Над монастырем поднимается багровый закат. Следы пожара на еще недавно белоснежных стенах приобретают особенно мрачные черты. Сердце при взгляде на них наполняется тревогой и тоской жалости.

Человек в плаще проходит в открытые ворота, они широко распахнуты в знак того, что здесь случилось горе. Не то, чтобы он скрывается, это скорее привычка: оглянуться, шагнуть глубже в тень, выверяя шаг. Крыши комплекса то тут, то там обрушены, и сквозь некоторые окна сияет закатное марево.

Здесь, в стенах обители, даже несведущий поймет, что пожар начался с дома молитвы — отдельная, но очень близко расположенная постройка, в которой свершаются долгие обряды и молитвы. Особые таинства монастырей. Место, где собирается сразу весь орден. Он изувечен больше прочих.

Гость прошел к изломанным стенам, остановился. Удивительно, но двери устояли. Эта деталь выглядит особенно жутко, когда знаешь, что из-за этих дверей совсем недавно здесь погибли последние из ордена Белого Ока.

Он коснулся кончиками пальцев сначала груди, потом лба в религиозном жесте, безмолвно выражая почтение и желая упокоения сгоревшим и этому месту. Выискивая ход, где бы можно было попасть внутрь, он сокрушается о потерянных силах этих людей и остро чувствует потребность в отмщении. Знает, что о справедливости Света мало молить — ее нужно воплощать тем, кто молит. Цепкий взгляд упирается в гору обломков.

Легко взобравшись, не нарушив ни одного камня, он спрыгнул внутрь. Со стороны алтаря. Крыша выгорела так сильно, что ее остов изгложенными обломками рассыпан на полу.

Человек шагает вдоль выступов, там, где стояли медные и бронзовые чаши с цветами и травами. Многие из них упали, особенно тонкие деформировались от бушевавшего пламени. Мягкие сапоги замерли у одной. Склонившись, гость поднял ее, повертел в руках. Острый взгляд стал особенно задумчивым, скользнул по следам пламени.

Лицо его нахмурилось. Он готов поклясться, что все выглядит так, будто пожар начался из-за горящих свечей и трав. Огонь объял сухой деревянный пол, отделку стен, въелся во внутренний каркас. Почему же не смогли потушить? Белоокие не просто монахи — они умеют сражаться, как и любой орден, ставящий своей целью защиту людей от тварей.

Бесшумные, сухие шаги замерли у самых дверей, чуть скрипнув от угля. Гость откатил обугленную перекладину, всмотрелся в раму врат, выискивая какой-то порок, какой-то след. Немного помедлив, он попробовал толкнуть створки, приготовившись к сильному сопротивлению.

Но они поддались невозможно легко. Рука его так и замерла в воздухе, с растопыренными пальцами. А лицо под капюшоном выразило отблик удивления. Раскрыв их как можно шире, он вгляделся в разводы копоти на белом камне, ожидая увидеть белесый след от подпорки по типу клина, которая могла мешать двери открыться.

Но никаких следов он не нашел. Окинув взглядом постройку, он отошел на пару шагов и снял с пояса небольшой мешочек и зачерпнул сверкающую пыль щедрой горстью.

«Сейчас узнаем, как ты это устроил» — подумал человек и сдул горстку пыли. Она легко взмыла в воздух, словно бабочка, подхваченная ветром, и в теплом сиянии заката скользнула внутрь. Он в любой момент ожидает увидеть силуэт, обрисованный пылью, какие-то следы. Но та просто осела на пепел и исчезла, ничего не найдя.

Будь это любое другое место, он бы поверил такому результату и решил, что случившееся — случайность. Но не сейчас, вспоминая слова Валлема. Он был совершенно уверен, что хотя бы с помощью магического порошка увидит следы эльфа, найдет подтверждение и сможет действовать дальше. Что, если Плута здесь не было? Никто не видел чужаков. И все же целых десять человек оказались заперты в ловушке. Пожары в храмах случаются из-за больших толп, неопытных послушников, из-за набегов. Но не так.

Он опустил голову и поджал тонкие губы, карие глаза помрачнели, сузились. Если магия не выявила следов здесь, значит, не покажет и в других местах. Впервые у Арависки, искусного ловчего и убийцы, случается подобная осечка. Нельзя полагаться на чужое слово, которое не находит подтверждений. Но Валлем — нет, они знакомы достаточно, чтобы верить ему и его опасениям. Как и тому, что Плут достаточно ловок для подобных вещей. Не обязательно было видеть этого эльфа во всей красе. Достаточно было пересечься пару раз, чтобы оба поняли, кто и кем является.

Арависка высоко поднял голову. Алый луч упал на его чуть смуглое лицо, озаряя теплом. Эти стены не расскажут ему, где искать предателя. Ничего не расскажут. Они скорбно возвышаются, обречённые быть тревожным напоминаем о том, что тьма слишком близко. Он бы оплакал этот храм, этих людей, если бы был священником или жрицей. Но к счастью или к горю, он таковыми не является. Его скорбь плачет чужой кровью.

Ладонь легла на белый камень. Широко, доверительно и мягко.

«Простите, что зря потревожил ваш покой. Я обещаю, что возмездие настигнет каждого, кто к этому причастен».

Снова сделав жест, он тихо покинул обитель.

Так королевские гончие брали след.