Снег безжизненный сияет. Снега не бывает слишком много, если ты живёшь на Северном полюсе. Можно зачерпнуть его сколько угодно в ладони, снежок слепить, посмотреть, как он переливается в солнечных или лунных лучах. Он как пыль – слепит, заполняя собой все пространство, запускает причудливый радужный калейдоскоп меж снежинками. 

Снег не белый, конечно же. В закате он становится оранжево-желтым, а с густотой ночного неба меняет свой цвет на синий, чёрный, фиолетовый.

Поэтому Алфедов не похож на снег. И на голубые льды тоже не похож, за исключением пронзительных потусторонних глаз. Алфедов всегда одного, белого цвета. Не такой, как его соплеменники.

Неподвижный, он часто статуей кажется – забавно иногда ребятишек пугать стеклянным взглядом и неестественной позой с улыбкой. А как начнет болтать непринужденно, руками нелепо размахивать да смеяться, прикрывая лицо – чувство, что сказочное существо стоит перед тобой.

Но снег бесцветный, а Алфедов – человек.

И столица – надёжные стены, что защищают людей от духов, а духов от людей.

Но Луна светит белым, а Алфедов жив лишь ее волей.

– Ты выглядишь так, будто уже мертв, – презрительно выплёвывает высокомерный мальчишка, пришедший, чтобы перерезать ему горло.

Алфедов делает то, что умеет делать лучше всего. Алфедов улыбается и обводит засранца вокруг пальца. Он искренне считает, что это замечательный способ заводить друзей, поэтому смотрит в обеспокоенное лицо отца несколько рассеянно, когда мальчишка на следующий же день сбегает.

Алфедову восемь, потом двенадцать и шестнадцать, но он умер, когда ему не было и дня. Он растет и учится, приобретает изящество в действиях и жестах, точит свои любимые улыбки и слова. Он любит отца и едва ли помнит лицо и имя матери, пусть и видит ее каждый день за завтраком, за обедом и за ужином.

Он не слушает со всех сторон звенящий шепот, не чувствует любопытных взглядов и, кажется, даже не знает про преследующих его зевак. Просто кто-то, подглядывая, внезапно на ровном месте поскальзывается, а какой-то сплетник замечает, что его рукав примерз к стене, на которую он опирался. 

Алфедов целиком и полностью обычный ребенок, разве что принц. Поэтому он веселится и грустит, смеется тишиной и плачет хрустальными льдинками, выпрашивает сладости и игрушки. Убивает человека в десять. Этот человек покушался на жизнь вождя.

Нет никаких причин, по которым принц вынужден рано взрослеть и видеть быстрее положенного кровь. Просто он принц. Просто есть война и интриги, шпионы, проникающие в сердце города поодиночке, минуя неприступную защиту.

Просто Туи и Ла, духи Луны и Океана кружат в бесконечном танце в священным пруду, и они – единственная причина, по которой он здесь. Не счесть часов, которые Алфедов проводит здесь, спрятав руки за спиной, боясь прикоснуться.

Луна светит ему серебристым светом, и он дышит полной грудью, вознося ей безмолвное почтение. Не благодарность. Алфедов думает, что глупо за такое благодарить. Отец твердит ему: «Живи. Ради шанса, данного тебе, живи. Ради себя и ради меня». И это лучшее, что он может сделать.

Даже если слуги надоедливо суетятся и жужжат под ухо. Даже если каждый считает его болезненным и хрустальным и предостерегает о малейшей опасности. Он будет браться за новые навыки и новые знания, будет лезть на верхушку дворца и корчить оттуда рожицы, будет нырять в ледяную воду, а потом дрожать, во много слоев укутанный.

Язык покажет родителям, а затем проведет часы, прячась от наказания. Выучится бою на мечах, потому что не может выучиться покорению, как остальные воины, проскользнет незаметно в комнату, когда отец будет обсуждать важные вещи с важными дядями. Подслушает, на ус намотает и улыбнется, когда его заметят и схватят за ухо.

Алфедов живой, Алфедов цветной, он – белый, а белый это тоже цвет. 

Алфедов недовольно щурится на яркий солнечный свет, от лучей сбегает, потом трогает их с брезгливым интересом. Ему пять, и он становится вредным, когда ночь долго не наступает.

В восемь он подставляет лицо Солнцу, жмурится и чувствует странное покалывание по всей коже. Учитель на уроках с важным видом повествует, что ясный день – одно из преимуществ покорителей огня, делающее их стихию сильнее.

Тогда Алфедов решает, что Солнце хорошее, раз оно помогает огню. Он знает – война, все такое, но… К чему эта тяжёлая политика, если ему просто нравится смотреть, как языки пламени переливаются и перетекают друг в друга.

В тринадцать Алфедов мечтает о том, чтобы увидеть Луну и Солнце рядышком, ясно и отчётливо, чтобы они прошли по небесам бок о бок. Учитель строго говорит не выдумывать глупостей, пока он смеётся над этим, как над самой уморительной в мире шуткой. Он не станет признаваться в том, что глупые детские мысли посещают его всерьез.

Его новые друзья будут дразнить его. Мальчик-убийца, что вернулся, когда Алфедову исполнилось четырнадцать, точно будет. Парень-изобретатель, которого тот притащил с собой… возможно, понял бы, но он слишком взрослый для таких вещей.

Когда они являются, он вспоминает о том, что во внешнем мире, должно быть, бывает горечь. И это сбивает его с толку

Приводя их на знакомство к семье, Алфедов точно знает: Джаста они забыли. Прыскает в кулак от вопроса:

– Где ты своровал их, негодник? 

Зак растерянно глазами хлопает, а Джаст кривит губы в каком-то очень недовольном выражении. 

Алфедов светится чуть ли не буквально, неприлично собой гордый. Бойко отвечает:

– Не своровал, а взял на пожизненное использование! 

Он живой, он дышит, он вырос, у него есть друзья, которых хочется порой убить, чтобы не делали глупостей. С друзьями он смеётся и продолжает делать все те безумные штуки, которые делал, только в большем масштабе.

Однажды они взрывают Алфедову комнату. Случайно получается. И вообще, виноват Зак.

Вождь вопит на них и гонит двух сорванцов прочь из дворца и вообще из города. Поворачивается к третьему, заявляет, что ему запрещено покидать эти стены неделю, в качестве наказания.

Алфедов сбегает уже назавтра и встречается с хихикающими ребятами под мостом. Приглашает их на чай через три месяца в четыре тридцать ровно. 

– Ты невыносим, – заключает весело Зак.

– А я что говорил? – горячо восклицает Джаст.

– Если не придёте, я вас достану даже из мира духов и за шкирку притащу, – мстительно обещает Алфедов.

Снег сияет, лед зеркалом отражает его сияние и кругом кружит бесцветный белый. Алфедов белый, но у него есть цвет.

Он на Луну воет одинокими ночами, стоя на коленях близ оазиса и Луна ему в ответ приветливо мерцает. Ему шестнадцать, и он задыхается, стоит ему хоть на секунду подумать, что он потерял связь. Духи кладут руки ему на спину и поддерживают, заставляют делать новые шаги снова и снова. Ему кажется, он улавливает поглаживания.

Алфедову шестнадцать, он принц, ловкач и самый лучший и добрый на свете говнюк. Алфедов не жилец, уже много лет как не жилец, и его сияние – не его, а отражение чужого течения.

Алфедову шестнадцать, когда аватар приносит с собой войну, и когда его опыт становится материальным. Он не бесцветный, теперь точно нет, и он не белый. Его кожа сероватым отдает, подобно сухому пеплу, а в его зрачках мелькает красный.

Он все ещё поет Луне, но теперь эта песнь не веселая и не грустная, она ободряющая.

«Я сохраню твою жизнь так же, как ты сохранила мою».