В Брандере была глубокая ночь, когда огромный дракон, никем не замеченный, грузно приземлился в поле недалеко от столицы королевства. Еще с высоты он заметил зеркальца многочисленных луж на черной земле, сверкающих в лунном свете — дожди шли повсюду, и теперь неприязненно отряхивал когтистые лапы от размокшей почвы.

Обличье дракона, столь естественное для Долины, было чуждо этим местам, и чем дальше улетал Эленкар от стены, тем сложнее было поддерживать его, а обратное преображение из человека давалось лишь огромным усилием воли. Сейчас же он расслабился и позволил своему хрупкому человеческому телу легко выскочить из-под роговой оболочки — именно так Эленкар представлял себе преображение, так его разум пытался осознать неосознаваемое. Он множество раз видел, как оборачивается на его глазах Кириан, и не мог разобрать, что на самом деле происходит с телом юноши-дракона в это время — одно мгновение, и обличье менялось.

Взрагивая от холода голыми плечами, Эленкар, проклиная про себя погоду, выбрался на размытую межевую дорогу и развернул сверток приготовленной одежды, который дракон аккуратно нес в лапе. И почему драконы не могут обращаться прямо в одежде, на что способны даже молодые сифы? Скольких бы пустых хлопот можно было избежать. Наверняка, если поискать в библиотеке, можно найти нужное заклинание или практику, направляющую магию на совершение этого.

Магия… Эленкар вздохнул. От одной мысли об утекающей силе Долины сердце сжималось. Казалось, все жители огромного мира внутри стены, затаив дыхание, в ожидании смотрели на него одного, как на избавителя. Это давило на молодого дракона, хотя он знал, что на самом деле о возможности вернуть Ортакэ было известно лишь ему да нескольким его приближенным — и тайна эта охранялась ими неспроста. После возвращения в Долину Эли не сразу понял истинный смысл ритуала, но по мере того, как вникал в происходящее и слушал своих советников, он осознал то, от чего похолодело в груди: отец, который казался ему мучеником, пожертвовавшим собой ради спасения рода и Долины, просто сдался, не в силах сопротивляться наступлению сифов.

Наследнику величайшего рода королей-драконов, достойно правивших Долиной веками, Арделю выпала нелегкая судьба бороться с сифами в то время, когда их знания и силы стали впервые в истории превосходить таковые у Огненного союза. Не найдя иного способа, он решил лишить сифов магии, которая подпитывала их разрушительные заклинания, и спрятать Ортакэ, к которому те подбирались. Знал ли отец, что запечатав Сердце, он оставит без сил не только сифов, но всех в равной степени? Может и нет, как не знал он и о том, что стена начнет истончаться, и вместо спасения от сифов, которое было обещано королю Карлу в обмен на воспитание наследника-дракона, Брандер окажется перед угрозой расселения лесных духов по всей территории, а не только по приграничным землям, куда до ритуала удавалось прорваться лишь самым могущественным лесным колдунам.

Но что, если Ардель все это знал? Знал, какую ошибку совершает, но не остановился? Эленкар не хотел думать об этом. Но одна мысль была слишком очевидна, чтобы ее отрицать — отправив маленького сына за стену и наказав доверенному опекуну отдать Эли осколок, чтобы тот пришел в Долину и вернул себе Ортакэ, Ардель должен был понимать, что с возвращением магии противостояние Огня и лесных духов вернется в ту же точку, на которой оборвалось. Отец просто отсрочил решающую битву, переложив ответственность за нее на плечи Эленкара, а сам сошел с поля боя, совершив, по сути, самоубийство…

Возможно, гибель жены от рук верховной сифской ведьмы, которую король-дракон не смог предотвратить, и страх за жизнь единственного ребенка и за главное наследие — Сердце, лишил отца воли и сил на заведомо проигрышную борьбу и обратил в метафорическое бегство в небытие.

Вот только у Эленкара сил было не намного больше. Он не чувствовал себя готовым быть королем и вести Долину за собой в грозные времена, это бремя казалось ему неподъемным с тех пор, как он едва живым вернулся в родные края. А многолетние бесплодные поиски, жизнь в постоянном ожидании неведомого и в страхе очередного крушения надежд, истощили Эленкара еще больше. Стремление спрятаться в горном чертоге, забыв обо всем, и чувство долга разрывали дракона на части: он желал и не желал возвращения Ортакэ одинаково страстно.

И сейчас Эленкар стоял на размокшей дороге под светом луны, кутаясь в промокший при приземлении в грязь плащ, и в нерешительности смотрел в сторону далеких огней Брандера — туда, где прошло его детство, с некоторых пор превратившееся в один бесконечный кошмар. Туда, где ждал его осколок. Он был бы не Тартеном (хотя не знал, что значит быть им, ведь никто не воспитывал его как наследника древнего драконьего рода), если бы сейчас не двинулся твердой походкой во дворец, отбросив сомнения.

«Почему я?», — часто спрашивал он Беатрису в юности. — «Почему ни ты, ни Галлен, никто не попытался найти Ортакэ и править Долиной?» Потому что Сердце принадлежит только наследнику короля драконов — таков был неизменный ответ Беат. Однако, Галлен, например, так не считал — известно было лишь, что люди не могут взаимодействовать с Ортакэ, их тела, не способные впитывать магию, не могут справиться и с Сердцем. Но что до других? Эльфы, гарпии, орланы, все остальные? Сифы, в конце концов? Другие драконы? Достоверного ответа на этот вопрос книги не знали, ибо никогда прежде Ортакэ не покидало рода Тартенов, или же летописцы об этом умалчивали. Потому Галлен настоятельно советовал Эленкару хранить в тайне сведения о том, что Ортакэ не утрачен, а лишь запечатан где-то в горах.

Кто знает, что случилось бы, отыщи Сердце кто-то другой. Только лишь захват власти, которого опасался Галлен? Или новые беды, в которые повергнет Долину непредсказуемое Сердце, попавшее в не предназначенные для него руки? Первое не так страшило Эленкара, порой, в минуты душевной слабости, он даже желал этого втайне. Но позволить произойти второму после той катастрофы, в какую поверг некогда цветущий мир его отец, просто не мог. Потому хранил тайну почти ото всех, что было не так сложно, ведь Эленкар ни с кем не общался, кроме друзей отца и Кириана.

Кир, юный дракон, еще мальчишкой стал первым и единственным другом Эленкара, помогал, поддерживал, заново учил Эли летать, ходить, и просто жить и радоваться — тому, что сам умел делать превосходно. Кириан любил его всем сердцем, так жарко, что порой Эленкару казалось, что он обожжется о его чувства. Незыблемая вера Кира в предназначение Эли придавала сил, преданность успокаивала, жизнелюбие его было заразительно, а еще рядом с Киром было очень тепло — в дружбе с ним Эленкар нашел все, чего ему не хватало.

И однажды, в минуту горькой усталости от тщетности поисков, в приступе отчаяния, когда он сидел рядом с Кирианом на своем любимом утесе, склонив голову на его острое плечо, ему нестерпимо захотелось поделиться с юношей своей печалью. Когда Кир в очередной раз стал убеждать, что Эленкар будет лучшим королем Долины, рассказ об Ортакэ и о том, какое значение оно имеет для наследника, будто сам слетел с губ. «Я помогу тебе найти!» — воскликнул Кириан, распахивая глаза и заглядывая в лицо Эленкару, схватив его за плечи. И помогал: летал над хребтами, спускался в пещеры по веревке, рылся в книгах, предлагал идеи, и вот теперь принес этот амулет — Эленкар с улыбкой сжал безделушку на своей груди. От мыслей о Кириане на сердце потеплело. Хороший парень, замечательный друг.

За размышлениями прошло не меньше пары часов, в течение которых Эленкар сначала месил грязь на межевой дороге, потом вышел на тракт, приведший его к Брандеру. Попетляв по улицам города, которого он почти не знал, все детство проведя за стенами замка, дракон, наконец, вышел к дворцу. Окруженная крепостной стеной, королевская резиденция была ему недоступна. Ворота запирали на ночь, по стенам ходил патруль. Когда-то ему удавалось покидать дворец в драконьем обличье и оставаться незамеченным, но сейчас он не хотел преодолевать стену на крыльях — выросший дракон был слишком огромен для того, чтобы не привлекать внимания и не нести разрушения. Эленкар хотел действовать скрытно, потому что в замке была та, кого он по-настоящему боялся — мачеха.

Он подошел к стене подальше от ворот там, где свет дежурных фонарей тонул во тьме, и положил руку на каменную кладку, задумавшись. Нельзя было сказать, что Эленкар плохо помнил отрочество — это не так, но многие детали словно бы ускользали от него, оставляя смутные воспоминания или вовсе пустоту. Его первые спонтанные обращения в дракона вообще напоминали скорее сон, чем явь — яркие картинки сменяли друг друга, но не выстраивались в последовательную цепь событий, так, например, он не мог понять по сей день, как возвращался в покои. Казалось, что в те годы он жил, как в полусне, в каком-то коконе, тумане, из которого удавалось вырваться ненадолго, улетев прочь от дворца, но сил на то, чтобы долго удерживать себя в обличье дракона вне Долины ему не хватало — лишь на несколько часов. А после его, словно в паутину, утягивало обратно во дворец, где его ждало бессилие, ожидание смерти и одиночество. Лишь позже, спустя время, Эленкар понял, что все это: и болезнь, лишающая сил, и туман, лишающий памяти, и ощущение клетки, откуда не вырваться — все это было проявлением магии королевы.

Но сейчас ему нужно было вспомнить детство — те радостные, наполненные светом дни, когда Карл был жив и не женат, а Эли был беззаботным мальчишкой, что днями напролет носился по дворцу и двору замка, скрываясь от прислуги. Он обследовал всю стену вдоль и поперек, сравнивая ее с изображением на карте замка, которую тайком уносил из кабинета верховного кастеляна. Так Эли узнал о тайных ходах, устроенных на случай длительной осады. И теперь он детально восстанавливал в памяти ту карту. Полчаса ходьбы вдоль стены через кустарник, и Эленкар нашел один из ходов, полностью закрытый зарослями дикого винограда. Листья по осени облетели, но густые переплетенные ветви хорошо скрывали утопленную в земляной яме кованую дверь.

Не без труда раздвинув древесные упругие стебли винограда, Эленкар спрыгнул в яму, озираясь. После чего достал из походной сумки нечто, что принес ему слуга Галлена до того, как дракон покинул Волчий лес: пучок сухой травы, обмазанный каким-то засохшим варевом, напоминающим смолу — это было так похоже на предметную человеческую магию. Узнай его предки, способные до утраты Ортакэ извержением внутреннего огня испепелять воинства и дробить горы, что сейчас держал в руках наследник короля, они бы покатились со смеху. Или зарыдали от горечи. Но Эленкар вырос в ту пору, когда магия, питавшая драконов, уже иссякала, а человеческая смехотворная волшба, независимая от силы Долины, продолжала работать, все также смехотворно, но работать. Потому молодой дракон относился спокойно к тому, что даже великие, вроде Галлена, не гнушались держать при себе забавные заговоренные амулеты людей, способные ночью осветить нужник, или дурнопахнущие настойки, излечивающие икоту.

Действовали подобные магические предметы и за пределами Долины — об этом Эленкару говорил Кириан, часто улетавший за стену с тех пор, как она стала полностью проницаема для драконов. Войти в Долину стена позволяла даже людям, а вот выйти — пока только драконам, чем предприимчивый Кир пытался воспользоваться, придумав продавать в Брандере заговоренные вещицы из Долины. Редкие путешественники, случайно или намеренно проникавшие в Долину, приносили сведения, что в Брандере с колдовством дела обстоят плохо, поэтому план Кира мог и правда принести ему денег, если бы только он довел его до конца.

Конечно, размышляя о том, что здешние люди не владеют колдовством, Эленкар не имел в виду мачеху. Впрочем, сравнивать ее потрясающую своей мощью силу, пропитавшую весь дворец, с тем странным предметом, что сейчас он сжимал в руке, было просто кощунством. Эленкар напрягся, вызывая внутренний огонь — с огромным усилием, но все же магия поддалась, между пальцами вспыхнуло красноватое пламя, которым он подпалил колдовскую траву. Яму заполнил едкий темный дым, пахнущий чем-то пряным, и спустя несколько мгновений к облегчению мужчины, уже начавшего кашлять, замок щелкнул и тяжелая дверь чуть отворилась. Эленкар поспешно затушил оставшуюся траву — на обратный путь. Все лучше, чем отмычкой ковырять.

Стоило ему войти во двор замка, как ноги едва не подкосились, а сердце гулко застучало. Эленкар не мог сделать шаг, он прижался спиной к стене, скрываясь во тьме и смотрел перед собой, рвано дыша. Что это с ним такое? Не может быть, чтобы мачеха удерживала чары все эти годы. Кого ей теперь изводить? Скорее, это просто волнение охватило Эленкара, ведь он не был здесь четырнадцать лет. Хотя, нет, эту часть двора он не видел с самого детства, ведь в последние годы жизни во дворце его картина мира ограничивалась внутренним двориком за окном покоев. Ему предлагали выходит на прогулку, но Эли всегда отказывался, не хотел видеть то, чего лишился навсегда.

Не хотел он рассматривать ночной двор замка и сейчас, отмечая его неизменность. У дракона была определенная цель, и не следовало тратить время на иное и рисковать быть замеченным. Однако взгляд сам по себя скользил по знакомым до щемления в сердце стенам дворца за низкой стеной внутреннего дворика, по высоким мозаичным окнам, некоторый из которых светились тусклыми огоньками свечей несмотря на глубокую ночь. Где-то там его бывшие покои, на втором этаже, почти в центре здания… Интересно, кто живет теперь в той комнате, где он провел столько тягостных дней, глядя пустым взглядом в потолок, украшенный лепниной, все изгибы и трещинки которого выучил наизусть, или в окно, где был виден лишь кусочек неба да стаи птиц.

Все познается в сравнении. Вспомнив свое отрочество, Эленкар в который раз задумался о том, насколько прекрасна и безмятежна была его нынешняя жизнь, когда он мог просто владеть своим телом и не ждать смерти. Горный чертог, болтовня Кира, огонь в очаге и полеты над Долиной, до сбитого дыхания, до изнеможения — Эленкару не нужна была магия, чтобы быть счастливым, он и не обладал ею толком, вернувшись в Долину тогда, когда от прежних сил тех земель оставалась лишь малая часть. Изводя себя поисками Ортакэ, он словно исполнял чью-то чужую прихоть, а не следовал своим нуждам. Но это было его предназначение.

Вздохнув, Эленкар отошел, наконец, от стены, и решительно направился в сторону Западной башни, туда, где располагалось старинное кладбище, служащее издревле местом захоронения членов королевской семьи и приближенных. Мрак, покрывавший кладбище, разрывал свет двух фонарей, по традиции укрепленных на склепе последнего умершего короля, выхватывая из темноты очертания статуй плакальщиц в траурных одеяниях, стоящих по обе стороны от входа в усыпальницу, дорожку, вымощенную каменной плиткой, и умирающие по осени цветы на длинных клумбах вдоль нее.

Сердце Эленкара болезненно сжалось. Он бывал здесь не так часто, как, наверное, должен был — мальчишкой он просто боялся кладбища, зловещего духа смерти и тлена, витающего между стенами каменных склепов, этих статуй, так похожих на призраков, если увидеть их краем глаза. А поле смерти Карла (Эленкару постоянно хотелось назвать короля отцом, его подсознание так и не смирилось с тем, что это была ложь) он не мог заставить себя прийти на его могилу из-за горя, чуть забытого, но вновь просыпающегося от любого напоминания о потере, и даже сейчас, спустя столько лет, чувство утраты охватило дракона сразу, как только он увидел знакомый склеп. 

Эленкар тихо прошел по дорожке к зданию и положил руку на стену, не решаясь входить. Что он там найдет? Может ли осколок лежать прямо в гробу? От мысли о том, что он откроет гроб, мужчину передернуло. Как бы Эленкар ни храбрился, ему было жутко делать это. Увидеть истлевший скелет, в который превратился самый дорогой человек. Он нервно сглотнул, борясь с волнением, и прислонился лбом к камню.

Вдруг дракон краем глаза уловил движение в темноте и отпрянул в тень от склепа. Совсем рядом, по дорожке напротив, ведущей от дворца, вышел человек, который остановился на площадке перед усыпальницей и тяжело присел на одну из каменных скамеек, стоящих по обе стороны от площадки. Стоило Эленкару увидеть его, как сердце, до того сжатое в ледяные тиски горечи, потеплело — раньше, чем разум осознал, что молодой мужчина ему знаком. В свете больших фонарей на королевском склепе Эленкар мог хорошо разглядеть его юные черты — мужчина был одновременно очень похож на покойного Карла и на…

— Вилли?! — не удержавшись, воскликнул дракон изумленно.

Юноша вздрогнул всем телом и подскочил на ноги, уставившись на дверь склепа, ошеломленно округлив глаза. Чтобы не пугать его, Эленкар шагнул вперед и вышел на свет. Очевидно, осознав, что перед ним не призрак, а живой человек, юноша подобрался и крикнул сердито:

— Что за обращение?! Кто ты такой? Я… стражу, — он беспорядочно завертел головой. — Стража!

Дрогнувший голос прозвучал недостаточно громко, чтобы кто-то мог его услышать, словно юноша не был уверен в том, что стража ему требуется. Он снова повернулся к Эленкару, уже спокойней:

— Кто ты?

— Ты не помнишь меня? — губы дракона сами растянулись в улыбке. 

Как же он скучал по этому мальчишке! Карл был не единственным в Брандере, кто оставил светлый след в его памяти.

— Эли? — изумленно пробормотал юноша, подходя ближе. Он был немного ниже Эленкара, смотрел снизу вверх широко распахнутыми глазами, не отрываясь. Затем протянул руку и слегка коснулся щеки дракона. — Да, это ты, твое лицо! Только я запомнил тебя немного моложе.

— Я тоже помню тебе помладше, чем сейчас — лет пяти, — Эленкар чуть рассмеялся. — Теперь тебя сложно узнать!

— Тебе же достаточно было назвать меня «Вилли», чтобы я понял, кто ты— никто, кроме тебя, не звал меня так, — Вильгельм опустил глаза, покачав головой, но сразу же поднял взволнованный влажный взгляд на Эленкара. — Где же был все эти годы? Ты так резко пропал! Исчез и все! Ты излечился? Я рад, что ты жив!

Неожиданно для дракона он вдруг с жаром обнял его за плечи, прижимаясь, обдав Эленкара густым винным запахом. Сейчас только мужчина заметил, что юноша нетвердо стоит на ногах, да и в целом ведет себя странно.

— Ты пьян? — вылетело у него само собой, хотя, наверное, это было не его дело.

Что их связывало теперь, после четырнадцати лет разлуки? Могли ли они еще считаться братьями? Ведь они никогда ими и не были, только не знали об этом.

Вильгельм отпрянул, отмахнувшись небрежно.

— Да, веселился сегодня. Вот, вышел подышать воздухом, — он усмехнулся, оглядываясь на темное кладбище, крутанулся вокруг себя и, пошатнувшись, едва не упал, но Эленкар инстинктивно подхватил его руку.

— Позволь, я провожу тебя, — немного смущенно сказал он, не понимая, как вести себя с повзрослевшим Вилли, которого совсем не знал, но по-прежнему, как годы назад, чувствуя себя старшим братом.

Даже будучи полностью прикованным к постели, Эленкар никогда не забывал о том, что должен был по мере возможностей заменить брату отца, и выслушивал, утешал, наставлял. Это осталось в прошлом. Помнит ли Вильгельм об их дружбе, о разговорах?

— Да, проводи, — неожиданно глухо ответил тот, обернувшись и посмотрев Эленкару в глаза мутноватым взглядом.

Против ожиданий, по дороге до дворца Вильгельм ни о чем не спрашивал, чему дракон был рад. Он не знал, как рассказать обо всем, что произошло с ним после исчезновения — это было так странно, неправдоподобно с точки зрения человека из Брандера. Только сейчас он задумался об этом и вспомнил собственные ощущения при первом обращении в дракона, при столкновении со стеной, при появлении в Долине — поначалу ему казалось, что он сойдет с ума, что разум не сможет никогда до конца принять и осознать все это. Но со временем магия, оборотни и собственная природа стали для него обыденностью. Но не для Вильгельма. Что, если брат не поверит ему, сочтет за сумасшедшего? Стоит ли вообще рассказывать ему что-то?

— Я скажу тебя пропустить! — Вильгельм прервал тишину, указывая на боковой вход дворца, у которого дремал стражник. — Мои друзья из города часто проходят здесь. У меня много друзей, — он посмотрел на Эленкара, словно ожидая одобрения.

— Тебе ведь девятнадцать лет, верно? — вдруг спросил дракон. Юноша кивнул. — Значит, ты, должно быть, уже полноправный король Брандера? — он остановился, поняв, наконец, что его сбивало с толку.

— Ну, да, — не слишком твердо ответил Вильгельм, также останавливаясь.

Эленкар промолчал. Не такого он ожидал от наследника Карла: веселье с друзьями, проведенными с заднего входа, пьянство, прогулки по кладбищу без охраны в середине ночи — похоже, Вильгельм не скучал. Или, напротив, маялся от скуки. Юноша же понял его вопрос по-другому. Он уставился на него с тревогой.

— Но ведь это ты должен быть королем, верно? Мать признала тебя мертвым, когда ты пропал, — залепетал Вилли, будто оправдываясь.

От упоминания мачехи Эленкар вздрогнул, и поспешил заверить:

— Так и есть, для вас я был мертв. И я не претендую на твой престол, Вильгельм, у меня есть другие дела и другая вотчина, — он похлопал брата по плечу. — Надеюсь, твоя матушка не узнает о моем появлении.

— Да, ее это расстроило бы… — подтвердил Вильгельм, двигаясь к входу. — Это мой друг, пропустите его! — крикнул он охране, еще не приблизившись.

Увидев, что дверь распахнулась, брат схватил Эленкара за руку и провел внутрь. Волнение от возвращения в знакомые до боли коридоры захлестнуло дракона с головой, со смешанными чувствами он оглядывался на залы и переходы в полумраке ночи, а дни, проведенные здесь, чередой мелькали перед его глазами: какие-то обрывочные воспоминания из детства, юности, игры, смех, горечь, отчаяние. Когда же Вилли дотащил его до своей спальни, Эленкар встал у дверей потрясенный, не решаясь войти в те покои, что раньше принадлежали ему, в комнату, где он провел несколько лет в заточении недуга.

Здесь все было по-прежнему: те же окна с мозаикой, выходящие в сад, та же широкая кровать, гобелены на стенах, холодный пол — если не считать небрежно наброшенных на кровать рубашек и панталон, разбросанных по полу флакончиков, упавших с туалетного комода, и передвижного столика, на котором громоздились недопитые хрустальные бокалы, бутылки, какой-то медный сосуд вроде курильницы с тонким носиком. Перехватив взгляд Эленкара, направленный на весь этот беспорядок, Вильгельм отмахнулся.

— Слуга уберет утром. Но, если хочешь, позову его сейчас.

Дракон покачал головой, проходя.

— Выпей, — юный король, пошатываясь, принялся наливать вино из откупоренной бутылки в единственный чистый бокал на столике.

— Нет, спасибо, я не хочу, — ответил Эленкар, изумленно глядя, как после его отказа Вильгельм сам залпом опустошил бокал.

— Я скучал по тебе, — совсем захмелевшим голосом начал юноша, приседая на смятую кровать, — когда был маленьким. И потом тоже.

— Я тоже скучал, — чуть слышно отозвался Эленкар, пользуясь возможностью, разглядывая брата под ярким светом множества свечей в канделябрах на стенах.

Тот был очень похож на Карла, только юный, но все же мужчина, а не ребенок. От отца Вильгельм унаследовал твердые скулы, светлые вьющиеся волосы и ясные голубые глаза. Эленкар помнил глаза брата то восторженными, то озорными, но всегда наивными, простодушно открытыми, и сейчас, несмотря на хмельную печаль, подернувшую затуманенный вином взгляд, они оставались искренними. От королевы тонкий юноша взял аристократическую, чуть нервную красоту, столь притягательную, что захватывало дух. Оттого Эленкар смотрел на него, не отводя взгляда, что было бы невежливо, будь перед ним король, а не пьяный юнец, очень мало на монарха походящий.

Посидев немного молча, уперев голову на ладони, Вильгельм приподнял лицо и пробормотал:

— Что-то я сейчас не в форме, давай мы поговорим утром, — он посмотрел на все также стоящего перед ним Эленкара почти с мольбой, с трудом удерживая взгляд. — Я очень хочу выслушать твой рассказ. И я тоже расскажу что-нибудь про свою жизнь, что было с тех пор, как ты бросил меня… Только не пропадай снова, прошу…

С этими словами юноша ничком повалился на кровать, не раздеваясь и не снимая сапог, зарываясь лицом в мятых подушках. Эленкар никак не ожидал, что их беседа прервется так неожиданно. Он продолжал стоять перед спящим братом, обдумывая его слова. Разве Эленкар бросил его? Разве не оставил его с любящей матерью, сделавшей все ради благополучия своего единственного дитя? Разве своим исчезновением не освободил он Вильгельму путь на престол? Да и чем он мог помочь брату, умирая от недуга?

Эленкар подошел к окну, из которого вылетел в последний раз, еще не зная, что покидает Брандер на четырнадцать лет, и распахнул створки. Свежий, почти морозный воздух ворвался в покои, разбавляя окутавший комнату запах вина и сожженных в курильнице трав — перед рассветом ночь всегда особенно холодна. Восточный край неба розовел, возвещая о приближении утра. Скоро дворец проснется, и слуги начнут привычную работу. За долгие годы жизни в уединении Эленкар отвык от чувства разворошенного муравейника, что зарождалось поутру в этих стенах. Работает ли еще тот садовник, что всегда шумел тачкой под окном Эли? Вряд ли, наверное, уже умер, он был стар. Должно быть, на его месте работает уже другой. Эленкар всмотрелся в сад — кустарники были высажены по-другому, не было роз, оплетающих перголы в левом углу, вместо них стояла резная беседка. Что-то поменялось, мир дворца не был незыблем.

С наступлением утра о намерении вскрывать гроб покойного короля можно было забыть. Что ж, Эленкару вовсе необязательно было осуществить свои планы за одну ночь. Ничего страшного, если он задержится у Вильгельма, ведь он был рад этой встрече не меньше брата. Лишь бы не попасться на глаза королеве. Он вновь подошел к кровати и сел на край, невзначай положив руку на бедро спящего юноши. Тот не шелохнулся.

Как можно уснуть столь крепко в присутствии чужого? Пусть он узнал Эленкара, но что ему известно о его намерениях? Поверил на слово, что брат прибыл не с целью возвращения престола или мести? Так доверчив или просто слишком пьян, чтобы соображать? Но имеет ли право Эленкар сделать брату замечание об этом? Имеет ли право воспитывать после стольких лет отсутствия? Кто они вообще друг другу? Дракон пробежал взглядом по красивому профилю лежащего перед ним юноши, случайно зацепив тонкие шрамы на худом запястье, которое юноша подложил под голову. Он знал и не знал его одновременно. Но очень хотел бы узнать.

Его размышления прервал осторожный стук в дверь и голос:

— Ваше Величество, я войду с Вашего позволения для уборки?

После чего, не дожидаясь ответа, дверью слегка скрипнули. Понимая, что слух о его появлении во дворце распространится со скоростью лесного пожара, Эленкар в панике завертел головой в поисках укрытия, хотя прекрасно знал, что где бы он ни прятался, горничная заглянет во все углы. Не придумав ничего лучше, он упал на кровать рядом со спящим королем, накинув на себя скомканное до того в ногах шелковое покрывало, накрываясь с головой. Среди брошенной всюду одежды дракон видел элементы гардероба очевидно принадлежащие другим людям, и потому решил, что друзья часто бывали в этих покоях. Одним из них он и притворился.

Вильгельм спал посередине кровати, и места с краю было немного, дракон придвинулся к юноше как можно теснее, по привычке уткнувшись носом в спину спящего и обхватив рукой, как делал это с Кирианом. В такой позе и застала их горничная, пожилая дама, которую Эленкар видел сквозь сетчатое кружево покрывала на своем лице. Судя по изумленному выражению, сохраняющая полное молчание женщина не ожидала увидеть такой картины. Эленкар и не подумал о том, что объятия между мужчинами были не в чести в Брандере. Вряд ли король будет благодарен ему за то, что по дворцу поползут столь пикантные слухи.

Но делать было нечего, и все недолгое время пребывания в покоях горничной, которая решилась лишь собрать пустые бутылки по полу и поспешно ушла, Эленкар лежал за спиной сводного брата, обнимая его тонкое тело и вдыхая незнакомый, но все же родной теплый запах кожи, смешанный с легким ароматом духов на рубашке. Когда же прислуга, наконец, ушла, дракон не сразу сел на кровати, в растерянности глядя на ворочащегося юношу, осознав, что красота взрослого, неведомого и манящего Вильгельма не оставила равнодушным его тело, и оно отозвалось на близость волнением, повергнув Эленкара в смятение.

Он порывисто сдернул покрывало с ног и отскочил к окну, вновь открывая притворенную горничной мозаичную створку, и выставил лицо на холод. Не такого ожидал дракон от визита в Брандер. Однако выбить из головы уговорами то, что вползло туда исподволь, минуя разум, было уже невозможно.