Кибом смотрит на своё отражение в зеркале ванной комнаты и чувствует себя выпускницей за пять минут до лишения девственности. Его разбирает смех напополам с диким любопытством, так что выражение лица получается соответствующим: лихорадочно блестящие глаза горят, что на фоне бледной кожи смотрится жутковато; губы кривит усмешка, а кадык то и дело вздрагивает. Кибом не понимает, почему так волнуется, но вместо ожидаемого предвкушения и возбуждения он испытывает только нервное желание смеяться и стебать всё, что его окружает. И оставшуюся в комнате Джилим — в том числе.
Поправив ворот рубашки, Кибом смачивает щёки и лоб холодной водой, быстро промокает лицо полотенцем и, наконец, выходит. Сидящая на кровати Джилим тут же поднимает взгляд. Судя по позе, она за время его отсутствия так и не шевельнулась, из чего Кибом делает логичный вывод, что она тоже не в своей тарелке. Забавно, как два взрослых человека могут беспокоиться из-за невинного эксперимента.
— Простился с невинностью? — хмыкает Джилим, будто подслушав его недавние мысли, и Кибому приходится стиснуть зубы, чтобы сдержать дёрганный хохот.
— Можно сказать и так.
— Ну тогда… — Джилим поднимается на ноги, торопливо избавляется от одежды и с крайне мрачным видом вытягивает руки, — валяй. Только сильно не затягивай, на работе не поймут, если увидят синяки.
Кибом кивает. Вытащив из кармана неловко скомканный галстук, он подходит к Джилим и замирает, не зная, с какого бока подступиться. Он вообще-то ни разу даже не пробовал заниматься чем-то подобным. Не было необходимости. Да и желания — что уж там. Однако теперь, когда вызов принят, деваться некуда.
Собрав губы куриной попкой, Кибом медленно оборачивает запястья Джилим галстуком и, завязав первый узел, вопросительно вздёргивает бровь.
— Нормально, продолжай.
Кибом снова кивает. Сложно сказать, что его это занятие возбуждает, но определённая доля любопытства не позволяет отступиться и спустить всё на тормозах. Да и Джилим вроде пока не возражает, хотя днём ранее, когда Кибом только сообщил ей о планах на предстоящий вечер, от неё можно было прикуривать.
Облизав губы, Кибом перехватывает руки Джилим удобнее и, слегка надавив, заставляет её улечься на кровать.
— Не больно? — на всякий случай уточняет он и, опустив взгляд на ровно вздымающуюся грудь, едва не прикусывает язык: зрелище оказывается потрясающе вдохновляющим, особенно с учётом того, что теперь движения Джилим ограничены.
— Когда станет больно, ты поймёшь это по характерному отсутствию цензуры в моей речи, — отзывается Джилим.
Чуть запрокинув голову, она встречается взглядом с глазами Кибома, и его впервые за вечер накрывает волной мурашек — колючих, продирающих до самых костей. Наверное, именно таких ощущений и ищут те, кто увлекается подобными играми.
Закончив с руками, Кибом обходит кровать так, чтобы встать в изножье. Джилим лежит неподвижно и тихо, будто воды в рот набрала. Она по-прежнему выглядит возмутительно спокойной и привлекательной в красивом белье, которое выбрал ей сам Кибом. Щёки едва заметно тронутый румянцем, глаза сверкают, бликами отражая тусклый свет потолочных ламп, а губы чуть приоткрыты. Она выжидательно, почти настороженно смотрит на Кибома, будто опасаясь его дальнейших действий.
Кибом мысленно переводит дух. Степенно расстегнув рубашку, он щёлкает пряжкой ремня, затем дёргает ширинку и, решив отложить полное разоблачение на потом, забирается на кровать. Глаза Джилим округляются, когда он со всеми удобствами устраивается сверху.
— Мне уже можно паниковать?
— Рано, — уверенно заявляет Кибом и, потянувшись вперёд, обхватывает её грудь ладонями. На ощупь просто восхитительно, даже несмотря на то, что плотные чашечки лифчика мешают полностью насладиться её мягкостью.
Качнувшись взад-вперёд, Кибом наклоняется, чтобы запечатлеть на шее Джилим поцелуй. Коснувшись губами кожи, он чувствует, как Джилим затаивает дыхание, а сердце под его пальцами ускоряет ритм. Она, кажется, наконец-то начинает волноваться, и такая реакция нравится ему намного больше нарочитого спокойствия.
Поддеть чашечки бюстгальтера получается почти сразу. Кибом проталкивает ладони под них и едва не урчит от удовольствия, почувствовав, как грудь податливо сминается под пальцами. Он обожает это ощущение. Снова качнувшись, он тянется выше и плавно обводит языком линию подбородка. Попутно он задевает руками соски, и поспешно сцеловывает застывший на губах Джилим судорожный выдох.
Градус возбуждения резко возрастает.
Увлекшись, Кибом сильнее наваливается на Джилим. Он привык, что она обнимает его и тоже даёт волю рукам, когда они оказываются в постели. Однако сейчас она не может пошевелиться, в то время как он ласкает её, гладит, едва уловимо щекочет, почти по-детски радуясь подобной вседозволенности. Джилим в его власти, и Кибом, кажется, потихоньку теряет голову от этого.
Джилим выгибается, когда Кибом опять спускается к её груди и, сдвинув в сторону лифчик, прижимается долгим поцелуем к ложбинке. Ему нравится запах Джилим и то, как она старается сдерживать дрожь от его прикосновений, поэтому когда он сдвигается в сторону и прихватывает напрягшийся сосок зубами, она, наконец, не выдерживает и протяжно мычит. Губы Кибома изгибает довольная улыбка.
Распрямившись, он снова сжимает её грудь ладонями и низким от накатившего возбуждения голосом произносит:
— Мне нравится, когда ты такая.
— Какая? — срываясь на частое дыхание, шипит сквозь зубы Джилим.
— Беззащитная, послушная. Моя. — Кибом даже не пытается замаскировать самодовольство.
Джилим, сморщившись, когда он ощутимо щипает её за соски, облизывает пересохшие губы.
— Чьей же мне ещё быть…
Кибом кривится. Её ирония всё равно никуда не девается, даже несмотря на сгустившуюся, липнущую к коже атмосферу. Нужно с этим что-то делать.
— Тогда скажи это.
Джилим вздёргивает брови.
— Что?
— Что ты моя. Только давай без этой твоей ухмылочки. И не закатывай глаза.
Лицо Джилим наливается краснотой. Пару мгновений она смотрит на Кибома, как жертвенная овечка, а затем, опустив взгляд, нехотя выдавливает:
— Я твоя.
Кибома едва не подбрасывает к потолку. Её смущение сводит его с ума.
— А ещё? — требовательно спрашивает он.
Джилим хмурится. Видно, что ей категорически не нравится играть полное подчинение, но раз уж начали…
— И ты можешь делать со мной всё, что захочешь… папочка.
Кибому кажется, что на него обрушивается потолок. Несколько мгновений он оторопело молчит, слушая гуляющее по закоулкам сознания «папочка», а затем едва не валится с кровати, задыхаясь от хохота.
— Пизде-е-ец, — срываясь на истерику, хрипит он. На глазах выступают слёзы, но даже сквозь мутную пелену он видит, что лицо Джилим из красного становится бордовым. — Зачем? Какой ещё в жопу «папочка»?
Джилим напряжённо сопит.
— В интернете видела. Пишут, что мужиков это страшно заводит.
Кибому кажется, что он сейчас разрыдается от хохота.
— Ой, не могу… — стонет он, прижав руки к животу. — Может, когда у нас появятся дети, я и буду находить в этом кайф, но пока я не готов становиться отцом, прости.
Джилим, извернувшись, лягает его в бедро.
— Ну и слезь с меня тогда, гиена! Чтоб я ещё раз повелась на твои провокации!
Кибом послушно откатывается в сторону, всё ещё содрогаясь от смеха. Лишь когда Джилим садится и вцепляется в узел на запястьях зубами, он более-менее приходит в себя и, опасливо придвинувшись, уточняет:
— Бить будешь?
— Не буду, — буркает Джилим. — Но секс тебе на сегодня точно обломался, так и знай.
Кибом, посмеиваясь, пожимает плечами. У него, честно говоря, и так упало всё на полшестого, никакого интима даже близко не хочется.
Всё-таки интернет — зло, особенно для тех, кто пытается экспериментировать.
— Ну что, пойдём пожрём? — будничным тоном интересуется Джилим, когда галстук оказывается снят, а водолазка и юбка — надеты.
— Я — за!
Кибом соскакивает с кровати и, протянув Джилим руку, замечает оставшиеся на её запястьях розовые следы. Внизу живота опять растекается густое тепло, поэтому он мысленно ставит заметку повторить. Только теперь желательно безо всяких «папочек», иначе он лично найдёт придурка, который ввел Джилим в заблуждение, и заставит его написать своему отцу длинное объяснительное письмо. Ну, так, для профилактики.