Сокджину хочется смотреть на Ёни бесконечно. Она кажется ему невообразимо привлекательной, особенно в мягком свете ночника, который скользит по её коже нежным мерцанием. Сокджин знает, что на ощупь она холодная, но его это ни капли не отвращает. Напротив, контраст жгучего взгляда и ледяного прикосновения дарит ему ни с чем не сравнимые ощущения.

Ёни, покачиваясь, стаскивает через голову лёгкое платье, и у Сокджина перехватывает дыхание. Он тянется к ней, дотрагивается кончиками пальцев до вздрогнувшего живота и едва сдерживает желание поёжиться от пронёсшейся по спине волны мурашек. Каждый раз, когда они остаются наедине, ему кажется, что он тонет. И каждый раз он делает это исключительно по своей воле.

Ёни тихо фыркает, накрывает его широкую кисть маленькими ладонями и на миг зажмуривается, наслаждаясь ощущениями. От её тела идут едва заметные вибрации, воздух вокруг едва не искрится от испытываемого удовольствия, так что когда она снова смотрит на Сокджина, её глаза становятся матово-чёрными — бушующий штормовой океан без единого проблеска света.

— Ты очень красивая, — едва шевеля языком, мямлит Сокджин.

Ёни счастливо улыбается. Она не говорит, что рада это слышать, не благодарит его за комплимент, не шепчет томным голосом «ты тоже». Ей нельзя разговаривать. Однако Сокджин понимает всё без слов, и также без слов он придвигается, чтобы прижаться губами к её животу.

Ёни, сжавшись, затаивает дыхание.

От её кожи пахнет слегка застоявшейся водой и солью — Сокджину кажется, что это самое приятное сочетание на свете. Он будто сидит на берегу, свежий бриз ласкает его лицо мягкими прикосновениями, оставляя на губах привкус морской пены. Юнги смеётся, что его, по идее, выворачивать должно, но Сокджина не выворачивает. Оставаясь с Ёни, он словно ныряет в прохладную глубину вод, дышит ею, насыщается ею и получает столько нежности в ответ, что не передать никакими словами. В природе Ёни нет понятия «любовь», но она всё равно любит — так ярко и сильно, как только умеет. И Сокджин готов умереть за неё, если потребуется.

Обхватив талию Ёни ладонями, Сокджин скользит губами вверх. Он чувствует её дрожь, слышит её то учащающееся, то замедляющееся дыхание, и когда в волосы зарываются тонкие маленькие пальцы, он думает, что если бы у него была душа, он точно заложил бы её первому же ростовщику на Той стороне, если бы тот гарантировал, что он услышит её голос. Хотя бы раз, хоть на пару мгновений.

Сокджин останавливается у груди. На Ёни нет бюстгальтера, она вообще по возможности старается их не надевать, так что возиться с дурацкими крючками не приходится. Сокджину достаточно просто немного повернуть голову. Что он и делает, скользнув щекой по покрытой мурашками коже и прихватив зубами напрягшийся сосок. Хватка в его волосах тут же становится крепче, Ёни всхлипывает.

Одну руку Сокджин опускает ниже, в то время как второй — продолжает удерживать Ёни на месте. Он ласкает её грудь языком, губами и одновременно с этим проводит пальцами по промежности. Ткань нижнего белья уже влажная, Ёни едва заметно дрожит, когда он легонько надавливает. Она старается держать себя в руках, но это слишком сложно, особенно для её темперамента. Особенно когда Сокджин надавливает пальцем на клитор. Её отзывчивость заставляет его гореть, хотя природа его способностей, на самом деле, довольно мирная, уравновешенная. Однако с Ёни он никак не может сдерживаться. Только с ней он чувствует в себе такой голод, что никакие люди не смогут его утолить. Никогда.

Сокджин чуть отстраняется, опять перехватывает полный тьмы и страсти взгляд и не может сдержать улыбки. Их отношения длятся вот уже три или четыре сотни лет, но ни он, ни Ёни не замечают времени. Они оба бессмертны и влюблены — кажется, их вечность проходит очень даже неплохо.

Подхватив пальцами край трусов, Сокджин тянет их вниз. У Ёни красивые длинные ноги, на которые он готов любоваться сутками, так что он нарочно не торопится. Вид того, как ткань скользит по оливковой коже, прячущей под собой тонкую блестящую чешую, заставляет его волноваться. Если бы он мог, он бы начинал день, целуя хрупкие щиколотки, и заканчивал — лаская чувствительные места на внутренней стороне бёдер. Ёни от такого точно не отказалась бы. Жаль, что у них зачастую нет времени даже на то, чтобы просто увидеться.

Спустив трусы до самого пола, Сокджин ждёт, когда маленькие ступни переступят ткань, и опять обхватывает Ёни обеими руками. Она не весит практически ничего, так что он легко изворачивается и укладывает её на кровать. В нос снова бьёт запахом свежести, а когда Сокджин, наконец, прижимается к её губам, на языке отпечатывается привкус соли. Он обожает это ощущение.

Ёни целует Сокджина в ответ неторопливо и мягко. Она обвивает его шею руками, льнёт к телу, будто ласковые волны, от неё нет спасенья, особенно если спасаться и не хочется.

Отстранившись, Сокджин заглядывает в Ёни глаза и опять проваливается в черноту по самую макушку. Его вновь захлёстывает тёмными неизведанными водами, но он всё равно не боится. Русалкам нельзя верить, поэтому они молчат; русалок нельзя любить, поэтому они не влюбляются сами; русалок нельзя недооценивать, поэтому с ними никто не связывается. Один Сокджин как дурак счастлив, что в один прекрасный лень пропал. И пусть однажды его это наверняка погубит, он готов пойти на любой риск, чтобы стать самым счастливым на свете идиотом. И сделать счастливой прекраснейшую из всех русалок.