я – бесценных слов транжир и мот

Владимир Маяковский «Нате!»

Бесконечные потоки людей ежедневно проходили через отделение уголовного розыска Лондона. В столице постоянно что-то случалось: крупное и мелкое, у простых горожан и у богачей, и многие (хотя, стоит заметить, далеко не все) шли за помощью в Скотланд-Ярд.

За несколько десятков лет проб и ошибок со дня основания, работа полиции была во многом отлажена. Но сейчас, точно как в первые годы, констебли в форме суетливо метались между людьми и помещениями, перешëптывались и много шутили про посетителей и начальство. Детективы в штатском, уже порядком очерствевшие за время своей работы, гоняли молодняк и раздавали указания. Но в этом гуле, как и в любом большом городе, затухали отдельные личности, становившиеся частью многоликой толпы.

И в этом многоголосии так же затерялся и молодой, но по словам одного сумасбродного инспектора, «крайне перспективный малый». Тот, чей смысл сократился до того, чтобы дорыться до правды, как бы глубоко лезть ни пришлось. В последнее время он себе просто места не находил. Бегал и суетился, и всё дёргался, когда к нему обращались. Докучал инспектору расспросами о письмах и с утра до ночи сидел в архивах и корпел под тусклым светом керосиновой лампы в поисках хоть каких-то, самых маленьких и незначительных крупиц информации об одном человеке.

И вот уже и время, перевалило заполночь, за час, и два, и три, и уже солнце стало подниматься над городом, а молодой человек всё так же, как и до этого статично сидел и водил взглядом по многочисленным строкам бумаг и нет-нет, но заглядывал в свой блокнот в чёрном переплёте. Тишину резало только шуршание бумаги и полные усталости вздохи.

— Ты вообще уходил отсюда? – только пришедший Джордж коснулся плеча сидящего, чем заставил друга вздрогнуть.

— И правда, я что-то засиделся, – Зак потянулся, глядя на часы на стене, – Спина-то как затекла.

— Всю ночь ты просидел здесь не смыкая глаз, и это называется «засиделся»?

— Я ничуть не устал, – Зак постарался улыбнуться, но вышло не очень.

— Не улыбайся так натянуто, выглядит не очень. Я вообще чего пришёл-то сюда. Думал, ты придёшь – и я сразу с новостью!

— Что за новость? – Зак тут же всполошился, – Новое убийство?!

— Да успокойся! Клиффорд сказал, письма твои пришли.

— Мог бы с этого и начать! – Зак тут же подскочил из-за стола и стал собирать записи, – Пойдём скорее!

Кабинет следователей сегодня пустовал. До прихода помощников там находился только задумчивый Клиффорд наедине с несколькими листами бумаги на своём столе.

— Да вы, я гляжу, ранние пташки, – повернулся к ним инспектор, – Итак, вот письмо из пригорода Йорка, где родился этот ваш Скотт, – он поднял ещё запечатанный конверт и отложил на край стола, – Это из Шеффилда, куда он переехал позже, – второй ещё нераскрытый конверт, – А в Манчестер, я два дня назад съездил сам.

— Съездили? – Зак удивился тому, сколько всего он пропустил, сидя наедине с бумагами. И как он не заметил отсутствие инспектора, – Лестрейд, а ты чего не сказал ни слова?

— Это я его просил. Ты и так, как на иголках всё время, так ещё бы упрашивать стал, чтоб со мной поехать. А вам, ребята, разрешение достать, нужно ещё постараться.

— Извините, инспектор, – это было не к месту, но вырвалось раньше, чем Зак сообразил.

— Успеешь ещё поизвиняться, – сказал Клиффорд, ломая печать на конверте из Йорка.

В конверте лежал полицейский отчет с приложенной к нему запиской, сделанной широким размашистым почерком.

— «Дорогой инспектор Клиффорд,

Уведомляю вас о том...» Так это всё формальности, – пробормотал он, бегая глазами по строкам, – Ага, вот оно! «...среди опрошенных жителей указанного вами городка, не нашлось ни одного, сумевшего дать показания о человеке по имени Эдвард Скотт. Родители его умерли десять лет назад и похоронены на местом кладбище. Жившие с ним здесь в одно время либо разъехались, либо так же умерли. В конечном счёте, сведения мы сумели получить лишь от полусумасшедшей старухи. Услышав имя этого человека, она разозлилась и стала выкрикивать слово «дьвол» и неразборчиво бормотать. Нашим сотрудникам также удалось расслышать имя «Амели». Не уверен в том, насколько это важно, но вы просили о любой информации. На этом своё письмо заканчиваю.

Инспектор уголовного розыска Йорка Томас Стоун».

— Да уж, негусто, – протянул Лестрейд, когда Клиффорд закончил читать.

Зак мысленно согласился с другом. Он было расстроился, что информации так мало, но ещё один конверт и два листа с записями инспектора не давали опустить руки.

— С другой стороны, нет ничего удивительного в том, что Скотт и его ровесники разъехались кто куда много лет назад. Молодёжи не хочется оставаться на месте, особенно в захолустье. Вы ведь тоже в столицу рвались, раз сейчас здесь стоите, – заметил инспектор, – Эх, надо будет ещё пару запросов туда отправить. Узнать, что за старуха такая.

Он тоже обратил внимание на эту часть письма. Зака это порадовало, значит это действительно может иметь под собой почву.

— Итак, теперь письмо из Шеффилда, – Клиффорд как и в первый раз не церемонился с конвертом. В начале он пробежал глазами написанное и, опуская формальности и речевые обороты, сразу перешёл к сути, – «...начал заниматься коммерцией, устроившись подмастерьем в заëмной конторе. В 1844 году женился на Корнелии Грейс, через пять лет она повесилась. Ни оставив никакой предсмертной записки. Семья умершей обвиняла Скотта в произошедшем, но как выяснилось, беспочвенно. Когда окончился траур, он переехал в Манчестер...»

— Как всё складно получается, что никто, вроде бы и не виноват, – пробормотал Зак, делая какие-то заметки в своём блокноте.

— Инспектор Клиффорд, вас вызывает к себе старший инспектор, – без стука в кабинет ворвался констебль, – Говорит, это срочно.

Клиффорд пробормотал что-то невнятное, взял со стола отчёты из Йорка и Шеффилда и, приказав, помощникам самим прочитать его записи ушёл.

— Ты читай, а я себе записи сделаю, – предложил Зак после недолгого молчания. Всё-таки рыться на столе инспектора в его отсутствие было как-то неловко.

— Так, сейчас посмотрим, – Лестрейд отложил предыдущие письма, оставив Манчестерские записки Клиффорда, – Ого, а тут немало!

— Читай уже, не нервируй!

— Так ладно, «Для начала я опросил нынешних хозяев его дома. По словам владельца, особняк он приобрёл достаточно дëшево и, вероятно покинул дом со всем шутом прислуги. Выглядело это всё так, словно Скотт хотел как можно скорее продать этот дом и уехать куда-то (как мы знаем, в Лондон). В самом особняке ничего подозрительного не было. Каких-либо записок, фотографий, книг или мелких вещей после переезда он так же не оставил: либо уничтожил, либо увёз с собой. После я пообщался с семьёй его второй жены – Эммы Уилсон. По их словам, Скотт вёл себя с ними максимально обходительно, прямо ни за что не зацепишься. И, в то же время, их это настораживало, но, видимо, не насколько сильно, чтобы предпринимать какие-то меры. С этой женщиной в браке он прожил семь лет. В 1859 она умерла от чахотки. В 1860 Скотт покинул Манчестер. Возможно, вы думаете, что на этом всё? Но как бы не так! По удивительно счастливому для нас стечению обстоятельств, в городе осталась бывшая горничная Скотта. И узнав о том, что я расспрашиваю об этом человеке, сама со мной связалась. Она рассказала пару интересных вещей. Во-первых, брак Скотта с Эммой Уилсон не был таким уж и крепким, каким казался. На людях они вели себя спокойно и сдержанно, но в доме часто имели место ссоры (крики, слезы, пощёчины, битые тарелки, – в общем, ничего необычного для таких семей) и измены как раз-таки со стороны нашего подозреваемого. Слуги, в большинстве своём, не воспринимали жену Скотта, как полноправную хозяйку дома. Шептались за спиной и всё подобное, я и перечислять не буду (дама болтливая до ужаса). Главная горничная ему во всём потакает, и вообще очень предана господину. К слову, большую часть слуг, Скотт набрал именно в Манчестере. Эту даму тоже, но после того, как она обмолвилась с подругой о семейных скандалах и по соседям пополз слушок, по приказу хозяина её выпороли плетью и вытурили из особняка. Стоит заметить, что она занимала должность камеристки. В целом, больше ничего интересного я не сумел достать.» Содержательно... – только и смог выдохнуть Джордж.

— И снова, гибель жены, и снова он, вроде как не при делах. Так странно, особенно при сопоставлении с новыми подробностями от этой служанки, – Зак крепко задумался. Он говорил, скорее с самим собой, нежели с Лестрейдом, продолжая рисовать какие-то схемы в блокноте – В целом, понятно, почему он старался уехать, как можно скорее: слухи портят репутацию...

— Можно попробовать копнуть под него через слуг, – подключился Лестрейд, – Кто у него служит недавно, и порасспрашивать их, каждого по отдельности, в неформальной обстановке.

— Мне вот что не даёт покоя, – продолжал Зак, словно и не слыша, – какова вероятность, что он и слуги не обращались таким же образом и с первой его женой и с Лотти. И что за Амели? Ясно, что там тоже что-то произошло, но что именно – непонятно... Как запутанно! И почему это вообще никого раньше не настораживало..?

— Потому что, ни у кого до Шарлотты не было ухажёра-детектива, – подтолкнул друга локтем Лестрейд, как бы пытаясь приободрить, – Если действительно есть какая-то связь, то только мы и можем положить ей конец!

Скрипнула дверь. Констебли обернулись на звук. В кабинет вошёл Клиффорд, мрачный, как туча и в расстроенных чувствах захлопнул дверь. «Да черт бы вас побрал!» – услышали помощники.

— Инспектор, что-то случилось..? – осторожно спросил Лестрейд.

— Похоже придётся нам с вами свернуть лавочку, – Клиффорд звучно опустил на стол официальную бумагу, позволяя Заку и Джорджу прочитать написанное, – Если кратко, то пришло указание свыше больше не копать под Скотта.

— Что?! – Зак выронил из рук блокнот, – Неужели это из-за его места в парламенте?

— Может и из-за этого, – Клиффорд пожал плечами, – С одной стороны, этот запрет только подтверждает, что с ним всё, по меньшей мере, нечисто, но с другой – у нас банально связаны руки.

— Поверить не могу, что старший инспектор тормозит расследование...

— А это и не он, – перебил Клиффорд, – Приказ от комиссара. Старший инспектор просто не имеет права ослушаться, как, в прочем, и я. В конце концов, запрещённое расследование может иметь нежелательные последствия для всего отдела, и для вас тоже, – с минуту инспектор помолчал, перебирая в голове мысли, – Вы ведь тоже сложа руки не сидели всё время. Читайте тоже, что сумели достать. Не пропадать же добру.

— Тогда позвольте мне, – Зак перелистнул страницы, – Как вы уже сказали, Эдвард Скотт родился в городке близ Йорка. Он из семьи аристократов, но обедневших. Никаких записях о нём в учебных заведениях я найти не сумел, вероятно он получал образование дома, а позже обучался сам. После переезда в Шеффилд он был подмастерьем в заемной конторе Ричарда Эрнста и вскоре накопил достаточно денег, чтобы снимать отдельную квартиру и нанять служанку (нынешняя главная горничная). Ещё через пару лет, он купил небольшой дом и нанял и дворецкого и ещё пару слуг, которые с тех пор и не менялись. Уехал в Манчестер с этим небольшим штатом. В Манчестере же он сумел купить особняк и имел постоянный доход, так как был участником торговой корпорации, которая существует до сих пор. После переезда в Лондон он занял место в палате лордов, хоть и нечасто бывал на заседаниях. Кроме этого начал вести довольно активную светскую жизнь. В целом, это всё, что я сумел найти.

— На удивление, с точки зрения финансов он чист, – Клиффорд почесал подбородок, – Так было бы проще.

— Лестрейд, а ты что искал, напомни?

— Информацию о слугах. Она, местами, пересекается с тем, что уже говорил Зак, – Джордж расправил пару исписанных листов, – Сразу можно сказать, что за свою работу они получают как и все, и ничего необычного здесь нет. Вы уже говорили, что первая прислуга появилась у Скотта ещё в Шеффилде, про самую первую горничную уже сказали, добавлю только, что до этого она нигде не работала, так же как и дворецкий и большая часть всего штата...

Зак, похоже, отвлёкся. Слова Джорджа доносились, как из-за закрытой двери. После дворецкого он совсем потерял нить и включился только в самом конце

— ... Здесь он нашёл нового кучера Эрнеста Райса и горничную по имени Анна Баркли, вместо уволенной в Манчестере. Более никаких изменений штат не терпел.

— Молодцы. Хорошо поработали, – отметил Клиффорд, – А теперь всё же давайте вернёмся к нашей проблеме: что будем делать дальше? Есть предложения?

— На вашей практике такое впервые? – спросил Зак

— К сожалению да, – инспектор провёл рукой по полосам, – Чтобы опровергнуть этот запрет, нам нужны прямые улики против Скотта. Те, что мы добыли сейчас – ценны, но все они лишь косвенно могут подтвердить нашу версию.

Клиффорд опустился на стул, сцепил пальцы в замок и крепко задумался. Лестрейд тоже нахмурился, казалось, было слышно как крутятся шестерёнки в его голове. Зак в этот ощутил себя разбалованным ребёнком, севшим кому-то не шею. Больше всего это расследование нужно именно ему, но сейчас он, кажется, не мог ничего. Голова абсолютно пуста. Ужасное чувство.

«Вы пока можете быть свободны», – бросил инспектор и снова погрузился в размышления.

Лестрейд, вероятно не желая мешать и ещё меньше желая ослушаться инспектора в не лучшем расположении духа отдал честь и развернулся, чтобы уйти. Потянул было и друга за рукав, но Зак только отмахнулся.

Паттерсон подошёл к открытому окну. Свежий воздух был как нельзя кстати, но даже он не был не в силах развеять уныние. Зак совершенно не знал, что делать. Они просто не имеют права поднять какую-то информацию об Эдварде. Инспектор сказал, что это лишь подтверждает наличие какой-то вины. Значит ли это, что Скотта покрывают высшие круги?

«Да какой из тебя герой? Ты просто дурак который ничего не смыслит в жизни» – в создании всплыл насмешливый образ старшего брата. Как вовремя. А может он и прав, и Зак действительно глупец? В отличие от Альфреда, сам он хитростью, в общем-то, не отличался...

Нет! Нельзя об этом думать. Он ведь пообещал миссис Боллмар. Но в этой шахматной партии и постоянно не хватает какой-то фигуры. Каждый раз, как бы он ни собирал картину, как будто выпало одно цветное стеклышко и пустое место теперь мозолит глаза. Им бы ещё один, всего один крючок, и тогда, возможно...

В сердцах он стукнул рукой о деревянный подоконник и, зашипев от боли, прислонил эту же руку к лицу.

— Ты всё ещё здесь? – от голоса инспектора он вздрогнул.

В ответ тишина. А что ему ответить? И куда ему идти сейчас? Что делать?

— Инспектор... Клиффорд! – в кабинет ворвался уже небезызвестный Стэнли

— Да что такое, а! – инспектор обрушил кулак на столешницу, – Что на этот раз?

— Там про ограбление сообщили, и кто-то должен там быть, а я только вас нашёл.

— Ясно. Паттерсон, идёшь со мной!

Зак только кивнул и последовал за инспектором. Возможно, это было и к лучшему. По крайней мере, увиденное, на короткое время взбудоражило рассудок и вывело из апатичного состояния.

— Скажи мне, почему ты пришёл работать в Ярд? – спросил его Клиффорд в тот день.

— Потому что хотел помогать людям и защищать их, – Зак едва не сказал своё «героем справедливости». Для инспектора это прозвучало бы глупо и по-детски, он чувствовал это. Даже для него самого это стремление сейчас звучало, как детская мечта, не имеющая ничего общего с реальностью. Какой из него герой?

— Послушай, что я скажу, – со вздохом произнёс инспектор, – Нельзя помочь всем и сразу. Взять хотя бы старика, которого мы только что видели. Он умер, как бы нам ни хотелось обратного. Рано или поздно ты должен был столкнуться с этим, но такова правда.

— Это неправильно. Помогать людям ведь суть нашей работы.

— Решай, как хочешь, но всё же подумай над моими словами. Страждущих много, а ты один. И при всём желании, ты не сумеешь разорваться и протянуть руку каждому из них.

***

Помимо рабочих моментов Зак записывал и некоторые свои мысли. Иногда это помогало вспомнить ради чего он находится здесь, и что должен делать. Некое подобие дневника, но достаточно прерывистое. В этот день он получил эмоциональную встряску, а потому

вечером того же дня в блокноте Зака Паттерсона появилась такая запись:

«...Трупы, пусть даже изуродованные, ничто, по сравнению с человеком на смертном одре.

Сегодня я впервые видел умирающего. Умирающего в одиночестве, в сырой комнате, от тяжёлых ран. Слабея с каждой секундой, он хриплым голосом рассказал, что двое пырнули его ножом и, решив, что старик уже мёртв, вынесли всё немногое, что можно было, продать... Он обращался ко мне «мальчик». Этот старик, для которого я никто, как и сотни прохожих на улице, говорил со мной, словно с родным сыном. Никогда бы не подумал, что меня может так тронуть абсолютно чужой человек. Даже если при жизни он был не очень хорошим, в для меня тогда это не имело значения, ведь теперь он был жертвой.

Я... никогда не опущусь до подобного. Не убью человека, как бы сильно не ненавидел, как бы сильно он сам об этом ни просил. Смерть страшна. Ещё страшнее созерцать её или принести самому...»