находишься со мной. Просто… начнём сначала, да? Неважно, что будет потом, сейчас — мы бок о бок друг с другом. И нам надо выбираться из очередного дерьма. Согласен? — Юнги не стесняется мельком коснуться пальцами щеки врача. Тот кивает, шмыгая.

— Прости меня, — на выдохе произносит Чимин, поднимая виноватый взгляд из-под ресниц.

— Уже простил, ты же знаешь, — улыбается расслабленно Мин, хмыкая самому себе. Он и в самом деле простил этого человека. И в самом деле до сих пор держится за него.

Перед тем, как заснуть вчера, неприятная мысль зацепилась за его воспалённое сознание. А что, если это — не любовь? Что, если он просто чувствует детскую привязанность из-за того, что его оставили одного, написав многоточие вместо точки? Что все эти его чувства из-за непроработанности ситуации, а не от большой любви?

Юнги и сейчас думает об этом, думает о том, что, возможно, ничего не чувствует к Чимину, кроме обычной привязанности, как к некогда кому-то очень близкому.

Возможно, когда-то он пренебрегал Чимином, когда они ещё были вместе. Воспринимал, как должное, хотя когда-то и стремился к нему, как к недостижимой звезде. Но когда достал — не понимал его значимости. Даже после мучая себя реквием по случившейся любви, всё это было как слой пыли — грязно, нетронуто. Но обязательно то, к чему он возвращался из раза в раз. А сейчас, смотря на всё те же щёки, на родинку под глазом и на лбу, думает, что единственное, что хочется говорить Чимину — «не уходи больше так».

Они вместе покидают место вынужденного ночлега и спускаются вниз, где недоброжелательный консьерж окидывает их изучающим взглядом. Юнги сразу направляется к чёрному громоздкому телефону в углу с имитацией будки, а Чимин неуверенно мнётся неподалёку. Он решается спросить у мужчины, известно ли ему, где можно поесть. И тот, на удивление, рекомендует закусочную через дорогу, которую ночью они не заметили. Чимин благодарит его и сдаёт ключ.

Юнги оглядывается по сторонам, прежде чем набрать нужный номер, который он когда-то потрудился запомнить. Телефон старый, массивный, с диском. Юнги стискивает чёрную гладкую трубку, подносит к уху и вслушивается в равномерный треск.

— Это я, — говорит он, когда гудки прекращаются.

— Живой? — сквозь сотовую рябь звучит знакомый голос.

— Да. Это были парни Соджуна?

— Конечно, эти сволочи завалились вчера к нам в клуб, разворотили всё в поисках тебя. Мстили за своего пусанского босса, которого ты прикончил, как безвольную свинью, в гараже.

— Вот дерьмо. Вы взяли их? — стискивает зубы Юнги.

— Они уже мертвы, никто не смеет устраивать подобных концертов в моих клубах, — говорит босс. А после хмыкает. — Но интереснее другое: про Чон Чонгука я уже знаю, а вот имя Пак Чимина слышу впервые. Просветишь? — Юнги бледнеет. Молчит, стискивая пальцы на трубке, что грозится вот-вот треснуть. Какого чёрта? — Ладно, не утруждайся. Тридцать один год, хирург при клинике Асан, родом из Пусана. Какое совпадение, что вы одного возраста, из одного города, а ещё ты лежал в этой больнице после своего ранения. Такое количество совпадений тебе не кажется подозрительным?

— Что они сказали? Это они рассказали? Те ублюдки? — шипит Юнги, насупливая брови.

— Чего это я должен рассказывать тебе? У тебя свои секретики, у меня — свои. Всё честно, Накагава.

— Твои псы облажались, — громче говорит Юнги, не смея контролировать рвущуюся злость. — Как и ты, выпустив это из внимания. Где ты их нашёл? В гараже? С перерезанными глотками? Верно. Потому что они не смогли выполнить элементарного поручения и прибить всех до одного. А теперь ребята Соджуна охотятся на меня. Из-за тебя. Не хочешь извиниться, мать твою? Меня вчера чуть не лишили руки!

Воцаряется тишина. Юнги сопит громко и зло. Он чувствует на лопатках напряжённый взгляд Чимина.

— Я всё ещё верю в преданность, — говорит босс. — И отвечаю за свой просчёт честно. Но жду и от тебя того же, ты слышишь меня?

— Да. Что они сказали? — сдержаннее говорит Юнги, прикрывая глаза.

— Передать тебе, что они наведались в дом к этому твоему Пак Чимину, и ему очень повезло, что его там не было. Но была его мать.

— Дерьмо, — вздыхает Юнги, упираясь плечом в стену и запрокидывая голову. — Откуда они узнали адрес?

— Вот этой информации у меня нет, — он выдерживает паузу. — Жду тебя в ближайшее время у себя, есть что обговорить. Да и тебе пора выходить на работу. Обсудим… произошедшее.

— Понял. До связи, — он вешает трубку и трёт глаза пальцами.

— Всё нормально? — Чимин оказывается за спиной, и Юнги оборачивается на него, не давая конкретного ответа. Качает неоднозначно головой, поднимая взгляд на взволнованные глаза своего партнёра по несчастью.

— Хочешь есть?

Чимин нервно режет блинчик для Юнги, пока тот не может орудовать двумя руками. Юнги задумчивый, смотрит в запотевшее на половину окно забегаловки, молчит. Им приносят американо, и Чимин двигает одну чашку к Юнги. Он кивает, сразу поднося к губам и делая пару глотков.

— Поешь, — Чимин кладёт вилку со стороны Мина, тот бубнит благодарность, цепляя один из отрезанных кусочков. Пак тоже разжёвывает завтрак из той же тарелки, запивая горьким и откровенно стрёмным кофе. Но это всяко лучше, чем на голодный желудок болтаться непонятно где.

— Чимин, — начинает Юнги, но зажёвывает губу, не решаясь ничего говорить. Тот смотрит вопросительно, приподняв брови. Ждёт продолжения. — Я думаю, с твоей матерью могло случиться что-то, — говорит Мин и непроизвольно откладывает вилку, протягивая руку к Чимину. Тот тормозит, не разрывая зрительного контакта. Юнги его кулак обхватывает своими пальцами. — Съездим, проверим.

— Ты ничего не сказал. Это опасно? Что-то известно про тех людей, что охотились на нас вчера? Можем мы вообще появляться в городе? — взволнованно тараторит Чимин, и, словно не замечая чужих пальцев тянет обе руки к волосам, с ужасом зарываясь в них. Хватается за взъерошенные пряди, жмурится и судорожно обрабатывает всю ситуацию.

— Их больше нет. Их прижали. Нам ничто не угрожает. Но перед этим они могли успеть натворить дел. Чимин, пожалуйста, — Юнги всё ещё держит руку протянутой. Чимин кусает губы, хмурится, но спешно хватается за чужие пальцы. Стискивает их истерично. — Мы вместе. Вместе мы справимся.

— Ничего не известно ещё, да? Давай заедем, посмотрим. Да, надо её проверить, — говорит Чимин, кивая самому себе. И, сжав пару раз пальцы Юнги, впихивает тому в руку вилку. — Ешь. Нам надо торопиться.

Чимин залпом выпивает кофе и утирает остатки напитка с верхней губы, взволнованно следя за тем, как уплетает блинчик Юнги. Он нервно трясёт ногой, посматривая в окно на редкие проезжающие автомобили. Эта часть города американизированная, но мёртвая, здесь сплошные нищие и болезные. Правительство игнорирует этот кусок земли по непонятным ему причинам. Чимину удаётся отвлечься на эти мысли, и к моменту, когда Юнги доедает, то немного расслабляется.

Они возвращаются на стройку, где вчера оставили автомобиль Юнги. Сейчас главное, чтобы никто его не угнал, иначе до ближайшей станции метро пешим ходом около часа. Но машина находится там же, где они её и оставили. За руль снова садится Чимин, а Юнги, бросив на задние сидения сумку, садится справа от него. Он вздыхает и настраивает систему отопления, чтобы прогреть застывший за ночь салон.

— Откуда ты так хорошо знаешь этот злачный район? — интересуется Юнги, вспоминая, что именно Чимин привёз их сюда, да ещё и мастерски петляя по дворам. Редкий коренной житель Сеула знает про это место, а Чимин тут ориентируется, как родной.

Пак выезжает из-за контейнеров, минуя стройку.

— Мама как-то привезла меня сюда. Забрала деньги, ключи, телефон. В качестве наказания я должен был добраться пешком до дома на другой конец Сеула. Я по одному только этому району несколько часов бродил, как в лабиринте. Дома был лишь под утро. Следующего дня, — грустно улыбается он. — После приезжал сюда иногда, чтобы развеяться и побыть, так сказать, на отшибе мира.

— Прости, но… это ужасно, — честно признаётся Юнги, смотря на профиль Чимина. Тот тормозит на перекрёстке, и, переключив передачу, сворачивает на дорогу, ведущую в центр города. Он кивает на это утверждение, не споря, но и улыбка печальная с его лица не исчезает. И Юнги интересно, насколько теперь это частое выражение для его лица? Глубокая скорбь в перемешку с попыткой показать, что всё нормально.

Всё было понятно сразу. Как только Чимин застыл перед незапертой входной дверью. Он загнанно выдохнул, не решаясь зайти внутрь.

— Юнги, — он отшатывается назад. Как будто бы знает, что увидит там. Мин оказывается позади, он достаёт пистолет, неуверенно держа тот левой рукой. Хмурится, думая о том, что это не тот дом. Чимин живёт в другом месте. Почему Чимин привёз его сюда?

— Я пойду первым, — Юнги встаёт перед ним и толкает плечом дверь, оказываясь внутри. Он осторожно ступает на порог тёмного помещения, погружённого в неестественную и густую тишину. Поднимается с гэнкана на пол, оглядываясь. Чимин шуршит позади.

Тишина наваливается сверху, словно хочет вдавить в пол лицом. Юнги знает это чувство — так всегда, когда поблизости смерть. Он сглатывает, и, свернув в гостиную, застывает.

— Не смотри, — просит он, разворачиваясь, но Чимин уже широко распахнул глаза, стоя прямо позади него. — Чимин, — зовёт он. У него самого голос дрожит от увиденного, а Пак стоит столбом, не шевелясь и не дыша. — Давай же, отвернись, чёрт возьми, — рычит Юнги и выталкивает того обратно в коридор. Чимин будто вдыхает слишком много воздуха за раз, хватается за грудь, хрипит и валится на колени.

— Что это? Что это такое? — ноет он, упираясь одной рукой в пол. Он так низко наклоняется, ещё чуть-чуть и волосы коснутся паркета. — Что это?! — кричит он.

— Тише, — Юнги садится рядом, гладит плечи сначала, а после притягивает мужчину к себе, обнимает крепко за шею. — Так убивают якудза. Сначала ломают челюсть о ступеньку. Это мера применяется для лжецов и предателей, тех, кто много болтает. Затем спускают три пули в грудь. Мне жаль, Чимин, мне так жаль, — шепчет он, обнимая крепко дрожащего врача. Он не знает, зачем говорит всё это Чимину, ведь тот и так до смерти напуган увиденным.

— Что же это такое… — хрипит Пак. Юнги не слышит, чтобы тот плакал. Он словно просто… в ужасе? Увиденная картинка никого не оставит спокойным, а слабонервные уже бы избавились от содержимого их желудков. Чимину повезло, что он сотни, если не тысячи раз видел вывернутые наизнанку тела, торчащие кости и вывалившиеся внутренности. Но это совсем другое — видеть насильственную смерть над родным человеком. — Она… плохая. Юнги, она не самый приятный человек. Но разве она заслужила? Вот это, заслужила?

— Нет, никто этого не заслужил, — успокаивает его Юнги. — Те люди… они не якудза. Они корейцы, связавшиеся с японцами. Они подражают им и без надобности издеваются над слабыми. Они звери. Но их уже наказали, слышишь? Они все мертвы. Все те, кто сделал это, мертвы.

— Ты знаешь их? — отстраняется Чимин. Его глаза так широко раскрыты, но они пусты. В них ничего, кроме страха. Юнги держит его за плечо, пытаясь достучаться до сознания мужчины.

— Нет, но это люди моего учителя. Мне так жаль, Чимин, я должен был быть на её месте. Мне так жаль, — вдруг осознаёт он. — Они искали меня, чтобы отомстить за его позорную смерть.

— Нет-нет-нет, — лепечет Чимин, снова хватаясь за Юнги и прижимаясь щекой ему к груди. — Нет, Юнги, нет.

— Прости, Чимин.

— Нет! Нет, это… главное, что не ты. Главное. Ты жив, — он хватает его за лицо, испуганно осматривая. Воображение дорисовывает Юнги сломанную челюсть, порванный рот и окровавленное лицо, если бы это случилось с Юнги, а не с несчастной женщиной. Чимин пугается и снова льнёт ближе, наглаживая истерично затылок и шею живого и более-менее здорового Юнги.

— Тебе надо вызвать полицию. Слышишь? Чимин-и.

— Тогда уходи. Нельзя, чтобы тебя видели, — кивает Пак, смотря в лицо Юнги. — Как ты поведёшь машину?

— Чонгук придёт. Всё в порядке. Не спеши, просто выдохни, найдём телефон твоей матери и наберём копов, — Юнги отпускает его и тянется к женскому пальто, нащупывая в кармане мобильный. Отдаёт его Чимину, и тот вводит длинный набор цифр.

— Тэ, — выдыхает Чимин. Юнги хмурится. — Пускай Чонгук подойдёт к дому моей матери. Срочно. Надо увезти Юнги, он ранен, вести машину не сможет. Не задавай вопросов, просто… быстрее, — он выдыхает, опуская телефон и вместе с тем голову.

— Ты знаешь номер друга наизусть? — удивляется Юнги.

— Он у него рифмуется, сразу запомнил, — мямлит Чимин.

— Ладно. Сиди тут, я проверю остальные комнаты, — предупреждает Юнги. Чимин вяло кивает.

Мин обходит гостиную и заходит на кухню. На плите стоит неразогретый ужин. Он осматривает бегло пространство столовой и замечает лестницу на второй этаж. И дорожку крови, тянущуюся к ней. Юнги менее уверенно идёт в том же направлении. Вторая ступенька оказывается с видимыми лунками от зубов и залитой кровью. Его передёргивает. Очевидно, женщина громко кричала. Им нельзя тут задерживаться. Если она была с соседями в хороших отношениях, те могут и наведаться.

На втором этаже оказывается спальня, в которой явно пошарились. Все ящики комода выдвинуты, матрас перевёрнут. Искали что-то ценное? И нашли ли?

Он выходит из спальни и заглядывает в следующую комнату, сразу застывая. Наверняка старая комната Чимина: холостая кровать, шкаф, рабочий стол в углу, крест над постелью и склад книг. Но даже там он ничего не находит. Пусто. Эти люди будто просто пришли выплеснуть свою злость, не вкладывая в это убийство великого смысла.

Когда он спускается вниз, то Чимин безжизненно смотрит в пол, вытянув ноги. Неясно, о чём он размышляет, и размышляет ли вообще. Юнги садится рядом на корточки, намеренно не смотря в гостиную. И хотя у него иммунитет на подобное, зрелище всё равно не из приятных.

— Ничего нет.

Они сидят в тишине некоторое время. Юнги бы уже давно вывел Чимина на воздух, потому что он начинает чувствовать неприятный запах, да и атмосфера тут ужасная. Но нельзя, чтобы их лишний раз видели. Потому и сидит рядом с Паком, разглядывая носки своих ботинок.

Дверь скрипит, оба вздрагивают. Юнги подскакивает на ноги. Но макушка удивлённого Тэхёна заставляет всех облегчённо выдохнуть.

— Чимин! — он бросается к другу, садится на колени, хватая врача за щёки. — Чимин, что такое? — он смотрит ему в глаза. Пак соображает медленно, также заторможенно моргает. А когда различает перед собой лицо близкого человека, его глаза вмиг наполняются влагой, и он не пытается контролировать бурные потоки слёз по щекам.

— Хён? — Чонгук тоже здесь. Он замечает раненную руку старшего и вмиг черты его лица ожесточаются. Он хмурится, быстро меча взгляд на потерянно воющего Чимина. Вероятно, думает, что во всём виноват этот маленький врач.

— Надо домой. Как можно скорее, — говорит Юнги, пряча пистолет за пояс. Он останавливает все вопросы Чонгука поднятой ладонью. Тот фыркает и проходит дальше, без особого интереса осматривая дом, в котором оказался впервые. — Тэхён, — он хватает мужчину за плечо. Тот взволнованно оборачивается, крепко обнимая громко плачущего Чимина. — Надо позвонить в полицию. Сообщить об убийстве.

Ким теряется окончательно, часто моргая и открывая-закрывая рот, как рыба.

— К-каком убийстве? — Чонгук хмурится. Он суёт руки в карманы и едва не спотыкается, когда видит гостиную. Глаза его машинально распахиваются, а губы кривятся в отвращении.

— Ебать, — тянет он, распахивая глаза. — Что это за хрень? — Тэхён порывается посмотреть тоже, но Чонгук реагирует быстрее — не даёт ему заглянуть в гостиную, хватая за плечи. — Юнги, что это такое?

— Это должен был быть я. Или на крайний случай — Чимин, — отвечает кратко он, с сожалением смотря на перепуганного Тэхёна и на прижимающегося к нему Чимина. Тот хватает испуганно пальцами пальто невролога, ревёт, как младенец, которому некомфортно, но почему — самому непонятно. — Нам надо уезжать, пока копы не объявились. Тэхён, вызови полицию! — он подходит ближе. — Чимин, — берёт его за щёки. У того глаза стеклянные и до жалкого зарёванные. — Заряди телефон, я позвоню тебе вечером. Слышишь? Кивни, если понял.

Чимин кивает чересчур резко. Юнги отходит к двери, кивая Гуку. Тот сначала идёт по инерции, несколько раз оборачиваясь на сжавшихся в углу Тэхёна и Чимина. Первый смотрит в ответ так испуганно, так потерянно. Как умирающий смотрит в глаза своей последней надежды на спасение, захлёбываясь болью.

— Стой, мы, что оставим их прямо так? Со стрёмным трупом в доме? Что это за труп вообще? Хён! — рычит Чонгук, хватая Юнги за плечо и разворачивая. Тот смиренно принимает эту агрессию. Он видит состояние оставленных ими врачей. Особенно брошенного на произвол судьбы Тэхёна, что должен быть сильным для Чимина.

— Здесь с минуты на минуту будут копы. А мы в розыске. Нам нельзя так подставляться, — чётко проговаривает Юнги, убеждая Чонгука уходить.

— Они боятся! — кричит Чон, указывая рукой на Тэхёна.

— Знаю! Я знаю! — огрызается в ответ Юнги. У него самого сердце в груди сжимается от вида двух мужчин, больше похожих на перепуганных мышат, что теперь держатся друг за друга, едва способные шевелиться от ужаса, сковавшего мышцы. — Можешь набить мне морду, когда вернемся. Но сначала надо домой. Ты понял? — Чон смотрит на него глазами, полными ненависти. Чертыхается. Разворачивается и снова скрывается в коридоре дома. Юнги выдыхает раздражённо и обессиленно. Чонгук резко притягивает к себе Тэхёна. Тот взволнованно всхлипывает, хватаясь за руку Чона.

— Я буду поблизости. Пожалуйста, только не смотри в гостиную. Просто будь с другом, хорошо? Тэхён, будь в порядке, ладно?

— Иди, Гук, иди, всё нормально, — хрипит всё ещё испуганный Ким, мажет щёку поцелуем и в грудь толкает, чтобы тот скорее уходил. Показательно берёт телефон и набирает номер полиции. Чонгук кивает и с извиняющимся взглядом спешит к автомобилю, в котором уже сидит Юнги. Гудки обрываются. Тэхён набирает воздуха в лёгкие и говорит дрожащим голосом: — Здравствуйте, я хочу сообщить об убийстве.