Ветер полощет высокие летние травы, гнет их к земле, словно волны. В густейшей темноте даже зоркий глаз маэрита едва способен различить хоть что-то дальше десятка шагов. Сквозь стекающую с лица ледяную воду, Ларвис видит перед собой только эльфийку, упорно идущую вперед и вверх. Жирная земля подводит ноги, то подкидывает камни в зарослях осоки, то заводит по самое колено в воду.

Мальчишка совсем обмякает на спине. Ларвис не чувствует ни чужого тепла, ни дыхания — все забирает безумный ливень, даже вдох пытается отобрать очередной порыв. Негде укрыться, все долина. Спина тяжелеет от разу к разу, как нога соскальзывает, совершая ложный шаг. Эльфийка и сама подскальзывается, но Ларвис не дает ей съехать вниз. Словно слепые котята, они идут в этом неистовстве тьмы. И остаётся только надеяться, что они не сбились с нужного направления.

Безвольная рука мальчишки соскальзывает, и Плут ведёт плечом, чтобы вернуть ее на место. Но ничего не выходит. Дыхание тяжелеет.

— Стой! Как там тебя! Передохнем. Пацан твой…

— Что?!

— Сваливается! Вот, что!

Ларвис останавливается, жадно хватая воздух на пополам с дождем и осторожно снимая с себя ношу. Одежда неприятно прилипла к коже, мерзкое ощущение перебивается только еще более отвратным холодом. Оглядываясь назад, к низине, он разминает запястья и замирает, вдруг обращая внимание на себя — раны не дали о себе знать и секунды с того момента, как он вынырнул из реки. Прощупав кость, едва оторопел, глупо глядя в темноту. Исцелен. Неоспоримо. Ребра не ноют, а тело будто и не знало той тяжелой муки.

— Слышишь? — кричит эльфийка изо всех сил. Ливень здесь словно немного сбавляет силу, поэтому слышно ее отлично. — Колокол!

Плут прислушался. Тревожный, едва различимый звон, который можно спутать с горячим током собственной крови. Бедствие настигло деревню. И те, кто смогут сбежать, пойдут этой же стороной. Он снимает с пояса оружие, без всяких объяснений всучив эльфийке. Становится немного легче.

— Подсоби, — говорит про мальчишку, — Долго еще?

Она что-то отвечает, но разобрать не получается, и он крепче держа мальчишку, снова идет следом. Совершенно не зная, сколько еще придется ждать, превозмогая тяготы своей сердобольности.

Бесконечная вода, черная, густая. Такие же угольные травы, без просвета молнии, без прорези небесного пламени в низких облаках, накрывших землю, словно плотная стая воронов. Вдох — шаг, шаг, выдох. Не поднимая головы, следя только за чужими ногами, мелькают пятки, изгвазданные в грязи. Короткие сапоги, полные воды. Его тоже не лучше, еще с момента, как случилось выбраться на берег. Еще сложнее становится, когда откуда-то появляются спуски. Бесконечная ночь, бесконечный ливень. И бесконечная дорога, петляющая без всякой логики. Внезапно ткнувшись в чужую спину, Плут едва не падает назад, вовремя опомнившись.

— Здесь. Здесь будем ждать до утра.

Он поднимает голову. Холм тянется еще выше, усеянный странными камнями забытых древних эпох: явно обработанные когда-то, они наверняка были отличным укрытием в случае обороны. Но все уже смылось и выелось, остались только руины, разрушенные соснами, кустарником и мелкой порослью. Небольшая площадка, устоявшая под бурями стена. Едва ли подходящее место, чтобы переночевать. Впрочем, дождь не самая большая проблема.

Наконец, поднявшись, и опустив мальчишку на промокшие плащи, двое смогли оглядеться. Сейчас они понимают, что ветер здесь не такой безжалостный, а ливень уже не хлещет по лицу гроздьями тяжелых капель. Да, все еще идет, не давая оправиться, но совсем иначе.

За постройкой хоть какого-то навеса время проходит незаметно. Без сожалений ломаются тугие ветки, без жалости царапаются ладони в судорожной спешке согреться. Тьма постепенно становится обычной для беззвездной ночи. А после и вовсе озаряется светом костра — хорошо, когда есть зачарованные камешки, способные разжечь древесину даже под водой. В дрожащем пламени костра, в момент короткой передышки, Ларвис старается вглядеться в чужое лицо. Узнавание осеняет его внезапно, роняет лепесток тепла маленьким угольком в уставшие тело и душу.

— Кела, ты?

Эльфийка прекращает возиться с костром и своими сумками, зыркнув на эльфа, словно дикая кошка. Пламя слепит, рука ее близка к ножу. Имя — не привилегия друзей.

— Плут?

Он улыбнулся, тихо смеясь и протягивая ладонь для рукопожатия. Кела заторможено отвечает тем же. Их маленькое убежище вдруг становится уютнее и надежнее. Недолго обсуждая то, почему не признали друг друга раньше, они не отвлекаются от насущных забот. Ларвис отходит от огня во мрак, глянуть, не настигла ли их вода, притаившись за измятыми колючками трав. Но темнота шипит монотонной песней дождя, старые валуны как прежде белеют. И он возвращается под навес из раскидистых лап ободранной ели и веток кустарника. Кела, давняя знакомая, словно самая заботливая мать обхаживает беспамятного мальчишку. Ларвис склоняется рядом. Бледный малец ни то мертв, ни то спит. Дыхания почти не видно, и он прикладывает ладонь к чужому горлу, чтобы нащупать биение сердца. На мокрых плащах тот даже не сжимается от холода, не дрожит. Только жестокие ссадины и порезы страшно темнеют на руках и плечах, стекают по ребрам под тонкой исполосованной рубахой.

— Есть у тебя что-нибудь? — с надеждой спрашивает эльфийка, помня, что Ларвис всегда носит с собой лучшие из зелий, какие можно сотворить без магии. Одно такое стало бы нерушимым якорем надежды.

— Прости, совершенно пуст.

Она снимает с пояса пузырек, вливает в рот сквозь синеющие губы. Стирает каплю, стекающую по щеке. Какое-то время ждет странного чуда. Но судя по бирюзовому цвету снадобья, Ларвис решает, это лишь ненадолго отсрочит неминуемое, если ничего больше не предпринять.

— Открытые раны вернее прижечь, — ни то спрашивает, ни то утверждает Кела, опережая предложение эльфа.

Плут почти ощущает чужое сомнение, но в причине не уверен: жалость ли, страх, что подобное мальчишка не вынесет. Тогда Ларвис достает нож и говорит, что сделает сам. В конце концов, Келе не приходилось заниматься подобным. Везучая лиса, которой единожды пришлось латать раны — Ларвис хорошо помнит, как она стойко пыталась держаться с суровым безразличием к боли, но выходило все ужаснее с каждой минутой. Впрочем, он никогда не считал подобное слабостью. За их недолгое знакомство он успел понять только то, что Кела хорошая эльфийка, не столько любит разбойную жизнь, сколько время от времени попадает в неприятности. Кела в первую очередь охотница — добывает хорошенькие шкурки, иногда спасает крестьян от мелких тварей. И только потом уже убийца и воровка, соглашающаяся на сомнительные дела из-за неуверенности в том, что получится отказать этим жаждущим господам. Конечно, об этой неуверенности никто не знает. Ларвису пришлось догадаться.

Пахнет паленой кожей, но эльф полуночи, в целом, привык. Кела держится противоположно от подветренной стороны и старается смотреть мимо.

— Утром ему будет больно, — тяжело вздыхает она, приглаживая черные мокрые волосы, когда Ларвис оставляет беднягу ненадолго в покое.

— Может и не утром. Слабенький он у тебя. — наемник оставляет мрачные предположения при себе, едва успев прикусить болтливый язык. — Где нашла такого? Есть какие травы?

— Кровавый хвост есть.

— Завари. Густо.

Над костром повис миниатюрный котелок. Такой пойдет только на одного. Возможно, вся походная ерунда была с мальчишкой, а Кела, как ударная мощь, всегда ходила налегке, с луком и ножом — думает Ларвис. Это логично, если они странствуют от поселения к поселению. Сейчас, когда едва найдется тихое место, много кто снимается с насиженных мест. Последняя опасная рана оказывается залатана. Тихо постанывает мальчишка, не открывая глаз. 

— Ты хороший боец, Плут, — вдруг говорит Кела, помешивая воду. — Но насколько знаю, шрамов на тебе куда больше, чем на мне.

От костра начинает тянуть горьким отваром. 

— Все просто, Ceala. Пока ты мудро выбираешь тропки пушного зверя, я натыкаюсь на вепрей чаще, чем королевские гончие.

Ларвис вспоминает о себе — снимает снаряжение, с трудом стаскивает одежду и рубаху, которая едва поддается задубевшим рукам. Вешает к костру. Под пологом довольно тепло, лучше, чем без огня. Туда же кидает сапоги в надежде, что они станут немного суше. Занемевшие ноги не верят жару огня.

— Тоже бы разделась. Если в лихорадке свалитесь вы оба, мне здесь вас не выходить.

— Какая честность.

Ларвис фыркнул. Эльфийка судорожно пытается разделаться с одеждой, тоже вдруг осознав, что терпеть стало невыносимо. Все к огню, к теплу. И пусть где-то все равно вымочит дождь — сущий пустяк, если в итоге получится вместо мокрой рубахи надеть полусухую. Кела суетливо возится с мальчишкой, пытаясь сделать как лучше. И наемник ей помогает. Тяжело вздыхает, давая устроиться удобнее, опустить на обнаженную грудь едва живого мальчишку, чтобы обоим было теплее. Впрочем, так лучше со всех сторон — решает Ларвис — можно свободнее глядеть в сторону эльфийки, без опаски, что очередной взгляд ее совершенно не к месту смутит.

— Кела. Тебе не показалось, что эта буря, она была странной?

— Не знаю, — она пожала плечами и ткнула пальцем в сторону котелка. Ларвис его снял и аккуратно поставил, давая отвару остыть. — Может быть. В конце концов, подобного в этих краях я еще не видела. А живу здесь уже как десяток лет.

— Чьи это земли?

— Странный вопрос для того, кто зовёт себя Плутом.

— Плутом меня прозвали другие, — мягко отвечает Ларвис.

— Граница графских угодий. Пограничные земли с виконтством Фрерим. В городе пару лет назад ходили слухи, что места эти спорные. Но наглого барончика быстро воткнули на место.

— Хороший из тебя информатор.

— Пф-ф! — поморщилась она в забавной манере, отчего прямой нос ее немного вздернулся. — Я тогда работала на одного торговца. Вот и подслушала. Наверное, водил тесную дружбу с этим бароном. Потому как больше заказы у него брать мне не пришлось после некоторых событий. А ты, какими судьбами там, не зная, где?

Ларвис подержал ладонь над отваром. Еще горячий, но ждать не стоит. Из подсумка достал промокшую, но чистую ткань, осторожно смочив в отваре, протянул Келе. Тихо светает. К рассвету ветер становится пронзительнее, коварнее, но теперь этот холод не так страшен. Унимается дождь. Кожа успела обсохнуть, и теперь зябкий тягунок не пронимает так сильно.

— О, эта история станет отличным дополнением к завтраку. Ну, если сделанного все еще не достаточно, чтобы его заслужить.

— Неужели промокшей корки хлеба бравому наемнику уже не хватает?

— Рядом с бравой охотницей будет дурным тоном предположить, что кроме этого у нее ничего нет.

Плут тянет рубаху над огнем, желая скорее выжечь из нее последнюю влагу. Добиваясь желаемого, скорее надевает и бросает последнюю ветку в костер, не давая тому ослабнуть. Огонь недовольно рокочет от влаги, шипит резким хвойным запахом. Кела наблюдает, как эльф возится с ее рубахой, пока она обмывает синяки и ссадины отваром, с особой осторожностью проходится по свежим ожогам. Мальчишка тяжело дышит, но хотя бы не выглядит совсем безжизненно. Если повезет, за пару дней оклемается достаточно, чтобы самостоятельно идти.

— Ты бессовестный льстец.

Ларвис широко улыбается вместо ответа, заставляя такой искренней веселостью улыбнуться и ее. Но мысли наемника занимает только то, что через графство Довил пролегает самая короткая дорога к эльфийским землям.