Каким-то образом (он не совсем уверен каким) Йену удаётся заставить Микки выполнять работу, не связанную с убийством кого-либо или чего-либо. Они расположились за домом Йена, в разросшемся огороде, который он возделывал годами, и Микки поливает растения из старой металлической лейки, а Йен аккуратно собирает помидоры. Он осторожно обхватывает их пальцами, надавливает, чтобы проверить твёрдость, и скручивает с лозы только в том случае, если уверен, что они созрели.

Дом Галлагеров — маленький оазис в хаотичных руинах Чикаго. Город повсюду становится всё более диким и заросшим, но маленький клочок земли Йена аккуратно организован и ухожен с любовью. Оружейный магазин Микки больше похож на пещеру: снаружи выглядит точно так же, как и всё остальное, но внутри это грязное, загромождённое маленькое пространство, полное вещей, которые Микки таскал домой на протяжении многих лет, включая, иногда, и Йена.

Микки раздражённо щурится от яркого солнца, проводит рукой по вспотевшему лбу, оставляя свежую полоску грязи. Йен ласково улыбается, неторопливо подходит к нему и протягивает помидор.

— Вот, — говорит он, — откуси от этого.

Микки опускает взгляд на овощ и морщит нос, будто Йен только что предложил ему собачье дерьмо.

— Блядь, нет, — возражает он. — Сырые помидоры — это отвратительно.

Йен подавляет весёлую ухмылку.

— А человеческая плоть не отвратительна? — парирует он.

— Эй, по крайней мере, я сначала её готовлю. Я же не дикарь.

Йен смеётся над этим, потому что Микки выглядит в точности, как дикарь. Его одежда грязная и вся в дырках, а кожа постоянно покрыта въевшейся грязью. Микки, кажется, быстро понимает, почему Йен так развеселился, он широко улыбается, демонстрируя зубы, небрежно роняет лейку в траву и прижимается к Йену.

— Что-то смешное, Свободный Выгул? — мурлычет он. Когда Микки так близко, Йен может видеть, где он загорел — небольшое покраснение на носу и щеках, на полусферах его голых плеч. Йен ставит ведро с помидорами на землю, медленно осыпает поцелуями горячую кожу Микки и выпрямляется.

Йен не знает, почему хочет сказать это. Он никогда не собирался поднимать эту тему. Но урожай сегодня хороший, солнце греет ему спину, а Микки согревает спереди, и Йен вдруг чувствует себя таким счастливым, что выпаливает:

— Эй, ты же знаешь, что на этой неделе у нас годовщина?

— Ты о чём, бля?

— Я имею в виду, что почти ровно год назад я застрял в городе и укрылся в твоём оружейном магазине, — объясняет Йен, нежно поглаживая большим пальцем щёку Микки.

Микки на мгновение задумывается, потом усмехается.

— И я приковал тебя наручниками к трубе.

— И сказал, что собираешься меня съесть.

— Эй, я не врал. Просто до этого ещё не дошло.

Йен ухмыляется, наклоняется и целует Микки в губы, у которых… что ж, специфический вкус. Днём, когда Микки что-нибудь съест и выпьет, это не так уж ужасно, но утром его дыхание становится смертельно опасным. Йен удивлён, что у него нет кариеса или воспаления дёсен, учитывая, что Микки, вероятно, не чистил зубы годами.

Микки дразняще прикусывает нижнюю губу Йена, достаточно сильно, чтобы оставить след, затем немного отстраняется и спрашивает:

— И когда это?

— Годовщина? В пятницу. И в субботу, наверное. В пятницу вечером я впервые увидел тебя, а в субботу утром ты впервые увидел меня.

— Через сколько это дней?

Верно. Иногда Йен забывает, что Микки не отслеживает дни так же точно, как это делает он. — Четыре дня. Сегодня понедельник.

Поэтому они составляют план. Микки придёт, Йен что-нибудь приготовит, а потом они будут трахаться. Йен не говорит, что это очень похоже на любой другой день, потому что слишком доволен тем, что Микки действительно хочет сделать что-то, чтобы отметить это событие. По версии Микки, романтика, это рассказать Йену, как сильно он хочет съесть его, какие кусочки съест первым и как их приготовит. Йен никогда не был таким парнем, которые ожидают букет цветов или коробку шоколадных конфет, но должна же быть какая-то золотая середина.

Однако, составив планы на юбилейный ужин, Йен понимает, что он тоже не знает, как вести романтические отношения. Он был всего лишь подростком, когда всё рухнуло, а быть геем — это не то, что вы афишируете в Саутсайде. Его связи в значительной степени ограничивались быстрыми, тайными перепихонами в школе или на работе. Он никогда не был на настоящем свидании, никогда не покупал никому подарок на День Святого Валентина, не говоря уже о подарке на годовщину.

К тому же Йен не может сбегать в «Барниз»* и купить что-нибудь. Формально в Чикаго всё ещё есть «Барниз», но, когда Йен в последний раз проходил мимо, в его руинах обитала стая облезлых диких собак.

*Barneys New York — американская сеть магазинов по продаже модной одежды.

Так что на пару дней Йен полностью увязает в поисках идей. А потом, когда идея приходит ему в голову, он, вроде как, об этом жалеет.

━━━━━━━━》✇《 ━━━━━━━

Наступает пятница — тёплый, ленивый летний вечер. Правда, Йен не особо им наслаждается. Подготовка к праздничному ужину заняла весь день, и ко времени, когда он слышит привычный глухой стук в дверь, он чувствует себя измученным и раздражённым. Он неуклюже идёт к передней части дома, делая всё возможное, чтобы успокоить нервы, и открывает дверь.

И пристально смотрит.

Пожалуй, впервые за всё время, что Йен его знает, Микки выглядит неуверенным. Он почёсывает затылок и уклоняется от пристального взгляда Йена, оглядывая крыльцо. В конце концов, он грубо огрызается:

— Не жди, что так будет каждый день, мать твою. Это на один раз.

Йен умудряется совладать с голосом:

— Не буду.

— Это была ёбаная заноза в заднице, понимаешь? — хмурясь, продолжает Микки. — Чёрт его знает, почему ты так часто это делаешь. Не то чтобы мне было не насрать.

— Микки, — говорит Йен. — Ты выглядишь...

Микки жуёт губу, переминаясь с ноги на ногу.

— Чистым, — заканчивает Йен. А потом смеётся, немного снимая напряжение. — Чёрт возьми, ты охуенно чистый.

Во всяком случае, хмурый взгляд Микки только усиливается. Впрочем, эффекта это не портит. Он действительно чист. Волосы выглядят мягкими и блестящими, его кожа бледная и беззащитная без обычного налёта пота и грязи, и он одет в строгий костюм. Дешевый костюм, который явно не отглажен, но всё равно это костюм. Он выглядит практически совершенно другим человеком — даже глаза кажутся более голубыми, чем обычно, на контрасте с белизной кожи. Он великолепен. Совершенно, потрясающе великолепен.

Йен спускается на крыльцо и встаёт прямо перед Микки, так близко, что может протянуть руку и провести большим пальцем по нижней губе Микки, прикоснуться пальцами к его щеке. Что он и делает.

На мгновение Йен забывает, что мир рухнул, что его семья, вероятно, мертва, и у него нет реального будущего, а этот город пуст и разрушается. Как будто последние девять лет его жизни никогда не случались, и Йен снова просто подросток, стоящий на крыльце своего семейного дома, а перед ним горячий парень в костюме, готовый пойти на свидание. Это хрупкая иллюзия, настолько хрупкая, что Йен едва осмеливается дышать, чтобы не разбить её.

И он не знает. Не знает, что сказать. Не знает, как сказать Микки о том, как много это значит для него, как он тронут этим жестом. Йен просто надеется, что Микки достаточно умён, чтобы понять всё это самостоятельно, потому что на самом деле Йен говорит:

— Ты украл моё мыло?

Микки сильно бьёт его в плечо, и Йен смеётся, морщась и хватаясь за больное место.

— Ублюдок, это первый и последний раз, когда я моюсь для тебя. Убирайся с дороги, я голоден, — и Микки грубо протискивается мимо него, оставляя стоять на крыльце, тупо пялясь на удаляющуюся спину Микки.

Солнце скоро сядет. Йен задвигает засовы на двери и навешивает цепь. Некоторое время после того, как на него напали, ночи для Йена протекали довольно тяжело. Ему снились кошмары о существах, которых он частично разглядел, когда они кружили вокруг него. Он боялся, что они проникнут в дом, сводил Микки с ума своим беспокойством всякий раз, когда они ночевали друг у друга. Теперь, однако, Йен более или менее вернулся к своим мерам предосторожности на ночь, как и к любой другой рутине. Он снова научился блокировать шумы.

Закончив запираться, Йен обнаруживает Микки на кухне, тот поднимает крышку с кастрюли с медленно кипящим содержимым и морщит нос.

— Ну, по крайней мере, эти приготовлены, — комментирует он, ковыряясь в овощном рагу старой погнутой ложкой. — Если бы я пришёл сюда и узнал, что ты приготовил салат, я бы, блядь, тут же свалил обратно.

Йен колеблется, делает глубокий вдох, набирается храбрости и говорит:

— Эй, Микки? Ты не мог бы… ты не мог бы подойти сюда на секунду?

Микки поднимает взгляд, накрывает кастрюлю крышкой и неторопливо подходит. Йен ожидал, что ему придётся иметь дело с грязным Микки в его обычной рваной одежде, и костюм сбивает с толку. За счёт него Микки ещё более пугающий. Он выглядит настолько нормально, что Йен чувствует себя уродом по сравнению с ним.

— Эм... — Йен пытается вспомнить, что собирался сказать. — Не хочешь присесть?

Он показывает на выцветший старый диван. Микки приподнимает брови, но подчиняется, ржавые пружины жалобно скрипят, принимая его вес. Йен осторожно садится на стул, потирает ладонь правой руки большим пальцем левой.

Когда он чувствует раздражение и беспокойство Микки, Йен заикаясь, бормочет:

— Я не знал, что тебе подарить. Я имею в виду, ты спас мне жизнь. Вероятно, не единожды. Думаю, что если бы не встретил тебя, я бы... Хочу сказать, вероятно, я не был бы сейчас здесь, — он в отчаянии качает головой и ругается. — Это так чертовски странно.

Он рискует бросить быстрый взгляд на Микки, который выглядит сбитым с толку. И внезапно Йен понимает, что ему нужно сделать это сейчас, иначе он струсит, и боже, это будет такая ёбаная трата времени.

Не глядя на Микки, Йен хватает пластиковый контейнер со столика рядом со своим стулом и вслепую пихает его в сторону дивана.

— Вот. Это для тебя.

Он чувствует, как Микки тянет контейнер из его пальцев, и, закрыв глаза, вслушивается, как изгибается и хлопает открываемая крышка. Наступает долгое молчание.

Потом Микки произносит:

— Что?.. — но это всё, что он говорит.

Йен знает, что Микки пристально смотрит на него, но не может заставить себя поднять глаза. Обращаясь в основном к полу, он говорит:

— Я хотел дать тебе что-то... что-то, что тебе понравится. Что-то, чего ты хотел.

Ещё одна пауза.

— Бля... — выдыхает Микки. — Это ты? — спрашивает он.

Йен открывает рот, но ответ застревает в горле. Но затем он больше не может не смотреть на Микки, потому что Микки стоит перед ним на коленях, его руки нерешительно парят над коленями Йена, а глаза скользят вверх и вниз по его телу.

— Ты в порядке? — тихо спрашивает Микки, и задней мыслью Йен удивляется, что это первая реакция, первое, о чём думает Микки.

— Я в порядке, — отвечает он. — Я... всё было стерильно. Я зашил его. И у меня есть пенициллин на всякий случай.

Микки всё ещё осматривает тело Йена, ища. Он ничего не говорит, но Йен знает, о чём он думает. Он берёт руку Микки, успокаивающе сжимает её, а затем осторожно кладёт примерно на середину своего левого бедра.

— Тут, — говорит он. — Осторожно, всё еще.… Я сделал это сегодня.

Наконец Микки смотрит Йену в лицо широко раскрытыми и полными тревоги глазами. И Йен опять удивлён. Это не та реакция, которую он ожидал. Намного спокойнее, во-первых. Менее торжественно. Момент кажется шатким, напряжённым, неустойчивым.

— Тебе было больно?

Йен сглатывает. Он знает, что Микки различит ложь.

— Да, было больно. На самом деле я хотел… Предполагалось, что будет больше. Но я вроде как вырубился, — он хрипло хихикает.

Микки снова смотрит вниз, туда, где его рука покоится на бедре Йена. Сейчас Йен не видит его лица, не может догадаться, о чём он думает. Но через мгновение Микки отстраняется и садится на диван. Он берёт контейнер и смотрит на его содержимое.

— Тебе нравится? — осторожно спрашивает Йен, когда ему кажется, что молчание тянется слишком долго.

Микки глубоко втягивает воздух через нос, а потом выдыхает.

— Я... чёрт, я так много об этом думал. Иногда мне так этого хотелось, что я едва мог вынести, — однако счастливым он не выглядит. Внезапно он резко поднимает голову и рявкает: — Не делай так больше. Не надо, мать твою... больше ты этого не сделаешь, слышишь? Я убью тебя, чёрт возьми, убью и съем, если ты сделаешь это снова, не сказав мне, клянусь...

— О-го-го, — перебивает его Йен, потому что, похоже, Микки действительно расстраивается, и это выводит его из себя. — Не напридумывай тут. Я не собираюсь превращать это в привычку. Это не повторится.

Микки снова смотрит на коробку.

— Я никогда не думал... — он обрывает себя, затем делает ещё одну попытку. — Просто чувствую себя не так, как предполагал.

Йен умудряется улыбнуться.

— Ну, главное не то, как ты себя чувствуешь. Всё дело во вкусе.

Он идёт на кухню, снимает с плиты овощное рагу. Он оставил в стороне сковородку с небольшим количеством растительного масла и надеется, что смысл понятен. Он занят тем, что накрывает на стол и подаёт тушёные овощи, и в то же время слышит, как Микки тихо работает у него за спиной. Ставя вторую тарелку рагу, Йен слышит безошибочное шипение, от которого по спине пробегает дрожь. Он не оборачивается, внезапно решив, что не хочет видеть, но ничего не может сделать, чтобы избежать запаха.

Он осторожно делает вдох, опасаясь, что ему может стать дурно или даже вырвет. Но всё в порядке. Это просто мясо.

Йен садится, набивает рот рагу. Неплохо. Микки присоединяется к нему, присаживаясь напротив, ставит маленькую тарелку рядом с основной. Там не так уж много, просто кусочек, на самом деле. Но Микки смотрит на него с благоговением, словно не может поверить, что он действительно существует.

— Не дай мне остыть, — говорит Йен. И Микки бросает взгляд через стол. Он улыбается широкой, нежной, игривой ухмылкой. А потом он поднимает Йена и съедает его.

━━━━━━━━》✇《 ━━━━━━━