Снег безжизненный сияет. Снега не бывает слишком много, если ты живёшь на Северном полюсе. Можно зачерпнуть его сколько угодно в ладони, снежок слепить, посмотреть, как он переливается в солнечных или лунных лучах. Он как пыль – слепит, заполняя собой все пространство, запускает причудливый радужный калейдоскоп меж снежинками.
Снег не белый, конечно же. В закате он становится оранжево-желтым, а с густотой ночного неба меняет свой цвет на синий, чёрный, фиолетовый.
Поэтому Алфедов не похож на снег. И на голубые льды тоже не похож, за исключением пронзительных потусторонних глаз. Алфедов всегда одного, белого цвета. Не такой, как его соплеменники.
Неподвижный, он часто статуей кажется – забавно иногда ребятишек пугать стеклянным взглядом и неестественной позой с улыбкой. А как начнет болтать непринужденно, руками нелепо размахивать да смеяться, прикрывая лицо – чувство, что сказочное существо стоит перед тобой.
Но снег бесцветный, а Алфедов – человек.
И столица – надёжные стены, что защищают людей от духов, а духов от людей.
Но Луна светит белым, а Алфедов жив лишь ее волей.
– Ты выглядишь так, будто уже мертв, – презрительно выплёвывает высокомерный мальчишка, пришедший, чтобы перерезать ему горло.
Алфедов делает то, что умеет делать лучше всего. Алфедов улыбается и обводит засранца вокруг пальца. Он искренне считает, что это замечательный способ заводить друзей, поэтому смотрит в обеспокоенное лицо отца несколько рассеянно, когда мальчишка на следующий же день сбегает.
Алфедову восемь, потом двенадцать и шестнадцать, но он умер, когда ему не было и дня. Он растет и учится, приобретает изящество в действиях и жестах, точит свои любимые улыбки и слова. Он любит отца и едва ли помнит лицо и имя матери, пусть и видит ее каждый день за завтраком, за обедом и за ужином.
Он не слушает со всех сторон звенящий шепот, не чувствует любопытных взглядов и, кажется, даже не знает про преследующих его зевак. Просто кто-то, подглядывая, внезапно на ровном месте поскальзывается, а какой-то сплетник замечает, что его рукав примерз к стене, на которую он опирался.
Алфедов целиком и полностью обычный ребенок, разве что принц. Поэтому он веселится и грустит, смеется тишиной и плачет хрустальными льдинками, выпрашивает сладости и игрушки. Убивает человека в десять. Этот человек покушался на жизнь вождя.
Нет никаких причин, по которым принц вынужден рано взрослеть и видеть быстрее положенного кровь. Просто он принц. Просто есть война и интриги, шпионы, проникающие в сердце города поодиночке, минуя неприступную защиту.
Просто Туи и Ла, духи Луны и Океана кружат в бесконечном танце в священным пруду, и они – единственная причина, по которой он здесь. Не счесть часов, которые Алфедов проводит здесь, спрятав руки за спиной, боясь прикоснуться.
Луна светит ему серебристым светом, и он дышит полной грудью, вознося ей безмолвное почтение. Не благодарность. Алфедов думает, что глупо за такое благодарить. Отец твердит ему: «Живи. Ради шанса, данного тебе, живи. Ради себя и ради меня». И это лучшее, что он может сделать.
Даже если слуги надоедливо суетятся и жужжат под ухо. Даже если каждый считает его болезненным и хрустальным и предостерегает о малейшей опасности. Он будет браться за новые навыки и новые знания, будет лезть на верхушку дворца и корчить оттуда рожицы, будет нырять в ледяную воду, а потом дрожать, во много слоев укутанный.
Язык покажет родителям, а затем проведет часы, прячась от наказания. Выучится бою на мечах, потому что не может выучиться покорению, как остальные воины, проскользнет незаметно в комнату, когда отец будет обсуждать важные вещи с важными дядями. Подслушает, на ус намотает и улыбнется, когда его заметят и схватят за ухо.
Алфедов живой, Алфедов цветной, он – белый, а белый это тоже цвет.
Алфедов недовольно щурится на яркий солнечный свет, от лучей сбегает, потом трогает их с брезгливым интересом. Ему пять, и он становится вредным, когда ночь долго не наступает.
В восемь он подставляет лицо Солнцу, жмурится и чувствует странное покалывание по всей коже. Учитель на уроках с важным видом повествует, что ясный день – одно из преимуществ покорителей огня, делающее их стихию сильнее.
Тогда Алфедов решает, что Солнце хорошее, раз оно помогает огню. Он знает – война, все такое, но… К чему эта тяжёлая политика, если ему просто нравится смотреть, как языки пламени переливаются и перетекают друг в друга.
В тринадцать Алфедов мечтает о том, чтобы увидеть Луну и Солнце рядышком, ясно и отчётливо, чтобы они прошли по небесам бок о бок. Учитель строго говорит не выдумывать глупостей, пока он смеётся над этим, как над самой уморительной в мире шуткой. Он не станет признаваться в том, что глупые детские мысли посещают его всерьез.
Его новые друзья будут дразнить его. Мальчик-убийца, что вернулся, когда Алфедову исполнилось четырнадцать, точно будет. Парень-изобретатель, которого тот притащил с собой… возможно, понял бы, но он слишком взрослый для таких вещей.
Когда они являются, он вспоминает о том, что во внешнем мире, должно быть, бывает горечь. И это сбивает его с толку
Приводя их на знакомство к семье, Алфедов точно знает: Джаста они забыли. Прыскает в кулак от вопроса:
– Где ты своровал их, негодник?
Зак растерянно глазами хлопает, а Джаст кривит губы в каком-то очень недовольном выражении.
Алфедов светится чуть ли не буквально, неприлично собой гордый. Бойко отвечает:
– Не своровал, а взял на пожизненное использование!
Он живой, он дышит, он вырос, у него есть друзья, которых хочется порой убить, чтобы не делали глупостей. С друзьями он смеётся и продолжает делать все те безумные штуки, которые делал, только в большем масштабе.
Однажды они взрывают Алфедову комнату. Случайно получается. И вообще, виноват Зак.
Вождь вопит на них и гонит двух сорванцов прочь из дворца и вообще из города. Поворачивается к третьему, заявляет, что ему запрещено покидать эти стены неделю, в качестве наказания.
Алфедов сбегает уже назавтра и встречается с хихикающими ребятами под мостом. Приглашает их на чай через три месяца в четыре тридцать ровно.
– Ты невыносим, – заключает весело Зак.
– А я что говорил? – горячо восклицает Джаст.
– Если не придёте, я вас достану даже из мира духов и за шкирку притащу, – мстительно обещает Алфедов.
Снег сияет, лед зеркалом отражает его сияние и кругом кружит бесцветный белый. Алфедов белый, но у него есть цвет.
Он на Луну воет одинокими ночами, стоя на коленях близ оазиса и Луна ему в ответ приветливо мерцает. Ему шестнадцать, и он задыхается, стоит ему хоть на секунду подумать, что он потерял связь. Духи кладут руки ему на спину и поддерживают, заставляют делать новые шаги снова и снова. Ему кажется, он улавливает поглаживания.
Алфедову шестнадцать, он принц, ловкач и самый лучший и добрый на свете говнюк. Алфедов не жилец, уже много лет как не жилец, и его сияние – не его, а отражение чужого течения.
Алфедову шестнадцать, когда аватар приносит с собой войну, и когда его опыт становится материальным. Он не бесцветный, теперь точно нет, и он не белый. Его кожа сероватым отдает, подобно сухому пеплу, а в его зрачках мелькает красный.
Он все ещё поет Луне, но теперь эта песнь не веселая и не грустная, она ободряющая.
«Я сохраню твою жизнь так же, как ты сохранила мою».