Большой таинственный зал в особняке графа Ржевского производил на Константина двоякое впечатление. С одной стороны казалось глупым иметь в доме отдельную комнату, в которой помимо большого круглого стола, исписанного загадочными символами, и стульев ничего не было. Но с другой — трудно было не поддаться очарованию таинственного полумрака, ароматам каких-то блеклых и далёких благовоний. Так что старший Дамантов выбрал держаться решительно трезво и оценивать все происходящее холодным рассудком, однако не могла его высокая во всех смыслах натура не наслаждаться этим духом мистицизма, да ещё и с таким вкусом обустроенным! Огня в масло подливал заговорческий тон графа Ржевского.
— Константин Дмитриевич, Вы не поверите, что произошло, пока Вы были на отдыхе! Подойдите, подойдите ближе!
Костя и так стоял вовсе не далеко от графа, но тот, очевидно, желал сообщить свои новости на ухо — столь чрезвычайны они были!
— Я слушаю, Ваше сиятельство. — Косте пришлось довольно низко пригнуться, чтобы их головы были на одном уровне.
Однако вместо какого-нибудь увлекательного рассказа, он почувствовал, как Ржевский что-то размазывает по подолу его пиджака. Дотронувшись до того места, Костя обнаружил некую влажную мягкую массу, признаться честно, довольно омерзительную на ощупь.
— Ах, черт возьми! Извините, я хотел Вам в ладошку передать. — Раздосадованно отозвался граф. — Скажите, Константин, представляете ли Вы себе, что это такое?
— Это… хм… нет, ума не приложу. — Ответил Костя, взмолившись мысленно, чтобы мистическая гадость на его пиджаке не оставила пятна.
— Я сначала тоже не понимал. Да и куда там понять, когда это вещество само собой появилось в моем кармане? Да-да, Вы не ослышались, появилось само собой! После некоторых практических исследований, я пришел к выводу, что это всего на всего пища! Судя по всему, это была выпечка, однако, ее даже успели пережевать, однако с помощью некой сверхъестественной силы, ее переместили прямиком в мой карман! Чудеса, не правда ли?
— Ваше сиятельство… — Костино лицо самопроизвольно скривилось от отвращения.
— О, бросьте! — перебил Ржевский. — Зовите меня просто Григорий. А, вот и вся наша братия подоспела!
В дверном проёме показалась пара лиц вида весьма недалёкого, если можно так выразиться, даже типижа отбитых оболтусов. Оба были тотчас же представлены Косте, который не слишком-то собирался заводить подобные знакомства. Однако имя человека с шрамом от ожога на пол лица, он запомнил, звали его по-смешному — Стась.
Все гости особняка графа Ржевского уселись за стол, в центре которого стоял какой-то предмет, накрытый черной тканью.
— Итак, господа. — Торжественно начал Ржевский. — Мы собрались здесь, чтобы продолжить свою борьбу в нечистыми силами. С силами ада. И сегодня мы будем взывать к самому надёжному свидетелю сего бесчинства. Знаете, кто никогда не врёт, господа? Мертвецы. Им уже нет дела до земной выгоды, до интриг и до чести. Честь им сделала могила, и речи их совершенно прозрачны. Я должен посвятить вас в некоторые подробности эзотерической механики. Связаться с душой умершего можно, имея часть его тела. Как только от трупа ничего не остаётся, связь души с земным миром прерывается навсегда. Но нам с вами повезло.
Широким жестом фокусника Ржевский сорвал с загадочного предмета чёрное полотно. Под ним оказался большой сосуд с заспиртованным мужским половым органом.
Костя подумал, что может быть, и не нужно было сюда приходить… Пока что все происходившее было ему как будто в убыток.
— Это орган всем нам известного человека. Наполеон Бонапарт. Да, господа! Он тоже прибегал к потусторонней помощи. Впрочем, если генерал будет в настроении, он и сам вам все расскажет. А сейчас нам необходимо взяться за руки, образовав круг, начать обряд.
Константин же во время речи пытался как-то очистить свой пиджак, незаметно достав платок из внутреннего кармана. Однако из-за загадочного минимального освещения, он только замарал себе пальцы в неприятном месиве.
И теперь правую его руку, чистую и непорочную, взял Стась, левую же, повидавшую некоторые тяготы жизни, пришлось протянуть графу. На лице Ржевского, почувствовавшего нечто необычное на пальцах Константина, промелькнуло очень сложное выражение, но, очевидно, он счёл это недостойной мелочью и приступил к обряду.
На неизвестном Константину языке Ржевский три раза произнес какую-то фразу. Как только слова были озвучены в третий раз, Костя ощутил дуновение холодного ветра на лице, хотя мог поклясться, что и окна, и дверь были надёжно закрыты. Где-то за его спиной стали раздаваться угрожающие стуки, задребезжали отчего-то стекла. Костя прислушивался ко всему отчасти с опаской, но больше с интересом.
— Это нормально, Григорий? — спросил он шепотом.
— Это отлично, Константин!
Ветер стал постепенно менять направление, теперь он завихрился вокруг стола. И тут на собравшихся обрушился голос. Хрипловатый мощный баритон звучал будто бы со всех сторон сразу, Костя не удержался и завертел головой вправо-влево, но, конечно, ничего не увидел.
— Зачем вы потревожили мой покой? — вопрошал Наполеон.
— О, мой генерал, прошу, не гневитесь. — Стараясь уж слишком явно не показывать свою радость, сказал Ржевский. — Мы хотели задать Вам всего один вопрос! — Он кивнул Стасю, и тот, расцепив круг, стал выкладывать на столе фотокарточки. — Не соблаговолите ли Вы указать нам, кто следит этих людей есть дьявол, служивший Вам при жизни?
На столе оказалась дюжина портретов разных мужчин. В одном из них Костя узнал Леву, а другой, лежавший совсем с краю, — был без сомнения его полутораметровый спутник, с какой-то стати представившийся ему дядей Пифагора. Остальные были ему незнакомы.
Размышлял Наполеон недолго. Вскоре в воздух поднялась фотокарточка Карла Ивановича и зависла в воздухе над головами оккультистов. После чего ее разорвало на мелкие кусочки, и все прекратилось.
*
Мастерская инженера Харина пребывала в творческом беспорядке уже который день. В ней трудились двое: один одержимо и яростно, другой — несколько сонно, но педантично. В ней трудились Петр Харин и Лёв Дамантов.
Конструировали они немыслимое. По морозильным камерам были разложены органы свиней — каждого по две-три штуки, а на столах тянулись провода в загадочным платам с апатично мигавшими лампочками. И светила науки собирались совместить механизм божий с механизмом рук человеческих: заставить работать вместе железо и плоть, заставить электрические разряды благостно воздействовать на мышечные сокращения будущего лоскутного монстра.
Лева был сегодня как-то странно молчалив и хмур. Он без всякого наслаждения прилаживал влагоизоляцию к одной из деталей. Харин же с работой без наслаждения смириться не мог.
— Ну что у Вас стряслось, друг мой? Лицо у Вас, как будто кто-то умер… — допытывался он до Левы. Великий медикус только бормотал что-то совсем невнятное. — Опять виной тому Ваш сожитель?
Левины руки, не выпуская инструментов, опустились. Туманный взгляд его стал совсем печальным.
— Это невозможно. — Покачал головой Лёв. — Он совершенно распустился.
И Лёва отнюдь не преувеличивал. Опасное увлечение — спермоголизм — Карла Ивановича прогрессировал, повреждая его рассудок. Он совсем оскотинился, пребывая в вечном дурмане, а приставал к Леве с такой частотой, что любые молодожены могли бы позавидовать.
— Я не знаю, что теперь делать. Думал, это была только фаза, понимаете? Ещё неделю назад все было хорошо.
Взяв себя в руки неделю назад, Бес с нечеловеческими усилиями заставил себя протрезветь, разорвать, пусть и временно, этот поистине порочный круг. Пару дней он вел себя совершенно прилично, как раньше! Конечно, втайне учинял подобающие чертям пакости, но в остальном был утонченным остроумным джентльменом. И даже решил сделать Леве подарок, как бы извиняясь за свое недавнее некрасивое поведение.
Одним томным вечером он предстал перед Левой в восточном одеянии. Самым верхним слоем была накинута невесомая бежевая ткань с цветочными узорами. Второй слой, хорошо видневшийся из-под распахнутой верхней накидки, был красного цвета. Красное одеяние было как-то хитроумно, но вместе с тем изящно подвязано на груди и свободно падало вниз до самого пола. Ещё был и третий слой, но его едва можно было разглядеть за двумя верхними, так что представления о нем у Левы были слишком туманными. И несмотря на нескромную пышность образа, выглядела эта одежда неправдоподобно легко. А на миниатюрном Карле Ивановиче все эти прозрачные ткани смотрелись так хорошо и органично, что он был и вправду будто какой-то волшебный азиат. Лева в восхищении замер, а Бес, довольный такой реакцией, хвастливо покружился, давай тканям неторопливо приподняться, что он и вовсе стал похож на дымное облако наркотической папиросы.
«Черт, дайте в зад…» — благоговейно прошептал сраженный наповал Лева.
Лицо Беса вытянулось, не то в возмущении, не то в удивлении. Однако, фаталистически вздохнув, он поманил Леву к себе.
— Идите ко мне, чего застыли. Смотрите, будто на картину какую. — Насмехался Бес. — Нравится? Ну-ну, Левочка, так я и поверил! Только и хотите, что снять все это. Снимайте.
И Лёва подчинился. Едва дыша он скидывал с плеч Карла Ивановича бежевую накидку, затем с хирургической осторожностью развязал красное одеяние, не дал ему упасть на пол, но аккуратно положил на тумбочку рядом. И тогда ему открылся третий слой. Это был полупрозрачный халатик, в длины едва доходивший до середины бесова бедра. Это завершение тронуло что-то настолько глубинное в душе Левы, что он упал на колени и поцеловал сидящему на кровати Бесу бледное сухое колено. Затем Карл Иванович разрешил ему подняться и указал, что было бы, право, весьма удобно, если бы Лева также оказался на кровати.
Там же на кровати, не снимая прозрачного халатика, свершился случайный, но всё-таки безапелляционный приказ Левы, как хозяина Карла Ивановича. Бес по природе своей мог с некоторыми усилиями видоизменять свое тело, что, несомненно пошло на пользу их предприятию. И несмотря на явную податливость бесовой плоти, Лева был настолько нежен, насколько это вообще позволяла его своеобразная натура.
— А потом все вдруг опять оборвалось! — В отчаянии пробубнил Лёв Дмитриевич, излив душу своему дорогому коллеге. Тот слушал ученышеву исповедь абсолютно серьезно и даже оторвался для этого от работы. — Снова странные состояния, которые мне совершенно непонятны. Пьет ли он тайно? Но алкоголем от него даже не пахнет. Что же, стало быть, наркотики? Да разве можно от них так низко пасть? Ничего не понимаю.
Леве было особенно больно на контрасте с тем фарфоровым образом прекрасного божества в восточных одеяниях вновь увидеть едва вменяемое существо по пять раз на дню покушающееся на его ширинку! А ведь Бес в таком состоянии был ещё и щедр на разного рода гадости в адрес Левы! Сказал как-то раз, что член у него маловат, и проку от него никакого нет.
— Знаете, дорогой Дамантов, — Харин имел привычку называть Леву по фамилии, — все, что Вы рассказываете о Вашем сожителе, — он упорно подчеркивал слово «сожитель», словно не желая дать лишнего веса отношениям Левы с этим Карлом Ивановичем. — Все это кажется мне странным. Вы никогда не задумывались, человек ли он?
— Да Вы шутите надо мной? — растерялся Лева. После такого доверительного рассказа и вдруг встретить такое вздорное заявление! Хотя, Харин выглядел вполне серьезным. Не шутит, стало быть? — Как же это, не человек? Биомеханоид он, что ли?
— Насчёт биомеханоида не знаю, а вот на рептилоида Ваш знакомый здорово смахивает! Ну, посудите сами, отсутствие пульса, нулевой интерес к пище, неуёмная энергия. Это разве человек?
— А кто такие эти рептилоиды?
— Ох, милый Дамантов, тут на объяснение уйдет две-три лекции! Почитайте соответствующую литературу на досуге. Может, и впрямь узнаете своего сожителя. А пока, знаете что? — Харин встал в решительную позу, уперев руки в бока. — Поживите у меня покамест. На Вас ведь лица нет после того, как Вы с Этим сталкиваетесь.
— Мне, знаете, немного неудобно.
— Нашли кого смущаться! Я же Вас приглашаю, чего кокетничаете? Вам следует отдохнуть от этого нечеловека.
— Гипербола… — пробормотал Лева.
— Простите? — Харин не понял, к чему Лева упомянул квадратичную функцию.
— Это такой словесный прием. — Объяснил ученыш, сам не понимая, откуда бы ему помнить уроки литературы, к которой он никогда любви и не питал. — Преувеличение.
— Гипербола, говорите? Интересно…