Снег проваливался под ногами, и Акира увязал по колено. С каждым новым шагом следующий давался всё труднее и труднее. Ремень, за который он тащил сани, врезался в плечи и грудь, из-за чего было трудно дышать. Было трудно дышать из-за разрежённого горного воздуха. Было трудно дышать из-за усталости.

Но он должен продолжать идти. Обязан.

Акира оглянулся. Микаримию практически не было видно под массой укрывающих её шкур, лишь выбилась золотая прядь и развевалась на ветру.

Шаг. Ещё шаг.

Они практически поднялись на вершину. А дальше их ждал спуск. Спуск ведь всегда легче, правда?

Акира остановился на секунду, отдышаться. Взглянул через плечо туда, где далеко внизу расстилался Материк. С такой высоты он кристально ясно видел и Лазурную Рощу, где он провёл вместе с сестрой пять лет, пока не начался весь этот кошмар. И Дайхон, который сиял также, как в тот день, когда они его покинули. И омывающий южные берега голубой океан, где на песчаной косе пели свои чудные песни птицы. И лес, в котором за ними гналась Красная Королева и где Микаримиа спасала от пожара кроликов, четверо из которых сейчас грелись вместе с ней под шкурами. И Перекрёсток, где остался ожидающий от них новостей Арторий. Видел весь тот огромный путь, который им пришлось пройти за эти несколько лет. И всё это ради еле-еле тлеющей надежды найти стихиариев, которые, как думали все, уже давно сгинули во времени.

Из-за метели видимость была не дальше двух метров.

До вершины остаётся всего пара шагов. Ноги двигаются, руки держат ремень сами по себе ─ он их уже не чувствует. Облачко дыхания, что вырывается изо рта, кажется ещё более холодным, чем воздух вокруг.

Бросив ремень, Акира подошёл к саням, встал так, чтобы ветер дул ему в спину, осторожно приподнял шкуры. Ни Микаримиа, ни её кролики не двигались. Он поднёс руку к её рту, проверяя.

Дышит. Еле-еле, но дышит.

Опустив шкуры обратно, Акира снял с себя меховой плащ ─ ветер тут же ударил в спину ледяным потоком, промораживая до костей, ─ и накрыл им сани. Прошёл вдоль них, взял ремень, перекинул его себе через плечи, и вновь пошёл вперёд.

Они дойдут. Обязательно дойдут.

Он не запомнил, как упал. Споткнулся ли, запутался в собственных ногах. Снег уже даже не казался холодным, или хотя бы колючим. Акира даже не чувствовал, что на чём-то лежит.

Последнее, что он запомнил ─ это выплывшее откуда-то из метели лицо, такое же белое, как и снег вокруг.

──── Ⓞ Ⓞ Ⓞ ────

Первое, что заприметила Микаримиа, когда проснулась ─ необычайно высокие потолки. Слишком высокие для жилых помещений, которые обычно строили люди. Но эти потолки не казались ей такими уж незнакомыми.

Видимо, она просыпалась, но мало что запоминала, находясь в лихорадочном бреду.

Лихорадку Микаримиа чувствовала до сих пор. Её била дрожь, хотя она лежала под огромным количеством белых шкур ─ и вовсе не тех, которые им отдали коты, когда провожали их в горы. Когда она села, тут же закашляла. Закружилась голова.

Она осмотрелась. Комната была небольшой, и освещалась только очагом у дальней стены. Рядом с изголовьем кровати на полу стояла корзинка, в которой возились кролики. Двое из четырёх.

Микаримиа осторожно наклонилась и взяла одного на колени. Внутри её бил жар, но снаружи чувствовала невыносимый холод. Хотелось почувствовать хоть чьё-то тепло.

Помимо кровати, очага и корзинки, в комнате ещё находился небольшой комод с кривыми ножками и пара кресел, в ближайшем из которых была сложена её одежда. Где-то там в карманах лежал её жемчужный танто, но с кровати не дотянуться.

Дверь открылась, и в комнату с абсолютно будничным видом зашла незнакомка, взяла кочергу, чтобы помешать угли в очаге. Но, заметив, что их гостья проснулась, тут же выбежала из комнаты ─ Микаримиа даже не успела рассмотреть, как та выглядит.

Через пару минут в комнату зашёл мужчина. Осторожным шагом он приблизился, и Микаримиа смогла рассмотреть его. Высокий стайх, с прямыми, выкрашенными в золотой волосами до плеч, но уже значительно отросшими черными корнями. Одетый в какой-то мельтешащий перед глазами расшитый жёлтым наряд, и что-то чёрное перекинуто через плечо… Перед глазами плыло.

Стайх опустился перед кроватью на колени, смотря на Микаримию так… нескрываемо радостно? Словно наконец нашёл то, что так давно искал.

─ Здравствуй, ─ тихо промолвил он, словно боялся её спугнуть. Голос у него был низкий, не звучащий, а скорее вибрирующий воздухом. ─ Ты в безопасности здесь. Меня зовут Голдфаер, много лет назад я жил в Аматерре, служил в Златой Гвардии под началом Златых Норикоамы и Иокошики.

Её прабабушка и бабушка. Микаримиа их не застала, но от старших сестёр слышала много хорошего. Вжавшись в подушки, она смотрела на стайха распахнутыми глазами и молчала, совершенно не представляя, что ответить на это.

─ Ты так похожа на них. Я…

Дверь снова открылась. Даже в достаточно высокий дверной проход эта стайха заходила, пригнувшись. Голдфаер показался Микаримие непомерно высоким ─ но она возвышалась ещё на полголовы. Одета она была в большое чёрное пончо и ходила, прихрамывая, опираясь на массивную трость. Длинные, почти касающиеся пола седые волосы, частично заплетённые в тонкие косички, которые как-то странно поблёскивали. Микаримиа присмотрелась ─ в них вплетены тонкие жемчужные ленты.

Из-за хромоты и белых волос стайха казалась старухой, но лицо было донельзя молодое, контрастирующее с остальным обликом.

─ Аракел, ујди. Нам трєба поговорити, ─ не допускающим возражения тоном приказала она.

Но Голдфаер всё же вскочил и возмутился.

─ Ja остану се.

Стайха фыркнула.

─ Тогда не мєшати.

Голдфаер отошёл к дальней стенке, встал у очага и скрестил руки на груди. Пододвинув поближе к кровати свободное кресло, стайха медленно села. Трость она поставила между ног и оперлась на неё ладонями.

─ Меня зовут Алмаст. Как зовут тебя, Златое Дитя?

─ Микаримиа.

Голос звучал её очень слабо, почти неслышно.

─ И зачем же, Микаримиа, вы пытались пересечь Великаньи Кулаки?

Вы.

Микаримиа откашлялась.

─ Я не отвечу ни на один вопрос, пока вы не скажете, где Акира, ─ набравшись смелости, уже чуть громче сказала она.

─ Он накрыл тебя своим плащом, боясь, что ты замёрзнешь. Но замёрз сам. Как и двое твоих животных, ─ сразу же ответила Алмаст. 

Взгляд сиреневых глаз был прямой и холодный. Ни жалости, ни сочувствия.

─ Тогда покажите мне его тело.

Тут уже Алмаст не ответила так сразу.

─ Другой стайх, Саргиус… отнёс твоего брата к предгорьям. Мы бы не успели его спасти, но коты смогли принять его к себе. Теперь он будет жить среди них.

Микаримиа сползла по подушкам вниз. И так ослабевшее её тело, казалось, стало ещё слабее. В глазах защипало. Выпущенный из рук кролик запрыгал по кровати.

─ Лучше б вы дали ему умереть, ─ тихо сказала Микаримиа.

─ Что? ─ переспросила Алмаст. Не потому что не услышала, нет. А потому что не поверила тому, что услышала.

─ Он говорил, что смерть лучше жизни без сознания, без памяти о том, кем ты был. Лучше б вы просто дали ему умереть, но вы сделали только хуже.

В её слабом голосе звенела злость. Алмаст молчала, явно не ожидавшая такого отпора.

Ей не хотелось их видеть. Никого из них. Пряча лицо, Микаримиа отвернулась к стене.

─ Задавайте уже свои вопросы.

─ Как вы нашли нас?

─ Птицы.

─ Птицы?

─ Мы были у вас в городе в каньоне… В его руинах. А потом попали к птицам. Одна из них, Аза, дала мне послушать ваши песни. Так мы и поняли, где вы.

─ Ванда и Саргиус… ─ процедила сквозь зубы Алмаст.

Микаримиа, по-прежнему несмотря на них, покачала головой.

─ Нет. Это был ваш голос.

─ Уж не думал, что ты до сих пор поёшь, ─ вклинился в разговор Голдфаер.

─ Затвори рот, ─ бросила ему Алмаст и снова перевела взгляд на девочку. ─ Кто ещё, кроме духов, знает, что вы здесь?

Микаримиа пожала плечами.

─ Некоторые Златые, которые ещё остались живы… Парочка пеламидиан. Они знают, куда мы и направлялись и кого искали… Но не думаю, что они считают, что наши поиски увенчались успехом.

Она могла бы и не отворачиваться. Слёзы застилали глаза, что ничего не было видно, кроме белой пелены.

Алмаст кивнула. Для неё этих ответов было достаточно. Опираясь на трость, стайха поднялась с кресла и направилась к выходу.

─ Вы что, даже не спросите, зачем мы вас искали? ─ спросила Микаримиа, всё-таки поворачиваясь к ним.

Алмаст остановилась.

─ Это не имеет значения, ─ и, пригнувшись, чтобы не задеть дверной проход, она вышла из помещения.

Когда дверь за ней закрылась, Микаримиа заползла под шкуры, сжалась в комок. Она уже не могла сдержать слёз.

Все те, кто были ей близки, её родные остались либо очень далеко, за горами, которые в одиночку ей теперь точно не преодолеть, либо мертвы. Она одна. И надежда наконец понять последние слова матери, понять, что Златая Мать ожидала от неё, если не разбилась, то пошла крупными трещинами.

Кровать у её ног продавилась. Бывший златой гвардеец Голдфаер. Он всё ещё был здесь. Вернув бегающего по кровати кролика в корзинку, он наклонился к ней.

─ Я могу спеть тебе, чтобы ты быстрее заснула.

Опасно было доверять себя в руки того, кого видишь в первый раз. Но Микаримиа кивнула.

Пел стайх неумело, словно не привык к этому. То, что должно было звучать мелодичной песней, больше походило на речитатив стиха.

Но он старался.

─ ...Знаj, в шчестју и бєдє я оддам тобє всю љубов моjу… Над тєњу сонны век, кабы оберег, я её хранjу. Погаснули огње, мысљи гони проч, мы сде једни, нехај нам пєваје ноч…

По телу разлилось тепло ─ не бьющий дрожью жар, а настоящее, действительно согревающее тепло, как свет двух звёзд ясным днём. Даже как будто бы ушла лихорадка.

Голдфаер пел, гладя Микаримию по волосам, пока не удостоверился, что она точно заснула.

Когда стайх вышел на улицу, уже стемнело. Алмаст стояла совсем недалеко от домика, в котором отдыхала маленькая Златая. Ходить советнице становилось всё тяжелее, и, если Саргиус не помогал ей, часто бывало, что она останавливалась так посреди своего пути и просто стояла, смотря вдаль, а ветер трепал её длинные белые волосы. Голдфаер знал, что она была на десяток лет младше него. Все свои силы она потратила на то, чтобы закончить войну.

─ Удивитељно узнати, что ты дотуд пєвајеш. Не думал, что тобє сеj трєба.

─ Не всегда удаваје се обходити се без пєснеј.

─ И что же такоjе ты пєвала?

Алмаст перевела на него взгляд. Они редко разговаривали просто так. Он считал её горделивой сукой, которой уже давно пора было уйти на покой, а не руководить всеми. Она считала его заносчивым дураком, который слишком часто тянул одеяло на себя и презирал всех вокруг.

Но они были здесь самыми старшими, а потому несли ответственность за всех.

─ Пєсње ушевших, ─ наконец ответила Алмаст.

Голдфаер кивнул. Песнь, что, пусть и на короткое время, может показать тебе образы давно ушедших любимых. Образы не говорили и даже не двигались, лишь смотрели мертвыми глазами.

─ Не ползовал се ей ни разу? ─ спросила она, как будто даже заинтересовано.

─ Не. Боју се увидєти совсєм не тех, кого слєдовало бы увидєти порядочному стаjху, ─ вздохнул он.

Вдали послышался смех ─ девчонки возвращались из леса. Где-то сбоку грустно проблеяла коза, и ей вторили её сёстры. Им было тесно в стойле и хотелось скакать по отвесным горам.

─ Что тєпер буде с дєвчиноју? ─ спросил наконец Голдфаер то, что его действительно волновало и ради чего он изначально и подошёл к Алмаст.

─ Раз тепер она знаjе, кде мы скрывамо се, то остане зде. До самоj своjеj смрти. Благо, что её не приходити се долго тєрпєти. Чловєчиj вєк короткы, ─ ответила она и, показывая, что разговор окончен, захромала в сторону своего дома.