Непроницаемая темнота и слабое ощущение собственного тела сначала застали меня врасплох. Но желания разобраться в окружающем мире не возникло. Не стала я и шевелиться, чтобы попытаться понять положение своих конечностей. Черная бездна не дарила чувства защищенности или уюта, она вела себя как подобает: была ничем. И я тоже притворялась ничем. Я в любой момент могла легко напомнить себе, кто я, вспомнить последние события своей жизни, и нужно ли мне сейчас что-то делать, куда-то идти. Но, мысленно (а может, и физически) затаив дыхание, я не позволяла своему сознанию уходить в эту сторону. Я оставалась инкогнито даже для самой себя, потому что понять пустоту, можно только соответствуя ей. Когда мне уже казалось, что кастинг пройден успешно, и вот-вот ничто-комиссия утвердит меня на роль Ничто, чья-то не очень бережная рука тряхнула меня за плечо.

– Рота, подъем! – Задорный голос доносился как будто из соседней комнаты, но слишком уж мягкое искажение звука заставило меня вспомнить, что я в наушниках.

Как играющий в прятки ребенок, поролон наушников после своего обнаружения словно потерял интерес к игре, перестал скрываться и теперь ясно ощущался на ушах. Голос, звавший меня, было нетрудно узнать, особенно манеру развязно проглатывать окончание в слове «рота». Это была Алиса, студентка факультета, с которой мы уже долго работали над совместными проектами, а заодно успели пожружиться. В следующую минуту я уже нащупывала и расстегивала крепления на нейровизуализаторе. Он представлял собой соединенные в подобие шлема наушники и VR-очки. Сняв его, я осторожно открыла глаза.

Нейровизуализатор был одной из инновационных технологий для нашего института, но в высших научных кругах уже отшумевшей сенсацией. Это устройство позволяло ввести человека в бессознательное состояние, похожее на сон и, если нужно, ко сну (или «ментальной картине», как было принято называть это в нашей рабочей среде) могли подключиться еще несколько человек. Яркими вспышками в очках и низкочастотными колебаниями в наушниках (неслышными, но не бесплодными) человек погружался в состояние близкое к припадку, но почти безвредное для здоровья, а после этого прямиком в свою ментальную картину. Ментальные картины можно было настроить заранее, но весьма неопределенно, только задать их тон, то есть запрограммировать мозг на эмоциональные состояния: страх, радость, спокойствие и так далее. Настройкой и контролем процесса можно было заниматься с обычного компьютера.

Жалюзи в кабинете были заботливо закрыты, так что мне даже не пришлось щуриться и ждать, когда пройдет резь в глазах.

– Зин, ты там уснула, что ли? – Алиса, перегнувшись через подлокотник кресла, нависла надо мной.

Вид у нее был слегка оживленный, волосы чуть повыбивались из косичек, темные глаза озорно блестели. Не могу не заметить, что в веселое оживление Алиса могла приходить по пять раз на дню, но после короткого, уже начавшего забываться, свидания с темнотой мне казалось, что я в первый раз встречаю кого-то настолько живого. Поэтому я скорее отвела от нее взгляд, который наверняка был если испуганным, то, как минимум, странным.

Мы находились в лабораторной нашего городского института. В отличие от прочих эта была обставлена не казенными скрипучими стульями и шаткими партами: здесь стояли несколько недорогих, но мягких кресел, на одном из которых я себя и обнаружила, в одной из тумбочек хранился стратегический запас «к чаю». Лабораторная была почти в полном смысле этого слова обжитой, ещё лет десять назад Людмила Степановна стала безвозмездно обустраивать это помещение, так как проводила здесь больше времени, чем дома. А Людмила Степановна о себе позаботиться могла – она была готова дни и ночи проводить за работой со студентами и исследованиями, но делать это в некомфортабельном помещении?.. нет, Людмила Степановна им не раба! К мебели все относились осторожно, испортить или небрежно использовать имущество величайшей работницы нашего института не дерзнул никто.

У окна сидел заскучавший уже Владлен, мой дорогой братец, он кинул на меня наигранно возмущенный взгляд и картинно покачал головой, давая понять, что, просидев без движения лишних полминуты, я отняла у него бесценное время жизни. Но задерживать внимание на Владлене было как-то недосуг. Его навязчивое лицо и так мелькало передо мной целые сутки почти без перерыва. А вот другое лицо, сидевшее неподалеку, и со сдержанной улыбкой обращенное ко мне, заставило меня чуть ли не вздрогнуть, когда воспоминания из ментальной картины и реальности сложились в единую картину.

Юношу, державшего в руках такой же нейровизуализатор как у меня, звали Юлиан Серов, он был студентом с факультета философии и истории мировой культуры. Это он сообщил мне сам, несколько часов назад. В нем же я узнала своего экзаменатора, который казался мне незнакомцем во время допроса в ментальной картине. Приняв этот факт, я, наконец, заметила, что в комнате все смотрят на меня. Наверное, нужно было что-то сказать, но ужасно не хотелось ни отшучиваться, ни вообще вступать в разговор.

– Итак, теперь, когда все в сборе, можно проанализировать ваши ответы и сделать первые выводы. – Юлиан, кажется, понял, что мне не хочется говорить, и перевел все внимание на себя. – Во-первых, насколько я помню, Зина запрограммировала ваши ментальные картины на ощущение страха и давящую атмосферу, но вы держались довольно смело и уверенно.

Он говорил вежливо, но с крохотной примесью небрежности, для создания неформальной обстановки. Но в его похвале сквозила неискренность, а вспоминая, как прошел мой опрос, вообще откровенная ложь. Юлиан жестикулировал как человек регулярно выступающий перед публикой: его движения и мимика были не чрезмерны, но он ревностно удерживал внимание каждого. На протяжении всего последующего разговора он то и дело поправлял закатанные по локоть рукава своей темной рубашки и разглаживал складки и без того превосходно сидевших кремовых брюк.

– Начнем, пожалуй, с Алисы. Она привела очень весомое и быстрое доказательство, не так ли? – Он тяжело улыбнулся и многозначительно посмотрел на нее.

– Что ты сделала? – Тут же включился Владлен.

– Дала ему по лицу.

Владлен уважительно присвистнул.

– Не знал, что ментальные картины так хорошо передают тактильные ощущения. – Заметил Юлиан. – Кстати, ты вложила столько силы, чтобы твое существование было убедительнее?

– Ага. – Спокойно ответила на пущенную в свою сторону шпильку Алиса. Она всегда принимала флегматичный и слегка гордый вид, когда кто-то начинал обсуждать ее выходки. Они пару секунд напряженно смотрели друг на друга, пока она не рассмеялась.

– Обстановка в картине Алисы, в целом, способствовала такому решению. – Продолжал Юлиан. – Мы оказались в маленькой душной комнате, где происходило какое-то собрание. Там был небольшой стол, вокруг него столпились люди и о чем-то с жаром спорили. Затем я вклинился в их разговор и настойчиво попросил у Алисы доказательств ее существования… за что и получил пощечину. Впрочем, сама картина не так важна для исследования… хотя, с помощью этого устройства можно написать десятки диссертаций по психологии. – Он задумчиво покачал головой, губы его дрогнули, а в голосе пропал пресловутый тон ведущего.

Исследование Юлиана было практической частью его дипломной работы. Он хотел провести опрос об обывательском представлении насчет вопроса существования. Но обычные опросы разочаровывали и не устраивали его еще в процессе – отвечающие принимались кого-то цитировать, пересказывать чужие рассуждения, как жаловался Юлиан, сами не понимая, о чем они говорят. Не хватало искренности. В неформальных разговорах, задавая свой вопрос между делом, он получал в ответ непонимающие или иронические взгляды, от него отмахивались. И тогда, на непоколебимых правах племянника Людмилы Степановны, он получил в свое распоряжение нейровизуализатор и пару человек, которыми Людмила Степановна, как научная руководительница, могла деспотически распоряжаться как угодно – то есть Алису, ее студентку, меня, как ее аспирантку и Владлена… Формально Владлен вообще не имел к институту никакого отношения, но его взяли до кучи. Добровольно-принудительное участие в исследовании уже подходило к концу.

– Тебя пугают конфликтные ситуации? – Спросил Юлиан.

– Нет, мне просто не нравятся вот эти коллективные разборки по всяким глупостям, когда всех собирают и начинают выяснять, кто, где и когда облажался. – Алиса сложила руки на груди и пожала плечами.

– Понимаю. Владлен, может, ты хочешь сам рассказать про свой ответ?

– Разумеется! – Воскликнул он. Владлен был той еще язвой, и по взгляду Юлиана становилось понятно, что с этой его стороной он уже успел познакомиться. – Мы оказались в зале суда. Адвоката мне не предоставили, так что пришлось выкручиваться самому. Но Ваша Честь оборвали мой стенд-ап в самом начале.

– Хотя попытка отшутиться во время судебного заседания, конечно, заслуживает уважения. – Вдруг с каким-то снисхождением вставил Юлиан.

– Спасибо, хотя, мог бы и не прерывать тот монолог о мыле и судье... Если хотите, расскажу сейчас! Шутка, правда, не очень культурная, все, как любит Алиса... – Под бормотание Юлиана «эту часть можно пропустить», Владлен бодро продолжил. – Затем, когда меня раза три перебили, я перешел в серьезную оборону. Присяжные были все подкуплены, но я справился… – Владлен пустился в долгие и красочные рассказы о том, как несправедлив был вымышленный суд, и как отчаянно он защищал свою честь. – В итоге, я предоставил контакты всех, кто может подтвердить мое существование.

– И это все, полемист? – Разочарованно спросила Алиса, которая после многообещающих предисловий ждала чего-то более зрелищного.

– Была мысль запрыгнуть на стол и сломать судье пару ребер, но я вспомнил, что я не контуженный. – Огрызнулся он. Комментарий Алисы, кажется, задел его. Было видно, что Владлен попросту не мог простить ей, что ее решение было эффектнее.

– У тебя есть какие-то проблемы с законом? – Поинтересовался Юлиан.

– Нет, но это же не значит, что меня не могут посадить. Или страх тюрьмы это что-то необычное?

– Честно говоря, раньше не думал об этом. – Признался Юлиан. – Последней допрос прошла Зина, анализировать будем по горячим следам. – Он кивнул на нейровизуализатор в своих руках, с помощью которого каких-то полчаса назад мы были помещены в мою ментальную картину. – Комната, которую создало твое подсознание, давила даже на меня, так что не смею осуждать, что сначала ты так сильно растерялась.

– Что за комната такая? – С недоверчивым интересом покосился Владлен.

– В сущности, самая обычная, но очень маленькая и… – Юлиан задумался. С комнатой действительно было что-то не так, но выявить, что-то существенное оказалось для него слишком трудно.

– И отрезанная от всего мира. Там не было дверей. – Подсказала я. Неожиданно даже для меня это прозвучало как-то устрашающе и произвело соответствующий эффект, тем более, что это были мои первые слова после пробуждения.

– Именно! Очень неприятное место. – Серьезно кивнул Юлиан. – Но ты справилась и процитировала Декарта, хотя я и был против чужого опыта в качестве аргумента, но поскольку опрос проводился через нейровизуализатор, я не могу не засчитать этот ответ.

Он едва заметно и очень коротко улыбнулся мне. Эта улыбка совсем мне не понравилась. Это была улыбка заговорщика. Он скрыл от остальных следующую часть нашего разговора и сделал это намеренно. А теперь вдруг этот многозначительный взгляд, как будто между нами была тайна.

У меня было полное право рассказать прямо сейчас о том, как Юлиан, непонятно зачем, от вопроса перешел к давлению и странным рассуждениям, что было совершено некорректно с исследовательской точки зрения, и потребовать от него объяснений. Но я молчала. Я не могу сказать, почему. Не могу сказать, хотелось ли мне сохранить неозвученным то, что там произошло или я опять банально растерялась. Единственным достоверным фактом было мое молчание. Я позволила ему утаить.

Ожидая, добавлю ли я чего или нет, Юлиан глядел на меня уже знакомым изучающим взглядом. Наконец, он всплеснул руками и широко улыбнулся:

– Результаты опроса я, конечно, еще буду много обдумывать и анализировать, но данный этап на этом можно закончить. Большое спасибо, что согласились помочь.