Ким Докча лежал, заботливо укутанный в чужое пальто, слушая мирный треск дров в костре и чувствуя запах готовящейся еды. Он только-только отходил от сна; на самом деле, последний год его жизни напоминал сплошной счастливый сон. Иногда он боялся, что, открыв глаза, увидит привычный унылый потолок своей однушки в Сеуле, а в телефоне его будет дожидаться эпилог «Путей Выживания». Иногда страх накрывал его с головой, и он долгое время лежал, боясь открыть глаза, боясь, что голоса компаньонов, будящих его — лишь растворяющаяся в рассвете мечта.

— Ким Докча, — нежно прозвучало у него над головой, а волосы взъерошили тёплые пальцы.

— Что? — протянул он, потягиваясь, нехотя разлепляя веки.

— Еда готова. Вставай.

Пожалуй, он никогда не привыкнет к этому; никогда не поверит, что что-то, настолько похожее на его мечту, воплотится в реальность.

Ким Докча сел, накидывая обратно на плечи спавший предмет одежды, и принял в руки обжигающую тарелку с дымящимся супом. Он ел медленно, как мог, дуя на каждую ложку, хотя хотелось разом проглотить всё — даже обычная похлёбка из подручных материалов у Ю Джунхёка получалась божественно вкусной. Сам Джунхёк, не притронувшись к еде, не издавая ни единого звука, и, кажется, даже не моргая, смотрел на него. Этот взгляд — такой, как будто Ким Докча — самое ценное в его жизни; такой, как будто Вселенная разрушится, если он исчезнет — смущал. Он боялся посмотреть в ответ — потому что тогда они неизбежно встретятся взглядами, и эти наполненные непонятной любовью глаза уставятся в самую его душу.

Этот Ю Джунхёк — так непохож на себя из третьей регрессии; этот — более молчаливый, бесконечно уставший и словно отстранённый от мира. Он постоянно уходит в свои мысли, тяжёлые и душащие; он часто смотрит с непонятными эмоциями на лице, не объясняя их словами. Этот Ю Джунхёк больше похож на того, кто был героем для Докчи все эти годы; ему хочется помочь, дать надежду, разделить всю печаль и горечь.

Этот Ю Джунхёк позволяет заботиться о себе: переводить тему, отгоняя мучительные воспоминания прочь; делать перерыв, когда он устаёт; обрабатывать его раны — даже крошечные царапины, потому что Докче больно видеть на нём любые повреждения. Ким Докча рассказывает ему истории вполголоса перед сном — выдуманные и нет, длинные и короткие; Джунхёк молчит, но на его губах всегда появляется едва заметная счастливая улыбка, так греющая сердце.

Джунхёк не будит его по утрам, даже если настала очередь Докчи караулить их маленький лагерь; Джунхёк накрывает своим пальто поверх белого Докчи, боясь, что тот замёрзнет; Джунхёк, в конце концов, говорит с непривычной теплотой и непривычно много — только с ним, и только на него смотрит таким взглядом. Докча от этого взгляда тушуется, не знает, как реагировать — а на душе становится радостно, как никогда. Он не считает, что достоин этих радости и теплоты, достоин этих искренних чувств к себе — но тихое «Ким Докча» и грубые пальцы, касающиеся его лица, выгоняют прочь подобные мысли.

Ким Докча ел горячую похлёбку. Ю Джунхёк сидел напротив, и в его глазах сияли блики — отражение пылающего костра. Солнце катилось за горизонт.