до конечной.

«вагон набивался

грязными людьми

пок°лажей

рулонами произведений искусства

криками животных

запахом турец: ких сигар

шумом

ты улыбался

я нервничала;

когда будто бы случайно

меня наконец прижало

к тебе»

после шести часов вечера в метро совсем заходить не хотелось. было бы приятнее прогуляться, но слишком далеко, а на улице холодно — аки не взял перчатки, да и вообще оделся не по погоде, в тонкое синее пальто, и оно продувало. как-то не подумал об этом. сегодня все мысли в нем были рассеянны, хаотичны, настолько беспорядочны, что начинало раздражать. ощущение такое, будто песок сквозь пальцы сыпется, а аки все не теряет надежду его собрать.

хаякава дождался своего поезда. прежде взял за капюшон черноволосую девчонку, которая чуть не свалилась на рельсы. сильно перепугался, но виду не подал, а когда подбежал белобрысый пацан и начал благодарить, он почти ничего не ответил, только промычал что-то вроде: «все в порядке, главное, что успел». сердце все еще клокотало в груди, и виски пульсировали — аки представилось, как эта девчонка все же упала, а поезд не смог затормозить перед ней.

предстояло еще ехать восемь станций до дома, вагон наполнялся людьми. свободных сидячих мест не осталось, а через пару станций вовсе негде было стоять, все плотно прижались друг к другу. ну, это только ощущалось, что мест больше нет, но в такие моменты часа-пик начинало казаться, что вагоны или автобусы расширяются изнутри, нарушая все законы физики и математики, и каким-то образом вмещают еще с десяток людей.

стало жарко, дышалось уже трудно. и наушники забыл сегодня дома. хотелось курить. строптивая женщина расталкивала людей, прокладывая себе путь к манящему выходу.

рыжеволосый пацан (по первому впечатлению аки подумал, что это девушка, но мужские черты лица его выдавали) впечатался в тело аки, когда женщина, прущая как бульдозер, рукой и его оттолкнула. он был в наушниках и прошептал: «извините», стараясь от аки отодвинуться, хоть и было это едва ли возможно.

аки взглянул на парня еще раз. ему подумалось, что где-то он точно видел это лицо. внешность необычная, и запомнить ее не представляло трудностей, оттого и аки почти что доверился своему внутреннему ощущению.

хаякаве вдруг вспомнилось, как он играл в прятки с друзьями и младшим братом. с братом ему играть совсем не хотелось, но родители заставляли таскать с собой. это бесило. брат требовал к себе слишком много внимания, а аки побольше времени хотел провести с друзьями. ничего плохого в этом не было, и не сказать, что аки в будущем стало стыдно за свое раздражение. он был ребенком, а не няней или второй мамой. в конце концов, он решил спрятаться так, чтобы его никто не нашел. аки убежал в лес настолько далеко, насколько посчитал нужным, чтобы не заблудиться, и скрылся в заброшенной католической церкви. там пахло сыростью, и доски скрипели под ногами, на стенах поросли плесень и лишайник.

витражные окна пропускали разноцветный свет. аки не было страшно или грустно. он сидел на скамье и ждал, пока его кто-то найдет. но аки никто не спешил искать.

парня толкнули вновь, и он наступил на мысок ботинка аки. извинился, кивнув, на что аки, чтобы рассеять неловкость, сдержанно улыбнулся. вот откуда хаякава помнил его. странное дело.

уходить почему-то не хотелось. здесь было пусто и нешумно, не было брата и отчитывающих аки родителей. его не нашли и примерно через двадцать минут, а потом пошел дождь. и дождь этот как будто оторвал аки от всего остального мира, закрыл его в этой заброшенной католической церкви, а затем поднял туман, чтобы мальчик точно не смог выбраться.

становилось уже холодно, и аки вдруг подумалось: ничего страшного, если его не найдут. родителям он, казалось, нужен был только, чтобы следить за младшим братом, а старшего они отодвинули на второй план. друзья теперь были бесконечно далеко — он проводил с ними все меньше времени из-за брата, а сейчас ему вовсе не хотелось с ними видеться, все равно они его не искали.

аки лег на скамью на первом ряду от алтаря и заснул. ему привиделся мальчик. у него были длинные, струящиеся по спине рыжие волосы и светящийся нимб над головой. из его лопаток отрастали два коротких крыла. ощущение было такое, будто бы крылья эти только недавно прорезались через его кожу, и на спине остались кровавые подтеки, а сами крылья едва ли были покрыты перьями, разве что опушены, и выглядело это до смешного глупо. мальчик был нагой, он поманил аки к двери, и аки почему-то пошел, хотя мама говорила ему никогда не идти за кем-то во снах. ему показалось, что этот ангел ничего плохого ему не сделает.

в лесу уже было темно, но нимб этого мальчика светился так ярко, что освещал их путь, оттого и было легко идти, и аки замечал все кочки и ямки. ангел был прямо как герой из легенды о данко, подумалось аки во сне. хаякава не решился взять его за руку — вдруг этот ангел исчезнет или, наоборот, заберет его с собой, и аки станет таким же ангелом? и тогда не будет больше мамы и папы, друзей рядом, картошки фри по субботам, кошки мяукалки. аки поспешил за ним.

хаякава проснулся. он проснулся сидя у дерева на сырой земле, вдали мерцали фары машин и полицейская сигналка. он проснулся не в католической церкви, а у начала тропинки, ведущей в лес.

мама его потом так сильно ругала.

у рыжеволосого парня из наушников доносилась jun togawa. держаться было не за что, а до поручня у мальчика так и не получилось дотянуться. поезд затормозил, и всех потянуло по инерции в одну сторону. аки схватил парня за плечо, и затем парня отшатнуло вновь к телу аки.

парень поднял взгляд, чтобы вновь неловко извиниться.

— не извиняйся, — сказал аки.

мальчик в ответ попытался улыбнуться. аки не отнял руки от его плеча, только посильнее прижал к себе. и он послушно прижался, не став отталкивать. грудь у аки вздымалась часто, и казалось, что парень непременно услышит бешеный стук его сердца. он и услышал.

— тебе до какой?

— до конечной, — удивленно подняв на него широкие глаза, сказал парень.

до остановки аки осталось еще две станции, до конечной — еще шесть.

— и мне.