Юра по-мальчишески подмигнул, дёрнул за запястье, утягивая не вниз, а вверх по лестнице, туда, где около чердачной двери – маленький закуток. Пыльный, с облупившейся краской, но как раз достаточный для двух человек, если, конечно, поставить их очень плотно. Нам же уже не пятнадцать – Отава хотел сказать. Он много хотел сказать, но взбежал по ступенькам, побоявшись выразить недовольство. Спиной ощущал твёрдость клёпок на металлической обшивке двери, а грудью – шуршание Юриной чёрной куртки. Юра смотрел сверху вниз, сощурившись. Пальцем подцепил подбородок.
— Весь день хотел это сделать.
Отава тоже хотел, наверное. Но боялся, слишком боялся. Было страшно, что Николай сейчас высунется из квартиры, поднимется сюда, проследит; было страшно, что кто-то из соседей услышит. Юра даже не поцеловал – коротко мазнул по губам своими – и отстранился.
— Ты, как обычно, мёртвый. Не буду тебя насиловать.
— Это слишком опасно. Если Николай решит все-таки нас догнать?
— У него есть ответственное задание и пища для размышлений. – Отвернувшись, насколько позволяло пространство, Юра проследил пальцем выжженную полосу, оставленную какой-то свиньёй на стене. – Алекс, ты никогда не задумывался над тем, чтобы рассказать ему правду о нас?
Так оглушает громовой раскат, так оглушает крик навьей твари за секунду до заточения.
— Ты не представляешь, о чём говоришь! — Отава повысил голос, спохватился, тихо зашипел: — Не смей даже думать о таком! Никогда, не смей.
— Он очень смышлёный мальчик. Если просчитать каждое слово и действие…
— Нет! — Юрины плечи закаменели. Пальцы, которыми Отава в них вцепился, подрагивали – так крепко волшебник их стиснул. Если бы не плотная куртка, наверняка бы оставил следы, причиняя боль. – Он никогда этого не примет. Он никогда от тебя этого не узнает. Я сделал всё, чтобы он рос нормальным! Он ненавидит таких, он презирает… таких.
— И ты всё ещё тоже. – Юра не спрашивал – констатировал. Медленно приложил раскрытую ладонь к груди Отавы. Пальцы слегка скрючились, будто сквозь одежду, сквозь кожу и кости он пытался достать до сердца.
— Я смирился. – Пришлось опустить голову. Правда сверлила затылок мучительной болью. – Хватит уже того, что я позволил тебе забить Николаю голову своими богами. Хватит уже того, что ты его у меня уводишь.
— Я увожу? Ты так думаешь? – Юра уронил руку, вжался спиной в стену, пытаясь создать хотя бы иллюзию расстояния. – Я хочу дать ему то, чего не дал ты. То, чего не было у нас. Пока ещё не поздно.
— Да уже поздно!
Несколько секунд собеседник стоял без движения.
— Алекс, скажи, я тебе ещё хоть немного нужен? – выдавил наконец.
Как ответить на этот вопрос, не выдавая правды? Что можно сказать, не причиняя боли?
— Я останусь ночевать в МИЦ. Завтра. Ты хочешь?
— Главное, чтобы этого хотел ты. – И он начал спускаться по лестнице. Оглянулся на площадке. – Спасибо за тёплый вечер, Алекс.
Отава знал, что после смерти жены и сына Юрина квартира стала неуютной берлогой. Отава знал, что Юра ненавидел туда возвращаться, что запер все комнаты, оставив себе одну. Отава слишком хорошо знал, насколько Юра ценил возможность побыть в обстановке, которая, благодаря усилиям Бажаны и присутствию Николая, всё ещё чувствовалась домашней.
— Приходи играть снова на следующих выходных.
Юра замер на полушаге и покачал головой.
— Я же увожу у тебя ребёнка.
— Он будет счастлив. И это главное.
А что до самого Отавы… на это уже плевать.
***
Николай работал над формулой восстановления кропотливо. Он уже давно разобрал её на фонемы и мог бы воспроизвести по памяти, даже будучи разбуженным среди ночи. Часть слов никак не удавалось идентифицировать, и два фрагмента цепи всё ещё оставались загадкой. Чтобы понять их назначение, требовались знания древних языков, которых ни у Николая, ни у МИЦ не было. Весь ритуал состоял из множества этапов: особые круги, особые благовония, вызов духа, цепи подчинения и только потом – приказ к действию, та самая часть, которую Николай сумел расширить введением шаблона.
Шаблон и впрямь облегчил задачу. Теперь удавалось восстанавливать даже сложный предмет при условии наличия второго, если не полностью идентичного, то хотя бы похожего. Так, разорванные листы чистой бумаги удавалось возвращать в первозданный вид, а вот с исписанными оказывалось сложнее, потому что, хаотично разложенные, куски нередко становились не на положенные места. Особенно наглядно это удавалось проследить с теми же чашками. Если чашки Николай брал не однотонные, а с рисунками, и рисунки у шаблона и восстанавливаемого предмета не совпадали, время от времени точность и качество результата очень заметно снижались. Значит, следовало ещё дорабатывать.
Но ведь в конечном итоге Николай собирается восстанавливать не посуду. А как переходить от неживого – к живому? С чего начать? Самое наглядное и простое – это растения. Сперва Николай хотел отломить веточку и, измельчив её, попробовать применить заклинание, но вовремя понял: отломанная ветка – это мёртвая деревяшка, равно, как и срезанный цветок. Где взять живые растения в декабре?
Выбор пал на украшавшие коридор горшочки с симпатичными зелёными колосками. Горшочки, как и их содержимое, были совершенно идентичными. Один из них Николай разобьёт, а второй использует в качестве заданного параметра. Но как быть с колосками, чтобы не пересечь ту грань, за которой живая материя станет мёртвой? Принял решение аккуратно замять, наступить ногой, разворошить землю. Будет ли этого достаточно? Или стоит попробовать как-то иначе? Николай подготовил несколько образцов. Колоски из первого горшочка измял и сломал, из второго – частично обжёг свечой. А с третьим повезло, кто-то сдвинул его за кадку с большим цветком, так что, судя по виду, бедные колоски уже долго не поливали. Чахлые, пожелтевшие и поникшие, Николай утащил их к себе. Восстановит – вернёт.
Но восстановить не вышло. Выпросив у отца немного денег на комнатные цветы, Николай повторил эксперимент. Разбитые горшки восстанавливались, рассыпанный грунт собирался назад. А вот растения в лучшем случае сохраняли свои повреждения. Однажды, когда, разозлившись, Николай вложил больше энергии, чем было необходимо, хрупкая фиалка и вовсе погибла.
Да как же так?
— А можно я у вас про работу спрошу? – Николай не выдержал в одно из декабрьских воскресений, когда Юрий Вадимович снова пришёл на игру. Отец звенел посудой на кухне. Гость тасовал карточки.
— Если так не терпится, спрашивай.
— Я проводил много экспериментов и пришёл к выводам, что совсем не могу восстанавливать живую материю. Предметы любой сложности – да. Я даже кусок торта восстановил и рискнул попробовать. Но с цветами не выходит. И даже с травой не выходит.
— Так вот, почему все наши колоски зачахли! Это вредительствует маленький лаборант. Ты понимаешь, что сейчас я должен тебя отчитать?
— Это же просто трава.
— Это трава, которую ты взял без спроса. Общественная трава. Она имитировала уют.
— Она плохо имитировала.
— Кто имитировал? – Вошёл отец с чашками. Взглянув на него, Юрий Вадимович вдруг рассмеялся. И резко умолк.
— Это слишком компрометирующий вопрос, Алекс. Тебе ли не знать? А мне нужно наладить дисциплину. Твой ребёнок угробил наши растения.
— Я думал, что восстановлю их. – Отец посмотрел сурово – и Николай съежился. – Я куплю новые. У меня есть карманные деньги.
— О нет… ты возьмёшь у Алекса семена, сам засадишь все горшочки и под чутким отцовским руководством будешь ухаживать за травой, пока она не вырастет.
— Я не хочу ковыряться в земле! – Николай вспыхнул от возмущения.
— В этом и суть наказания. Что же касается твоего вопроса — работать с живой материей мы не можем, потому что опираемся не на живые источники.
— А если я нарисую коло кровью?
Отец побледнел, а Юрий Вадимович покачал головой.
— Все материалы, которые попадали мне в руки до уничтожения и касались магии крови, содержали совсем другие руны. Чаще всего зеркальные. Никто не знает, что произойдёт, если наобум вложить в коло себя. Скорее всего, ты просто умрёшь.
— Ты всерьёз обсуждаешь с ним это? Юра, нас расстреляют всех вместе! – Отец хлопнул ладонями о колени. – Ты — первый, кто должен наложить вето на эти изыскания!
Юрий Вадимович что-то ответил. Николай не расслышал, потому что в голове бились слова, сказанные научным руководителем прежде.
— У вас была информация о магии крови, и вы её уничтожали?! Вы!... – Хотелось ругаться и топать ногами. Тяжёлая рука легла на плечо.
— Алекс прав, маленький лаборант, по крайней мере в одном. Магия крови запрещена. На магию крови опирались при создании оружия, магию крови использует Рим. Когда на раскопках в наши руки попадают материалы, связанные с этим направлением, согласно должностной инструкции, мы передаём их на утилизацию.
— Это же глупо – уничтожать знания! Они бы могли помочь мне!... маме помочь. А вы… их!...
Вскочив с места и оттолкнув руку, Николай бросился вон из комнаты. Какие-то слова, сказанные отцом, понеслись всугонь, но Николай постарался лишь громче протопать по полу. Внутри клокотала обида. Они говорили, что знаний нет, что никто не поможет, а сами… Захлопнув дверь своей комнаты и запершись на ключ, Николай в ярости ударил кровать кулаком. Когда гнев уляжется, станет стыдно. Стыдно перед научным руководителем. А разве Юрию Вадимовичу не стыдно?! Вселенская обида, такая огромная, душащая. Николай должен ломать голову, топтаться в тупике, не зная, как действовать, лишь потому, что у них… «должностные инструкции»!
Стук в дверь.
— Мы начинаем игру без тебя.
Николай тихо всхлипнул. Это как так – он плачет? Это как так он разозлился настолько сильно?
И снова стук.
— Уходите. И отсюда, и из нашего дома.
— А ну быстро вышел! – А это уже отец. Николай подошёл к окну. Вот бы вылезти в него – и сбежать. Ещё и за траву наказали. Николай разгребает последствия того, что они не берегут знания, а ему: ковыряйся в земле. Да как они могут?
— Я уйду – и больше никогда не приду. Хорошо подумай. Ты хочешь именно этого?
Стиснув зубы и кулаки, Николай прошагал к двери. Сейчас он ему всё выскажет, сейчас Николай ему докажет, кто здесь неправ! Сейчас… только справится с голосом, только слёзы сотрёт.
— Я хотел помочь маме. Я думал, что вы на моей стороне, я думал, вы будете мне помогать, я думал, вы самый лучший научный руководитель!
— Я не буду говорить с тобой через дверь.
Ключ скользил во вспотевших пальцах. Николай провернул его резко.
— О чём мне с вами говорить?
Юрий Вадимович стоял, прислонившись к стене и сложив руки на груди. Взгляд казался серьёзным, но тёплым.
— Позволишь войти?
— Где отец?
— Ты зол на меня, а не на него. Так мне заходить?
Пришлось сделать шаг в сторону.
— У меня бардак.
— Это нормально. – И мягкая улыбка. – Мы все соблюдаем законы, даже если они нам не нравятся. Так или иначе. Тех, кто не соблюдает, расстреливают. Магия крови – это преступление, Николай. Даже обсуждать её – это немалый риск.
— Тогда почему вы мне не запретили, а дали надежду?
Николай, не сдержавшись, шмыгнул носом. Юрий Вадимович вынул из кармана носовой платок. Ткань была тёплой на ощупь и пахла деревом. Пачкать её было жалко.
— Я хороший научный руководитель. Может, не самый лучший, как ты сказал, но определённо хороший. Если я не могу предотвратить безобразие, я его возглавляю.
Очень хотелось высморкаться, но было неловко. Усевшись на кровать и кивнув гостю в сторону стула, Николай разгладил платок на коленке.
— Я в тупике. Я не знаю, что мне делать дальше. Это, как если бы я хотел учить новый язык, не зная ни одного слова. Я не знаю, где мне брать слова! Неужели не осталось ни одного заклинания, совсем ничего, с чего я мог бы начать?
— А как ты дошёл до магии крови? Какая руна среагировала?
— Если бы я помнил… В тот день так много произошло…
Поднявшись, Юрий Вадимович внезапно сел на кровать рядом и Николаю пришлось подвинуться.
— Я помогу тебе, если ты пообещаешь, что не будешь экспериментировать один. Никогда, Николай, ты не будешь работать с кровью без моего присутствия.
— И вы правда поможете?
Улыбка, кивок, та самая безуминка, которую в его глазах Николай уже видел однажды. Не верить ему невозможно.
— Я не пообещаю, а поклянусь. Хотите, я поклянусь, как положено? – Порывисто схватившись за большую руку, Николай её стиснул. – Только помогите мне, пожалуйста.
Рука мягко высвободилась, перехватила пальцы.
— Мне будет достаточно твоего обещания. – Николай горячо закивал, и Юрий Вадимович улыбнулся. – Ну надо же. Я думал, кровные клятвы давали только мы в детстве. А вы и сейчас…
— …Кровь! – Николай вскочил. – Как же я раньше не догадался? Клятва на крови! Если руны не исказились со временем, я смогу разобрать её! Это же начало? Это же хорошее начало?
— Я тоже её помню. И Алекс помнит. Мы можем сверить и попробовать вместе.
— Вы… правда? Действительно?!
Сырьё для кровяной колбасы на торжище продавали в больших стеклянных банках. Тёмные сгустки плавали в красной жидкости, и Николай, пока дотащил банку домой, измазал всю холщовую сумку – воняющая железом кровь иногда проливалась из-под неплотной крышки.
Научный руководитель уже пришёл, сидел и потягивал чай. Отец глядел недобро, но предпочитал не вмешиваться. Даже марлю нашёл. Принесённое Николай процеживал сам.
Эксперимент ставили в кабинете, в той самой изолированной комнатке, в которую, как казалось сейчас, целую вечность назад Николай проник с крыши. Теперь он знал, как устроена звуконепроницаемость – в каждую из четырёх стен отец вмуровал амулеты, которые приходилось регулярно подзаряжать. Система была нестабильной, но всё равно работала.
В целях безопасности для запуска проб требовалось совсем небольшое коло. Вычлененные из клятвы руны Юрий Вадимович рисовал сам. Для этого он где-то достал старинное перо с острым наконечником и ругался себе под нос, потому что никак не мог к нему приноровиться. Николай наблюдал, затаив дыхание. Если свиная кровь сработает, всё станет проще. Но руны не отозвались ни с первой, ни со второй попытки. Наконец научный руководитель отложил перо в сторону, подытожил:
— Как я и говорил, кровь мёртвой свиньи – это мёртвый источник. А нужен живой. – Проколов палец, быстро продублировал те же руны. Они ожили. Отклик заставил научного руководителя скривиться от боли – Николай хорошо знал, какова эта боль, ему уже не раз доводилось её испытывать. – Как видишь, я был прав с самого начала. Кровь работает до тех пор, пока донор жив. После смерти она – всё равно, что чернила или мелки. Смотри, вторая цепь потянула энергию через меня сама по себе. А первая заработает только в связке с базовыми стихиями и, как следствие, уже на основе стандартных рун. Я ожидал, что так будет, но не хотел, чтобы ты верил мне на слово. Вот тебе наглядность. Теперь можешь повторить сам, если ещё сомневаешься.
С досады хотелось опрокинуть воняющую миску, но Николай сдержался.
— А если я возьму живую свинью?
— Представляю лица твоих соседей… А если серьёзно, я сомневаюсь. По идее, донор пропускает энергию через себя. Короче, если ты хочешь брать кровь живой свиньи, тебе придётся научить её читать заклинание.
— Это же только догадки?
— Основанные на опыте.
Поднявшись с пола, где оба сидели, скрестив ноги, Юрий Вадимович направился к двери. Она скрипнула, приоткрываясь. Что-то внутри Николая дрогнуло. Солнечный свет заливал кабинет. На отцовском столе лежали раскрытые книги, синяя ручка около пресс-папье… Юрий Вадимович опёрся ладонями о столешницу, всмотрелся в блокнот, где они расписали всё, что удалось вычленить из старой-престарой клятвы. Потом оглянулся:
— Ты чего там застрял, маленький лаборант? Иди-ка сюда.
А Николай сидел и не мог подняться. Воспоминания смешались с реальностью. Сейчас Николай подойдёт к столу, Юрий Вадимович, возможно, встанет позади… наверное, придётся опереться ладонью так, как тогда опирался… отец.
У научного руководителя очень сильные руки, такие горячие руки… Николай уже может представить, представить… их…
Его будто схватили за горло. Что он чувствует? Страх? Отвращение? Или это… уже другое?
Подтянув колени к животу, Николай обхватил их, почувствовал ладонь на плече, отшатнулся.
— Всё хорошо? Ты в порядке?
— Это… свинья воняет, — сипло протолкнул Николай сквозь мерзкий комок. – Мне нужно… воды, — и пулей метнулся прочь, едва не опрокинув миску с остатками крови. На выходе из кабинета столкнулся с отцом. Если сейчас уйти, они останутся в кабинете наедине! Но не уйти Николай не может. Потому что… потому что нужно справиться с воспоминаниями. Нужно… пережить.
Он стоял, опираясь о стол рукой, видел собственные растопыренные пальцы, видел солнечный зайчик на дереве, чувствовал жар на своих бёдрах… жар от больших рук с тёмными волосками!... Он был раздет.
Проснулся рывком, тяжело дыша. В животе было тяжело, во рту – сухо, внутри – больно.
Как так? И как с этим справиться?
Через несколько дней Юрий Вадимович подсел к Николаю на перерыве. Вместо того, чтобы, как делал всегда, принести лишний бутерброд, цапнул тот, который лежал на тарелке у Николая. И, надкусив, подмигнул.
— Я сегодня голодный и ленивый.
Молча подвинув свою чашку к нему, Николай пошёл заваривать новый кофе. С тех пор, как научный руководитель стал приходить к ним домой, их манера общения неуловимо переменилась. Так Николай, наверное, мог бы общаться с отцом.
Если бы у него был нормальный отец.
Чайник вскипел и щёлкнул.
А нормальный ли Николай после того, что снилось? Нормально ли это, если снится такое? Ответил себе сам: конечно же, ненормально. И стыдно смотреть ему в глаза. Стыдно и страшно – вдруг он догадается, и вся, вообще вся правда выплывет наружу?
— Ты это куда, маленький лаборант? – Научный руководитель окликнул с некоторым изумлением, когда, выбрав себе бутерброд и взяв дышащую паром чашку, Николай направился вон из зала. – Ты снова обиделся? Подростки любят обижаться, это я знаю.
— Я… не… — Чашка в руках дрогнула. – Мне просто мысль… пришла. Я записать хочу. Сформулировать, срочно.
На то, чтобы взять себя в руки, Николаю понадобилось больше недели. Незаметно приблизились и настали зимние праздники. К новому году Юрий Вадимович обещался прийти в гости, но что-то произошло, из-за чего отец ходил злой и угрюмый, а обещанный визит отменился. Николай огорчился, но в то же время вздохнул с облегчением. Ему всё ещё было страшно и стыдно.
Для мамы Николай приготовил особый подарок – сам нарезал еловых веточек и, сделав из них подобие маленького деревца, соединил его проволокой с деревянным бруском. Ёлочка, конечно, получилась страшненькая, но Николай украсил её мешочками тщательно подобранных благовоний. Рядом с традиционно яркими шариками тёмные мешочки смотрелись плохо, однако пахли изумительно.
Ещё Николай сделал свечу. Делать свечи различных составов, размеров и форм он научился, когда ещё только пришёл в МИЦ. Мамина свеча предназначалась совсем не для магии. Тёмно-красная, пахнущая лавандой и можжевельником, свеча должна была расслаблять и навеивать хорошие, добрые сны.
А кто бы навеял хорошие сны Николаю…
Точно зная, что так неправильно, что это ошибка, за которую должно быть ужасно стыдно, Николай положил под подушку всё ещё пахнущий тёплым деревом платок. Лёжа и касаясь его кончиками пальцев, мечтал: настанет день, когда Юрий Вадимович наконец увидит, насколько Николай лучше отца. Это будет самый счастливый день – потому что тогда справедливость восторжествует!
После нового года отец вручил неумело обёрнутую подарочной бумагой книгу.
— Это Юра тебе передал.
А Николай не приготовил совсем никакого подарка. Да и что бы он мог подарить такому человеку, как Юрий Вадимович? Что бы ему могло быть нужно от Николая?
Книга оказалась старой, потрёпанной, без каких-либо опознавательных знаков на затёртой обложке. А вот к форзацу был приклеен листок: «подарок – не книга, а содержание. Книгу потом вернёшь. С Новым годом».
Внутри разливалось тепло. Он обещал помогать, и он помогал. Это была не книга по магии. Это была старая книга по медицине! Наверное, только поэтому она уцелела в мясорубке минувших лет. И Юрий Вадимович сумел раздобыть её.
Самым ценным в книге были примечания к некоторым разделам и перечни ситуаций, требующих «оперативного магического вмешательства». Это доказывало, что возможность спасти маму – не глупая фантазия Николая. Прежде волшебники действительно умели лечить людей.
Значит, Николай научится тоже. Даже, если за это его расстреляют.
А если расстреляют не его, а… Юрия Вадимовича?
В лаборатории отца работа была рутинной: Николаю вместе с ещё двумя помощниками поручили составить списки всего, что будет необходимо докупить в следующем месяце. Это было нудно: пересчитать, сколько осталось фитилей, природных красителей, сколько масел, готовых смесей благовоний и сколько отдельных компонентов, сколько бумаги, мелков и прочих расходников. Такой переучёт повторяли раз в триместр, сверяя текущие записи с реальным остатком. Чаще всего не сходилось, потому что записать и учесть всё использованное до капли в процессе подготовки к ритуалам было невозможно технически. Николай понимал, что, как лаборант, обязан заниматься подобным, но, пересчитывая флакончики ароматических масел, скрипел зубами. Неужели у отца мало других подчинённых? Для такого же много ума не нужно – только внимательность и несколько часов убитого в никуда времени. Николай не может убивать время, у Николая слишком важная миссия, на которую отцу, впрочем, плевать, от которой отец самоустранился. Если бы не Юрий Вадимович… Если бы не его помощь и участие…
«Масло лаванды, 10,5», — быстро нацарапал Николай в раскрытом на столешнице блокноте и шмыгнул носом. Вот уже три дня, как нос заложило. Наверное, перемёрз. От насморка болела голова, наверное, и температура была, невысокая. Это Николая тоже ужасно злило. Он не должен болеть, равно как и не должен заниматься бестолковой работой!
Седой лаборант записал перечень трав на соседней странице. Покосился на Николая.
— Можешь идти. Я тут сам закончу. Вид у тебя совершенно больной.
Николай отвернулся.
— Волшебник Отава дал мне поручение, и я не собираюсь отлынивать.
Больше к нему не приставали – уже привыкли и к резким ответам, и к нелюдимости, и к тому, что отца Николай отцом при посторонних не называл.
Флакончики скользили в пальцах. Во избежание ошибок нужно пересмотреть каждую этикетку. Мало ли, кто сунул не на положенное место? Хоть руки и заняты, мозг совершенно свободен. Можно подумать. Может, оно и хорошо, что работа такая нудная, механическая. Николай в который раз последовательно воспроизвёл в голове все руны, которые удалось активировать, и приуныл. Всё ещё ничтожно мало. И всё ещё не понятно, как быть с ними дальше. Если вводить руны крови в цепь, должны ли они быть сбалансированы с другими стихиями? Николай понимал: магия крови живёт по своим законам, которые неизвестны даже научному руководителю.
Когда Николай чуть не выронил колбу со звёздочками аниса, со склада его вытолкали насильно.
— Выпей таблетку и чаю горячего. На тебя смотреть жалко, ребёнок.
На то, чтобы достойно ответить, сил у Николая не было. Он вышел, запнувшись о порог. Наверное, чаю и правда выпить не помешает. Может быть, даже с мёдом, как любит Юрий Вадимович. Теперь Николай хорошо усвоил: научный руководитель сладкое обожает, и единственный напиток, который он пьёт без сахара – кофе в МИЦ. А вот у Николая всё было наоборот: к кофейной горечи без подсластителя он привыкнуть так и не смог, а чай, как и мама, любил несладкий.
Отец стоял около большого стола в общей зоне, смотрел в чертежи и грыз карандаш. Николаю хотелось проскочить мимо, но это бы было не по правилам, так что он отчитался:
— Меня выгнали. Я иду пить чай и аспирин.
— Аспирин? – Отец обернулся, взглянул удивлённо. Потом кивнул. – Ты и вправду выглядишь нездоровым. Давно?
Захотелось рассмеяться и расплакаться одновременно. Потому что Юрий Вадимович бы сразу заметил, потому что мама бы заметила сразу, а этот…
— Третий день уже.
Что бы ответил отец? Николай так и не узнал, потому что дверь распахнулась так резко, словно её пнули ногой. На пороге стоял Юрий Вадимович, и он был каким-то… просто ужасно бледным. Хлопок, и щелчок замка.
— Николай уезжает. Сейчас. Уже.
Карандаш ударился об пол. Отец что-то понял, и это что-то заставило его испугаться до полусмерти.
— Юра, когда, за кем?
— Сейчас.
— Тебя всегда предупреждали заранее.
— А теперь я в немилости! – Карандаш хрустнул под подошвой научного руководителя. – Это Карась. Сука. На наш отдел.
Наверное, у взрослых именно так выглядит истерика.
— Я не понимаю, — Николай пискнул, чувствуя: происходит что-то ужасное: что-то, что выбило Юрия Вадимовича из равновесия, что-то, что напугало его сильнее останков в лаборатории.
Научный руководитель вцепился в столешницу так, что побелели костяшки.
— Ты ещё тут?
— Я не понимаю, — повторил Николай. Наверное, до него доходило плохо из-за болезни.
Взвыла сирена. Ладонь отца накрыла запястье научного руководителя. Это был жест, который не мог читаться двусмысленно, и которого в присутствии Николая отец бы раньше не допустил.
— Поздно, Юр.
— Сука…
— Внимание всем сотрудникам! Немедленно пройти во двор и выстроиться согласно предписанию! Всем сотрудникам: немедленно пройти во двор.
— Они не будут нас обыскивать. Они никогда не обыскивают. – Пальцы отца аккуратно поглаживали закаменевшую руку.
— Ты не знаешь.
— Ну да, конечно… — Они переглянулись и сжали челюсти. Оба, одновременно. Со склада и из лабораторий появились сотрудники. Рука отца соскользнула незаметно. Юрий Вадимович процедил:
— Меня всегда предупреждали. Сегодня не предупредили. Значит… — И не договорил. – Пойдёмте. Ещё не хватало… оказаться последними.
— Скажите, пожалуйста, что происходит?
— Охота на ведьм, маленький лаборант. – И он рассмеялся: глухо, безрадостно. А Николай всё равно ничего не понял.
Юрий Вадимович шагал размашисто, от той его истерики, которую видел Николай, теперь и следа не осталось. Сотрудники вытекали из лабораторий и кабинетов, собирались вокруг своего руководителя снежным комом. Все шли молча, почти в одинаковом ритме. И все переглядывались. На улице Юрий Вадимович быстро сжал ладонь Николая – крепко и горячо. Тут же отпустил:
— Ничего не бойся.
— Вы же боитесь.
Улыбка. И он ушёл.
Переодеться никому не позволили. В МИЦ было тепло, даже жарко, на улице – минус десять. Люди выстраивались ровными рядами в тонких, не предназначенных для холода униформах. Научные руководители стояли отдельно. Четверо. Пятый – на Оке. Во двор согнали даже работников пищеблока. На них были синие халаты с эмблемой МИЦ и смешные белые колпачки. Отец пинал снег носком. Только это выдавало его волнение.
Люди образовывали ровную букву «П». Справа и слева другие сотрудники, позади – высокий забор, впереди – белая стена корпуса и одетые в тёмно-зелёный военные… с автоматами.
Только увидев их, Николай наконец понял, что именно происходит и что Юрий Вадимович назвал «охотой на ведьм». Теперь стали понятны и страх отца, и бурная реакция научного руководителя.
О том, что подобное время от времени происходит, знали все, но теперь то, что казалось передаваемой из уст в уста байкой, воплотилось для Николая в реальность.
Над головой что-то щёлкнуло. Там, на заборе, в смотровых башенках, тоже автоматчики. Николай их не видел, но знал, что они там есть. А если военные пришли за Юрием Вадимовичем? Если за отцом? Было холодно, Николая трясло. Но только ли из-за мороза? Вдруг кто-то прознал про магию крови? Вдруг… автоматчики явились за Николаем… и маме никто не поможет?
Грубый голос рявкнул несколько фамилий. Белые фигуры отделились от строя.
Обвиняли их странно, цифрами и статьями. Вместо того, чтобы прямо сказать, в чём они виноваты, ссылались на законы, которых Николай, конечно, не знал наизусть. Неужто все остальные знали? Судя по растерянным лицам, нет.
Юрий Вадимович вышел вперёд. Николай видел: каждый широкий шаг сопровождается взглядом тёмного дула. А если выстрелят? Но в него не стреляли, что-то дали прочесть – и он подписал. Молча, размашисто. Вернулся на место. Происходящее сопровождалось ужасной кладбищенской тишиной.
Приговорённые не сопротивлялись. Им скрутили руки, приказали подойти к стене.
Если бы Юрий Вадимович был рядом, он бы обнял Николая, уткнул бы в свой серый пиджак лицом — и не позволил смотреть. Отец только сжал запястье – холодно, больно. А если бы он был там? Если… по вине Николая?
Приговорённым предложили по сигарете. Они отказались.
А потом были три выстрела, удивительно тихих.
И красное на белом.
— За что? – Николай прохрипел в тишине. И тут же испугался, что кто-то его услышит. Но никто не услышал, потому что не было голоса.
После отрывистой команды «свободны!» люди в молчании разошлись. Всё, что читалось на лицах – страшное облегчение: главное – не меня.
Голос вернулся к Николаю лишь вечером – хриплый и тихий. А ещё поднялась температура, настолько высокая, что всё тело тряслось в ознобе. Отец молча пришёл в комнату, положил на лоб холодную, пахнущую уксусом тряпку.
— В чём они были виноваты? – отстучал Николай зубами.
— Вряд ли в чём-то из того, что им предъявили.
И снова тишина.
— То есть, они могут убить любого? Почему он подписал? Что он подписал?
— Если Киев прислал обвинения и если пришли военные, ты или подписываешь, или идёшь к стене. Ты бы хотел, чтобы он не подписывал?
Николай закашлялся.
— Почему никто ничего не сделал?
Отец не ответил. Молча перевернул тряпку и подал таблетку.
— Спи спокойно, Николай. Ближайшие пару лет спи спокойно.
Но Николай, наверное, больше никогда не сможет спокойно спать.
Едва оправившись от болезни и вернувшись в МИЦ, Николай поразился тому, насколько там всё… по-прежнему. Даже стену закрасили. Словно ничего не случилось. Но помнил каждый. И главное – помнил Николай. Первым делом отыскал научного руководителя и тихо произнёс то, что терзало разум:
— Я больше не хочу, чтобы вы мне помогали.
— Что, прости? – Юрий Вадимович стоял у окна с красной папкой в руках, теребил пальцами уголок покрытого рукописным текстом листка. – Я правда не расслышал. – Поднял усталые глаза. – Повтори, пожалуйста.
Форменный рукав был длинноват, как раз достаточно, чтобы, натянув до кончиков пальцев, в смущении скручивать ткань. – Не помогайте мне больше. Я не хочу.
Кажется, он удивился. Положив свою папку на подоконник, опёрся о него.
— Объясни.
Николай оглянулся.
— Пусть лучше меня одного расстреляют. А вас нельзя. Вас точно нельзя, — тихо зашептал.
Научный руководитель долго и молча смотрел на него. Бирюзовые глаза излучали что-то неописуемое, заставляющее Николая внутренне сжиматься от непонятных, пугающих чувств. Потом горячая рука стиснула плечо – коротко, сильно.
— Спасибо. Но я не отступаю от своих обещаний. Есть множество других поводов расстрелять меня. Одним больше, одним меньше.
Николай знал, о чём он. Содомитов расстреливают позорно и показательно. А Юрий Вадимович – содомит. Думать об этом было тревожно, нельзя, неправильно.
— Пусть лучше меньше. Я не хочу, чтобы…
— А как же твоя цель? Ты разве готов не на всё?
— Нет. Не на всё. Я понял… теперь.
Улыбка, тёплая.
— Не спасай тех, кто сам способен о себе позаботиться. И хватит, не отвлекай меня. – Протянув руку, аккуратно заправил выбившуюся из косы прядь Николаю за ухо. – Ещё раз: спасибо, маленький лаборант. Я оценил. Действительно. Но в воскресенье ещё посидим над рунами.
— Я не понимаю, не… понимаю. – Николай произносил эти слова слишком часто, и сам это осознавал. – Почему вы ведёте себя так, словно ничего не случилось? Они убили нашего волшебника и двух его лаборантов!
— Ш-ш-ш. – Это было внезапно, слишком внезапно. Шагнув вперёд, он обнял Николая. Горячая ладонь скользнула по волосам. Николай мог слышать стук сердца – мерный, спокойный.
— Вы же тоже боялись. Тогда.
— Нет. Я был зол. Это совсем другое.
— Мне было страшно. За вас.
— Я знаю.
— Вас же тоже могут...
Тихий смех. Николай чувствовал его щекой, и он отдавался в теле.
— Дурного в голову не бери. Она и так дурная. Моему отделу напомнили, что нужно быть тише. Лично меня щёлкнули по носу. Убрали волшебника с сомнительным проектом, который мы уже год, как заморозили, и походя устроили показательную порку для всего МИЦ. Такое бывает. Периодически.
— И вы на это соглашаетесь?
Отстранившись, Николай поднял лицо. Под глазами научного руководителя чернели круги, но взгляд был мягкий и добрый.
— Не спрашивай, пожалуйста. Не надо. Из МИЦ нельзя уйти, если что-то не нравится. Уволиться можно, а выжить потом – нет. Мементо мори. Я говорил. Ты помнишь? – Пришлось кивнуть, закусив губу.
— Почему вы тогда помогаете мне? Это же так… опасно…
— Жизнь – вообще опасная штука. От неё умирают. – И, хмыкнув, собеседник схватился за папку. – Всё, хватит. Не отвлекай. У меня куча работы. Брысь.
Николаю было тепло и немного грустно. Но больше не страшно, совершенно не страшно. Наверное, совсем скоро Николай разозлится, переосмыслив всё, что услышал, Но пока он смотрел на научного руководителя и думал, что очень хочет сказать ему что-то хорошее, что-то такое… от самого сердца.
Но что говорить?
— Я научусь меренги готовить. Я попрошу Бажану меня научить.
Он, кажется, удивился, изогнул бровь.
— Для меня? – И тут же уткнулся в папку. – Глупость.
— Не глупость. Вы же в воскресенье придёте, а я к тому времени научусь.
— Говорю же… брысь, Николай. До воскресенья – брысь.
Меренги Николай научился готовить и вправду, но в воскресенье Юрий Вадимович не пришёл, потому что среди научных руководителей произошла совершенно внезапная рокировка.