Йен полагал, что одним из многих преимуществ секса с Микки будет то, что Микки потеряет интерес к нему как к еде. Как только они пересекли эту черту от случайных совместно обедающих компаньонов до любовников, Йен предположил, что его полностью исключат из меню. И лишь когда Йен поощряет Микки к грязным разговорчикам, он начинает сомневаться в своём предположении.

Ночь прохладная, уже почти осень. Настала очередь Микки играть роль хозяина, и воздух оружейного магазина наполнен дымом и запахом медленно готовящегося мяса. Йен стоит между раздвинутыми коленями обнажённого и примостившегося на прилавке Микки, одна из босых ног которого вальяжно зацеплена за бедро Йена. Йен слегка царапает ногтями спину Микки, притягивает его ближе, целует в шею, кусает за мочку уха и бормочет:

— Чего ты хочешь?

Он скорее чувствует, чем слышит низкий рокот стона Микки. Затем Микки признаётся грубым, мрачным голосом:

— Я хочу съесть тебя. Бля, я хочу съесть тебя, Йен.

Это своего рода рекордный момент. Йен отстраняется и смотрит на Микки. Он выглядит лучше без одежды, хотя всё ещё грязный и неопрятный. Его кожа бледна, покрыта тонкими волосками и усеяна шрамами, тело сильное и сбитое, а в жёстких завитках лобковых волос уютно устроился прекрасный необрезанный член. Микки так же раскован, как и во всём остальном, бросается вперед, жадно цепляясь за Йена, когда тот отстраняется.

Йен крепче обвивает руки и ноги Микки вокруг своего тела, поднимает его и несёт к импровизированной кровати. Он укладывает Микки на живот, раздвигает его бёдра и проникает внутрь, и это здорово, это чертовски идеально, Микки тяжело дышит и нетерпеливо дёргается, пока Йен не кончает в него. И позже они не обсуждают сказанное Микки.

Впрочем, это не единичный случай. В следующий раз это происходит в доме Йена, и он хочет засунуть свои пальцы в Микки, поэтому сначала суёт их ему в рот.

— Намочи их, — приказывает он, прежде чем прикоснуться языком к соску Микки, пробуя на вкус солёную кожу.

Микки послушно смыкает рот вокруг пальцев Йена, смачивая их слюной. А потом с тем же энтузиазмом стискивает зубы, и Йен думает, что он просто дразнится. Потом ему становится больно, и он уже не так уверен.

— Ай, — он морщится от болезненного давления, пытается отдёрнуть руку, поднимая голову. — Эй, прекрати.

Микки ухмыляется, обнажая стиснутые вокруг костяшек зубы, нежно лаская языком застрявшие в ловушке пальцы, хотя чувственность этого жеста идёт в разрез с постепенным сжатием челюстей.

Сердцебиение Йена учащается в панике, он снова пытается вырвать пальцы изо рта Микки, но ему удается лишь на мгновение дёрнуть его голову вперед, прежде чем Микки снова тянет назад, как озорной щенок, перетягивающий на себя игрушку. И только когда слёзы наворачиваются на глаза Йена, и он выкрикивает имя Микки тихим обиженным голосом, он обнаруживает, что его пальцы свободны. Он прижимает их к груди в защитном жесте, и смотрит на уродливые красные вмятины между первым и вторым суставами.

— Намочил их, — бормочет Микки, нарушая тишину. Он выглядит немного ошеломлённым и нетерпеливо перемещает ноги. — Давай, — побуждает он снова, когда Йен не двигается.

На мгновение Йен подумывает объявить тайм-аут и потребовать с Микки объяснений случившегося. Но Микки выглядит столь заманчиво, лёжа вот так, до такой степени уязвимый, с обнаженными самыми мягкими частями тела, что Йен чувствует себя глупо из-за того, что боится его. Поэтому вместо того, чтобы говорить об этом, Йен скользит мокрыми пальцами за яйца Микки, дает ему то, в чём тот нуждается. Несколько минут спустя Микки горячо проливается на свой живот, стонет и слабо цепляется за руки Йена, выгибаясь дугой от того места, где пальцы Йена изгибаются внутри, когда экстаз уступает место чувствительности.

Так что Йен отмахивается и от этого инцидента, хотя про себя решает никогда не принимать предложение Микки о минете.

Микки теперь почти всё время называет Йена настоящим именем, что является улучшением, но во время еды по-прежнему бросает случайные комментарии о том, как хотел бы нарезать Йена на стейки, как будет готовить его мясо и с чем. Однажды вечером Йен на шатких ногах возвращается домой после утомительного дня. В поисках съестного ему пришлось подниматься на самый верх здания со сломанной лестницей, чтобы обыскать верхние этажи. Микки хмурится, когда видит, что Йен морщится и велит лечь на живот, а затем садится на задницу Йена и начинает массировать ему плечи.

Йен закрывает глаза и стонет от удовольствия, когда Микки ощупывает узлы в мышцах спины и осторожно, но решительно разминает их пальцами. Это приятно во многих отношениях. Такое ощущение, что Микки заботится о нём.

— Дядя как-то рассказывал мне, что в Японии есть специально выращиваемые коровы, — тихо говорит Микки, продолжая поглаживать спину Йена основаниями ладоней. — Они очень избалованы. Их держат обездвиженными, поят пивом, и каждый день фермеры делают им массаж. Целыми днями они только и делают, что висят, пьют пиво и получают массаж.*

Обычно Микки немногословен. Йену эта разговорчивость нравится, нравится успокаивающий рокот его голоса в сочетании с перемещающимся давлением рук Микки на его спине. Он закрывает глаза, мычит в подтверждении и ещё глубже погружается в матрас, расслабляясь.

Через мгновение Микки продолжает:

— Их держат связанными, чтобы они не слишком много двигались и не становились жёсткими, — объясняет он, тыча пальцами в больное место над левой лопаткой Йена. — Они живут этой сытой, счастливой жизнью, а потом, когда их забивают, бифштексы получаются такими мягкими, что тают во рту. Это самые дорогие стейки в мире.

Когда речь закончена, Йен на мгновение задумывается, пока руки Микки ищут все больные места на его спине. Затем тихо и опасливо Йен спрашивает:

— Микки. Ты что, отбиваешь меня?

Руки Микки на мгновение замирают. Он не отвечает.

Внезапно Йен перекатывается, сбрасывает Микки со спины, валит на пол и падает сверху. Микки рычит, когда Йен стискивает его запястья, упираясь коленом в промежность в качестве ясного предупреждения и смотрит в его дикое, грязное, насмешливое лицо.

— Ты что, просто издеваешься надо мной? — спрашивает Йен. — Я никак, мать твою, не пойму, серьёзно ты или нет.

— Серьёзно? — насмешливо переспрашивает Микки.

— Я тебе нравлюсь, Микки? — в отчаянии настаивает Йен. — Или ты просто размягчаешь меня перед тем, как убить и съесть?

Микки пытается сбросить его, но безуспешно.

— Думал, тебе всё равно, — резко парирует он.

Йен раздражённо стонет.

— Просто будь, блядь, честен со мной хоть раз. Пожалуйста.

Наступает тишина, прерываемая лишь их резким дыханием. Именно Микки в конце концов нарушает её, напряжение вокруг его глаз смягчается, когда он смотрит на Йена.

— Ты мне нравишься, — признаётся он хриплым шёпотом.

Йен слегка ослабляет хватку на запястьях Микки.

— И я хочу съесть тебя, — продолжает Микки тем же тоном.

Йен выскакивает из комнаты, захлопывая за собой дверь. Он сворачивается калачиком в основной спальне на большой холодной кровати, гнев и смятение тяжёлым грузом давят на грудь. Засыпает он один, но когда просыпается, голый Микки прижимается к его спине, и в воздухе стоит густой запах его немытого тела. Йен говорит себе, что это извинение, потому что именно в это он должен верить, если хочет сохранить Микки в своей жизни. Он говорит себе, что Микки просто пошутил насчёт желания съесть его, потому что ему нужно верить и в это.

Но в следующий раз, когда Микки приходит к нему, он прижимается к Йену сзади, пока тот готовит, и соблазнительно бормочет:

— Я могу просто взять кусочек, вырезать совсем немного, — говорит он и обхватывает ладонью левую ягодицу Йена, проводит большим пальцем по напряженной мышце. — Может быть, отсюда. Просто посмотреть, какой ты на вкус. С тебя не убудет.

Йен отталкивает его. Но позже, когда они трахаются, он закрывает глаза и думает о том, как выглядит Микки, когда ест, о блаженном выражении его лица и беспорядке, который он создаёт. Когда они засыпают, Йену снится, что он — антилопа, скачущая по африканской равнине, а Микки — лев, набрасывающийся на Йена и ломающий ему шею мощными челюстями. Он просыпается с эрекцией, и это пугает его.

Осень сменяется зимой, и первый снег перерастает в густую метель, которая длится весь день и всю ночь, снега на улицах наметает почти по пояс Йену, и нет ни машин, ни снегоочистителей, чтобы одолеть его. Микки на другом конце города, на своей базе в оружейном магазине. Йен не может добраться до него, а Микки не может добраться до Йена. Дни слишком короткие, а снег слишком глубокий.

Одиночество Йена длится несколько дней, затем неделю, затем две недели. Предыдущая зима была тяжёлой, но эта ещё хуже. Йен запасся едой на сезон, но почти ничего не ест. Он смотрит на страницы своих комиксов, не читая их. Бесцельно бродит по дому. Мастурбирует, но теряет интерес, не успев закончить. Он ощущает отсутствие Микки, как фантомную конечность — глубокую, недосягаемую боль.

В середине третьей недели Йен срывается. Он упаковывает рюкзак, садится у входной двери и прислушивается к шуму снаружи, затихающему, когда ночь уступает слабому рассвету. Когда он уверен, что берег чист, Йен толкает дверь плечами, борясь с наваленным снаружи снегом, и открывает её достаточно широко, чтобы выбраться.

Примерно на середине улицы Йен осознаёт, что его ботинки недостаточно прочны для такой погоды. Снег по колено, и пальцы ног уже онемели от холода. Он может повернуть назад, должен повернуть, но не делает этого. Он сцепляет зубы, опускает голову и продолжает долгий утомительный путь через весь город.

Йену почти удаётся. Почти. Около полудня слабое тепло солнца растапливает верхний слой снега, что немного облегчает передвижение. Но дни так коротки, что кажется, будто не проходит и минуты, как тени снова удлиняются, а воздух становится холоднее. Йен стискивает зубы, ускоряет шаг, говорит себе, что осталось всего несколько кварталов. Когда солнце, наконец, садится, Йен действительно видит оружейный магазин в угасающем свете, но даже когда поднимает над снегом замерзшие ноги и тщетно пытается бежать, он знает, что уже слишком поздно.

Он слышит эти звуки. Они подбираются всё ближе. Они взволнованы.

Изнемогая от холода и усталости, Йен понимает, что скоро умрёт. Он надеется, что это произойдёт быстро. Он надеется, что утром от него останется достаточно, чтобы Микки наконец смог осуществить своё желание. Он не возражает, чтобы Микки съел его, если Йен будет уже мёртв.

То, что выходит ночью, появляется, и Йен издаёт шокированный вопль боли при первом ударе, видит свою кровь, тёмными брызгами падающую на снег. Он шатается, спотыкается, но тело продолжает пытаться убежать, преисполненное решимости выжить, даже если Йен сдался. Они окружают его, и у Йена возникает странное чувство, что они забавляются, играют с ним. Следует ещё один стремительный удар, и Йен смаргивает кровь с глаз, в голове звенит. Смерть не будет быстрой, понимает он. Они собираются потянуть время.

Третья атака пронзает поясницу, сбивает с ног в безудержном вращении. Снег быстро впитывается в одежду, кожа немеет, и Йен благодарен за это. Он переворачивается на живот и пытается ползти, не смотря на белый снег, стенами возвышающийся вокруг, слишком мягкий и рыхлый для опоры.

Как раз в тот момент, когда Йен решает закрыть глаза и притвориться мёртвым, чтобы они могли продолжить дело по раздиранию его на части, воздух сотрясает мощный взрыв. Хор возмущенных воплей следует за ним, затем ещё два взрыва, и снег вздымается над Йеном в суматохе происходящего. Его пальто натягивается, собираясь под мышками, когда его тянут за воротник, волоча по снегу. Йен на мгновение теряет сознание, прежде чем его будит очередной оглушительный треск, вопль. Он ничего не видит.

Йен снова теряет сознание.

Проснувшись, он понимает, что прошло много времени. Его тело согрелось, а раны болят. В воздухе витает знакомый запах дыма и меди. Что-то острое впивается ему в плечо, пронзая кожу, и Йен всхлипывает от боли.

Открыв глаза, он видит Микки, склонившегося над ним, и первая мысль Йена, что Микки не знает, что он ещё жив, и готовится съесть его. Однако, когда он пытается отпрянуть, Микки шикает на него, удерживая, и Йен понимает, что причина острой боли, ощущаемой им — крючковатая игла, тянущая за собой толстую чёрную нить через разрывы в коже, стягивая края.

Чтобы отвлечься от боли, Йен смотрит на Микки из-под прикрытых век, наблюдает за его лицом. Микки выглядит усталым и несчастным. Между бровями залегли глубокие морщины, и он сосредоточенно закусил нижнюю губу. Его пальцы неуклюжи, когда он шьёт, непривычные к такой тонкой работе.

— Эх, — хрипит Йен, когда Микки завязывает узел и перерезает нить. — Ты… отрезал какие-нибудь кусочки… пока я спал?

Напряжение отчасти спадает с лица Микки, губы изгибаются в полуулыбке.

— Я не возражаю, — продолжает Йен. — А если я умру... если я умру, ты сможешь съесть меня. Я не против.

Микки макает тряпку в миску с сильно пахнущим спиртом и вытирает кровь с плеча Йена.

— Я как-то читал статью, — мечтательно говорит Йен. — О собаках, которые съедают своих хозяев, когда те умирают. Они заперты в доме, и им нужно выжить, поэтому они съедают человека, которого любят больше всего на свете.

Он замолкает, пока Микки заставляет его выпить немного воды из старой пивной бутылки, прикладывая её к губам Йена своими грязными окровавленными руками со всей нежностью фермера, кормящего из бутылочки новорожденного ягнёнка.

После Микки ложится рядом с Йеном на скромной маленькой кровати, контур его тела вырисовывается в мягком оранжевом свете огня. Они, вероятно, последние два человека, оставшиеся в живых в Чикаго, возможно, последние два человека, оставшиеся в живых в мире.

Микки заговаривает мягким и немного удивлённым голосом, глядя в лицо Йена.

— Йен, — говорит он, — я хочу тебя съесть.

И, наконец, Йен понимает. Он улыбается.

━━━━━━━━》✇《 ━━━━━━━