Его зовут Вейхо — от эльфийского veajohe, снежная рысь. Редкий зверь, приходящий со снегами в самые суровые дни, чтобы раздобыть себе пропитание там, где морозы не жалят так зло и отчаянно. Волосы у него отливают синим. А глаза напоминают золотистый, полупрозрачный цитрин. Ларвис не много ошибся, когда назвал его про себя ребенком. Вейхо двести десять лет, и стервец успевает цеплять неприятности из самого воздуха. Если верить Келе.

Едва оправившись, он сразу ощерился на пришлого спутника, словно волчонок. Но Ларвису нет до этого никакого дела. Заносчивый щенок лишь немного отягощает его почти идеальный план — его надежду.

Они сидят у костра, но совсем иначе. Вниз по склону видны огоньки поселения, словно утопающие в волнах зеленых трав. Ночь стоит теплой и ясной, полная трекота неугомонных сверчков и клекота хищных птиц. Будто сама темнота целует лицо и укрывает плечи. Вейхо спит, свернувшись в клубок — он все еще слишком быстро устает, не до конца оправившийся, но безмерно упорный. И Ларвис снова думает о том, как он похож на волчонка.

— Так откуда малец, Кела?

Эльфийка молчит, шерудя веткой угольки, слепящие глаза. Она почти не меняется в лице. Плут не торопит, отпивает из бутылки вина — не самого лучшего, но какое удалось добыть на двоих. Уже предполагает, что, скорее всего, история будет про беспризорника и случайную встречу, какие порой случаются, но не всегда заканчиваются дрогнувшим сердцем. Под раскидистым деревом все равно, что под пологом палатки. Кела кладет свободную руку на свои колени, опускает голову.

— Это была дорога из Норора в Дехак’ар. Дорога рабов. Наверное, ты знаешь о ней, — голос у Келы блеклый.

Ларвис замирает, сначала что-то пытаясь найти в лице эльфийки, потом невольно глянув на мальчика. Тот спит, отвернувшись спиной к костру. Укрытый дорожным плащом. Сейчас ему в этом мерещится собственная привычка — никогда не садиться спиной к двери. В юном эльфе ничего не выдало этого ужасного прошлого: ни метки, ни шрамов. Кела продолжает:

— Я наткнулась на них, когда все уже затихло. Сопровождающие убиты. Человеческие рабы тоже. Может быть, это были наши, увели маэритов. Не знаю. Не заметили его. Он был такой маленький. Услышала его случайно: так тихо плакал от боли и страха. Его зажало между, — Кела поднимает руки, описывая конструкцию, но слово так и не вспомнилось. Она хмурится, будто прямо сейчас переживая это снова и страдая за них двоих. Взгляд светло-серых глаз смотрит сквозь пламя. — В общем, я вытащила его. И теперь мы вместе. На нем была красная метка, Ларвис. Руго. У него было имя, которое навязали. И он попросил придумать новое, потому что забыл старое. Такое, как если бы его назвали маэриты. И я выбрала то, что не напомнит о тех местах. То, что свободно. Мне было даже немного стыдно, что я не так хороша в познаниях нашей речи. И мы ушли сюда. Я обязана тебе. Не знаю, что бы делала, если бы не смогла его спасти.

— Забудь. Ты ничего мне не должна, — Ларвис протирает лицо руками, будто пытаясь вынырнуть на миг из того, что услышал.

— Но я правда признательна тебе, что ты все еще здесь. Ты ведь куда-то направляешься? Мы же идем без цели. Позволь мне выплатить хотя бы часть этого долга. Ты знаешь, что решение мое не изменится.

Лаврис какое-то время молчит. Рокочет костер, ластящийся к теплому ветру. Он всегда был свободнее многих из тех маэритов, что остались в Талфариалт. И потому, что эта свобода от люманаэдрийцев и их гнета далась ему высокой ценой, какую он не выбирал, относится к ней еще ревностнее. И ещё злее вспыхивает пламя тогда, когда слышит о подобном.

— Лисий Хвост. Он украл то, что принадлежало моему нанимателю. Я хочу вернуть украденное. И убить его. Не думаю, что это то, с чем тебе хочется столкнуться.

Кела замирает, смотря на Ларвиса. Едва укладывается в голове то, что он только что сказал. Он же выглядит беспристрастно, как и всегда, когда речь заходит о делах. Будто речь идет о давнем враге.

— Твой… дядя? Убить? Из-за заказа? Ларвис, неужели настолько серьезно? Я же помню, вы были близки. Украл, так забери у него.

Плут сжимает кулак, положив руку на колено. Белесые глаза его отливают рыжим. Келе кажется, будто бы он выглядит старше, чем в их последнюю встречу. Неуловимые изменения, которые заставляют вновь почувствовать себя той, кто восхищается. Той, кто отступила бы, будь они незнакомцами.

— Я работаю на паладина Риашара. Темного рыцаря Свартмунда, Хъяльского Зверя. И Эрла знал это. Он забрал меч, чтобы отдать его белкам. Оставил меня умирать. Я жив только волей Ламмах. Он предатель, как ни посмотри, — маэрит оскалился, едва не выплёвывая последние слова. Злость искажает его лицо, не оставляя и тени того умиротворения, какое было совсем недавно. Кела слушает, и брови ее снова хмурятся, в таком искреннем и чистом непонимании.

— Он взялся за заказ lum’adren? Разве он не сражался во Втором Восстании?

Ларвис только кивнул. Кела не понимает, краска сходит с ее лица, словно и без того зыбкий мир начинает идти страшными трещинами.

— Но как же можно?

Ответа не следует. И потому вопрос этот звучит печальнее и страшнее. Вьется вверх с дымом костра, вторится эхом в травах. И двое молчат. И молчание это похоже на скорбь.

— Ларвис, — она говорит совсем тихо и тускло. — Я найду его. Не думаю, что тьма принесет нам благо. Но если выбирать, то я предпочту помочь тебе, нежели бездействием потворствовать ему.

И она перебирается по траве поближе, кладет ладонь поверх чужого запястья. Но ничего не говорит, лишь улыбается, в своей манере поднимая голову. И Ларвис не сразу, но отвечает тем же, улыбнувшись на короткий миг.