Темнота и влажный холод окружают со всех сторон. Щека занемела, медленно приходит понимание, что не только она. Стоило чуть шелохнуться и резче вздохнуть — как суставы заныли, а горло начало саднить. С глаз все не получается снять пелену. Вместе с ужасом подступает очевидное — она связана.

— Альна? Альна? — зовет смутно знакомый голос со спины. В этом пугающем мраке робкий шепот становится якорем и надеждой.

— Ларр? — спрашивает она так же осторожно. — Где мы? Что случилось? Я ничего не помню…

Она слышит тяжёлый вздох и лязг цепи о каменный пол. Сердце испуганно сжимается.

— Ты ранен? — на мгновение она забывает о себе, готовая спасать, как и всегда в их маленьком отряде. Невыносима сама мысль, что рядом, возможно, умирает единственный живой голос. Немыслимо, чтобы Ларр, тот, кто предупредил о войске врага и за один вечер влился в их команду, страдал от полученных ранений.

— Всё… в порядке. Побереги силы. Думаю, мы в подвале городского совета. В плену, — последнее прозвучало горько, но без лишних стенаний. В этом ею угадывается какая-то неизвестная, но тяжелая история ее нового знакомого. Фантазия о том, что ему подобное не впервые, порождает надежду спастись. Беспокоит только то, что Альна не верит, будто он не ранен.

И всё же тоскливый ни то вздох, ни то всхлип вырывается из ее груди. Альна поджимает ноги и сжимает занемевшие пальцы. Раньше с ней подобное не случалось.

— А где остальные? Ты тоже в повязке? Ты видишь их?

— Я смог ее снять. Нет… нет. Здесь никого, кроме нас и… — голос неловко замялся. Снова зашаркала цепь.

Страх скручивается в комок в животе. Эльфийка обращается в слух, приоткрывает рот в запирающем вдохе и даже пытается снова стянуть плечом повязку, но только оцарапывает щеку.

— Что там? — она говорит громче, забывая про опаску.

— Меч. Райнкора.

Страх обращается липким ужасом и протестом.

— Что? Как? Где сам Райнкор? Зачем здесь бросать меч?!

— Один из тех, кто меня тащил, вонзил меч в груду висящих цепей там, у двери. Впрочем, какой от него толк, если мы оба не сможем до него дотянуться. Издёвка. Белоокие мертвы. А Райнкор… быть может, Свартмунд даровал ему быструю смерть. Маллис и Варгор успели отступить в портал.

Эльфийка не отвечает. В темной камере наступает молчание, словно замерший звон разбитого хрусталя. Именно разбитой и уничтоженной она себя ощущает. Сухие слова с отзвуком сожаления повторяются в опустевшей голове, порождая страшные сцены. Словно эхо в проклятом замке. От отражения к отражению только ужаснее.

— О нет. Нет. Нет. Нет. Райнкор. Райн. Мой милый Райн. Богиня, почему?

Он смотрит в ее спину, но плечи не содрогаются в рыданиях. Эльфийка еще держит себя в руках или слишком поражена, чтобы зайтись в неконтролируемом плаче. Она все такая же маленькая, как на той дороге, где была брошена своими рассудочными товарищами. Гибкая и живая, словно ивовый росток.

— Мне очень жаль, Альна. Я знаю его недолго, но Райн славный парень. Вы с ним… друзья?

Эльфийка скулит, но стараясь себя удержать от скорби. Райн обязательно выберется, он жив. И она обязательно расскажет ему все, что хотела сказать. И больше никогда ничего не утаит. Спокойствие, с которым говорит Ларр, она благодарна за него. Конечно, злодей не умеет легко отпускать своих жертв. У таких не бывает благородства, чтобы с достоинством избавиться от противника. У мечника будет шанс. Обязательно будет. Пусть и страшной ценой.

— Д-да. Мы проделали вместе долгий путь. Но дело не только в этом. Белоокие. Все должно было получиться.

— Что получиться? Ловушка для рыцаря? Белоокие сглупили, да. Им стоило вас дождаться, как я и говорил. Если бы я подоспел вовремя… — голос становится ниже, пропитывается сожалением, словно рубаха густой кровью.

— Дело не в этом, а в пророчестве. Без них… но быть может, они не те, кто были нужны. А если Райн. Райн обязан выжить, ведь он подходит как никто, чтобы сразить Свартмунда. Он должен быть тем самым, кто одолеет зло.

Под повязкой, точно претерпевая физическую муку, в смутном отчаянии искажается молодое лицо. Звякает цепь на запястьях. И воздух перестает казаться влажным, только холод не дает покоя. Тряпка на глазах мокнет и припухают губы, которые Альна кусает. Мрак, в котором она оказалась, столь огромен и безграничен, что она ощущает себя не более, чем ничтожной песчинкой под толщами Безбрежного океана.

— Помоги мне. Ну же. Я не могу снять ее сама.

Она задергалась на полу, пытаясь содрать повязку. Нельзя сдаваться. Даже если она погибнет, Райн должен выжить. Вдвоем они смогут что-нибудь придумать, вызволить мечника. Или отомстить за него. От последней мысли эльфийка внутренне содрогнулась.

— Я не смогу до тебя добраться, — ответил он ещё тише, с тяжелым придыханием. Эльфийка прислушивается. Ларр дышит часто, мелко. С каким-то присвистом. Так бывает при колотых ранах. Она, как целитель, определяет это безошибочно.

— Говори что-нибудь. Я смогу тебя исцелить. Мне хватит силы.

— Я… здесь…

Она ползет в его сторону с немым упорством. Расстояние кажется бесконечно длинным.

— Здесь… чуть, да, сюда…

Голова уперлась в чужой сапог.

— Ларр! Теперь можешь?

Она приподнимается, не зная, куда тянуться. Плечи заныли, но в остальном теле кровь приятно разогналась. Отступает влажный холод. Чужие руки аккуратно стали развязывать узелок. Как только повязка спадает, глаза еще не могут нормально видеть. Белые пятна затмевают картинку. Но стоя на коленях в попытке проморгаться, она в густом полумраке отчётливо замечает движение. Ларр встает на ноги.

Что-то чиркнуло, с шипением вспыхивает факел. Она смотрит на него снизу вверх, от изумления открыв рот. Подслеповатая от огня.

Ларр оказывается совершенно цел, как и его одежда. На его лицо падает тень от капюшона, но эта ухмылка на тонких губах — свет факела ясно ее освещает.

— Ларр? Я не понимаю…

Он упёрся плечом в стену, вальяжно скрестив ноги.

— Вы, lumeaenae`drissige ублюдки, вообще мало чего понимаете в жизни, — он произнес непривычное эльфийское слово с такой чистотой чужого акцента, что сам удивился. И толкнул ногой Альну в плечо. Та ухнула, повалившись навзничь. Силы Ларвис не жалеет и совершенно наслаждается тем смятением, которое охватывает эльфийку. — И как только твой род смог прийти к власти?

— Я не… не…

— Не такая сообразительная, как твои сородичи? Да-а, я уже заметил. Но оставим мою маэрийскую месть на потом. Сейчас ты мне расскажешь про пророчества, предсказания и своих дружков. Уверен, их кровь точно такая же красная, как у белооких.

Катастрофа — выболтать столько врагу. Минута затишья все равно, что секунда или вечность. Собственными руками она толкнула все их труды в пропасть. Хочется лишиться дара речи, исчезнуть, повернуть время вспять. Хочется, чтобы Ларр не был предателем — как мог он так убедительно лгать? Она ведь поверила его измотанному состоянию, его страху снять повязку с головы, скрывающую маэритские уши и волосы. Она так пыталась его убедить, что не желает зла. Отваживала отварами усталость, отбивалась от предрассудков мага. Разрываемая жалостью и ненавистью к себе, она не замечает, как чужой голос меркнет в потоке бесконечных мыслей.

Жесткая пощечина приводит в чувства. Жжется отметиной и вяжет ком в горле.

Он стоит на корточках, над Альной, и его белесые глаза полнятся темной злостью. Альна вспоминает, как этот самый взгляд был похож на светлый золотистый мёд в отсветах свечей. Маэрит смеялся с ними, рассказывал о своей причастности к славным делам под Нареем и в Кемо. Так ярко и правдиво. Звучали знакомые имена и незнакомые слухам детали, вещи, которые враг не смог бы придумать.

— Ты слышишь меня?! — красивое, приятное лицо выражает только злобу.

— Скажи, неужели все твои слова были ложью? Откуда ты столько знаешь о том вечере на Кеар-Лтаре?

Ларвис чуть замер, размышляя, стоит ли ему ответить или проигнорировать, направляя в нужное русло. Эльфийка сама не своя, и эта отрешённость его не устраивает. Куда большего можно добиться, если разум охвачен гневом или страхом. Манипуляции и угрозы не смогут помочь, если никто на них реагировать не будет. Покорный агнец ему без надобности.

— Как же я могу забыть то славное путешествие. Я и правда там был. Но только немного иначе — в роли наёмника. Последствия тебе тоже известны. Это дело принесло мне столько золота, что я бы мог с ходу организовать какую-нибудь торговлю. Но привычку никуда не денешь. Знаешь, быть без привязи куда приятнее. А теперь ты расскажи о пророчестве.

Она поджимает губы. «Вот, почему эта ложь звучала как правда и никто из нас ничего не понял», — горько подумала она, но больше не стала на этом задерживаться.

— Какой тебе толк, если все мертвы? — она не допустила мысли, что можно гнаться за диким воином и магом. Если отряд разбит и лишен своего оружия, нет смысла прикладывать столько усилий на поимку беглецов.

Это был точно гром, пришедший за молнией собственных слов.

«Если ему это так важно, то белоокие живы. И Райн жив. Они живы!» — трепещет догадка.

— Не радуйся так, — мрачно отвечает Плут, верно поняв ее выражение лица, — Ордена больше нет. И твоих дружков с твоей помощью или без, но настигнут. Дело принципа.

— Можешь сразу убить меня.

Эльфийка смотрит на него пристально, с горячным вызовом, наблюдая, как злость сменяется сомнением и, как ей кажется, разочарованием. Конечно, он должен понимать, что она тверда в своих убеждениях, и он не в силах этого изменить. Она, эльф из рода люманаэдра, не посрамит своих предков. Остается только приготовиться к моменту, как он достанет нож. Она взошла над горизонтом ясной звездой, чтобы упасть в стремительно в ладони своей сознательницы.

Но оскал ухмылки обнажает хищные зубы эльфа полуночи. Скрипнула кожа перчаток.

— Ты ни в одном из вариантов не получишь быструю смерть. Маэриты слишком хорошо помнят отобранные земли и свободу. Всегда хотелось заполучить подобную возможность. Кто бы сказал, что таковую мне подарит темный рыцарь, я бы ни за что не поверил. Очень славно, что ты разрешила перейти ко второй части нашей беседы так скоро.

Эльфийка храбрится, но острый слух ловит, как едва заметно шаркнули ножны. Представляемые картинки дальнейшего не укрепляют холодность рассудка и силу духа.

— Я не виновата в том, что было сделано Старшими, — она старается говорить твердо и не смотреть направо. — Это дела иных эльфов и давних времён. Чтобы ты знал, среди нас есть те, кто старается помочь твоему народу.

— Давних времён? — ожесточился он, — Я отлично помню Второе восстание. Помощь? Это очередной акт лицемерия тех, кто пытается быть благородным на чужих костях. Еще скажи, что ты одна из сердобольных. У мести нет срока, Альна. Кстати, как звучит твое полное имя?

В свете факела сверкнул нож.

— Ларр, пожалуйста. Это не сделает чести ни тебе, ни твоему народу.

— У эльфов полуночи нет чести, — ответил он. — Потому вы её у нас отняли.

Ларвис родился достаточно рано, чтобы застать Второе восстание и запомнить хотя бы не сердце, но окраины родной земли. Он знает правду, и никто не сможет ее отобрать или исказить. Эльфийка не знает, но делает себе хуже, пытаясь воззвать к его милосердию. Плут крепко сжимает ворот одной рукой, чтобы распороть плотную ткань. Под лезвием расходится кожаная шнуровка и вышитый зелёный бархат подкладки. Целой остается одна рубаха — белоснежная даже в таком мраке. Он не удержался, невзначай прошёлся по ней костяшками пальцев, чтобы добраться до цепочки с кулоном. Такое полотно могут выткать только эльфы, потому что растение, из которого оно сделано, не встречается на землях иных рас. Подобные ткали его предки, взращивая поля такой красоты, что о них слагали песни.

Золотой кругляш кулона довольно заметный. Подобные носят многие эльфы, а для высокородных это целая традиция. Она появилась еще при первых войнах — тогда подобный кулон порой служил единственным, что могло раскрыть имя павшего бойца. Позже он стал и оберегом.

Этот оказался круглым, имя тонкой гравировкой образовывает спираль.

Плут не верит. Он вчитывается снова, проходя по символам внимательно, медленно. По спине и бедрам ползут колючие мурашки. Волосы на шее встают дыбом.

— Не может быть. Он отправил собственную дочь помогать людям? Чем ты так расстроила короля, милая? — он почти смеется, не веря таким поворотам судьбы.

— Это не было наказанием, — она отворачивает лицо, не стыдясь, не словно смущаясь того, как прозвучала вслух сказанный ответ.

Цепочка опасно натягивается, потому что Плут увлекся. В его руках нечто большее, чем он мог желать — эльфийская принцесса. Он знает, что эльфы сияющего древа любят показывать свою добродетельность, протягивая руку помощи всякой неразумной твари ни то из подавленного чувства вины, ни то из тщеславия. Всем, кроме тех, кто этого заслуживал как никто. Всем, кроме эльфов полуночи.

Альна боится, что он сорвёт кулон, и пытаясь ослабить давление, тянется вслед. Заметив это, Плут намеренно захотел порвать изящную цепочку, но жажда мести из злобной вспышки всё отчётливее становится тонким, изощрённым узором кровавой расправы. Он отпустил кулон.

— Не волнуйся, цацку заберу позже, когда тебе будет все равно, чтобы ваш маг в полной мере смог ощутить свою вину, заполучив его в руки. Я прошу в последний раз, люманаэдрийская сука, расскажи мне о пророчестве, — последние слова звучат особенно едко и угрожающе.

— Ты говоришь, что без привязи жить лучше, что выбираешь свободу, выбираешь месть. Но ты утратил свободу ровно в тот момент, как выбрал себе хозяина. Ровно по тому пути, какой желали твоему народу Старшие.

Тишину нарушает только ветер, слоняющийся темными коридорами в подвалах величественного здания городского совета. Редкие стражники в иных закоулках этих катакомб сторожат пленных, и крысы влажными, маленькими глазами следят за каждой живой душой, ожидая своего

часа.

Сквозь решетку, блестящую грязным рыжеватым светом доносится холодный, бесстрастный голос:

— Твой ответ был неверным.

Гнетущую темноту подземелья раздирает пронзительный крик.