Ранние сладкие груши пахли умопомрачительно – они лежали на блюде, золотились в солнечном свете. Опустив подбородок на сложенные на столешнице ладони, Николай сверлил груши взглядом, хотел взять одну, но твёрдо знал, что не сможет проглотить и куска. В горле стоял комок. Только что случилось важное, долгожданное, и следовало бы радоваться – но у Николая не получалось. Внутри было глухо и пусто. И зябко ещё. Заклинание готово – эти слова медленно обмозговывал, смаковал на кончике языка. Столько усилий, столько работы и вот… цель так же близка, как и стоящие перед носом золотистые груши. Казалось бы, хватай – а нельзя, потому что страшно. Груши – немытые, заклинание – сырое.
Благодаря добытым отцом материалам, составление заклинания оказалось лишь делом времени. Конечно, в табличках не было детальных инструкций – только фрагменты, совершенно разрозненные, но помощники Николая имели колоссальный опыт работы даже с гораздо более скудными исходниками. Теперь и Николай перенял этот опыт. Несколько минут назад Юрий Вадимович вписал последнюю руну. Ещё неделя – и отец закончит выверять состав благовоний, потом потребуется ввести ограничители, чтобы оградить реципиента от вероятных перепадов энергии, потом…
Николай зажмурился. Почему так хочется плакать? Или смеяться? Или сорваться с места и бежать в кабинет, чтобы ещё раз перечитать всю формулу? Но перечитывать Юрий Вадимович запретил строго-настрого. Чтобы глаз не замыливался.
— На неделю забыли. Нужно посмотреть свежим взглядом – иначе точно упустим что-нибудь важное.
Научному руководителю Николай верил безоговорочно и никогда его слова не оспаривал. Потому что… как вообще можно сомневаться или оспаривать, если… Внутри, как всегда, скрутился тёплый комочек. Это же Юрий Вадимович, он никогда дурного не посоветует. Губы невольно расплылись в дурацкой улыбке. Николай сжал их, уставился на груши – их тоже принёс научный руководитель. Вот ведь… злыдень! Нельзя! Вскочив, грохнул стулом. Ещё и отец провожать отправился. А Николая попросили остаться – и не поспоришь, чтобы себя не выдать. Утешало одно – между отцом и научным руководителем в последнее время ощущалась какая-то отчуждённость. Николай бы её не заметил, если бы не привык подмечать каждую крохотную деталь. Больше эти двое, как бывало раньше, друг друга не касались будто невзначай, не переглядывались, не обменивались понятными только им улыбками. Работали, разговаривали, даже смеялись, но как-то… не вместе.
До вечера ещё времени предостаточно. Заперев квартиру, Николай быстро сбежал по лестнице. Можно проведать маму. Из-за интенсивной работы последние месяцы в больницу удавалось приезжать просто ужасно редко.
К маме не впустили.
— Она спит. – Медсестра с длинной чёрной косой отвела глаза.
— Так я подожду, пока проснётся.
— Она будет спать до завтрашнего утра.
Кулаки сжались, отросшие ногти впились в нежную кожу ладоней.
— Так и скажите, что ей опять больно. Не надо говорить со мной, как с ребёнком.
— А ты кто?
Хотелось ответить: волшебник, но Николай лишь скрежетнул зубами. Нужно ещё совсем немного времени – и мама будет здорова, и все тогда сами увидят, кто такой Николай. Лучше не сотню раз говорить, а один – показать.
— Есть у меня проблема. – Юрий Вадимович сидел на полу в кабинете, как обычно скрутив ноги странным узлом. В повисшей паузе ощущалось многоточие. Все ждали продолжения молча. Оно последовало: – Нам либо нужно расширять команду, на что я пока не готов, либо, — он потёр переносицу, — мне придётся в который раз нарушать инструкции.
Отец хмыкнул. В отличие от научного руководителя, он подобрал ноги под себя. Николаю же было не удобно что так, что этак, поэтому он опирался на маленькую подушку.
— Юра, ты в такой глубокой… нарушении инструкций, что колебаться вообще бессмысленно.
Кончик ногтя научного руководителя проследил стык между досками.
— Значит, озвучиваю все наши затруднения. Во-первых: чтобы начертить всё необходимое, плюс поддерживающий страховочный круг, нам понадобится очень много свободного пространства, гораздо больше, чем есть в кабинете. Даже для запуска пробного ритуала, что уж говорить о круге, в который придётся вписывать лежащую Маринику – диаметр минимум два метра, это если брать с запасом.
— Такое пространство у нас есть только в МИЦ. – Отец закусил костяшку указательного пальца. Юрий Вадимович качнул головой и отбросил с глаз чёлку.
— Шестокрылы взбесятся. Пока я не дам этому ход, мы не можем экспериментировать в МИЦ.
— Спасибо, что проговорил очевидные вещи.
— Для маленького лаборанта не очевидные.
Николай поёрзал.
— А если уехать далеко в лес? На ту полянку, например, где мы с вами рыбачили?
— Вы рыбачили? – Отец ощутимо напрягся. Губы научного руководителя сжались полосой.
— Есть претензии? Что твоего ребёнка не было целый день, и он пропадал неизвестно где, ты заметил только спустя год. Очень своевременно, Алекс.
— Крайне признателен, Юр, можешь ещё раз проехаться по моей несостоятельности – с удовольствием послушаю в присутствии ребёнка.
Наверное, на солнце набежало густое облако, потому что в кабинете стало до зябкости неуютно. Николай поёжился. Научный руководитель это заметил, поглядел как-то виновато.
— Я думал: ты знаешь. Я тайны не делал. Закрыли вопрос. Мы не можем отправиться в лес, маленький лаборант. Это нарушит баланс стихий. Расчёт поправок для всех вероятных отклонений – роскошь, которую мы позволить себе не можем. – Чиркнув в раскрытом блокноте ручкой, Юрий Вадимович потянул затёкшую шею – Николай тотчас ощутил, как устала собственная. – Идём дальше. Во-вторых: мы лишены группы оперативного реагирования. Любые чрезвычайные ситуации расхлёбывать нам придётся самим, что мне не по душе.
— Чем ты предлагаешь компенсировать отсутствие группы?
— Очередным нарушением. – Хрустнув пальцами, научный руководитель уселся удобнее. – Буду учить вас плохому. – И рассмеялся.
Николай перебирал пальцами бахрому на краю покрывала. Мягкие нити ласкали ладонь. Однажды Николай попытался завязать кустарное заклинание на себя – и едва не умер. Тогда отец крепко-накрепко вбил в голову, что черпать энергию можно только со стороны. А вот теперь Юрий Вадимович показал, как за счёт внутреннего ресурса становиться щитом. Ненадолго, на несколько минут – но этого может быть достаточно, чтобы пережить чрезвычайную ситуацию. Или укрыть другого. Какой ценой?
— Если перенапрячься – сожжёшь мозги. Я такое видел.
После одной-единственной демонстрации из носа научного руководителя закапала кровь. Он раздраженно утёр её запястьем, из-за чего стал выглядеть ещё хуже. Николай метнулся за салфетками. А вот отец лишь покачнулся – неужели его внутренний потенциал больше? Неужто отец сильнее, чем Юрий Вадимович? По виду не скажешь. Николаю экспериментировать запретили.
Потом расписывали ритуал, просчитывая и анализируя риски на каждом из этапов. Тот, кому придётся стоять в резервном круге, должен быть готов оборвать все цепи и провести отсылания.
Началась школа. Николай опять перестал спать. От усталости иногда подташнивало. Голова кружилась, время от времени накатывало странное состояние гулкой полудрёмы, из которой Николай вырывался в реальность, как из-под толщи воды. Отец хмуро молчал, а Юрий Вадимович смотрел с сочувствием. Однажды подошёл в МИЦ.
— Делаем паузу на месяц.
— Я не могу. Мне нельзя отдыхать. – Николай упрямо вскинул голову. – Я не имею права на отдых.
— А мы с Алексом? – Николай не знал, что ответить. Научный руководитель сел рядом, зачем-то взял за руку. – Видел лошадей? – Дождавшись кивка, продолжил. – Когда я был на Оке… знаешь, там всё ещё ездят верхом. И один конюх рассказывал мне, как умирает загнанная лошадь. Я это хорошо запомнил. Тоже был такой, как ты – надо было гнать во весь опор. – Он провёл пальцем по выпирающим косточкам на запястье, и Николай вздрогнул. – Чтобы достичь цели как можно быстрее, нужно давать себе отдых. А то добежишь – и упадёшь замертво. А кому это надо?
Николай осторожно отнял руку, но кожей продолжал ощущать жар его ладони.
— Маме всё хуже. Она мне ничего не говорит, но теперь меня чаще к ней не впускают. Вдруг я сейчас отдохну, а потом этого дня не хватит, и она… не дождётся?
— А вдруг ты допустишь ошибку как раз потому, что не отдохнул? И будет, как с собакой.
По позвоночнику скользнул холодок.
— Вы же такого не допустите?
Тёплые взгляд и улыбка.
— Конечно, не допущу. Если ты меня не загонишь.
Юрий Вадимович, как всегда, оказался прав: отдых пошёл на пользу, и в голове появилась хорошая мысль.
— Театр. – Николай сказал в воскресенье, размешивая сахар в чашке гостя. Отец и научный руководитель взглянули вопросительно. Было немного жаль выдавать убежище, но всё-таки Николай пояснил: — Старый театр, сцена. Я прихожу туда иногда. Там очень много места, должно хватить для всех кругов с лихвой.
Мысли и идеи нанизывались, как бусины, и с каждым днём становилось всё яснее, что и как нужно делать. Николай думал: достаточно изобрести заклинание. Юрий Вадимович и отец наглядно объяснили, что подготовить и спланировать каждую, даже самую незначительную деталь – задача не менее важная, процесс долгий и кропотливый. Снова перебрали таблички, ещё раз сверили каждую руну.
Октябрь кончился.
Они работали не только дома по воскресеньям, но ухитрялись завуалированно обсуждать свой проект даже в МИЦ, а иногда засиживались допоздна у научного руководителя в кабинете. Любые вопросы можно было списать на то, что Николаю меньше, чем через год, исполнится шестнадцать, так что Юрий Вадимович и отец занимаются его обучением. Так ведь, в каком-то смысле, оно и было.
А потом произошло непредвиденное – Юрий Вадимович сломал руку.
***
— Я же говорил тебе... – Помогая стаскивать куртку, Отава задержал Юрину ладонь в своей дольше необходимого. – Ну не катайся ты хотя бы в дождь на своём Горыныче…
Ладонь мягко высвободилась – и волшебник почувствовал горечь разочарования. Она скопилась под языком мерзким, тянущим ощущением. Пришлось опустить глаза. Юра расшнуровывал ботинки, неуклюже присев – ему было неудобно, но предложить помощь и с этим Отава не решился.
— Да, если бы я разбился…
— …Снова.
— …было бы не так обидно. Я поскользнулся на лестнице, как последний дебил. – Влажные из-за мелкой мороси волосы занавесили его лицо. Отава опёрся спиной о стену. Ещё несколько секунд наедине, но сказать, как обычно, нечего, да и, если попытаться, Юра проигнорирует – сколько уже было попыток…
— Я… Юр…
Шлепки босых ног – Николай закончил с уроками.
— Юрий Вадимович… вы что?... – Пронёсшись через весь коридор, сын едва не повис на госте. Унять раздражение удалось волевым усилием. – Это вы… как? Очень больно?
— Ещё ты не квохчи. – Юра выпрямился, побарабанил по гипсу. – Это, если хотите знать, сказочное везение. Потому что вот без этого мы бы никогда не отважились. А теперь деваться некуда.
Понимание прострелило Отаву и сына одновременно.
— Юра… ты псих! Юра, нет!
А вот Николай только сжал губы, пристально посмотрел распахнутыми глазами.
— Юрий Вадимович… вы уверены?
Юра что-то ответил. Что именно, Отава не хотел ни слышать, ни понимать. Сделав порывистый шаг вперёд, он вцепился в плотный вязаный свитер, тряхнул, что было сил.
— Кто, по-твоему, будет это делать? Я не засуну тебя в круг! Я не собираюсь ставить эксперименты над тобой, рисковать твоей…
Юра кивнул, а потом с улыбкой отодвинул Отаву со своего пути.
— Я так и думал. Значит, решено: ритуал проведёт Николай. А ты можешь страховать нас, если волнуешься.
И первым прошёл в большую комнату, уселся уже по-хозяйски. Николай прошлёпал туда же. Юра мягко поинтересовался:
— Где твои тапки, маленький лаборант? Пол холодный. Надень хотя бы носки. – Ну надо же… а Отава и не подумал. Николай влез на диван с ногами, накрыл их уголком покрывала.
— Отец прав, Юрий Вадимович. Нельзя вами рисковать.
— Помнишь, я просил доверять мне? Мы всё продумали. В любом случае, мы не можем сразу запускать ритуал вокруг Мариники. Смею надеяться, ею рисковать ты готов ещё меньше. И… у нас нет лишних людей. Кто-то из нас троих рано или поздно должен отправиться в круг. Провидение выбрало меня. – И красноречиво потеребил перевязь на загипсованной руке. – Пока ты разрабатывал заклинание, мы помогали. Пришло время его испытать. Мы снова поможем. Алекс будет страховать. Я тоже оставлю для себя лазейки. Я — не собака, и, в случае чего, сумею закрыться.
— А если всё-таки что-то… Если вы погибнете?
Юра зачем-то приподнял лицо Николая за подбородок – этот жест болезненно откликнулся у Отавы внутри.
— Веришь мне?
— Верю.
И Отава сорвался.
— А на моё мнение тебе срать?! Николай – щенок, он не готов брать на себя такую нагрузку. Он не справится с этим!
Юра медленно встал – гипс белел на фоне тёмного свитера.
— По-моему, ты проводить ритуал отказался.
— Я отказался рисковать твоей проклятущей жизнью!
— Тогда предложи мне альтернативу.
Отава протянул руку, почти ткнув ею Юре в лицо.
— Сломай что-нибудь мне. Я буду реципиентом.
Юра сощурился, потом взял за запястье. Какие же сильные у него пальцы – стиснули сталью, сжали до боли.
— Одного калеки нам на сегодня вполне достаточно, — произнёс вполголоса – размеренно, мягко. – Но я оценил твой порыв, Алекс. А теперь за работу. Не саботируй мероприятие. Мне не семнадцать, и я люблю эту жизнь, так что знаю, что делаю. Вон… твой ребёнок мне верит.
***
Николаю хотелось быть совершенно бесстрастным. Но как-то… не выходило – ладони потели, пальцы дрожали. Поскольку в кабинете было недостаточно места, а в театре – света, убрали мебель из большой комнаты. Хмурый отец глядел волком, рисовал меловые основы. Юрий Вадимович был правшой, потому поддерживал лишь добрым словом и своевременными подсказками. Опускаясь на корточки около каждой цепи, внимательно всматривался, цокал языком иногда – отец зыркал исподлобья, но ничего не говорил, корректировал. Тут и там в рисунках оставались проплешины. Эти места ждали своего часа, ждали Николая, который от волнения ужасно потел – светлая рубашка позорно намокла подмышками. Вдруг Юрий Вадимович всё-таки что-то не учёл?
Николай обещал доверять ему. А вот себе доверять как-то не получалось.
Подготовили благовония, расставили свечи.
Научный руководитель подошёл, взял за руку, сжал.
— Выпей стакан воды и умойся. В другом стакане размешай две столовых ложки сахара и принеси сюда.
От ледяной воды из-под крана заныли зубы. Ком холода ухнул по пищеводу в желудок. Николай вздрогнул, а потом моргнул – и неожиданно для себя собрался. Обратно в комнату вернулся твёрдой походкой. Отец и научный руководитель стояли почти вплотную, негромко шипя друг на друга. Услышав шаги Николая, разошлись.
— Готовы, Николай Александрович?
Если из отцовских уст имя и отчество обычно звучали, как оскорбление, услышать то же обращение от научного руководителя оказалось на диво приятно. Николай приосанился, вздёрнув подбородок, резко кивнул. Маленький медицинский нож Юрий Вадимович принёс откуда-то ещё летом, но, чтобы рисовать небольшие фрагменты и отдельные руны, обычно хватало тонкой иголки скарификатора. Теперь пришло время скальпеля.
Всё было не так, как с собакой. Теперь Николай знал наперёд каждый шаг и каждое движение. Надрез сделал отец. Резко запахло спиртом и собственной кровью. Николай закусил губу. Теперь нужно действовать быстро. Главное, чтобы рука не дрогнула. Одна ошибка – и всё придётся начинать с нуля.
Яркая горячая кровь скапливалась в ладони. Юрий Вадимович стоял за спиной, страховал, касался плеча. Николай дорисовывал руны, заканчивая расчерченные отцом элементы и наполняя простые меловые линии силой. Каждый новый отклик болезненно прокатывался по внутренностям. В горле клокотали съеденные творожники. На какой-то миг все мысли затопило понимание: Николаю не хватит сил, он уже выдохся, а ведь это – самое начало пути. Потом его аккуратно обняли, прижимая спиной к большому надёжному телу.
— Вдох, выдох. Это отклик, ты знаешь. Сейчас станет легче. – В здоровую ладонь ткнулся холодный стакан. – Половину, медленно.
Николай постарался исполнить указание, но сладкую воду хлебал жадно. Отец прижал к ране пропитанный спиртом бинт, потом перевязал руку, накладывая повязку через запястье.
— Юра, твой черёд.
— Дай ему прийти в себя.
— Я уже могу продолжать, — пробулькал Николай, сглатывая подкатившую тошноту.
В лице Юрия Вадимовича не дрогнула ни одна мышца, когда отец разрезал его руку. Обмакивать палец в чужую, живую кровь было немного страшно. Научный руководитель уселся в центр предназначенного для реципиента круга, держа под ладонью плошку, чтобы ни одна случайная капля не испортила готовый рисунок. Николай быстро проводил линии, связывая элемент с элементом, себя – с Юрием Вадимовичем, донора – с кругом реципиента.
Теперь научному руководителю нельзя покидать пределы рисунка до конца ритуала. Недееспособными у Юрия Вадимовича оказались уже две руки, и он что-то ворчал, пока отец перевязывал и поил его, осторожно дотягиваясь через пульсирующие на полу линии. Сделав медленный вдох, Николай приблизился к первой из двенадцати свечей.
— Отец, в коло, — скомандовал хрипло. И тот подчинился.
Николай щёлкнул пальцами – раз, другой, третий… одиннадцатый, двенадцатый. Тринадцатый щелчок, для смеси благовоний, был уже из последних сил.
Чтобы смочить горло, покусал кончик языка, почти заскочил в свой круг – масляная смесь в чаше будет гореть недолго, нужно успеть. Первые слова прозвучали, наверное, неуверенно. Интересно, о чём сейчас думает научный руководитель? А отец? Вон он, замер в дополнительном коле – руки по швам, ноги слегка расставлены. За кого он боится больше?
Николай знал, что всё заклинание займёт семнадцать минут непрерывного беглого чтения. Будет всего три паузы – на седьмой, одиннадцатой и четырнадцатой минутах. Первая пауза – пятнадцать секунд, вторая – шесть, третья – девять. И важно не сбиться с темпа. Но внутренние часы не подведут – Николай слишком долго учился их контролировать. Слова лающие, звуки непривычные, горловые, отработанные долгими тренировками. В комнате резко похолодало. Работать в жилом доме с такой мощью – безумие, но Юрий Вадимович знает, на что идёт. Наверное, знает. Сторонние мысли – зло, лучше их не думать. «Э мэ́хгын ту-кал-алте́ш». А кончики пальцев подрагивают – это нельзя, лучше сжать кулаки. Но левый кулак сжимать больно. Навья тварь клубится в круге, пробует защиту на прочность – меловые линии вспыхивают тёмно-бордовым и синим. Николай уже почти шепчет, сил говорить громко нет. «Ал-ы́л мэхгы́н». Вот когда ритуал закончится, можно будет и носом шмыгнуть, и даже сбежать в туалет, где Николая наверняка будет выворачивать наизнанку. И даже поплакать будет можно, наверное.
Прежде, чем поставить финальную точку, Николай поймал бирюзовый взгляд. Глаза научного руководителя излучали абсолютное, уверенное спокойствие. Он мягко улыбнулся – и резко кивнул. Выдохнув последний слог, Николай со шлепком припечатал ладонь к похожему на раздавленного паука кровавому символу. В глазах потемнело, руны вспыхнули, засветились как-то пугающе влажно. По ним заструилась энергия.
Всё то время, что магия прокладывала дорогу к кругу реципиента, Николай не дышал. Потом всё случилось стремительно. Призрачное пламя взвилось стеной, навья тварь подскочила почти к самому потолку, отец вскинул руки, Юрий Вадимович поднял щит, чей-то голос начал формулу экстренного прерывания… И Николай, успев обессилено скрутиться в центре своего круга, наконец потерял сознание.
— Почему у нас не получилось? – Николай кутался в плед и стучал зубами. Юрий Вадимович грыз творожник, держа его забинтованной рукой. Как же он будет справляться дома один?
— Юр, оставайся у нас. Ты же вообще безрукий, — облёк мысли Николая в слова отец.
— Сам знаешь, что нельзя. Я и так зачастил. Но спасибо за приглашение. – И перевёл взгляд на Николая. – С первого раза обычно и не выходит. Будем работать дальше, маленький лаборант.
Николай откликнулся грустным усталым эхом:
— Будем, конечно будем. – И всё-таки шмыгнул носом. Он ведь так верил – и снова потерпел неудачу. А если так будет всегда?
***
Снег выпал рано. Волшебник Отава топал на больничном пороге, стряхивая налипшие мокрые комья с обуви. Вызов от врача пришёл внезапно – сиделка позвонила даже не на домашний радиотелефон, а в МИЦ, на работу, и Отава примчался сразу.
— Что произошло?
Новая врач, обошедшаяся в немалую сумму, стояла у палаты – будто нарочно там и ждала.
— Здравствуйте, Александр Александрович. – Если не прервать, сейчас она растечётся мыслью на полчаса. Отава предпочёл действовать на опережение.
— В чём срочность? Я приехал с работы и как можно скорее обязан туда вернуться.
Врач кивнула, жеманно поправила белый воротничок.
— Вам нужно поговорить с женой. А потом, пожалуйста, зайдите ко мне. – И кивнула на дверь в палату.
Мариника лежала – впрочем, что бы ещё она могла делать, при частичной парализации? Разве конвульсивно подёргивать пальцами рук. Пальцы и вправду шевельнулись одновременно с тем, как жена повернула голову. Глаза её туманились.
— Сашенька… — Отава не смог не скривиться, она исправилась. – Саша.
Сел рядом, накрыл её бледное, сухое запястье – и Мариника заплакала так внезапно, навзрыд. Жена плакала и молчала. И Отава молчал: это хуже всего – смотреть на чужие слёзы. Он никого не умел успокаивать. Разве только Юру. Когда-то, давно… когда ещё всё не разрушилось… не разрушил собственными руками.
— Ты извини… у меня нет времени… ждать.
Наверное, это были очень плохие слова, крайне неподходящие. Мариника всхлипнула придушенно, будто… изумлённо. И успокоилась, словно выключенная.
— Саша, я больше не могу. Владлена говорит, что нужна операция. Операции делают в Петергофе, но я туда не доеду. Можно ещё усилить обезболивающие, но они слишком туманят разум. Это ведь опиоиды…
Во рту было сухо.
— Чего ты от меня хочешь?
Жена снова всхлипнула, глухо. Влажные глаза на исхудавшем лице казались огромными.
— Хватит мне висеть на тебе. Я думала, додержусь ещё немного... не додержусь. Ты позаботишься о Николае? Ты справишься без меня? Вы с ним… справитесь?
***
Отец сорвался к матери – Николая с собой не взял. Сидя над записями в его кабинете, Николай яростно кусал карандаш. Что не так в ритуале? Что не так в ритуале? – эту мысль мусолил вот уже две недели. Безрезультатно.
Юрий Вадимович всё ещё ходил в гипсе. Это – до января. Сам он смог объяснить разрез на руке, а вот Николаю пришлось сказаться больным и провести девять дней дома, чтобы не вызывать подозрений. И вот теперь он – снова в МИЦ.
Девяти дней хватило, чтобы разобрать всё до мельчайших деталей, снова перерыть весь имевшийся материал – но ответов не было. Ритуал должен был сработать, но ритуал не сработал. Почему? Они всё сделали правильно – правильно соединили руны, правильно задали шаблон… всё было сработано чётко.
И всё равно попытка оказалась провальной.
Мысли о ритуале затмили собой даже внутренние переживания Николая. Теперь Юрий Вадимович снился не обнажённым – а молча сидящим в круге. Это… хоть какое-то облегчение.
Куда закралась ошибка? Как её найти?
Сегодня научного руководителя Николай ещё не видел. От этого было тоскливо, как в пасмурный, хмурый день. Как жаль, что тогда, после ритуала, он не остался. Наверное, было бы очень здорово завтракать вместе, желать друг другу спокойной ночи, может, читать перед сном какую-нибудь хорошую книжку…
Распахнулась дверь – на пороге стоял отец. Отложив карандаш, Николай спросил:
— Что случилось у мамы?
— Тебя не касается.
А Юрий Вадимович бы рассказал. В который раз повторилась горькая мысль: как жаль, что отец Николая – не Юрий Вадимович… как же…
Мысль! Николай ухватил её, вцепился в столешницу, втянул воздух сквозь зубы.
— Где Юрий Вадимович?
— Наверное, у себя, а…
Но Николай уже выскакивал в коридор.
— Мне нужна та книжка, которую вы давали на новый год. Она же у вас?
— У меня.
— Пожалуйста, я могу взять её?...
Чтобы всё встало на свои места, Николаю понадобилось три дня. Теперь он точно знал, почему ритуал не сработал. Потому что Донор и реципиент – не родные друг другу люди, потому что кровь крови – рознь. Если бы ритуал проводил для Николая отец, или сам Николай – для отца, всё бы прошло успешно.
Но как это доказать? Как заставить отца провести эксперимент?
Так же, как Юрий Вадимович.
Ефима отыскал после уроков за гаражами. Недруг курил и ржал густым басом в обществе других старшеклассников. Когда Николай сам подошёл, изумился, больше того, был поражён, когда попросил о разговоре наедине.
— Сломай мне руку.
— Что? – В начале года супостат побрился налысо, из-за чего его крупные надбровные дуги стали выделяться особенно чётко, почти пугающе. – Был полоумный, а нынче и вовсе сбрендил.
— Ты же меня ненавидишь – тебе это ничего стоить не будет. Я получу, что надо мне, а ты – удовольствие.
Ефим сплюнул на снег и растёр подошвой.
— Я гнида, но не божевольный, как ты, царевна.
— Мне правда… действительно надо. Хочешь, я заплачу? У меня есть деньги. — От гаражей Ефима окликнули, он скривился. Николай придумал подходящее объяснение. – Впереди контрольные. Я к ним не готов. Мне нужна отсрочка, правда… нужна.
— Лет пять назад… я бы тебе поверил. – И, отвернувшись, зашагал прочь. Потом остановился. – Коли так надо, мокрую тряпку намотай на ночь, под пакет. Утром кость будет мягкая, ударишь о боковину кровати – и всё.
— Ты это… откуда такое?...
— Бывай, царевна.
Николай так устал, что уснуть не помешала даже холодная мокрая тряпка. Наутро рука была тяжёлой. Николай стиснул зубы, хорошенечко замахнулся…
От боли накатила ужасная тошнота.
— Ты травмировал себя. – Юрий Вадимович был мрачен.
— Это произошло случайно.
Он встал, прочертил пальцем тёмный синяк на коже.
— Не. Лги. Мне.
— Я знаю, почему ритуал не сработал. Я был готов провести эксперимент. Просто сделал выбор за провидение. – Здоровая рука научного руководителя медленно поднялась – и бессильно опала. – Ради мамы я готов на всё. И я буду делать это столько, сколько потребуется. Вы меня не отговорите, — добавил Николай веско. Горячая ладонь легла на затылок.
— Каждый свой шаг. Ты должен был обсуждать.
— Вы бы мне поверили, а отец – нет. И уж точно не позволили бы вредить себе. А кто, если не я? Это мой проект. – Повернувшись к молчащему отцу, посмотрел в упор, — я расписал для вас все свои выводы. Ты читал, ты знаешь: я прав. Ты проведёшь ритуал для меня?
Отец медленно кивнул.
— Проведу. Потому что у нас нет времени. Потому что Мариника больше не может… ждать.