Вспышки и отблески резвятся и играют. Взрываются хлопками и искрами, поднимают столбом нетерпение, слепят. Вверх на вдохе и вниз на выдохе, в такт собственному ритму, пульсацией сердца по венам. У Джаста в крови огонь течет и все светлое выжигает.
Он резкий, не тягучий совсем, а острый. Он скачет толчками, лижет языками, стучит по голове, по спине, по рукам. Пальцы подергивается на каждый сдвиг, кончики от ногтей нагреваются. Джаст их трёт медленно друг о друга, чуя жар и наблюдая за тем, как оранжевый мелькает и струйка дыма вверх бежит неторопливо.
Если кто-то его спросит – это не больно, ни капли. Это так же естественно, как ощущать на себе порывы ветра, как пить воду и дышать.
Дыхание – основа укрощения пламени. Огонь – дикий зверь в клетке, который от и до чувствует каждую твою эмоцию и живо реагирует на твою злость и твои страхи. Опасно приближаться, опасно раскрывать свои слабости. Покажешь спину, и он сорвёт замки и вырвется наружу.
Это невозможно понять и принять с чужих объяснений. Джасту говорили не раз в его жизни десятки мастеров и учителей, что нельзя полагаться на силу и ярость, ни в коем случае не стоит позволять мощи ослепить тебя. Он не верил. Зубы обнажал в улыбках высокомерных, заигрывал со стихией, ступая неаккуратно на грань.
А потом практика показала, что и гроша не стоит весь его «контроль».
Огонь причудлив и красив, красочен и ярок. Пепел, что неизменно остаётся после – серый, сыпучий и горький, прилипающий к стенкам легких и раздражающий. Джаст не помнит своей растерянности и не помнит чужого ужаса. Он помнит, как свет сжигал его глаза и как жар опалял кожу.
Мертв. Тот человек оказался мертв. А бездушный и безликий парень в шлеме, что проходил мимо, потрепал Джаста по волосам и сказал: «Хорошая работа».
И Джаст не стал задавать вопросов, делая шаг следом. Потому что пожар внутри ещё не утих.
– Твое имя, чудной пацан?
– А ваше, чудная консервная банка?
Колкость и острота. Джаст показывает клыки, потому что это то, что делает огонь, когда его трогают – распаляется больше. Жалит пребольно и оставляет после себя навсегда, как напоминание, след.
Позади неизменно остаётся шлейф горячей сухости, невыносимо тоскливой и пустой. Оранжевое выжигает собой кислород, и дышать становится меньше. Оно пожирает само себя, лишь бы двигаться дальше.
Джаст до конца врубается лишь на третий раз. Разглядывает грубые ладони ошеломлённо, трясет головой, словно пытается вытряхнуть из ушей людские вопли. Стихия внутри него ревёт и плачет, и он на миг позволяет смертельной растерянности накрыть его с головой. Оглядывается на десятки одинаковых «консервных банок», и безразличие, нарисованное на их шлемах, впервые пугает.
Он даже не может видеть настоящих людей за всеми этими доспехами, и это похоже на кошмар. Темные щели для глаз пронзительно смотрят и, кажется, обращены лишь на него одного. И угадать нельзя, что за ними. Страх? Восхищение? Негодование? Усталость? У Джаста лицо живое и смешное, в саже – он не носит свой шлем, любой из них ему велик.
Джаст нос смешно морщит и чихает от щекотливого запаха гари. У него губа нижняя дрожит, а глаза лихорадочно блестят, и это так по-настоящему. Он сам не видит своего лица, но чувствует грязь на нем: что-то липкое на щеке, пот, стекающий с волос по лбу. Можно увериться в том, что он реален.
Пугающие солдаты кругом реальными не кажутся. Безликие призраки, послушные тени, от и до одинаковые.
Дышать. Равномерно, спокойно, неспеша. Не позволять крови вскипеть вновь, а стихийному яду – сжечь все изнутри и снаружи дотла.
Вдох – вверх, выдох – вниз. Закрыть глаза. Не слушать окликов, сбросить чью-то руку с плеча, сосредоточиться на себе.
Игнорировать пренебрежительное:
– Эй, пацан!
Игнорировать опасливое, осторожное и достаточно мягкое:
– Джаст?
Игнорировать… стоп, что?
– Джаст, – ему в лицо глядит вовсе не застывшая маска, а всего лишь Зак. – Я понимаю, ты там говорил, что медитации очень важны для покорителей огня и все такое, но нам пора бы выдвигаться, если мы не хотим быть схваченными.
– Ага, – Джаст дает себе пару секунд на осознание того, что реальность кругом не серо-красная, а зелёная. – Ты прав. Буквально пару минут, ладно?
– Я уже всё собрал, – с кивком сообщает его новый случаный спутник. – Скажи, как будешь готов.
Джаст зеркалит его жест и отведенные ему минуты очень продуктивно рассматривает небо. На деле – прислушивается к себе, убеждаясь, что та самая его часть, ответственная за стирание городов и людей с лица земли, находится в покое и не собирается буянить. Он вообще-то достаточно мирный и вежливый, для маньяка-убийцы-грубияна.
В смысле, вот, он вполне себе улыбается людям на рынке, на который они отправляются. Неважно, что после этого всякий бедолага, которому не посчастливилось на него взглянуть, вздрагивает и хватается за сердце.
– Ты опять специально делаешь свои ужасные стремные штуки, – сетует Зак. Он быстро учится для кого-то, кто знает Джаста всего неделю.
Тем не менее, стоит попытаться.
– Разве? Я вообще не понимаю о чем ты.
– О, духи, просто дай нам купить припасов и свалить отсюда, ладно?
Конечно же, это не работает, надо отдать горе-изобретателю должное. Джаст сдается и невинно засовает руки в карманы в качестве примирения. Зак не верит, очевидно, и это уже оскорбительно. Что ж, сам напросился.
– Ты уверен, что нам не нужна капу-у-уста? – бессмысленно тянет Джаст, только потому что видит того самого парня с капустой, который мастерски притягивает на себя аватара и, как следствие, обидно просирает свой продукт.
– Нам не нужна… что?
Грохот. Визг. Треск. Щепки. Восторженный вопль, испуганный вопль, возмущенный вопль. А, вот и аватар, лёгок на помине. И куча огненных солдат в подарок прилагается, все как обычно. Ожидаемо, но неожиданно.
– Так, – выговаривает медленно Зак. – Мы сейчас медленно уходим-...
А Джаст уже в рукопашную дерётся с чудилой в маске и слышит вполуха. В его защиту, так само получилось, этот парень на него налетел… после того как он поставил ему подножку забавы для. Хорошо, Джаст немного катастрофа. Чуть-чуть.
Да разве это важно, когда огонь ликующе трещит и взмывается вверх к сердцу, пока то бешено стучит оглушительно в ритм с его движениями? Имеет ли хоть что-то значение, кроме мстительного удовольствия, которое приносит секундное замешательство оппонента, когда он применяет покорение?
– Ты один из нас! – хрипит некто под маской.
– Оскорблениями здесь не разбрасывайся, – скалится Джаст, насмешливо сверля взглядом две круглые щели.
Зак, ругаясь, становится с ним спиной к спине и вынимает какую-то свою хитровыебанную пушку. Это неожиданно приятно – ощущать за собой прикрытый тыл.
У Джаста дежавю. Пламя и рев, паника и жертвы, и толпа безликих людей, глазеющих на тебя своей жуткой чернью. Вот только теперь он не напуганный соплежуй, которому и стихия не подчиняется толком. Теперь его азарт – умеренный, четкий и ясный, имеющий грань. Теперь все под контролем, а он уже давно находится по другую сторону баррикад.
И он дышит. Циклично. Спад и подъем, затишье и буря.
– Ты кусок дерьма! – кричит ему с той стороны улицы Зак, когда Джаст разбивает солдату бесячий шлем.
– Сам такой, – беспечно дразнится тот.
Жив. Этот и другие ребята и из Народа Огня, и из деревни остаются в живых в этот раз. У Джаста лёгкие болят.