Кафар рухнул в плотные синие тучи, прижатые к черному горизонту. Небо залито кровавым багрянцем, и блеклое сияние уже не греет, только подсвечивает металл и кожу. Ветер еще доносит мягкие обрывки тепла с земли.  Забирается под ворот, треплет волосы. Плут прикрывает глаза, упираясь локтями в широкий парапет. В ногах стоит пустой кувшин. Вино растекается жаром, растворяет мысли. И кажется, что в голове пусто, как в этом угасающем небе. С зеленых полей слышится запах весенних цветов. Он угадывает желтоцвет — душный и сладкий, предвещающий летние дни. Маэрит вбирает эту сладость полной грудью и хочет нырнуть в нее с головой, упасть спиной в мягкие травы. Черный камень слабо блестит в багряном зареве. Над безжизненной землей поднимаются ширококрылые птицы, без клекота и свиста, словно призраки. Быть может, это они и есть — призраки прошлых битв. Яркий красный луч прорезался в теле облаков и угас.

— Их нужно убить, — тихо говорит рыцарь.

— Сначала белооких? — Ларвис кладет голову на руки. Он мельком представляет свой долгий путь: сначала истоки создания клинка, потом белоокие, и если повезет, сразу после этого он передаст друзьям Альны привет.

— Да, — взгляд рыцаря скользит по спине эльфа, прямой, чуть прогнувшейся. Ларвис всегда ходит по замку в снаряжении. Всегда готовый к бою. Только черные волосы сейчас распущены, и край ленты торчит из кармашка на поясе. Броня у Плута легкая, чтобы не терять подвижность и скорость. Рыцарь невольно, из-за воинской привычки, находит уязвимые места, прикидывает, как можно бы было до них добраться. И отмечает их слишком много. Начиная с того, что в основе у Ларвиса нагрудник из кожи, хорошо, если где-нибудь у сердца вшита стальная пластина. Заканчивая тем, что ради гибкости едва ли защищен живот и сухожилия. Даже сапоги и те мягкие, чтобы себя не выдать случайным шагом. Есть ли под этой плотной кофтой короткая кольчуга? — мелькает вопрос, на который получить ответ однажды все же хочется. Учитывая манеру боя эльфа, он решает, что самым уязвимым будет бедро. Не важно, прорубится ли удар сквозь набедренник или заденет со внутренней стороны. Можно попытаться ударить в стык между элементами поножей, от такого не защищены даже хорошо снаряженные воины в авангарде. Сделанные выводы, впрочем, оказываются неприятными. Но решения для скрытия уязвимостей нет, и ему приходится смолчать. В конце концов, Ларвис живет не первый день, и как-то умудрялся выбраться из всех своих передряг. Мысль возвращается к рамарскому городу.

— Этот маг сильный. Не ровня Верноне, конечно, но с ним стоит считаться.

— Мне это безразлично. Сначала убью одних, потом других. И если будет Ваша воля, принесу их головы.

— Не обязательно целить заклятьем во врага, чтобы нанести урон, — предосторожно отвечает рыцарь, помня про козырь в рукаве убийцы.

— Когда он это поймет, для него будет слишком поздно, — в голосе мелькает холод, будто этот момент уже настал. Ларвис представляет, как засаживает клинок по самую рукоять, ощущая сопротивление плоти и влажный вздох умирающего, который вот-вот начнет давиться собственной кровью. Он приподнимается, чувствуя, что оставаться в покое уже не нравится. — А если я найду того, кто способствовал созданию меча, что с ним делать?

— Ничего. Думаю, того, кто это устроил, парой клинков не взять. — Взгляд рыцаря падает на ножны Ларвиса, снова поднимаясь чуть выше, на пояс. Эльф стройный, как и все в его породе. И гибкий, точно тисовый прут. Смутное желание отодвигается в сторону. Рыцарь тяжело переводит свое внимание выше. — Мне не нравится то, что сказали тебе маги об этом мече. Их отказ его касаться — тем более. Быть может, обратишься к Валак за напарниками?

Ларвис морщится, чуть отстраняясь от парапета. Словно кот, которому не понравилось предложенное лакомство. Серьезный тон разговора исчезает, едва появившись.

— Чем они тебе не угодили? — темные брови рыцаря приподнимаются в искреннем удивлении.

— Не подумайте ничего, они хороши, — тянет Ларвис, припоминая пару тяжелых боев с вампирами. — Но подобное задание все же не про них. Они скорее волки, — и оба собеседника представляют сильного, но не самого ловкого зверя, точно понимая друг друга. — Идеальны в стае загонять кого-нибудь, когда все уже известно. Для зачистки. Держать порядок на захваченной земле, потому что сами чтят свои касты. Но разведчики? Средние. Ассасины? Им есть чему поучиться. Их выручает ночной образ жизни, да и обычный человек, как правило, слабее. А портит то, что первым делом они спрашивают имя твоего рода.

— А кто тогда ты?

Ларвис отводит взгляд от горизонта, смотрит на паладина и широко улыбается, обнажая хищные клыки:

— Охотник.

Белесые глаза эльфа сверкнули алым отсветом заката. Этот вопрос и столь удачный ответ доставляют ему неимоверное удовольствие. В груди распирает от красоты момента. Так кот чувствует свое грациозное превосходство над прочими тварями.

— Но кто же тогда тебе нравится?

— Эльфы, — хмыкнул Плут, пожимая плечами.

— Кажется, и те далеко не все, — поддевает его рыцарь.

— Ну-у, — тянет эльф, качнувшись на пятках и держась за парапет. Взгляд мазнул по лицу рыцаря, белым волосам, забранным в хвост. Хотелось задержаться чуть дольше, но он не смог. — Кьёльды внушают уважение. Бравые ребята. Знаете, видел их в бою. Впечатляет. Не хотел бы оказаться на их пути. Что до белок, так, в семье не без урода, в саду не без гнилого яблока, а в лесу не без трухлявого дерева.

Плут усиленно изучает горизонт, не готовый видеть реакцию. Без всякой нужды помял мочку уха, пятерней забрал черные пряди назад.

Рыцарь же искренне рассмеялся, хлопая Плута по спине. Ларвис чувствуект, как напрягаются мышцы вдоль позвоночника, словно бы встает загривок, и уши чуть дергаются назад. Остро дает о себе знать нехватка вина, чтобы наступившая ясность прошла, а клокочущее чувство в животе исчезло. Улыбнулся. Нужно двинуться с места, чтобы в полной мере ощутить твердость каменных плит под ногами, стряхнуть эту странную взвинченность.

— Спасибо. Приятно слышать такие слова от бравого охотника, — сквозь смех говорит рыцарь.

Ларвис резво разворачивается и кланяется, убирая одну руку за спину, другую прикладывая к груди. Обнаженный меч сверкнул на поясе. Рыцарь посмотрел на клинок, который перехвачен кожаной петлей только у самой гарды за пяту. Висит он по правую сторону, а отличие от рабочих клинков. Плут левша, что, впрочем, среди маэритов встречается чаще, чем среди людей. Предпочитает убийца сражаться двумя клинками, средними, между кинжалами и мечами. Эльфы любят подобное оружие, поскольку изогнутый клинок при их скорости делает рану страшнее. Но тот же фальшион находят слишком грубым оружием.

— Этому клинку нужны хорошие ножны. Не стоит его никому видеть вне замка. К тому же, думаю, носить так не очень удобно.

— Да, я уже пробовал завернуть его в мешок от двуручника, чтобы закинуть за спину. Одолжил у одного мечника и обещал вернуть. Он порвался. Пришлось возмещать ущерб. С другой стороны, на поясе грозное оружие под рукой. При определенных условиях.

— Умеешь обращаться? — рыцарю любопытно, он намеренно допускает в голосе сомнение. Ему доводилось видеть эльфа с коротким прямым мечом, наподобие каролинга, даже с луком и копьем. И ему хочется посмотреть на убийцу с этим бастардом. Впрочем, будь вместо бастарда любое другое оружие, он бы проявил тот же интерес. А будь сейчас другое время, предложил бы пройти в один из залов, чтобы размяться в поединке.

Ларвис решил, что такой провокационный вопрос требует практического доказательства. Демонстрировать свои умения перед виртуозным мечником все равно, что петь перед скрипачом. Получить снисходительную усмешку совсем не хочется. Зато очень хочется блеснуть. Это жуткая потребность — не оплошать.

— Я прожил достаточно, чтобы суметь попробовать многое, — он не раздумывая запрыгивает на перила, придерживая меч. Ловкий и изящный в своих движениях, словно большая кошка. Рыцарь отступает на несколько шагов. Плут выхватывает клинок. Небо за ним темнеет, вспыхивают первые звезды. Полуторник то полностью сливается с темнотой, то вспыхивает отблесками стали. — Надо лишь вспомнить, приноровиться.

И он пару раз взмахнул, наискось разрезая воздух, пробуя вес. Лезвие описало круг над пропастью. Шаг, второй. Убийца закружился в танце с невидимым противником так уверенно, словно бы под ногами не камень шириной в три ладони, а целое поле, и в крови нет ни капли вина. Взмах выглядит легким, но рыцарь знает, что подобный удар будет сильным и смертельным. Нет ни одного движения, которое бы было случайным. Ларвис отступает, защищается и переходит в атаку, притесняет невидимого противника к краю, рубит сверху вниз, уворачивается, подгибая колени. И — наносит решающий удар снизу, пальцы другой руки проворачивают клинок за пяту. Рыцарь вспомнил доспех мечника из Рамара, его примерный рост. Ларвис выпрямляется, словно натянутая тетива. Смотрит за край балкона, туда, где пропасть скрывается в густеющем тумане. Плечи легко поднимаются от ровного дыхания — он не устал, даже толком не размялся. Рыцарь вдруг понимает, что хотел бы это созерцать еще очень долго. В груди тлеет странное чувство, какое бывает, когда понимаешь, что лучшего заката в твоей жизни уже не случится.

Но короткое представление закончилось, эльф поворачивается к своему единственному зрителю. Рыцарь видит, как глаза убийцы блестят азартом, а сам маэрит явно доволен результатом. Это и правда было хорошо, но ты всегда хорош, когда знаешь, где придуманный враг нанесет удар, чтобы показать лучшие стороны твоих навыков. Клинок в привычном для убийцы жесте сверкнул вниз. Но слишком длинное лезвие рубануло по черному камню, высекая красные искры. Эльф от неожиданности напрягается, чтобы не потерять равновесие. Взгляды устремляются на место удара. Ровный угол оказывается сколот. Рыцарь переменяется в лице. Плут тихо спрыгивает, словно виноватый кот.

— Виноват, не рассчитал, — он тянется к сколу, но паладин поспешно его опережает, не давая этого сделать.

— Дело не в этом, — он осторожно касается края скола, вспыхивает еще одна искра. Он кольнула палец, Свартмунд вдумчиво ощупал бугристую выбоину. Небольшая, но все же она есть. — На камне не должно было остаться и царапины от такого удара. Ты даже не старался.

Плут посмотрел на клинок в своей руке. Становится немного дурно. Холодный ветер треплет волосы, поднимает тревогу, словно распаляет пожар. От полуторника захотелось избавиться. Он пихнул его в петлю и достал ленту из кармана, собирая волосы в хвост. Ларвис вспоминает рассказ о магический природе этой крепости, схватку Райнкора с рыцарем и отметины на броне. Тогда это не казалось тревожным, в мире полном магии, достаточно грозного оружия.

— Но Ваш меч…

— Не пострадал. И сейчас меня это очень радует. Потому что в таком случае с огромной вероятностью можно исключить божественное происхождение клинка.

— Утром я отправлюсь в библиотеку, как Вы предлагали, — он не находит лучшего решения, чем вспомнить их разговор за столом. Страшная потребность в деятельности не может быть реализована сию минуту.

— И в кузню. Меч нужно спрятать.

Наступает молчание. Чувствуя то, какое оно неприятное, Ларвис пытается от него избавиться.

— А камень можно будет как-то починить?

Озвученный вопрос кажется довольно наивным. Как дети надеятся, что сломанную чашку склеят и их оплошность от этого станет меньше.

— На это ответит Вернона, — все еще довольно строго говорит рыцарь. Вопрос ему не кажется глупым, возможность восстановить крепость вполне закономерная задача. Даже в такой малости. Особенно в такой малости, потому что едва ли кто-то ставил себе подобную цель. Мысль идет дальше — если есть сила, способная наделить клинок таким опасным качеством, то каков тот, кто этой силой обладает? Но дальше паладин смягчается, почти физически ощущая, как сникает Ларвис. Сложно отрицать, что момент приятной минуты утерян. Уже который раз проклиная самонадеянных героев, он нарушает молчание:

— Должен сказать, это было полезным открытием. Было бы опасно не узнать о таком качестве клинка. Эта крепость выстояла страшную битву, какой не случалось долгие столетия, и следы остались только внутри, там, где чары не так сильны, а может, и отсутствуют местами вовсе.

— В любом случае, мне пора идти, верно? — без особой интонации спрашивает Плут. Задание, по его мнению, приобрело еще большую важность. А значит, он должен приложить еще больше усилий. Уходить на такой ноте, впрочем, ему не хочется, но и обсуждать то, что полагается не обговаривать, а решать, тоже нет смысла. Совсем темнеет. Из комнаты льется дрожащий свет свечей.

Рыцарь немного подумал, еще с надеждой найти какой-то предлог и завершить вечер иначе, но все же соглашается. Ларвис кивает.

— Доброй ночи, хозяин.

Эльф уже бесшумно повернул к комнате, чтобы уйти, когда Свартмунд его окилкает:

— Ларвис. Если в дороге ты найдешь соратников, не говори им о Ламмах.

Убийца останалвивается, немного озадаченный. Это было внезапно. Он ни то что не собирался рассказывать о разговоре в храме Гнева, но и не помышлял, что найдет кого-нибудь в пути. Да и зачем? Куда? С какой целью можно рассказать о подобном?

— Почему?

В темноте сияют голубые глаза рыцаря, и Ларвис смутно ощущает, что ответ должен быть ему известен. Очевидный, такой, какой озвучивать и не стоит.

— Я не ее воин.