Настойчивый, навязчивый стук – это отец пришёл. Наверняка снова пьяный. Злыдень. Нужно идти открывать. Холодок. Юра перекатил голову. Рядом было тепло – это Аня. Было – исчезло. Наверное, встала отцу открывать. Лучше ей не ходить. Да что же он ломится? Он же не может ломиться – он умер вообще-то. Даже на передовицу попал. При жизни такого ни разу не удостоился, а вот после смерти… злыдень. Аня умерла тоже. И об этом тоже писали на первых полосах. «Эхо войны, нападение в черте города».
Холодно. Громко.
Юра открыл глаза. Первое, что увидел – тень, метнувшуюся в угол, на кресло. Вот чьё было тепло. Значит, Николай всё это время просидел рядом. И сколько же сейчас времени? Твою мать… под веками сухо шуршали мелкие морские песчинки, из-за неплотно задёрнутых штор клейко сочился рассвет. Часов шесть, может, больше. Брёл к двери, по-медвежьи пошатываясь. Краем глаза отметил съежившегося Николая – он показался даже более разбитым, чем ночью. Нужно обязательно уделить ему время. Только сперва прекратить этот проклятый грохот.
Коридор ворвался в глаза ослепительно-белым, в нос – табачно-горьким. Хлипкий пацанёнок терялся в форменной куртке. Стоило двери распахнуться, уронил руку. Это разве же он так ломился? По виду не скажешь. На такого и орать жалко – вдруг переломится?
— Генерал Сироткин срочно вызывает вас к себе.
Юра упёрся ладонью в косяк. Это Миха, что ли, Сироткин? Пацанёнок потупился:
— У меня всё. Разрешите идти?
Костюмов у научного руководителя было несколько. Серый, серый – и ещё один серый, на всякий случай. Все за полгода в шкафу слежались – пока их вытаскивал, на пол, тихонько шепнув, выпал мешочек сухой лаванды. Юра поспешил сдвинуть его ногой с глаз долой. Не хватало ещё подумать о том, кого больше…
— Юрий Вадимович, — шёпот Николая показался прозрачным, хрупким, как тонкое лабораторное стёклышко – Юра однажды сломал такое в лаборатории у отца. – Мне нужно вам сказать. Важное. Сейчас. Я паки виноват.
Если у Николая на языке скрепные подростковые архаизмы, значит, он совершенно подавлен. Бросив на кровать рубашку, которую встряхивал в безнадёжных попытках расправить, Юра присел возле кресла. Скривился, потому что щёлкнуло так и не восстановившееся после аварии колено – иногда Алекс в порывах трогательной заботы смазывал его какими-то своими снадобьями. Воняло, но помогало.
— Я слушаю.
Николай старательно смотрел вниз и в сторону – будто выискивал глазами мешочек сухой лаванды. Потом забормотал – так несвойственно для себя прежнего, которого Юра помнил:
— Ефим всё знает: про кровь, про ритуал. Он откуда-то, как-то достал мой блокнот, он… А я вчера думал о чём угодно – только не об этом. А, когда осознал, насколько это важно, вы спали, и я побоялся вас будить, пока колебался, тянул время, и этим подвёл, и, в общем…
Хоть и было нужно спешить, Юра не торопил и не вклинивался. Лишь когда поток слов иссяк, мягко взял Николая за руку — ладонь в полумраке была преступно похожа на руку Алекса – такая же бледная, тонкая и холодная. Хрупко дрогнув, застыла.
— Я в курсе. Всё хорошо.
— Да не хорошо! – Повысив голос, Николай дал петуха – так и у Алекса было, когда он нервничал. Слишком много сходств. Это – слишком! Пальцы дёрнулись, и Юра поспешно их выпустил. Николай – мальчик, бедный, маленький мальчик. Маленький. Мальчик. – Я только о себе об одном забочусь. Мне на людей плевать – вы же это хорошо подметили, мне указали. Осенью. Я всех, всех подвожу, подставляю. Разве от хорошего бы мама отказалась? Отец бы… — Он дёрнул кадыком. – Только успокаивать меня не надо! Умеете вы это. Не надо. Лучше наорите наконец, ударьте, заприте меня, как преступника – мне легче будет!
— Не будет.
Снедаемый чувством вины, Алекс когда-то тоже просил ударить. Часто делал всё, чтобы причинить себе боль – позже не позволял ни вникать, ни спрашивать. А стоило бы… лучше пытаться. Может, тогда бы ещё удалось хоть что-то…
Холодные пальцы мальчика нашарили запястье, вцепились клещами.
— Я с вами иду. – Теперь он смотрел в глаза. – Я очень долго думал. И я решил, что, раз я здесь, раз я уже два раза выжил, хотя должен был умереть… значит, я ещё нужен. И я очень хочу исправиться. Если бы, — на секунду он дал слабину, потупился, — он был жив, и если бы мама меня не бросила, я бы спросил у них, какого меня они бы простили. Каким мне… нужно быть.
У него внутри всё шаталось, хрустело и сыпалось, взгляд был больной, фанатичный – с таким не исправляются, а только наоборот. Поднявшись на ноги, Юра настойчиво привлёк Николая к себе.
— Сейчас ты нужен мне отдохнувшим. – Мальчик дёрнулся, и тут же затих. Руки бессильно повисли. – Ложись, спи. – Юра осторожно его укачивал. – Всё будет хорошо. Мы всё уладим. А наказывать я тебя не собираюсь и другим не позволю.
— Как с маленьким говорите, — прогудел он сдавленно.
А ведь он на самом деле уже не маленький. Он, вообще-то, почти совершеннолетний.
Ласковое весеннее солнце тщетно пыталось пробиться сквозь прозрачный заслон стекла, но присутствующим в кабинете было совершенно не до настойчивого светила.
— Взял служебную машину и просто уехал, а вы… просто его отпустили, и даже на КПП не задали вопросов. — Каждое своё слово Юра сопровождал перестуком ногтей о столешницу. Застывший напротив Миха не дрогнул ни телом, ни лицом.
— Мои люди не уполномочены задавать вопросы волшебникам.
— И то, что он забрал Климентьева, на них тоже никак не повлияло? – Гнев был так силён, что Юру немного потряхивало. — Когда военным раздавали оружие, мозги, по всей видимости, забрали в залог. Если бы я знал, что все вы настолько тупые…
«Милый, не переходи на личности и, я тебя умоляю, не опускайся до оскорблений. Этим ты унижаешь лишь одного себя».
Когда Юра потянулся за сигаретами, кресло скрипнуло.
В голове мерно гудел тревожный набат. Стоило ослабить контроль – и всё покатилось под откос. Сигарета едва не переломилась в нервно сжавшихся пальцах. Это не Карась – это Лиза дал пистолет мальчишке-Климентьеву. Скользкий Елизар – если бы Юра не был так ослеплён своим затянувшимся противостоянием с постылым коллегой, он бы внимательнее заглядывал в тень, где пряталась змея подколодная. Но теперь уже поздно горевать о пролитом молоке, потому что, забрав Климентьева и все записи Милославского, Елизар преспокойно уехал на служебной машине, а эти тупые солдафоны…
— Если бы я знал, в какой гадюшник меня перебрасывают, застрелился бы на хрен, — навис над столом Миха. Уже в который раз нарочито скопировал и тон, и построение фразы. В ответ Юра выругался на смеси латыни с ивритом, после успокоительной затяжки услышал:
— Мы здесь в любом случае только для того, чтобы зачищать местность. Влезать в ваши разборки я не намерен. – Юра лишь невесело усмехнулся. С кончика сигареты осыпался столбик пепла.
— Что Елизар увёз? Зачем это всё? – Предсказуемо не выдержал молчания Миха. Не изменив ни позы, ни выражения, Юра продолжил мстительно тянуть паузу – не то, чтобы очень хотел унизить своим молчанием собеседника. Сказать по чести, на чувства генерала Юре было совершенно плевать. Ему просто нужна была пауза. Заговорил, лишь когда эмоции улеглись, а бычок оказался в пепельнице:
— Самым простым было бы предположить, что Лиза собирал компромат на меня. Но стоит смириться: не весь мир крутится вокруг Ульянского – даже если бы такая мысль тешила моё самолюбие. Полагаю, дело в материалах, в записях Милославского. – Исправился, втянув воздух сквозь зубы: — Волшебника Отавы.
— Я всё равно не понимаю. Думаешь, он забрал эти ваши бумаги в Киев?
Сигарета оставила во рту кисловатый привкус.
— Нет, точно не в Киев, — протянул Юра медленно. Потом сменил позу. – Понимаешь, какая штука: то, что он увёз, было способно загнать меня в землю по горлышко. Это рычаг давления колоссальных масштабов. Но пользоваться им было нужно сразу, отсюда, пока я спал.
— Пока ты спал, тебя охраняли мои ребята. Мы приехали вместе. Доказать нашу нейтральность я уже не могу. Твои люди считают, что вооружённый перевес за тобой. Потому…
— Да насрать. – Юра поймал себя на том, что барабанит пальцами по столешнице. – Да, Елизар мог уехать в Киев, потащить туда с собой Климентьева как свидетеля… Мог. Но я уверен, что не стал. Потому что в такой ситуации ему незачем пытаться убить Николая.
— А в какой же есть? – вскинул брови Миха.
Юра поджал губы.
— Елизар увёз материалы, связанные с заклинанием, из-за которого мы все здесь собрались. Кроме этих бумаг единственный, кто знает подробности ритуала – это Николай. Если бы он погиб… — Юра не стал заканчивать мысль вслух. Как бы генерал ни пытался вызвать расположение, хоть сколько-нибудь доверять ему пока что резона не было. Туман. Все предположения – это, в итоге, лишь злыднев туман.
Теперь закурил уже генерал.
— Как бы там ни было, — пробасил, – Ты со всем этим конкретно так втух. Получается же что: ты возвращаешься. Почти сразу после этого один руководитель умирает, второй – уезжает, равно — исчезает без вести. А на тебе ни царапинки. Извини, в то, что рыльце у тебя не в пушку, даже дебил не поверит.
— Ну, уж если ты не поверил, — вяло уколол Юра и тут же продолжил: — Я отчётливо ощущаю, как тонка волосинка, на которой танцую.
— И в каком направлении собираешься танцевать?
Юра тёр пальцами переносицу. Потом выдвинул ящик стола, вынул оттуда чернильницу и предназначенную для официальных писем печать.
— В направлении Киева – в любом случае. Воевать с Навью, тобой и Вече одновременно я не готов.
Миха затянулся.
— Я с безоружными не воюю.
Чужой дым горько щекотал нос.
— Теперь понятно, почему ты так настойчиво пытался всучить мне Витязя.
Миха ничего не ответил. В молчании Юра пытался изложить на бумаге произошедшее как можно более ёмко и официально. Раньше все тексты вроде выступлений на публике или писем для Киевлян обязательно корректировал Алекс – сглаживал углы и формулировки, зачищал присущие Юре резкие выпады. Осознание, что больше корректировать некому, остро кололо под левым ребром.
Слишком много непредсказуемых переменных. Где сейчас Елизар? Когда он всплывёт и всплывёт ли? Что уже знают в Киеве и какова расстановка сил в Думе? Чего ждать? На что рассчитывать?
Так или иначе, придётся делать ход вслепую. Всё, что остаётся – попытаться прибегнуть к помощи покровителя. Дальше – неизвестность и ожидание.
Юра как раз успел дописать отчёт и наложить все необходимые печати. Потом дверь без стука распахнулась. В проёме стоял уже знакомый хиленький пацанёнок.
— Тэ-э там, в казарме… заж-живо… — пролепетал он белыми губами и, прислонившись к стене, стремительно по ней сполз.
Несмотря на натужно гудящую вытяжную систему, в отданной офицерам Михи библиотеке царил удушливый запах горелых волос и плоти. Сейчас вместо книжных стеллажей здесь стояли ровные ряды аккуратно застеленных раскладушек. Между ними, в центре широкого прохода, жирно лоснилось чёрное пятно копоти. Идеальный круг – Юра медленно обходил его, отрешённо рассматривал останки: обугленный череп, одинокую берцовую кость, фрагмент таза. Наверняка, если бы в МИЦ ещё оставались исправные шестокрылы, они бы сейчас бесились. Опустившись на колени, Юра вынул из кармана принесённые материалы. Быстро начертил несколько рун, выставил свечи – и они вспыхнули, съёжились, всего за несколько секунд обратились в лужицы воска. Тёплый на ощупь, череп ещё продолжал вибрировать – хрупкую кость переполняла энергия вышедшей из-под контроля стихии.
— Восстановите баланс, сделайте подношения. Только когда энергетический фон придёт в норму, захороните останки.
Стоящий за плечом волшебник угрюмо кивнул – молодой, ещё недостаточно навидался. Ну ничего, справится. Вставая, Юра встряхнул запястьями – с расслабленных пальцев покалыванием уходили остатки силы. Военные с Михой во главе кучковались у входа – следили напряжённо, со смесью благоговейного страха и отвращения. Они не боялись смерти – боялись магии. Должно быть то, что Юра делал с останками их побратима, казалось бойцам чудовищным надругательством.
Медленно сложив руки на груди, Юра обратился к бедному пацанёнку.
— Я хочу знать всё о последних двенадцати часах погибшего.
Пацанёнок, сглотнув, бросил взгляд на своего генерала. Заговорил, лишь дождавшись надлежащего указания:
— Господин главнокомандующий, я виноват. Я должен был доложить. Вчера, ориентировочно в половине шестого вечера младший офицер Березняк, находясь на боевом задании, — голос пацанёнка осип, и Миха сказал очень мягко, почти отечески:
— Отставить доклад по форме.
Вмиг оплывший пацанёнок весь потерялся в недрах своей тёмно-зелёной куртки.
— Его накрыло магической этой штукой. В городе. Мы все думали: всё, а он ничего, оправился. Говорил вечером: температура у него, вроде, жар. Выпил аспирина, уснул… я… не знаю. Утром всё хорошо было. Наверное. А потом он сигарету взял, поджёг её, ну и… за несколько секунд. Даже не кричал. Почти.
Мысль, которая пришла Юре в голову, была ошеломляюще яркой.
— Есть и другие, кто выжил после столкновения со сгустками? – поинтересовался он хрипло.
Задавая вопрос, уже знал: ответ будет утвердительным.
***
В зале совещаний при кабинете Юрия Вадимовича собрались почти все выжившие сотрудники МИЦ. Осознание того, сколь мало осталось людей, привело Николая в ужас. Только за последние сутки погибли два из трёх заместителей Юрия Вадимовича, три ведущих волшебника и личный секретарь Елизара, которого нашли с простреленной головой в одном из складских помещений. Это с трудом удавалось осмыслить. Если и дальше в день будет умирать так же много, уже через неделю МИЦ вообще опустеет!
Николая разбудили двадцать минут назад, и, когда он пришёл, сопровождаемый молчаливым военным, в зале уже витало трескучее напряжение. Сидя в углу, Николай всматривался в усталые суровые лица волшебников. Снова и снова возвращался глазами к Юрию Вадимовичу – тот сидел во главе стола, расслабленно положив на столешницу одну руку. Рядом с ним на стуле развалился генерал, Миха – грузный мужчина в тёмно-зелёной форме. Взгляды, которые бросали на него сотрудники МИЦ, назвать дружелюбными было сложно.
— Никому из нас не нравится, как много военных в МИЦ. Сама их повышенная концентрация лишает нас, извините за каламбур, возможности сконцентрироваться.
— Мои хлопцы тоже, знаете ли, не в восторге, — пробасил генерал, как показалось Николаю, немного пренебрежительно. — Вы все несимпатичны лично мне и моим ребятам точно так же, как мы несимпатичны вам. Только мы почему-то выполняем свои обязанности. Чего не скажешь о вас. И если, если, — он подчеркнул, — сегодня же ситуация не изменится…
— Что же будет? – возбуждённо перебил незнакомый Николаю волшебник. – Перестреляете нас, генерал? Или отведёте своих людей?
Миха медленно упёрся ладонью в колено.
— Проблема в том, что вы все здесь почему-то себе решили: мои люди – пушечное мясо. И можно заткнуть ими амбразуры. Пока вы все будете отсиживаться…
— Каждый волшебник стоит сотни солдат! – Выкрик из дальнего угла был встречен суровым взглядом. Миха сплюнул, растёр подошвой, сказал очень тихо:
— Вот, чего вы тут стоите. И вот, что скажу: если вы так и будете ковыряться в жопе, если вы ничего не предпримете, мы уходим. Мои люди – не мясо. Подтирать за вами и умирать из-за вас они больше не будут. Чем хотите прикрывайте своё раздутое самомнение. Мы отойдём к областным рубежам. Это – мой ультиматум.
— Что же, генерал, — Юрий Вадимович, доселе сидевший молча и неподвижно, медленно поднял раскрытые ладони. – Мы вас услышали. Я вас услышал. Мне искренне жаль, что прямо сейчас у меня нет достаточных объяснений. Так же, как и вы, я не считаю ничьих людей мясом – ни ваших, ни своих. И я намерен предпринять всё, что в моих силах, чтобы инцидентов, подобных сегодняшнему, больше не повторялось.
— Просто слова.
— Дайте мне сорок восемь часов. Если за это время ваше мнение не изменится…
Думал Миха долго. Потом сухо бросил:
— Добро. — И, по всей видимости сочтя, что конфликт исчерпан, откинулся на спинку стула, расслабленно свесив ладони между колен.
Юрий Вадимович медленно обводил взглядом всех присутствующих. Иногда останавливался на некоторых лицах – что-то обдумывал.
– Совета высшего руководства больше нет, — Сказал наконец, и то, как тихо эти слова были произнесены, прибавило каждому мрачной, необратимой весомости. Прежде чем продолжить, Юрий Вадимович выдержал многозначительную паузу.
— Все вы знаете, что произошло. – Эти слова резко бросил в обращённые к нему лица. Дальше говорил мерно и тихо: — В связи со сложившейся ситуацией, до получения каких-либо других указаний свыше, я беру на себя все полномочия. – По дальним углам прокатился негромкий ропот, и бирюзовые глаза переметнулись туда. — Мы все в одной лодке, товарищи, и, если кто-то ещё не осознал этого в достаточной мере, ситуация сложилась более, чем критическая. На данный момент мы не располагаем ресурсами, которые могли бы использовать для идейного, политического или каких-либо других форм противостояний.
Ропот стих. Потянувшись за стаканом воды, Юрий Вадимович обвёл присутствующих тяжёлым взглядом. Николаю ещё никогда не доводилось наблюдать ничего подобного, и с каждым следующим словом его всё сильнее захлёстывала гордость пополам с восторженным возбуждением. А бирюзовые глаза тем временем выделили самого, казалось бы, невзрачного человечка.
– Фома Зубков, если я ничего не путаю, вы занимались аналитической работой в отделе моего коллеги. Сейчас мне необходимы толковые аналитики.
Человечек схватился пальцами за оправу своих нелепых очков, отчаянно закивал.
— Я работал, был одним из ведущих специалистов. И я, мне важно это сказать, хочу знать, как и многие здесь, хоть и осознаю, что, вероятно, не имею права задавать эти вопросы. Но мне важно знать: произошедшее стоит считать в некотором смысле переворотом?
По слушателям вновь прокатился ропот. Николай почувствовал лёгкую тошноту от внезапной злости. Да кто этот очкастый такой, чтобы задавать вопросы Юрию Вадимовичу?
Научный руководитель отставил стакан, так и не сделав из него ни глотка, мягко поинтересовался:
— Ещё есть вопросы или возражения? Я не намерен устраивать демократию, но пока что открыт к диалогу. – Качнул пальцем из стороны в сторону. – Я жду.
Люди на стульях возились, переглядывались и даже обменивались быстрыми шепотками. Ноготь научного руководителя встретился со столешницей.
– Что же, в таком случае, вопрос задам я. При учёте сложившейся ситуации, кто-либо из вас стал бы узурпировать власть? Может, есть смельчаки? Желающие занять моё кресло? Или кто-то предложит другую кандидатуру? – Хищно сощурился. — Младший волшебник Попов, несколько минут назад вы возымели дерзновение заявить, что ваша жизнь ценнее жизней военных. Не хотите ли подкрепить слово делом?
Своим стулом скрипнул мужчина с жидкими бакенбардами, сказал заискивающе:
— Извините, но это… излишний фарс.
Юрий Вадимович нависал над столом – казалось, что над всеми собравшимися.
— Не фарс, секретарь Луговой – форсирование событий. Я намерен отделить зёрна от плевел на берегу. Я знаю, что вы уже всё решили за пределами этого кабинета – у вас было достаточно времени обсудить произошедшее между собой. И если кто-то намерен оспаривать мои полномочия, делайте это сейчас. Видите ли, с большинством из вас мне прежде работать не приходилось, и причин всецело вам доверять у меня нет. Между тем, я хочу полных дисциплины и подчинения. Так стоит ли мне на них рассчитывать?
— А что насчёт Киева? – поинтересовался единственный оставшийся в живых заместитель Юрия Вадимовича.
— Когда Киев пришлёт распоряжения или уполномоченное лицо, тогда этот вопрос и будет совершенно уместен. Пока же у меня и всех нас нет времени выжидать, — было ему ответом.
Скрипнул стул – это генерал сел прямее. Его нарочитая расслабленность сменилась заинтересованным напряжением. Слово между тем взял очкастый аналитик:
— Вы совершенно правы. Но у нас тоже нет никаких оснований вам доверять. Нас никогда не посвящали в тонкости работы высшего руководства. А между тем, извините, но вас не было здесь полгода, в то время как именно ваш фав-ведущий волшебник спровоцировал происходящее сейчас. Да, де-юре волшебник Отава был переведён в другой отдел, но, как отмечали многие из нас, а озвучить осмелюсь я: этот его перевод делает произошедшее лишь более подозрительным. И вот теперь вы возвращаетесь, и приводите с собой военных. Да, в качестве подкрепления, но кто гарантирует, что они не направят оружие против нас? Кто гарантирует, что наши семьи, увезённые под предлогом эвакуации, фактически – не заложники? И если всё, что я уже перечислил, не захват власти, то что же тогда?
Николай поймал себя на том, что всем телом склонился в сторону научного руководителя в странном желании броситься его защищать. Тот нахмурился, потом вдруг улыбнулся – коротко, недобро.
— На что вы рассчитываете при том, что так смело сейчас перечислили?
Схватившись за очки, человечек даже не сел, а упал на место. Юрий Вадимович повысил голос:
— Ваши кандидатуры. Кто готов занять моё место до распоряжений Киева? Может быть, вы, Зубков – смелости вам, полагаю, достанет.
— Я – аналитик – не управленец.
И гробовое молчание. Долгая пауза. Юрий Вадимович вздохнул так, будто разговаривал с несмышлёными детьми.
— Полагаю, я услышал достаточно. — В голос всего на мгновение просочилась толика искренней человеческой усталости. Тут же сменилась металлическим звоном. – Поступим следующим образом. Всем, кто не готов продуктивно работать и беспрекословно подчиняться, я даю возможность встать и выйти. Вас отвезут в Киев, и, что с вами делать, решать будут уже там. Итак, с вашего позволения, сейчас я всё-таки выпью воды. Когда мой стакан вернётся на стол, мы перейдём к повестке. И в дальнейшем я не потерплю ни ропота, ни провокативных вопросов.
Юрий Вадимович как-то тяжело, медленно пил воду – его глаза были закрыты. Двигались только кадык и пальцы на подлокотнике. Николай понял, что сжал кулаки, и они подрагивают. Он думал, что кто-то выйдет – никто не вышел. Он думал, кто-то бросится на научного руководителя – никто не бросился. Может, дело было в генерале, который лениво поигрывал пистолетом?
Пустой стакан грохнул о столешницу, словно бы ставя точку и, подавшись вперёд, научный руководитель сцепил ладони под подбородком. Ещё несколько секунд царила только непроницаемая тишина.
— Правильный выбор, товарищи, — наконец хрипло бросил Юрий Вадимович. – Теперь переходим к повестке.
— Да ты тиран.
— Топить слизней в стакане... тоже мне тирания. – Когда большинство волшебников вышли, и в кабинете осталось лишь два человека из отдела Юрия Вадимовича, тот расслабился – а, может, в очередной раз сменил маску. – Если я сегодня-завтра случайно умру, Георгий Павлович, — сказал с усталой улыбкой, — как моему последнему выжившему заместителю, принимать полномочия придётся тебе. Во всяком случае, до распоряжений Киева. А он что-то не торопится внятно распоряжаться. Хотя, казалось бы.
Темноволосый Георгий Павлович медленно сложил руки на груди.
— Юра, можно ведь сказать хотя бы ближнему кругу, что за авантюру ты затеял со своим Алексом.
Николай сам не понял, почему набрался смелости говорить – может, потому что всего на мгновение странным образом ощутил у себя внутри, как Юрий Вадимович потерял самообладание?
— Он правда ничего не затевал. Это всё мы с отцом. Сами.
Рука на плече была жёсткой,
— Трогательно, маленький лаборант. Но совершенно излишне. – Научному руководителю всё ещё было больно. Николай не понимал, почему это знает – но знал.
— Зачем тогда я здесь? – спросил тихо. – Разве я не должен принять ответственность? Всё произошедшее… это ведь преступление. И мне…
— Мальчик прав, Юра.
— Потому в отчёте я сделал акцент на гибели лаборанта Отавы. – Юрий Вадимович отошёл к окну – он всегда так делал, когда ему было особенно тяжело. – Киев это примет. Должен принять. По крайней мере, покамест. И хватит об этом. В МИЦ, как мы все имели удовольствие наблюдать, у меня осталась лишь горстка толковых людей, которым я могу доверять. – Он надолго замолчал. – Я не строю иллюзий. Мы, волшебники, в меньшинстве. И если ничего не предпримем, скоро вымрем как вид. Нужно увеличивать популяцию.
— Повышать квалификацию лаборантов? – это спросил другой волшебник, с круглой блестящей лысиной и шрамом на левой скуле. Этого человека Николай даже неплохо знал – Степан Валентинович нередко захаживал в отцовскую лабораторию и несколько раз помогал с проектами.
— Это само собой. — Юрий Вадимович теребил подбородок. – Миха, дай зажигалку. Что-то пока мне не хочется заигрывать со стихиями. – Потянуло табачным дымом. Около головы научного руководителя вспыхнуло блёклое цветное пятно. – К слову о стихиях. У нас есть двенадцать человек, выживших после столкновения с неконтролируемыми энергетическими формированиями. И даже без шестокрыла прекрасно видно, как много в этих людях осталось энергии. Если мы не хотим происшествий, подобных утреннему, что-то придётся предпринять как можно скорее.
— Считаешь это магическими ранениями? – мягко спросил Георгий Павлович.
Научный руководитель хмурился.
— Пока что да. И думаю вот, что. Люди Михи вынужденно взаимодействуют с магией. И они должны как минимум понимать, с чем взаимодействуют, знать базу.
— Мы не можем разбазаривать знания. Мы подписывали бумаги.
— Позволяю ими подтереться, Степашенька. – Николай уловил, что волшебник с лысиной и шрамом почувствовал лёгкое раздражение. Юрий Вадимович повторил, будто продавливая: — Степашенька, нам придётся забыть старые правила, по которым мы играли. И создать новые. И если Киев позже спросит, он спросит с меня. И расстреляет меня. У меня есть задача – я её выполняю. И если мне ради этой задачи придется обучить генерала Сироткина стоять раком в коле, генерал Сироткин будет стоять. А я – буду учить его.
Крякнув, Миха тоже вытащил себе сигарету. Отнял у научного руководителя зажигалку. Николай тем временем шагнул глубже в тень, потому что у него запылали уши – он слишком хорошо мог представить…
Генерал затянулся.
— В таком случае генерал Сироткин поставит раком тебя, Ульянский. Но, злыдни дери, ты прав. Кот ненавидит воду, но плавать он умеет. И если это спасёт моим хлопцам жизнь, я собственноручно загоню их в реку. Но у меня встречное требование. И твои люди выполнят его. Каждый волшебник научится защищать свою жопу самостоятельно.
— Курс молодого бойца для сотрудников МИЦ? Принято, генерал. Впрочем, это всё ещё не означает, что мы поладим.
После очередной затяжки Миха закашлялся, а Николай, осмелившись, тихо сказал:
— Я ещё хорошо помню – каково это: учиться по ускоренной программе. И я… по-моему я единственный, кто… ну, — потупился, потом вскинул голову, вспомнив, как уверенно на совещании держался Научный руководитель. – Я единственный, кто не испытывает к военным никаких враждебных чувств. Юрий Вадимович, позвольте мне взять на себя эту задачу или, по крайней мере, оказать посильную помощь.
— Хочешь учить моих ребят магии? – серо-зелёные глаза Михи глядели на Николая с мягкой смешливой оценкой. – А нос-то дорос?
Рука Юрия Вадимовича опустилась на плечо, но на сей раз жест был покровительственным.
— Инициатива наказуема, маленький лаборант. Ты не торопись, найдётся тебе применение. – Так и не убрав ладонь, он продолжил уже для всех: — Первоочередные задачи сейчас следующие: изучить природу магических ранений, изучить природу аномалии, восстановить утерянные материалы и хронологию событий, приведших к чрезвычайной ситуации. Последнее – как раз твоя задача, маленький лаборант.
Холодная струйка пота скользнула по позвоночнику. Затравленно оглянувшись, Николай съёжился. И снова напомнил себе: он взрослый, достаточно взрослый, чтобы нести ответственность за каждое своё решение и за каждый поступок.
— Всё, что смогу, Юрий Вадимович. Я сделаю. Но должен предупредить: у меня не было доступа ко всем составляющим ритуала. Я не знаю, какие формулы использовал волшебник Отава. И потом, в самом конце, когда ритуал вышел из-под контроля, мы стали импровизировать. Были нарушены все должностные инструкции.
Взгляд Михи стал острым. Николай уловил клокочущую внутри генерала ярость. Почувствовал ладонь уже и на втором плече, сказал:
— Юрий Вадимович, господин главнокомандующий, у меня есть просьба. Могу ли я увидеть, что, — прокашлялся, — стало с городом? Это мне, простите, действительно… очень нужно.
Причал, кафе на понтоне, которое так полюбилось маме, солнечные блики на речной глади. Николай шёл медленно. С каждым следующим шагом тяжёлый бронежилет всё сильнее тянул к земле. Хотелось лечь здесь, на грани воды и суши, свернуться клубочком, исчезнуть, затихнуть… Николай чувствовал рядом людей: генерала, Юрия Вадимовича, военных из группы прикрытия – но был совершенно один, под стеклянным куполом. Такой пустой город, такой пустой Николай. На доске объявлений – яркая афиша «весенний бал». Мама должна была танцевать, готовила большую программу…
— Если бы я знал. Если бы только…
— Повинную голову меч не сечёт, малец, — пробасил вставший рядом генерал. Николай лишь опустил плечи.
— Вы разозлились на меня сегодня. Когда поняли, что это я виноват.
Миха толкнул носком маленький камешек, и тот с тихим всплеском рассёк водную гладь.
— Не бери на себя слишком много. – И оглянулся, оценивая позиции своих бойцов. – Надо было в куклы играть, а не в магию.
— Если бы я мог вернуться. – Глаз Николай не поднимал.
— Не можешь. – Услышал жёсткое, уловил отголосок тоскливой досады, а потом почувствовал большое и тёплое. Уверенность, защищённость – это подошёл Юрий Вадимович. Он тоже был угнетен. Демонстративно взял Николая за руку и молча двинулся вперёд, увлекая вслед за собой. Лишь когда они оказались на некотором удалении, заговорил:
— Не стоит принимать близко к сердцу. Генерал туп, прям и резок, – большой палец успокаивающе погладил ладонь. — Тебе станет легче. Со временем – вот увидишь.
На земле валялся обломок веточки – Николай досадливо его пнул.
— Самое страшное – бессмысленность всего этого. Вообще всего. Я до сих пор не понимаю, чего он хотел. Сделать что-то грандиозное, призвать колоссальную сущность, стать сильным, что-то доказать… Да и я сам тоже… хорош. Непонятно мне это. Теперь, постфактум. Мы разрушили то, чего я даже осмыслить не могу. И как это теперь чинить?
Условленный заранее свист вынудил всех вскинуть головы. Юрий Вадимович дёрнул Николая вниз, заставив прижаться к земле. Прерывистое пугающее гудение медленно приближалось. Опасливо подняв лицо, Николай увидел кружащую над рекой стаю пурпурных тварей. Мелкие злыдни, поодиночке почти безвредные. Но сколько же их десятков? Не сосчитать. Если все вместе набросятся, оставят скелет – это будет быстро.
Миха что-то рявкнул. Один из солдат, вскочив на ноги, бросился бежать, вскинул руки, пронзительно закричал. Николай зажмурился. Нельзя убегать от тварей, подобных этим. Так только привлечёшь их внимание. Пальцы Юрия Вадимовича прижимали запястье к холодным плиткам – будто научный руководитель опасался, что сейчас и Николай в панике бросится наутёк. А твари тем временем развернулись. Низкое гудение возросло – то был шум сотен крылышек.
Сейчас в мгновение ока бегущий солдат...
Он прижался к земле, глядя на приближающуюся к нему смерть. Николай понял, что чувствует его ужас, словно свой собственный. И что-то ещё, спокойное, в глубине – словно череда сменяющихся цифр. «Три, два, один». И удары сердца.
А потом – взрыв.
Там, где он прогремел, бойца уже не было. Прикрывая голову руками, он лежал на лужайке неподалёку и, когда горстку уцелевших злыдней зачистили меткими выстрелами, сияющий, похромал к своему генералу. Получается, он их нарочно приманивал? Николай подивился – это же сколько нужно отваги? А солдат ещё улыбается.
— Отличная работа. – Юрий Вадимович кивнул уважительно. Парень передёрнул плечами, вернулся в строй.
— Почему их размазало? – спросил Николай. К своему вящему стыду, дал петуха. Тут же пообещал себе: станет таким же смелым, как бойцы Михи. Юрий Вадимович ответил:
— Особый состав. У военных много контрмагических разработок, — и добавил уже тише, — потому-то у власти хунта, а не волшебники.
Потрясений было так много, что в какой-то момент всё слилось бесчувствием. Николай смотрел в сверкающие окна мёртвых домов – и ещё мог представить, что за ними есть жизнь, ещё мог представить: все горожане просто ушли на реку, например – принести подношения стихии, пустить по воде венки и лодчонки. «Кар!» — отрезвляющее, издевательское. Нет, за иллюзиями не спрятаться. Город мёртв, и это бесповоротно. Никто не вернётся сюда ещё много лет, даже если ошибку удастся быстро исправить. Слишком много магии в воздухе, слишком расшатан баланс. То, что сотворили Николай и отец – это дыра в стене стихий, сквозь которую один мир стремительно разрушает другой. Если долго об этом думать, можно сойти с ума от вины и ужаса.
Вот и цель – последняя на сегодня. Красные брусья во дворе – их недавно покрасили. Вот скамейка под грушей, вот дверь подъезда. Николай навалился на неё всем весом – паки петли заело. Вот ведь…
Военные остались внизу. Юрий Вадимович не спросил – пошёл с Николаем. Это хорошо. Это правильно — одному не справиться. Николай приложил раскрытую ладонь к гладкой зелёной краске, по старой привычке повёл вверх. Колени мерзко дрожали. Дома погром – он знал, готовился – оказался всё равно не готов, встал на мягком ковре в большой комнате. Как много здесь грязных отпечатков подошв. Теперь Николай и Юрий Вадимович пришли, чтобы добавить свои. Хуже от них не станет. Хуже уже просто некуда. Юрий Вадимович почти бесшумно приблизился, встал рядом, позволив привалиться к себе плечом.
— Я только сейчас понял, как много у меня было. – Глухо проронил Николай. Потом отстранился. – А ведь сейчас вы так близки к Нави, как ещё никогда не были. Может, это ваш шанс? Может, это он вам сделал такой… подарок?
Юрий Вадимович аккуратно поднял с пола лежащий корешком вверх фотоальбом, пролистал страницы.
— Не такой ценой, — прошелестел. Усталый, разбитый, совсем не тот, каким был два часа назад в зале совещаний. Совсем не тот, какого Николай впервые увидел и запомнил по-настоящему.
Руки тряслись.
— Подождите меня в кабинете. Пожалуйста.
Солнце – так много солнца, как в тот переломный день. Тёмный, научный руководитель стоял у стола – будто знал, где именно должен быть. Впрочем, может, и знал. Едва войдя, Николай протянул ему то, что долго искал в хаосе своей разрушенной комнаты. Камера покачивалась мрачным тяжёлым маятником.
— Я к ней с того дня больше ни разу не прикасался, — сказал Николай хрипло. Глядел только на свои пальцы, на стиснутый ими кожаный ремешок.
— Хочешь об этом поговорить?
— Вы отвернулись от меня, когда узнали правду.
— Не от тебя. – Он взялся за ремешок так, чтобы не тронуть пальцы. – Понял, что не разгребу. Всего, что наломал. Самое дурное, что можно сделать с ситуацией – пустить на самотёк.
— Это была любовь, да?
Он опустил взгляд.
— «Была» — ключевое слово.
Вместе с камерой он как будто забрал у Николая что-то невыразимо холодное. На месте этого холода тут же угнездилась сосущее, вязкое «ничего». В эту лакуну Николай аккуратно вложил такое непривычное, пока ещё непонятное слово «ты». Это было обещание близости и вместе с тем неизвестности.
— Недосказанность. Если бы мы все говорили... – Николай обошёл Юрия Вадимовича по дуге. Именно сейчас почему-то боялся случайно задеть. – Не хочу, чтобы так было снова. Знаешь, я все годы мечтал. Чтобы ты был мне кем-то. Отцом. Вроде того. Наверное. – Почувствовал, что краснеет. – Я ведь официально умер, да? Если Киев это примет, то кем я буду?
Юрий Вадимович закинул камеру на плечо.
— Ты же уже, по-моему, всё решил.
Николай потупился.
— Я кое-что доработал. Давно. Понял, как волшебники проводили ритуал для чужих по крови людей. Они и правда очевидно не обучали родственников. Они сами братались с реципиентами. Я в этом уверен. Формула простая. Она из базовой клятвы сама вывелась.
— Хочешь породниться всерьёз? – Нечитаемый взгляд. Да и интонации тоже. Кончики ушей Николая пылали.
— Мне это очень нужно.
Какое-то время Юрий Вадимович думал. Потом сказал:
— Там, где можно обойтись без магии, я бы предпочёл обойтись. – И заглянул в лицо, взяв за подбородок. – Если внутри ничего нет, никакие ритуалы этого не изменят. И наоборот тоже.
Внутри… если бы он только знал, что у Николая внутри. Снова ужасная, гулкая недосказанность. Но, если сказать, рухнет последнее, что осталось. Николай малодушно надеялся: сможет укрыться за ритуалом. Ведь это противоречит самим основам – хотеть кого-то, с кем ты породнился по крови?
Злыдень…
Отвернувшись, Николай зашагал прочь. Оставлял за спиной всё, кем был раньше, всё, что любил и имел, всё, на что так недавно надеялся. Под ногами что-то хрустело – он не смотрел. Это уже чужое, это всё принадлежало другому мальчику. Тот мальчик умер под завалами в старом театре. У нового мальчика есть возможность стать кем-то другим, кем-то лучшим.
Остановился только на лестничной клетке, опёрся спиной о затёртые лакированные перила.
— Мне не нужно твоё покровительство. И маленьким меня, пожалуйста, больше не называй. Они все и так на меня сверху вниз смотрят.
— Дело совсем не в том, как я тебя называю. Дело в том, как ты себя держишь. – Он медленно сложил руки на груди. – Научишься отстаивать себя сам – этого не придётся делать мне. С прозвищем такая же история. А теперь идём. Время не бесконечное.
Николай спускался по лестнице, и в голове кружились десятки мыслей. Сталкивались, множились… он смотрел только на сбитые носки ботинок с чужой ноги, на чередование ступенек под ними и перед ними.
Потом услышал жужжание, тихий треск, услышал, как Юрий Вадимович остановился на полушаге. Оглянувшись, Николай успел увидеть, что научный руководитель сдёргивает с плеча камеру, а та дрожит, раздувается, словно бы живёт какой-то отдельной жизнью.
Там, внутри, заперто существо. Или… существа!
Юрий Вадимович отшвырнул камеру, а в следующий момент толкнул Николая с лестницы, укрывая собой и увлекая вниз, как можно дальше от разразившейся пролётом выше страшной магической бури.
Это ведь была заграничная надёжная технология! Так почему же сейчас она вышла из-под контроля?