Микки затянулся сигаретой, пока Мэнди прикладывала к его щеке пропитанную перекисью водорода салфетку. Болело пиздец как, у него всё пиздец как болело, но Перкосет как тяжёлым одеялом притуплял, что мог. Микки позволил глазам закрыться, и на него накатила волна усталости. Ещё минут двадцать, и он вырубится без задних ног.

Голос сестры был тихим, но жёстким от гнева и беспокойства:

— Ты расскажешь мне, что случилось?

Ну, ощущение такое, будто его сбил чёртов товарняк. Микки на самом деле не хотел говорить об этом, но Мэнди всё равно ж не отстанет, если не рассказать.

— Моя долбаная училка по изо побеседовала обо мне с отцом. Будто это её сраное дело.

— Побеседовала о чём? — уточнила Мэнди.

Микки тихо засмеялся, и левый бок заныл от боли.

— Ах, бля, — он схватился за рёбра, вытаскивая телефон, чтобы показать Мэнди фотографию автопортрета. — Об этом. Сказала, что охуеть как беспокоится о том, как я себя вижу или ещё какое дерьмо... Не знаю. Но ты же в курсе, как отец, сука, относится к этому.

Остекленевшие глаза Мэнди уставились на фото, прежде чем метнулись к лицу Микки, и забегали, оглядывая синяки и отёки.

— Умереть должен был он, а не мама.

Микки приподнял бровь, не имея на это никаких аргументов. Это, блядь, была старая песня, и Микки больше не мог этого вынести. Если не он, то Игги. Если не Игги, то Колин. Или их отец, блядь, орал на Мэнди за каждую мелочь, обзывая её самыми ужасными словами, какие только можно себе представить, но, к счастью, никогда не поднимал на неё руку.

Иногда она даже использовала это в своих интересах, вставала между любым из братьев и отцом, пока Терри не отступал. Руки тряслись, и она дрожала от страха, но делала это независимо от того, сколько раз они просили её перестать.

Но это, всё это дерьмо, Микки так устал от него. В последнее время, казалось, он подвергается этому чаще, и он знал, что ему определённо доставалось сильнее, чем остальным. Игги и Колина отец мог пихнуть, или ударить тыльной стороной руки, а его избивал, потому что Микки был слишком мягким — слишком педиковатым.

Забавно, что до того, как в шестнадцать отец застукал его трахающимся с другим парнем, Микки ходил в фаворитах. Конечно, Терри всегда был строг с ним, и поколачивал его, как и братьев. Но после случившегося... любое одолжение, которое он когда-либо делал Микки, обернулось уродливым монстром, и Терри просто больше не сдерживался, только не с Микки. С Микки он впадал в слепую ярость.

В дверь постучали. Они с Мэнди замерли и посмотрели друг на друга.

— Ты кого-то ждёшь? — спросила она.

Микки покачал головой. Сестра встала и направилась открывать прежде, чем Микки успел её остановить. Он слышал, как она с кем-то разговаривает, но не знал, с кем именно, поэтому приложил все усилия, чтобы встать с места, где сидел.

Боль была нереальной. Все мышцы ныли, каждая горела, стоило сделать шаг. Чем ближе он подходил к Мэнди у двери, тем яснее становился другой голос, пока Микки не остановился, потому что узнал этот голос, спрашивающий, всё ли с ним в порядке. Йен.

Именно тогда боль превратилась в гниющую смесь стыда и гнева. Эта херня была не для Йена. Микки знал, что весь грёбаный кампус наверняка гудел историей о том, как в своём офисе Терри Милкович выбил дерьмо из сына, швыряя его из стороны в сторону и обзывая всеми возможными словами. И да, Микки в долгу не остался, всеми силами давая отпор, но на самом деле, это не имело значения.

Микки не хотел, чтобы Йен видел это дерьмо вблизи, в библиотеке всё было иначе, Йен знал только, что Микки ввязался в драку. На этот раз Йен точно знал, что произошло: бедного маленького Микки всё ещё избивал папаша. Несмотря на тот факт, что у засранца хватило смелости прийти в его блядскую квартиру, чтобы проверить как он, будто это было его долбанной заботой, Йен ни хрена не поймет. На хуй этого парня.

Он поднял руку и мягко потянул Мэнди обратно в квартиру, чтобы дать Йену то, что тот искал. Хороший ёбаный взгляд на то, что Терри Милкович делал со своими детьми, когда маски были сброшены. Глаза Йена смотрели повсюду: на его лицо и руки, на место, где Микки держался за левый бок, потому что дышать было пиздец больно.

— Микки, он просто хотел узнать, всё ли с тобой в порядке, — раздался позади мягкий голос Мэнди, её рука легла на его плечо.

Микки сурово посмотрел на Йена, закрывая дверь.

— Микки, это несправедливо, он волновался.

— Мне не нужно его чёртово... сострадание или жалость, или что бы он там ни удумал, стуча в мою дебильную дверь, — прорычал Микки. Он знал, что это несправедливо, но ведь такова жизнь, верно? Что вообще, блядь, справедливо?

— Он явно заботится о тебе…

— Пожалуйста, Мэнди, — оборвал её Микки, — пожалуйста, просто остановись, мать твою.

── ⫷⫸ ──

На следующий день после публичного избиения братья Микки похитили его. Примерно в часе езды от города находилось небольшое местечко, густо заросшее деревьями и пустовавшее на многие мили вокруг. Микки с братьями ездили сюда с тех пор, как Микки исполнилось двенадцать. Они взяли грузовик Колина, мини-холодильник с пивом, несколько пистолетов, патроны и кучу жирных гамбургеров из мак-авто.

Это только их тайное место, когда нужно сбежать, просто побыть свободными и расслабиться на некоторое время. Можете называть это «клубом парней». Мэнди бесчисленное количество раз просилась с ними, и казалось несправедливым «не позволять» ей, но правила есть правила, и правила гласили: «Никаких девчонок». Уж извините.

Мэнди называла их шовинистскими свиньями-женоненавистниками из-за этого. И, вероятно, была права.

Игги установил в ряд старые ржавые банки на одном из брёвен, покрытых виноградной лозой, и они страдали фигнёй, выпивали и сидели в кузове грузовика Колина и просто часами тусовались вместе. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как они в последний раз приезжали сюда, но место не изменилось.

Было труднее обхватить пистолет руками, всё ещё немного распухшими и пульсирующими от боли, но Микки справился. Одну за другой (в конце концов, он не снайпер, бля) он сбивал банки, растянув губы в рычании. Это чувство: держать заряженный пистолет, оттягивать курок... было сильным, опасным и странным образом успокаивающим. Каким-то образом, Микки не знает как, никогда не знал, но каким-то образом это помогало.

Пребывание посреди леса с братьями дало ему время подумать. Игги и Колин о чём-то разговаривали — Микки не слушал, просто прислонился к кузову грузовика и смотрел в небо сквозь высокие деревья. В основном он никак не мог перестать думать о Йене, и это действительно начинало действовать ему на нервы.

Честно говоря, ему нравился этот парень, возможно, даже больше, чем следовало. Что ещё честно, он, возможно, слишком остро отреагировал на появление Йена в своей квартире, когда тот пришёл проверить, всё ли с ним в порядке. А ещё честнее, Йен понятия не имел, во что пытается ввязаться, он не понимал, а Микки не очень-то и хотел, чтобы он понимал.

Для ясности, он действительно не хотел, чтобы Йен видел это дерьмо. Это полный отстой. Это чертовски неловко. Микки уже настолько не контролировал свою ёбаную жизнь, и факт, что Йен пытался вторгнуться (вторгнуться, это грубо сказано, но всё же) и вникнуть в смысл всего этого дерьма, создавал... неудобную ситуацию. Микки не привык к тому, что посторонние хотят вот так пробиться внутрь.

Микки знал, на самом деле Йен хотел как лучше. И объективно, он мог бы, блядь, оценить поступок. Просто это был хреновый день, хреновая ситуация, да всё было... хреново.

── ⫷⫸ ──

[Мэнди 18:10] Жди пиццу через 30-45 минут.

[Микки 18:13] Чё?

[Мэнди 18:14] Не за что.

[Мэнди 18:14] Сделай себе одолжение, не будь полным мудаком. Знаю, это тяжело для тебя.

[Микки 18:15] Помнишь тот раз, когда я сказал тебе не лезть не в своё дело?

[Мэнди 18:17] Который именно?

Микки бросил телефон на кровать и побрёл в ванную. Сестра ебанулась что ли, решив устроить ему такую подставу. Господи. Он стянул рубашку через голову и поймал своё отражение в зеркале над раковиной.

Нахмурившись, он развернулся, чтобы посмотреть на россыпь пурпурных, коричневых и красновато-розовых синяков от кулаков отца. Ребра не сломаны, но сильно ушиблены. Ему доводилось ломать рёбра. Ничего хорошего.

Фингал под глазом желтел по краям. Все небольшие ссадины и царапины покрылись коркой. Заживало нормально. Итог: бывало и хуже.

Со странно-весёлой улыбкой он продолжал смотреть на синяки. Они походили на пятна акварели или что-то в этом роде. Синяки были странным образом крутыми и с виду симпатичными, хотя именно эти вызывали воспоминания о тяжёлых кулаках и гневных криках отца о том, как ебуче неблагодарен Микки, и как он превратился в бесхарактерную бабу из-за этих «уроков мазни для хуесосов».

Действительно, отец настоящий самородок. Может Микки купит ему кружку «папа №1» на следующее рождество. Может, и футболку в придачу. Ублюдок.

Проглотив пару таблеток ибупрофена, Микки плеснул себе в лицо холодной водой и сменил рубашку. Он действительно не хотел видеть Йена, не знал, что ему сказать. Может, пиццу, заказанную Мэнди, доставит не Йен. Может. Микки надеялся.

Он выкурил три сигареты в ожидании стука в дверь. Когда это наконец произошло, желудок стянуло в узел — смесь нереального раздражения и знания, кто (вероятно) находится по другую сторону двери.

У Йена был такой взгляд, когда Микки открыл дверь. Осторожный, растерянный, какой угодно... словно он лишился дара речи. Они обменялись деньгами и пиццей. У Микки столько слов вертелось на кончике языка, но он никак не мог их произнести.

Он на минуту задержал взгляд на Йене, посмотрел на него. Боже, этот парень был фатально опасен.

Микки хотел объяснить, что-то в нём желало открыть эту рану в груди и позволить Йену увидеть. Но... бля, почему это было так чертовски трудно? Желая впустить Йена, он в то же самое время хотел, чтобы рыжий был как можно дальше от всего этого дерьма.

Так что он просто закрыл дверь. Потому что так, наверное, лучше.

── ⫷⫸ ──

— Мистер Милкович, у вас есть минутка?

Микки глубоко и терпеливо вздохнул. Он был ровно в четырёх шагах от того, чтобы выйти из аудитории художественного класса, когда проклятая Джой наконец решила открыть свой большой, до хуя болтливый рот и поговорить с ним. Блядь. Он придал лицу невозмутимое выражение, повернулся и кивнул, в основном из чувства долга. К сожалению, в течение следующего часа у него не было занятий.

Он последовал за Джой к её небольшому захламлённому столу и засунул испачканные углём руки в карманы.

— Что такое?

— Я... — она вздохнула, беспомощно оглядывая стол, — я чувствую себя виновной в случившемся из-за вашего отца…

— Не стоит, — пожал плечами Микки, — вы же просто делаете свою работу, верно?

— Да, но... всё же не могу передать, как мне жаль.

Лицо Джой было сморщено, брови изогнуты, рот опущен вниз. Она выглядела так, будто всё это съедало её. Поэтому Микки вздохнул и кивнул, не зная, как ещё реагировать или что сказать.

— Может, я переступила черту, — продолжила она. — Может, ошиблась... ты учишься в колледже, ты уже взрослый человек, и мне не следовало бежать к твоему отцу, если я беспокоюсь о тебе, я должна была говорить об этом именно с тобой. Итак, мне очень жаль, что я таким образом действовала за твоей спиной и надеюсь, ты понимаешь, что в мои намерения не входило…

— Я знаю, — вздохнул Микки, — это не ваша вина. Вероятно, мне стоило, ну знаете, сделать то, о чём просили.

— Ты сделал именно то, о чём тебя просили. — Джой покачала головой. — Вот почему я так беспокоилась… беспокоюсь о тебе, Микки. Ты так талантлив, и можешь подняться так высоко со своими работами. И я знаю, что творческие люди как ты и я, мы постоянно пребываем в различных состояниях неуверенности в себе и депрессии — это своего рода два по цене одного.

Микки почувствовал, как у него горит спина. Он сжал кулаки в карманах, не желая говорить об этом психологическом дерьме. Что с того, что он немного разозлился и расстроился? С кем не бывает?

— Я имею в виду… Не хочу, чтобы ты запутался. Ненавижу, что это случилось с тобой, потому что я переступила границы своей заботы. И каким бы прекрасным — и я не шучу, он прекрасен — ни был твой автопортрет, я ненавижу, что таким ты себя видишь. Надеюсь, что ты найдёшь себя, Микки. Сложно иметь такого родителя, как у тебя, поверь, я знаю.

У него защипало глаза. Он должен был уйти оттуда. Микки пару раз открыл и закрыл рот, прежде чем пробормотать «спасибо» и покинуть класс, направляясь прямиком в ближайшую уборную. К счастью, она была пуста.

Он сделал пару глубоких вдохов, плеснул немного холодной воды на лицо и прижал ладони к глазам.

— Прекрати, — приказал он себе.

── ⫷⫸ ──

[Мэнди 16:23] Йен замечательный напарник для тренировок.

[Мэнди 16:23] Мы пообедали вместе. И теперь мы практически лучшие друзья.

[Микки 16:24] Рад за тебя.

── ⫷⫸ ──

Столько всего навалилось. Он сидел за столиком в дальнем углу «Shooters», потягивая пиво, когда увидел, как Йен входит и направляется прямиком в уборную. Микки подождал с минуту, прежде чем последовать за рыжим, спина и плечи напряжены, а желваки яростно двигаются.

По сути, он не злился, в основном просто пытался настроиться на разговор с Йеном спустя столько времени, наконец-то сказать что-то. Он знал, что выглядит раздражённым, поэтому заставил себя принять абсолютно бесстрастный вид. Лучше, чем ничего, верно?

Может, он всё ещё немного злился, ведь Йен заявился к нему, когда и пары часов не прошло после того, как отец адски избил Микки перед футбольной командой. Может, он имел право злиться, а может и нет, кто его знает. Но что есть, то есть.

Йен мыл руки, когда вошёл Микки. Рыжеволосый посмотрел на него в зеркало. Микки запер дверь и скрестил руки на груди, когда Йен наконец повернулся к нему.

Самое время установить некоторые основные ёбаные правила и границы.

— Я не болтаю о своём отце, — сказал Микки. — Никогда, блядь, не спрашивай меня об этом дерьме. Если такой разговор когда-либо состоится, то только на моих условиях. Если тебя это не устраивает, ты можешь идти на хуй.

— Я никогда и не спрашивал тебя об этом, — ответил Йен, пожимая плечами.

— Ты ни хрена об этом не знаешь, — добавил Микки, потому что это было важно, по крайней мере, казалось важным.

Йен понимающе кивнул.

— Мне не следовало заявляться ни с того ни с сего. Я просто хотел посмотреть, всё ли у тебя в порядке.

— Знаю. Я... Спасибо за это, наверное. — Вздохнул Микки. — Но мне не нужна твоя грёбаная жалость.

— Никакой жалости, — сказал Йен. — Просто хотел убедиться, что ты всё ещё цел.

— Ну, так и есть. Я в порядке.

Слова Микки повисли в воздухе на мгновение: словно окончание, своего рода решение конфликта, почти... Давление в груди Микки немного ослабло, и он не знал, было ли причиной нахождение рядом с Йеном (потому именно это и делал с ним глупый рыжий верзила), или чувство, что Микки, наконец, ухватился хоть за какой-то говённый контроль над своей жизнью, каким бы маленьким тот ни был, это важно. Йен дал ему это, уступил без вопросов. Понимание того, что Йен дал ему то, что обеспечило Микки наибольший комфорт и уверенность, имело важное значение.

А потом Йен оттолкнулся от стойки и шагнул к Микки, при этом на лице медленно расплывалась идиотская улыбка.

— Твоя сестра вегетарианка. Она не ест мяса, так что и чизбургеры с дополнительными солёными огурцами не ест.

Микки знал, что в конце концов это ему ещё аукнется. Он закатил глаза.

— Думаю, это значит, что ты угостил меня обедом, — сказал Йен.

— Ага, ну а я думаю, это значит, что ты можешь пойти и трахнуть себя, — ответил Микки, но его рот-предатель едва заметно растянулся в усмешке.

Йен пожал плечами.

— Я лучше трахну тебя.

Микки фыркнул от смеха, всё тело напряглось от слов рыжеволосого. Он не пытался скрыть тот факт, что абсолютно поглощал Йена взглядом. Йен горяч. Нет, смертельно опасен, Микки так больше нравилось, лучше подходило. Йен смертельно опасен. Даже когда Микки был очень на него зол, он всё ещё ловил себя на том, что дрочит, думая о нём, вырисовывая каждую возможную деталь, спасибо тому, кто бы там ни был ответственен за фотографическую память. Словно у него в голове порнокартотека с Йеном.

Он закрыл пространство между собой и Йеном, положив руки на бёдра рыжего, и оттеснил его назад, пока тот не упёрся в стойку. Микки прижался к Йену всем телом, наблюдая, как эти большие сине-зелёные глаза изучают его лицо.

— Значит, хочешь потрахаться прямо здесь? — спросил Микки.

Йен покачал головой.

— Нет, не так.

— Тут для вас недостаточно хорошо, Ваше Высочество? — поддразнил Микки.

Но Йен только улыбнулся, схватив Микки за предплечья большими руками, своими длинными пальцами. Именно в этот момент Микки с абсолютной ясностью осознал, что у Йена Галлагера имеются две разные стороны. Очаровательный, с щенячьим взглядом, не способный совладать с собой Йен. И этот... этот ебливый волк, который смотрел так, будто перед ним последняя еда на земле.

Микки знал это с момента небольшого представления Йена, когда тот стал обнажённым натурщиком для художественного класса, но здесь и сейчас всё было высечено на камне, чётко и ясно, блядь. Микки слегка наклонился к Йену, прижавшись к его твёрдому телу, и невольно вздохнул. Настал момент абсолютной ясности: Микки, блядь, пиздец.

Йен наклонил голову и прижался губами к шее Микки. Тело словно пронзили крошечные молнии. Будто этого недостаточно, рыжий попробовал кожу Микки на вкус, высунул язык и, блядь, лизнул, и Микки не смог бы удержать звук прерывистого дыхания, даже если бы попытался. Он готов поклясться, Йен тоже издал звук, но сложно сказать наверняка, когда Микки так потерялся в моменте.

Затем Йен медленно и осторожно провёл губами по шее Микки. Тот позволил своим пальцам скользнуть под рубашку Йена, желая ощутить его кожу. Ему было так хорошо. Не только прижиматься к Йену вот так, но и касаться его как сейчас. Так приятно. Йен мягкий, его кожа слегка прохладная, но не странно холодная. Может, потому что кожа Микки всегда такая горячая. В любом случае, Микки хочет прикасаться к нему повсюду.

Наконец он осознал, что губы Йена скользнули по подбородку и остановились в уголке рта. Микки спохватился прежде, чем успел повернуть голову к губам рыжего. Микки бы его поцеловал. Основательно, блядь, поцеловал бы. Это почти до смерти напугало его. Как и следовало. Боже, у Микки так стоял, что это было почти неловко.

— Когда я буду трахать тебя... — сказал Йен, отстраняясь назад, так что они смотрели друг другу в глаза. Губы Йена чуть покраснели, зрачки расширены, и этот чёртов напряженный, сосредоточенный взгляд, который Микки мысленно сфотографировал десять раз подряд.

— Это будет в месте, где нам не придётся беспокоиться о таком дерьме, как быть слишком громкими или быть застуканными со спущенными вокруг лодыжек штанами.

Микки не мог поверить, что это вырвалось из уст рыжего. Слова были пронизаны примерно тысячей различных обещаний, и все они сводились к «я, блядь, съем тебя». И Микки был обеими руками за.

Какой-то спаситель постучал в дверь. Микки посчитал его спасителем только потому, что не был уверен, сможет ли вынести больше, не совершив чего-то унизительного, например, упасть на колени и умолять. Микки в жизни не умолял о члене, но чувствовал, что Йен без усилий мог бы заставить его сделать это. Честно говоря, это тоже пугало его до смерти. Да, ему хотелось этого невероятно сильно, но это всё ещё пугало его.

Он попятился от Йена и проскользнул в кабинку, обхватив эрекцию через джинсы, пытаясь успокоить себя. Сука. Блядь. Какого хрена.

── ⫷⫸ ──

[Мэнди 19:26] Йен попросил меня сказать тебе спасибо, и… это удивительно?..

[Мэнди 19:26] Что ты сделал?

[Микки 19:30] Не парься.

[Мэнди 19:31] Слишком поздно. Что ты сделал?

[Микки 19:32] Подбросил рисунок. Не могу держать это дерьмо у себя.

[Мэнди 19: 33] Рисунок чего?

[Микки 19:34] Его. Когда он позировал для моего занятия.

[Микки 19:34] Разве вы, ребята, не лучшие подружайки, которые заплетают друг другу косички и треплются о мальчиках и прочем дерьме?

[Мэнди 19:35] Ну, ЭТОГО он мне не рассказывал! Боже мой!

[Микки 19:36] Поостынь.

[Мэнди 19:36] Отправляю тебе его номер.

── ⫷⫸ ──

Когда я буду трахать тебя, это будет в месте, где нам не придётся беспокоиться о таком дерьме, как быть слишком громкими или быть застуканными со спущенными вокруг лодыжек штанами.

Когда я буду трахать тебя.

Когда я буду трахать тебя.

Рыжие волосы, зажатые в его кулак, и этот смертельно опасный рот на его коже, и эта линия скул, и капелька пота, скатившаяся по веснушчатой груди.

Когда я буду трахать тебя. Не если. Когда.

— Б-бля, — хрипло выдохнул Микки, прислонившись головой к кафельной стене душа. Горячая вода стекала по лицу, плечи тяжело вздымались при каждом вдохе. Нога дрожала, угрожая подкоситься, пока он приходил в себя, рука с FUCK замедлялась.

── ⫷⫸ ──

Микки столкнулся с Джорданом в библиотеке. Парень старался не выглядеть очевидным, спрашивая, не хочет ли Микки снова встретиться в выходные. Микки отказался.

В любом случае, Джордан плох в постели.

── ⫷⫸ ──

Сейчас Микки даже не пытался не измазаться. Он снял куртку, оставшись перед холстом в майке и джинсах, раздражение было настолько сильным, что у Микки появился этот странный фантомный зуд, поэтому он всюду измазан краской... честно говоря, это просто грустно.

Он выглядел так, будто даже не знает, какого хрена делает, покрытый примерно десятью оттенками пяти разных цветов, майка заляпана краской, лицо скривилось в самом растерянном выражении, которое у него когда-либо было. А ещё это, наверное, самая дерьмовая из написанных им за всю жизнь картина. А Микки создал несколько до хуя ужасных, когда только начинал.

[Микки 13:30] Корпус изобразительных искусств. Аудитория 205.

Он не знал, почему написал Йену. Просто это показалось правильным, будто он должен был написать. Он просто продолжал смотреть на дерьмовую картину, которая должна была вызывать счастье и веселье, а вместо этого становилась всё более и более отстойной. Значит, нужно ещё одно мнение, решил он. Он нуждался... во мнении Йена, очевидно.

И Микки не знал, когда это произошло, когда именно мнение Йена о любом дерьме стало учитываться во всём, но каким-то образом это случилось. Это маленькое озарение почти вывело его из себя. Поэтому он попытался оправдаться тем, что Йен выглядел как парень, знающий, как должно выглядеть счастье (одно из самых мелодраматических рассуждений Микки, как будто сам он был неспособен распознать счастье или чё там... да ладно).

Йену потребовалось меньше десяти минут, чтобы появиться в классе, тяжело дыша, будто он только что бежал. Микки всерьёз надеялся, что рыжий не бежал, и понимал, что нужно как-то его поощрить и помочь справиться с отсутствием сдержанности. Но от осознания, что Йен действительно бросился к нему, у Микки по спине пробежала легкая дрожь, если быть честным.

Йен шагнул навстречу, и дверь класса закрылась за ним.

— Привет.

— Эй, — вздохнул Микки, указывая на свою картину, — как, по-твоему, это смотрится? Вызывает до хуя радости?

Йен бросил на неё взгляд и издал сдавленный смешок.

— Очень мило, придурок.

Микки нахмурился. Вот ведь говнюк мелкий.

— Я просто... — Йен пожал плечами. — Почему ты рисуешь цветы?

— Потому что, — оборвал Микки.

Потому что он пытается убедить свою чёртову учительницу, что не находится на пути к саморазрушению, что с ним всё в порядке. Что-то. Что-нибудь. Что угодно, лишь бы заставить всех думать, что бедный Микки необщительный, но счастливый парень, и двигаться дальше, блядь.

— Я действительно ничего не смыслю в искусстве, — сказал Йен.

Самое время для ускоренного курса. Микки протянул руку, обхватил Йена за запястье и заставил сесть на табурет, подтащив к мольберту. Там уже располагалась картина. Абстрактное изображение волны: чёрное, голубое, зелёное и серое. С вкраплениями золота в придачу.

Микки на самом деле не общался с девушкой, нарисовавшей это, но всегда смотрел её работы. Она охуенно удивительная, и было абсолютно ясно, что она вкладывала частичку души в каждую свою работу.

— Это написала одна цыпочка из моего класса, — сообщил Микки, стоя позади Йена.

— Это круто.

Микки кивнул.

— Ну, скажи мне, о чём это говорит?

Для Микки было очень важно, чтобы Йен понимал такое дерьмо. И он знал, что ступает в слишком опасные воды. По сути, он настраивал Йена, чтобы тот ещё больше ослабил его броню, возможно, сломал её полностью. И он это знал. Знал, насколько чертовски уязвимым он потенциально может стать перед рыжим.

Но он по-прежнему хотел, чтобы Йен... увидел его. Он хотел, чтобы Йен его увидел. Вот она — единственная причина, по которой Микки нуждался в присутствии Йена тут. Он хотел, чтобы Йен увидел его. Микки почувствовал, что балансирует на краю кроличьей норы, подвешенный в неосознанном состоянии неведения. Это должно было ещё больше его напугать. Но он вовсе не напуган.

— Это... это ни о чём не говорит, — ответ Йена прозвучал скорее как вопрос. — Это цвета, текстура и движение. Это вроде как... не знаю, ошеломляюще?

Противоречивая волна наполовину облегчения, наполовину стремления помочь Йену захлестнула Микки. Он обошел рыжеволосого и встал рядом с картиной.

— Это должно заставить тебя что-то чувствовать, когда ты смотришь на такие произведения. Посмотри ещё раз. Никакой чуши на этот раз, просто впитай это и скажи мне, что чувствуешь.

— С каких это пор тебе нравится говорить о чувствах? — Йен приподнял бровь, глядя на него.

Микки вскинул средний палец.

— Это совсем другое, придурок.

Йен пристально смотрел на картину, сидя в тишине в течение минуты. Микки наблюдал за ним, напрягая плечи так сильно, что казалось, они вот-вот лопнут в любой момент.

Наконец рыжий открыл рот (взгляд вернулся к Микки):

— Я чувствую, что волна накрывает меня с головой. Как будто я собираюсь в ней утонуть. Это ошеломляет, но мне кажется, что я бы не возражал, если бы и утонул. Словно всё будет хорошо.

Глаза Йена тёмные и сосредоточенные, когда он произносит это. И Микки не хотел строить предположений, но то, как Йен смотрел на него, говорило само за себя.

Микки кивнул в сторону своей картины. Размытые шарообразные красные и синие цветы, нелепое небо и облака. С таким же успехом подобное мог нарисовать ребёнок. Микки пиздец как ненавидел это.

— Так это вызывает ощущение счастья?

Рыжеволосый ещё с минуту посмотрел на полотно, склонив голову набок. Вздохнул.

— Выглядит слишком счастливым. Может, потому, что я знаю тебя... это выглядит саркастично. «Вот твои ёбаные цветы и твоё яркое голубое небо, иди на хуй, я ненавижу это и ненавижу тебя», типа так.

Микки сглотнул. Даже не сразу осознал, что сделал шаг в сторону Йена, но сделал. Он скрестил руки на груди, продолжая смотреть на рыжего, чувствуя тепло во всём теле. Чувствуя, что спотыкается на краю этой кроличьей норы.

— Это вызывает во мне злость на того, кто заставил тебя думать, что ты должен такое написать, потому что это не для себя нарисовано. Но в то же время... я не знаю, это делает меня немного счастливым, потому что это нагло, и это «на хуй тебя». И мне нравится. Но не думаю, что это тот вид счастья, к которому ты стремился.

Это не хорошо. Совсем не хорошо. Микки вроде как отключился, глядя на Йена. Что-то изменилось в аудитории. Что-то, что не нуждалось в пояснениях. Что-то сдвинулось. Микки почувствовал тепло в животе, распространившееся по всему телу, медленно клубясь.

— Я всё правильно понял? — спросил Йен.

— Да, — пробормотал Микки, его руки упали и повисли по бокам.

Йен встал, а Микки приклеился к месту, где стоял. Он не пошевелился, когда Йен подошёл ближе. И даже когда Йен схватил его за бёдра, чтобы оттеснить назад, пока не прижал к стене. Когда Йен скользнул руками вверх по телу Микки, чтобы обхватить его лицо, Микки мог смотреть только в эти сине-зелёные глаза. Йен ответил осторожным, но уверенным взглядом.

Это происходило, и Микки так адски сильно этого хотел, что даже не пытался остановить. Возможно, ему следовало прекратить, но то, как Йен прижимался к нему, то, как они охуенно идеально подходили друг другу... Нет. Ни за что на свете он, блядь, не остановит это.

Он всё ещё балансировал на краю.

Йен провёл большим пальцем по нижней губе Микки.

Он плавно двинулся, зависнув в воздухе, всё замедлилось, будучи обречённым с самого начала.

Йен наклонился и прикоснулся губами к губам Микки. Рот рыжего тёплый и мягкий, а вкус его дыхания был таким, чего Микки никогда не пробовал раньше. Йен. Это вкус Йена.

Микки вцепился в подол рубашки Йена. Йен прижался губами к губам Микки.

Он со вздохом упал в кроличью нору, обхватив Йена за талию и притянув ещё ближе. Микки исчез. Йен держал его затылок одной рукой, губы двигались медленно, правильно и уверенно против его собственных, и Микки исчез.

Очевидно, он уже целовался раньше. В старших классах в основном с девушками. Ещё с одним парнем — парнем по имени Робби Картер. Но по сравнению с этим прошлый опыт походил на сраный поцелуй в щёку. Робби Картер — ничто. На хуй Робби Картера.

У Йена вкус тепла и безопасности, и Микки знал, как блядски слащаво это звучит, но это правда. Он последовал за медленными, трахающими движениями языка Йена, чувствуя себя словно дрейфующим и размытым, и если бы он должен был просто жить всю оставшуюся жизнь целуя Йена, Микки мог бы согласиться на это.

Он ещё крепче обхватил Йена за талию одной рукой, а другой потянулся вверх, чтобы погрузить в его проклятые волосы. Этот ёбаный огонь на макушке Йена, Микки сжал пряди между пальцами, желая увидеть, как это выглядит, но мысль о том, чтобы остановиться, даже не пришла в голову. Волосы были мягкими, но текстурированными и легко скользили между пальцами, Микки нужно запомнить это.

И когда он запустил руку в эти рыжие волосы, Йен тихо застонал ему в рот и поцеловал сильнее, с большей настойчивостью, чем раньше, прикусив нижнюю губу. Боже, Микки хотел его так охуенно сильно.

Йен медленно прервал затянувшийся поцелуй, в последний раз соединив их губы, прежде чем сделать шаг назад. Микки тяжело дышал, как будто только что пробежал дебильный марафон, и Йен тоже. Будь он проклят, если вид Йена Галлагера после такого поцелуя не был лучшим, что Микки когда-либо видел в своей жалкой жизни. Он собирался запомнить это лицо навсегда.

— Я должен идти на работу, — сказал Йен, его голос был густым и сексуальным, словно он предпочёл бы остаться здесь с Микки.

То, как Йен смотрел на него, желая его, желая остаться с ним... заставило Микки усмехнуться, заставило чувствовать себя ещё более разгорячённым, чем раньше. Он кивнул, облизывая губы, пытаясь собрать вкус Йена до последней капли. Блядь. Микки совершенно пропал.

── ⫷⫸ ──

Он не мог вспомнить, когда в последний раз был в конференц-зале. Наверное, никогда. Немного душное помещение, длинный стол, слишком много стульев... отец с одной стороны, Микки с другой. Он хотел уйти, не имея желания проходить через это дерьмо.

Присутствовала и группа других людей, совещающихся, казалось, уже целый час. Микки молчал. Говорил его отец, а Микки просто держался особняком, сидел со жвачкой во рту, дрыгал ногой и до хуя всех раздражал. Он молчал, зная, что этого хочет отец.

— Тренер Милкович, мы попросту не можем игнорировать ваши действия в отношении сына…

— Это семейный вопрос, — продолжал повторять Терри. Снова и снова, как долбаная заезженная пластинка. Микки стало интересно, действительно ли Терри думает, что для этих людей такого будет достаточно. Интересно, Терри действительно думает, что они купятся на это.

— Ваш семейный вопрос произошёл на территории университета, на факультете спорта и лёгкой атлетики, на глазах у всей футбольной команды и других тренеров.

— Терри, вы били своего ребёнка перед…

— Я не обращаюсь со своими детьми жестоко! Это семейный вопрос! Этот ребенок неуправляемый, вы не знаете... — Терри засуетился. Успокоившись, он глубоко вздохнул. — Я понимаю, что... это может быть истолковано неверно, но я не бью своих детей. Микки... он проблемный ребёнок. Так было с тех пор, как умерла его мать.

Микки не поднял взгляд от стола, щёлкнул жвачкой и вздохнул. Так вот какую карту разыгрывал Терри. Ну конечно.

— Микки? — подсказал кто-то.

— Ага. У меня была куча проблем с тех пор, как умерла моя мама.

Микки потёр нижнюю губу большим пальцем. В каком-то смысле он говорил правду.

После этого встреча продолжалась недолго. К моменту окончания Микки не то чтобы снова был в благосклонности у отца (он никогда и не был на самом деле), но ему предложили выпить кофе.

Это было похоже на какое-то извращённое вознаграждение за ложь — Терри поступал так иногда, будто это был величайший из призов — возможность вернуть его благосклонность. Микки на все сто считал, что правление поверило Терри, но ничего не мог с этим поделать. Всё находилось в подвешенном состоянии.

Он не ожидал увидеть Йена за стойкой в кофейне на территории кампуса. Йен здесь не работал, он развозил дурацкую пиццу. Едва войдя в дверь с отцом, следующим позади, Микки начал потеть.

Посреди комнаты в воздухе зависли два больших знака вопроса:

1. Узнает ли Терри Милкович лицо Йена Галлагера по рисункам Микки, которые нашёл и впоследствии разорвал после того, как потрепал Микки хорошенько за указанные рисунки?

2. Допустит ли Йен ужасную (но простодушную) ошибку, ведя себя так, будто они с Микки знакомы?

Если отец и узнал Йена, то не подал виду. Йен, казалось, старался не смотреть в сторону Микки, пытаясь сохранить пассивное выражение лица. «Пожалуйста, не делай ничего глупого», — взмолился Микки про себя. Пожалуйста, найди в себе силы оставаться спокойным, я знаю, ты сможешь. Направь это дерьмо в нужное русло.

Микки, блядь, не мог дышать. Он продолжал смотреть в пол, желая провалиться сквозь него, только бросая быстрые взгляды на взаимодействие между его отцом и его... проблемой. Его рыжеволосой проблемой. Господи, всего несколько дней назад Йен прижал его к стене и глупо целовал. Если отец когда-нибудь узнает…

— Два кофе... Чёрных, — сказал Терри Йену.

Рыжий кивнул, пробил заказ, налил кофе и всё такое. При этом он не сводил глаз с Терри — Микки понял, что Йен, вероятно, впервые видит его отца, тем более разговаривает с ним.

— Что-нибудь ещё?

— Нет, — покачал головой Терри.

Микки решил, что к настоящему моменту всё спокойно. Он наконец поймал взгляд Йена, заставляя себя держаться непринуждённо. Просто держись непринуждённо, блядь.

— Эй, можно в мой добавить сахар?

Уголок рта Йена дёрнулся на пути к полуулыбке.

Терри испортил полусекундный момент, фыркнув своим отвратительным смешком:

— Нет, он выпьет свой кофе как мужчина. Натуральным.

Не будь Микки так до хуя напуган, что отец узнает Йена, он бы закатил глаза. Потому что кто, блядь, говорит такое дерьмо? Боже. Это сраный кофе. Господи, его отец действительно иногда перебарщивал, Микки не мог это выносить.

После того, как Терри расплатился и они вышли, Микки почувствовал, как большая когтистая рука отца вцепилась в его плечо. Он инстинктивно вздрогнул, ненавидя себя за это. Они простояли так с минуту, рука Терри сжимала плечо Микки. Микки опустил взгляд на свой кофе.

— Ужин в субботу вечером, — бросил Терри.

Микки кивнул.

Когда отец ушёл, у Микки зазвонил телефон.

[Мэнди 15:45] Твой мальчик взял пару смен в той маленькой кофейне в кампусе, если хочешь пойти и поприставать к нему.

[Микки 15:46] Ага, спасибо, что сказала.

── ⫷⫸ ──

[Микки 21:22] Спасибо, что вёл себя нейтрально с моим отцом на днях.

[Йен 21:24] А что, по-твоему, я собирался делать?

[Йен 21:24] Потянуться и поцеловать тебя прямо перед ним?

[Микки 21:25] Нет. Просто спасибо, что не стал, ну знаешь…

[Йен 21:25] Вести себя так, будто мы знакомы?

[Микки 21:26] Он становится параноиком. Я не это имел в виду.

[Йен 21:28] Знаю.

[Йен 21:30] Ты хорошо целуешься, кстати.

[Микки 21:31] Заткнись хах.

[Йен 21:32] Я серьезно. Было чертовски жарко.

[Йен 21:32] Ты чертовски горячий.

[Йен 21:33] Не могу перестать думать об этом с тех пор, как это случилось.

[Микки 21:34] Я не собираюсь заниматься с тобой секстингом.

[Микки 21:34] Мы не в средней школе.

[Йен 21:35] Фу, ты совсем не веселый. Взрослые тоже так делают.

[Микки 21:36] Да я само веселье.

[Микки 21:36] Ты и представить себе не можешь.

[Йен 21:27] Докажи.

[Йен 21:28] Давай затусим. Только ты и я.

[Йен 21:29] Типа в клубе. В Бойстауне.

[Микки 21:30] Не совсем по мне.

[Йен 21:31] Ты там когда-нибудь бывал?

[Микки 21:32] Однажды.

[Йен 21:33] И тебе не понравилось?

[Микки 21:33] Гериатрические виагроиды, пытающиеся затащить меня к себе домой.

[Микки 21:33] Это не моё.

[Йен 21:35] Ух. Эй, ты же не собираешься цеплять кого-то.

[Йен 21:35] Ты поедешь домой со мной.

[Микки 21:36] О да?

[Йен 21:36] Да.

[Микки 21:37] Если ты хочешь просто трахаться, нам не нужно тусить для этого.

[Йен 21:38] Ага, что ж, я не просто трахаться хочу.

[Микки 21:42] Говорил же, что не могу дать тебе то, что ты ищешь.

[Йен 21:43] И все же ты позволил себя поцеловать. И прикоснуться к тебе.

[Йен 21:43] Ты тот, кто сказал мне, что я не просто трах. Я знаю, что у тебя есть чувства ко мне. И у меня тоже есть чувства к тебе. И не говори мне, что это не так.

[Микки 21:55] Ты не понимаешь.

[Йен 21:57] Не знаю, думаю, что понимаю. По мне, так похоже, что мы можем трахаться вовсю и что-то чувствовать друг к другу... но в конце концов эти чувства не будут иметь никакого значения. Потому что твой отец — ёбаный псих.

[Микки 22:00] 1. Я говорил тебе, что не буду обсуждать его, если только не на моих условиях.

[Микки 22:00] 2. Я блядь не буду поднимать это в переписке.

[Йен 22:01] Так мы можем встретиться лицом к лицу?

[Йен 22:10] Ага, так я и думал.