У Реджины Миллс, бывшей правительницы Зачарованного Леса, а ныне железного и несокрушимого мэра Сторибрука, внушавшей всем ужас, была всего одна слабость. И выглядела эта слабость как маленький темноволосый мальчик двух футов ростом, который, стоило ему только увидеть пару ножниц в опасной близости от своей головы, упрямством мог помериться даже со своей несокрушимой матерью.

      В общем-то, Генри был вполне спокойным ребёнком, и на прогулках обыкновенно примерно сидел в коляске, радостно улыбаясь и махая ручкой всем прохожим, хотя всякий раз, как Понго оказывался рядом, Генри немедленно разворачивал операцию по побегу из коляски. При этом, стоило Реджине отвернуться, её полуторогодовалый сын, не теряя времени, карабкался на далматинца верхом. И тот факт, что женщину умиляла мысль о том, что её маленький рыцарь объезжает благородного скакуна, вовсе не мешал ей сурово отчитывать Арчи за то, что бедняга доктор не следит за своим питомцем, как следует.

      В остальном же Генри обладал прекраснейшим характером (если не считать время от времени устраиваемых истерик и извечных споров, начинавшихся каждый раз, когда приходило время укладываться спать), но Реджина всё равно любила его.

      Однако даже терпение Реджины, поистине бесконечное, когда дело касалось её маленького ангелочка, вечно где-то забывающего свой нимб, грозило иссякнуть в тот день, когда она вошла в зал к детскому парикмахеру, Рахель, с сыном, мёртвой хваткой вцепившимся в её ногу.

      Для Генри это должна была быть первая стрижка, хотя, нужно признать, что за плечами у Реджины было несколько безуспешных попыток постричь сына самостоятельно. И вот когда волосы мальчишки отросли до плеч, а челка стала совершенно закрывать глаза, женщина неохотно привезла его в парикмахерскую, не уступив ни плачу, ни возмущению, ни надутой от обиды детской мордашке.

      Сперва, повинуясь своему неукротимому стремлению контролировать всё и вся и вечной склонности к гиперопеке, Миллс пыталась постричь ребенка сама, резонно полагая, что дома ему будет более комфортно. Итак, усадив Генри на высокий стул и надев ему на голову пластиковую миску, Реджина вооружилась ножницами…. Генри хихикал и мотал головой ровно до того момента, пока не увидел лезвия ножниц.

      Может быть, да и скорее всего, реакция малыша была связана с тем, что Реджина неустанно напоминала ему, что острые предметы — ножи, ножницы, перочинные ножи и все, чем можно пораниться — ему, Генри, трогать нельзя. И, увидев у мамы в руках ножницы, приближающиеся к его лбу, мальчик испугался и дернулся так сильно, что миска слетела у него с головы. Реджина не смогла даже начать стрижку, боясь поранить сына.

      Через неделю после этого случая они отправились к Рахель. Войдя в брызжущую сочными оттенками красного, зелёного и желтого парикмахерскую, юный Миллс охнул, восторженно разглядывая стоящие в ряд стулья в виде ракеты, лошадки, вагона паровозика и любимца многих маленьких клиентов парикмахерской – хамелеона Паскаля. И, несмотря на неприязнь, которую мэр Миллс испытывала ко всем без исключения горожанам, она не могла мысленно не отдать должное хозяйке парикмахерской. Рахель, совсем молодая женщина, с водопадом светлых локонов, струящимся по спине, была по-настоящему талантлива в своем деле и одинаково хорошо управлялась и с маленькими непоседливыми клиентами, и с их непослушными вихрами. Увидев лошадку, Генри побежал к ней и потянулся к матери, прося усадить его верхом. Оказавшись на пластиковой спине, он тут же дал скакуну шенкеля и начал подскакивать, явно воображая, что несётся галопом. Брюнетка улыбнулась, на всякий случай положив ладонь сыну на спину. Генри так увлёкся, что Реджина совершенно успокоилась, и, когда Рахель подошла к ним, Миллс была погружена в размышления о делах, которые нужно закончить вечером. Так что Генри, заметивший ножницы и буквально в мгновение ока слетевший с лошади, бросившись маме на руки с воплем «Нет!», едва не застал её врасплох.

      Понадобился почти час, чтобы успокоить напуганного малыша, и, когда ей это удалось, Реджина решила сегодня не мучить его и, попрощавшись с Рахель, поехала домой.

      Их сегодняшний визит стал пятой попыткой, и волосы мальчика отросли так сильно, что он натыкался на встречные предметы, ничего не видя перед собой. Реджине едва удалось оторвать Генри, видимо, твёрдо убежденного, что маленькая, яркая парикмахерская куда страшнее всякой комнаты страха, от собственной ноги. Женщина раздраженно вздохнула, удостоверившись, что ногти её сокровища, нуждающиеся во встрече с ножницами не меньше его прически, лишили её очередной пары чулок.

– Генри, – Реджина взяла сына на руки и, убрав упавшие на лоб пряди, твёрдо посмотрела на него. – Родной, тебе нужно постричься, а то мамочка скоро забудет, какого цвета глазки у её маленького принца.

      Надувшись в ответ, Генри отклонился, перестав обнимать её за шею, и решительно скрестил руки на груди:

– Нет.

      Реджина сожалела о том дне, когда Генри выучил это слово, сожалела тем более остро, что мальчик, скорее всего, узнал его от неё самой…. И, скорее всего, тогда, когда сидел у мамы на коленях во время собраний городского совета.

– Это не обсуждается, молодой человек, – строго сказала она, направляясь к парикмахеру.

– Готов попробовать еще разок, Генри? – Рахель приветливо улыбнулась им. Её, кажется, вовсе не смущало, что Миллсы приходят к ней уже в который раз и обычно уходят ни с чем. Мальчик прижался к матери, не ответив на приветствие. Погладив Генри по спине, Рахель повернулась к Реджине. – Думаете, нам удастся сегодня его уговорить, мадам мэр?

– Возможно сегодня вы ему, наконец, понравитесь, – язвительно отозвалась Реджина, следуя за мастером к разноцветному хамелеону. На всех остальных стульях их с Рахель вынужденный союз потерпел поражение, но, возможно, хамелеон окажется счастливым.

      Брюнетка усадила или, вернее, попыталась усадить сына на спину ящерицы, но Генри вцепился в ворот её платья, с протестующим воплем:

– Нет, мамочка! Я не буду!

– Генри, – раздраженно вздохнула она, – мы ведь говорили об этом. Ножницы не сделают тебе больно, я обещаю.

      Генри уселся на Паскаля, но маму так и не отпустил, так что Реджине пришлось согнуться.

– Почему бы вам не сесть рядом с ним, мадам мэр? – предложила Рахель.

– Прошу прощения?

– Ему будет спокойнее, если вы присядете рядом с ним, – терпеливо пояснила парикмахер и наклонилась к Генри.

– Солнышко, хочешь, мамочка тоже сядет на Паскаля, чтобы тебе было не страшно самому?

      Генри оживленно закивал, уткнувшись в мамину шею, и крепче стиснул ткань её платья.

Реджине ничего не оставалось, как только закатить глаза.

– Ну, хорошо, – вздохнув, женщина боком присела рядом с сыном. Сидеть было неудобно, учитывая, что ей приходилось удерживать равновесие самой и страховать Генри, который, наконец, отпустил её и повернулся к зеркалу лицом, но, что ещё важнее, Реджина чувствовала себя крайне неловко. И, стоило Рахель взять ножницы, Генри снова задрожал.

      Реджина подняла руку, останавливая парикмахера и, соскользнула со стула, всё еще придерживая Генри. Быстро оглядевшись и убедившись, что других посетителей в парикмахерской нет, Миллс приподняла юбку и, перекинув ногу через спину ящерицы, уселась позади сына верхом, обняв ребёнка за талию.

      При виде строгой мадам мэра, восседающей верхом на пластиковой ящерице в обнимку со своим напуганным сыном, Рахель восторженно ахнула и расплылась в улыбке, получив от Миллс один из самых строгих взглядов из её обширного арсенала. Поглядев на себя в зеркало, мадам мэр скривилась, но с немалой гордостью отметила, что Генри в её объятиях расслабился и перестал вздрагивать.

      Рахель достала пеньюар для стрижки, однако Генри замотал головой, прекрасно зная, что, как только на него наденут эту странную штуковину, следом появятся ножницы.

      Надёжно держа сына одной рукой, Реджина другой развернула накидку, показывая её Генри:

– Посмотри, родной, она, как плащ Супермена, и защищает не только спину, но и грудь.

      Малыш с любопытством глянул на накидку, пощупал и потянул ткань к себе.

Аккуратно надев её на сына, Реджина застегнула липучку и повернулась к Рахель.

– Ну, давайте разберемся с этим.

      И, наклонившись к Генри, прошептала ему на ухо:

– Ты умница, золотко.

      Юный Миллс просиял улыбкой, однако тут же испугано застыл, увидев ножницы в руках Рахель.

      Реджина успокаивающе гладила его по спине, и, когда её маленький супермэн пережил весь ужас первой отрезанной пряди, не дёрнувшись, она поцеловала его в макушку.

– Ну, вот, ты уже выглядишь немножко красивее, – улыбнулась парикмахер, пряча прядь в пакетик. Быстро взяв полароид, она щелкнула кнопкой, прежде чем её маленький клиент и его мама успели понять, что происходит.

– Маленький сувенир на память о первой стрижке, – с улыбкой пояснила она, отложив камеру, с характерным звуком выплёвывающую фотокарточку.

      Реджина уже готова была отчитать девчонку за то, что та имела наглость сфотографировать её без разрешения, да ещё и (подумать только!) сидящую на ящерице! Но Генри застенчиво улыбнулся, глядя на лежащую на столе фотографию, и Миллс позабыла своё раздражение, чуть крепче обняв его. Улыбка малыша, к её радости, стала шире, и стрижка продолжилась. Через четверть часа, профилировав Генри челку и пройдясь машинкой по шее, Рахель выпрямилась, уперев руки в бока:

– Готово!

      Генри встал на ножки и посмотрел на себя в зеркало.

– Мамин красавчик, – улыбнулась Реджина, помогая ему снять накидку и отряхнуться. – Ведь совсем не больно, правда?

      Мальчик покачал головой, проведя пальцами по непривычно коротким волосам на затылке.

      Соскользнув со спины ящерицы с грацией, в которой чувствовалась многолетняя практика верховой езды, Реджина помогла Генри спуститься и тут же пресекла его попытку потрогать волосы, лежащие на полу.

      Вместе с чеком Рахель протянула им фотографию и красочный сертификат, к которому приклеила кулёчек с прядью Генри:

– Поздравляю с первой стрижкой, Генри! – улыбнулась она, передавая сувенир Реджине, но глядя на малыша. – Может быть, ты ещё зайдёшь к нам, как думаешь?

      Даже не глянув на снимок, Миллс вежливо кивнула и повела мальчика к выходу, полная решимости избавиться от доказательств того, что сидела верхом на детском стуле в виде рептилии, едва добравшись до дома. Повернувшись, Генри застенчиво помахал Рахель и торопливо засеменил за матерью.

      И только уложив сына спать, Реджина взяла оставленный на прикроватной тумбочке сертификат и, поглаживая ребенка по свежестриженным волосам, рассмотрела фото. Они сидели вдвоём на Паскале, и Реджина бережно обнимала Генри, склонившись к нему и шепча мальчику на ухо ласковые слова. Женщина мягко улыбнулась. Может, усадить её рядом с сыном было не такой уж плохой идеей. И фото вышло куда лучше, чем она ожидала. Даже несмотря на её неудобную (в лучшем случае) позу и явно поехавший со стрелкой чулок. И даже несмотря на то, что она сидит на ящерице. Генри так жался к ней, ища успокоения своих страхов... Именно это было дороже всего в этой фотографии, и именно это заставляло её сердце трепетать от счастья. Поцеловав сына в лоб, Реджина ушла к себе, прихватив сертификат и фото.

      В спальне она достала из шкафа альбом и, перелистнув страницы с самыми первыми фотографиями Генри, сделанными в тот день, когда он приехал домой, с крохотными отпечатками ручек и ножек, с фотографиями, на которых были запечатлены его первые шаги. Найдя свободную страницу, женщина вклеила сертификат и фото, а ниже прикрепила пакетик с прядью волос и аккуратным почерком вывела в верхнем углу: «Первая стрижка Генри».

      Бывшая королева смотрела на фотографию, и счастливая улыбка на её лице расцветала всё ярче. В материнстве были свои трудности, о, Реджина определенно знала об этом не понаслышке, но, глядя на фотографию, излучавшую уют и спокойствие, она в очередной раз убеждалась, что её маленькое чудо стоит любых трудностей.