— Ты совсем вырос.

Ларвис фыркнул и улыбнулся, ещё больше обратив свое внимание к костру. От горящих веток поднимаются рыжие искорки. Терпкий дым пахнет хвоей и теплом. Ларвису давно не было так спокойно. По-домашнему.

— Нет, я серьёзно. У тебя появилось имя. Имя, которое известно многим. Ходишь с отличной дворфийской сталью. И одежка хороша. Это, знаешь, не каждый может позволить в таком количестве. Нашел теплое место, может, и спорное, зато какая сила за плечами! — и голос его стал тише, — Я горд. Насколько может быть горд лис, что вырастил еще одного лиса.

— Ты нынче сентиментальнее обычного. Старость?

— Ну-у, знаешь… бывают моменты, когда это не зазорно. Например, сейчас.

Ларвис тихо смеется. Эрла прячет смущенную усмешку в железной кружке с горячим отваром из шишек и трав. Вечер выдался тихий и ясный. Они успели далеко уйти от города, покинуть хоть сколько-то широкие дороги, по которым не боятся ездить торговцы. Дальше повезет, если будет хотя бы деревня на десяток лачуг.

Впрочем, для эльфа полуночи, как правило, не великая трудность выжить в диких местах. К тому же, время близится к лету. Ночи уже не жалят холодом. Легче поживиться дичью, если есть лук или умеешь ставить силки. Реки не скованы льдом, и в них все чаще плещется рыба.

Серп Ламмах поднимается над холмами лесов, подсвечивает редкие облачка, словно пушинки хлопка. Звезды вспыхивают внезапно, словно дождевые капли. Ларвису Серп кажется ярче обычного. Поэтому он отводит взгляд, чтобы не слепило в густеющей ночи.

— Слушай, Ларвис, можно спросить?

Эльф кивнул, убирая к ночи их стоянку: снимает опустевший котелок, складывает вещи в сумку.

— Правда, у Мунденского Предателя так хорошо живётся? Говорят, они бессмертные. Эти темные рыцари. Бессмертные! Это дольше, чем эльфийская жизнь. И сильны не меньше, чем истанийские паладины. Разом убить сотню солдат. А то и целому войску доставить бед. Не страшно с таким путаться?

— Мы тоже не до конца смертны, — тихо поправил его Ларвис, почувствовав какой-то укол. В словах Эрлы прозвучало слишком много человеческого, но только ли это вызвало смутное отторжение? — Это во-первых. К тому же, lei Svartmunn лучше многих, с кем мне приходилось иметь дело.

— Скажешь тоже — лучше. Видел я храмы. И выжженные земли. Впрочем, не буду спорить, что найдется кто-то хуже. Наверное, он исправнее платит и слово его, как монстра близкого к богу, бывает твёрже, чем слово безбожника. Но вот, как от такого уйти? Во всем мире не выйдет спрятаться.

— Сейчас не время бежать, mi'arent. Я убил люманаэдрийскую принцессу. Исты подступают со всех сторон. Когда они закончат с теми, кто более прочих отличается от них, они перейдут к тем, кто отличается немного меньше. К тому же, темные рыцари не звери, лишь паладины иного окраса.

— Ты просто уверен, что сможешь уйти, да? Не чувствуешь этой удавки. — Эрла поднял голову, чтобы посмотреть в лицо своего воспитанника. Ларвис стоит прямо. Дотлевает костер, освещая пыльные сапоги, отражаясь в белесых глазах. Тускло сияет за его спиной Серп. Статный эльф. Внешне они мало чем отличаются с Эрлой, Ларвис выглядит не многим младше, и лицо ещё не сохранило след какой-нибудь страшной передряги. Настоящий охотник — думает Эрла — reiagliht le'Lammah. Без изъяна. Он помнит их — лучших бойцов, но смутно, парой случайных картинок. Долгие, долгие столетия назад. Ко Второму Восстанию он не видел и одного из них. — Знаешь, сейчас отличное время исчезнуть. Белый король пойдет войной на своего обидчика не сегодня, так через пару десятков лет. С ним пойдут и другие светлые. Мы можем сбежать прямо сейчас ото всех. Спуститься по холмам, выйти к реке. Украсть лодку. Вниз по течению будут людские деревни. А дальше к феям или к Дальнему Брегу. Тебя отправили на опасное дело. Никто не удивится, все решат, что ты просто сгинул. Этот мир затихает в преддверии страшной бури.

Ларвис какое-то время молчит, глядя на своего наставника, сидящего в кругу рыжеватого свечения. Локти его упираются в колени. В нем чувствуется напряжение, будто у недотянутого до упора лука или лисы, почуявшей призрак дыма в своей норе. Взгляд то мечется к костру, то к горизонту.

— Ты боишься?

Эрла опустил голову, повернув ее чуть в сторону. Сцепил руки. Оба молчат.

— Тебя послали на смерть, малец. Ты должен это понимать. Нет лучших и худших. Просто одним ты сумел угодить немного больше, чем тем, кто зло плевался в след. Пока думаешь, что оружие в твоих руках, ты сам таковым являешься для тех, кто тебе платит. Так, что решишь?

— Я сильнее, чем тебе кажется, mi'arent. Вместе мы справимся. А потом вместе пойдем обратно. В Мертвые Земли. Я покажу тебе свою истину. И обещаю, ты сможешь уйти оттуда в любой момент. Чего бы мне это ни стоило.

Эрла смотрит незряче, будто не здесь, куда-то в сторону. Поджимает тонкие губы и коротко, будто чему-то сдаваясь, кивает.

— Eiro`menliek.

Серп слепит. Яркий, всепронизывающий, точно сияние его — серебряные нити в полотне ночи; забираются под веки, прогоняют сон. Ларвис старается отвернуться от Серпа, сжимается в клубок на своем плаще под высокими соснами. Сосны сонно ропщут, качаются. И Плут почти готов обидеться на Ламмах, которая не дает ему отдыха в таком важном — и правом — деле. Сонливость путает мысли, перед внутренним взором всплывают и тают образы. Вот-вот получится забыться до рассвета. Мягким становится хвойный ковер, и эльф готов обмякнуть в ответ. Отдаться этому чувству с детской простотой. Шаги бесшумны. Но когда в спину смерть дышит чаще, чем тягучий ветер, учишься слышать сам воздух.

Ларвис вырывает себя из мутного сна на животном чутье. Катится по сухой земле влево за миг до удара. Глаза выхватывают лишь чужие движения и блеск ножа. Шум поднимается к жидким кронам. Только дыхание и глухие удары, разбивающиеся о блоки. Возня стихает, когда кулак вписывается в чужое лицо и получается вырвать себе несколько шагов отступления. Плут смотрит на то, как противник даже не тянется к разбитой губе. Совсем иной в ночном свете. Ожесточенный. Приземисто-жесткий.

— Эрла?