Олег завел Сережу в большой просторный дом. Они были в пути последний день, Разумовский устал ужасно, засыпал стоя. Волков очень беспокоился за сережино состояние, но то, что они были в хороших условиях, уже радовало обоих.

— Олеж, а где мы? — Сережа смотрит почти что стеклянными глазами, стоит в дверях, пытаясь понять, где он, реально ли это.

— Я купил дом в Италии, надеюсь, ты не против. Тебе нужен хороший климат и отдых подальше от фанатов. — Олег смотрит с любовью. — Идем, я все покажу.

Разумовский плетется за Волковым, рассматривает стены. Ему кажется, что все это — сон.

— Олег, обними меня? — Сережа остановился.

Олег не понимает сначала, подходит, обнимает.  Потом догадывается: Сережа боялся, что ему снова кажется. Волков, конечно, сам имел букет травм после войны, но он еще держался. Не знал, что говорить, но всегда угадывал.

— Я тут, я настоящий. Все кончилось. Все хорошо. Ты в безопасности. — Прижимает к себе, гладит по волосам, по спине, целует в плечо, уткнувшись. — Пойдем, уложу тебя в спальню, тебе нужен отдых. Приготовлю еду и вернусь, хорошо?

Разумовский выдает медленное «угу».

Спальня была большой, просторной. Олег советовался со специалистами, комнату решил обставить максимально комфортно: спокойные цвета, не слишком яркие и не слишком темные, много разных источников света, которые можно регулировать по желанию, несколько рядов штор разной плотности, мягкая мебель. Острых углов и предметов не было, а над кроватью висел балдахин — Сережа давно хотел, а сейчас это могло помочь чувствовать защищенность плюсом ко всему.

Конечно, консультации только ждут, но Олег боялся, что Разумовскому идея контакта с кем-то придется не по душе.

Сережа вошел в комнату и тут же упал на подушки лицом вниз.

— Сереж, ты в состоянии обсудить один момент? — Волков садится рядом.

— Угу. — Разумовский не отрывает лица от подушек.

— Ты согласен с лечением? Нормальным, не как там. — Олег морально готовился принять истерику.

— Мне все равно.

— Не будешь против?

— Нет. Побудь со мной, я не усну иначе. Мне страшно. — Сережа согнул руку и лег на нее, чтобы освободить место около.

Волков послушно вползает на кровать и обнимает Разумовского, прижимая его спину к своей груди. Он чертовски соскучился. Сережа же в таком состоянии был абсолютно инфантилен, капризен, меланхоличен; координация движений была очень плохая. Олег даже думать не хотел, сколько побочек будет вылезать. Он просто хотел убить каждого, кто довел его сокровище до такого.

— Я тебя люблю. — Волков целует Сережу в затылок, пока тот обеими руками обнимал руку Олега и устраивался удобнее.

— И я тебя. — Отвечает поцелуем в кисть, которую обхватил дрожащими пальцами.

Уснул Разумовский быстро, умаялся. На душе у Волкова был страх. Страх за все: потеря Сережи, потеря собственного здоровья, страх за будущее, за лечение. Тревожность предела не имела, это усложняло задачу держаться перед Разумовским, которого могло стриггерить любое поведение, отличающееся от нежности и заботы.

Волков оставил свое сокровище дремать и пошел готовить еду. Из-за кучи таблеток и плохого обращения в больнице, Сереже нельзя было есть твердую пищу, сладкое или соленое, кислое, острое, жареное и выпечку. Фрукты в большинстве своем тоже отпали, большая часть мучного из рациона исключается. Чем его кормить? Олег не знал. Варил перловку на воде, почти не солил, отдельно тушил морковь с горохом и брокколи. Как скормить это Разумовскому, который ничего, кроме фаст фуда, пицц, ролл, газировок и сладостей не ел последние лет пять их совместной жизни — неясно.

В дом привезли все необходимое к моменту заселения, но скоро это начнет кончаться, а значит, Олегу придется заняться открытием итальянской карты, разменом валюты, походом в магазины, и, как следствие, оставлять Сережу одного. На пару месяцев провианта им завезли, конечно, но ближайшее будущее уже вызывало тревогу. Волков старался об этом не думать.

От мыслей его отвлекают жалобные и достаточно тихие крики Сережи. Он звал Олега, и, судя по звуку, бегал по всему второму этажу.

Волков тут же подал голос, побежал за Разумовским.

— Олег? Олеж, вернись, ты где?! — Сережа топал по паркету босыми ногами, в пижаме выглядел достаточно нелепо, потому что исхудал, и она на нем висела, как на вешалке.

— Я тут, родной, ты чего? — Олег обнимает любимого, целует в лоб.

— Я думал, что ты исчез, что я все придумал опять… — Разумовский почти плачет.

— Нет, все хорошо. Я тут. Я еду готовил. Пойдем, поедим?

Сережа смотрит на Олега своими ясными голубыми глазами, молча поворачивается к лестнице, и, не отпуская волковской руки, идет вниз.

Намучается же Волков с ним еще. Хуже, чем с ребенком. Но ради Сережи Олег был готов терпеть.