Минхо небрежно смахивает пальцами распущенную челку, лезущую в глаза, перед которыми и без того все плывет, хватается за резную ручку и тянет на себя. За спиной мельтешит только что подошедший Гилберт, которого он оставил одного разбираться с парковкой авто. Мужчина безуспешно старается отдышаться, пока пытается выведать у господина, не нуждается ли тот в чем. Вместо ответа Минхо стаскивает с плеч легкое пальто и кидает его в руки растерянного таким явным пренебрежением подопечного, которому до кучи еще и достается резкий взгляд с открытым посылом «отстать». Команда незамедлительно срабатывает — Гилберт, поджав губы, смиренно замолкает и тенью следует за господином.

За порогом высокого проема атмосфера иная, нежели в длинном, залитом утренним светом коридоре. В кабинете, где традиционно проводятся собрания глав мафий, по-прежнему плотный, влажный воздух. Темные шторы задернуты, на полках ни единого цветка. Словно тому, что происходит в пределах этих стен, не должно быть свидетелей. Неважно, будь то луч солнца или безмолвное растение, — ничто и никто, не коснувшийся хотя бы пальцем их грязного мира, о нем не узнает.

Образы собравшихся такие же неизменные: выдержанные в терпком безразличии и приправленные вяжущей рот надменностью.

Ох, в этот раз, пожалуй, можно отметить прецедентный случай проявления зашкаливающей эмоциональности. Минхо самодовольно усмехается и присаживается на свое место. В аккурат напротив Чхве Ёнчоля, не отказывающего себе в красноречивых взглядах.

Сидящий рядом Сынмин беспокойно смотрит на глав поочередно под влиянием гнетущей атмосферы, становясь заметно меньше. Никто не знает точно, в какой момент одного из них прорвет и во что все это выльется.

— Господин Чхве, все на месте, — нарушает затянувшуюся тишину Лоэ, бросая мимолетный взгляд на Минхо и возвращаясь к старику, — по какому поводу столь срочный созыв?

— По какому поводу? Вы в каком бункере обитаете, Андерсон? — мгновенно заводится мужчина, повышая голос, наплевав на все установленные нормы общения в их кругу. — Этой ночью трусливая шавка чертового Ли забралась в мой дом, — все больше распаляется Чхве, подрываясь со своего места и продолжая активно жестикулировать. — Он хотел… хотел меня убить!

— Прошу вас, господин, оставив эмоции, расскажите нам подробно о произошедшем с вами, — вкрадчивым голосом Хенджин привлекает внимание, чуть сжимает плечо Чхве, отвлекая от сиюминутно охватившего гнева, надавливает, убеждая сесть. — Где и как все произошло и почему Вы так уверены в том, что это был кто-то из клана Господина Ли?

Ёнчоль шумно выдыхает, собираясь с мыслями, и громко прокашливается, пытаясь привести голос в нормальное состояние после срыва.

Минхо мимолетно поднимает взгляд на зашедшего сразу за ним Хван Хенджина, роль которого на сегодня — вдумчиво выслушать глав кланов и передать их слова совету. Может, даже попытаться предложить компромисс. Если не кривить душой, где-то внутри Минхо надеется на нового связного, который за недолгую карьеру в один с половиной год виртуозно улаживал конфликты и некоторые мелкие стычки главных, находя собственный подход к любой ситуации.

Но надежда всегда — увядающий огонек, который даже не стоит внимания. Минхо давно не витающий в облаках юнец, чтобы вестись. Он абсолютно адекватно понимает, что бразды правления чуть соскользнули с его рук: у Чхве вполне может оказаться что-то, чем он может ткнуть его в лицо, учитывая масштабы операции. Возможно, Минхо при своих деньгах и власти не стоит сейчас пребывать в таком напряжении, но он склонен опасаться и быть бдительным. На его стороне с натяжкой только Красный клан, Лоэ с прицела подозрений пока нельзя снимать — все еще неизвестно, откуда и куда произошла утечка информации о нападении, и Зеленый клан вполне может быть в этом замешан.

Но, пожалуй, самая главная причина волнений на этот час — Феликс, который так и не вышел на связь. Место, где спасшийся Рик выкинул его, чтобы тот мог скрыться, прочесано вдоль и поперек. Минхо задействовал отряды змей для более обширного поиска, но, к сожалению, порадоваться положительными результатами пока было нельзя.

Поняв, что по лицу пошла рябь раздражения, он успокаивается и сосредотачивается на болтовне Чхве.

— Перед Новым годом эти двое, — Ёнчоль стреляет недружелюбным взглядом в сторону Минхо и Сынмина, который неуверенно ежится, — наведались ко мне и начали заливать о продаже героина. Они мне все-е подробно рассказали, — машет в воздухе руками, очерчивая огромный круг, как бы показывая масштабы. — Я вам дам наводку, где их нужно проверить, вы только скажите! Там все настолько прекрасно и сказочно, что хватит как раз на то, чтобы вырезать их семьи на три поколения вперед! На вашем месте я бы так и сделал…

— Господин Чхве, пожалуйста, добавьте в свой рассказ больше конкретики и не углубляйтесь в самосуд, — Хенджин его обрывает, закидывая ногу на ногу и что-то помечая на листе. — Что именно натолкнуло Вас на мысли о причастности господина Ли к покушению на Вашу жизнь?

— Так я спровадил их с этими варварскими предложениями! Продавать героин! Это ни в какие рамки дозволенного не входит! — Чхве вновь подскакивает со стула, так и норовя перегнуться через стол, схватиться за воротник Минхо и приложить лицом о лакированную поверхность. По Лоэ заметно, что тот сбит с толку подобной экспрессией, которую Ёнчоль демонстрирует крайне редко, и то лишь на слуху. Неужели он сейчас настолько напуган произошедшим, вернее будет сказать Белым кланом, что так яростно хватается за возможность ликвидировать его?

Минхо подмечает эту мысль интересной.

Ёнчоль поджимает кулаки, нервно дергает подбородком и падает обратно, когда Лоэ одергивает его за штанину и настоятельно советует успокоиться для возможности поддержания конструктивного диалога.

— Итак, — заговаривает Хенджин после небольшой паузы. — Из всего сказанного я могу сделать вывод о том, что Вы, господин Чхве, обвиняете господина Ли в запрещенной официальным решением совета продаже героина и попытке убийства, верно? Поправьте меня, если не так.

— Все верно.

Хенджин в ответ кивает.

— Господин Чхве, не сочтите за недоверие или проявление неуважения к Вам, но моя должность обязывает прояснить этот момент и поинтересоваться: обвинение в любой деятельности, связанной с производством и продажей героина, и проявлением агрессии к кому-то из стоящих во главе мафиозного клана, либо их семей, звучит крайне громко и требует железобетонной доказательной базы, можете ли Вы ее предоставить?

— Они знали о нашем режиме, знали идеальное время. В конце концов, четверо охранников, отдавших за меня жизни для вас пустой звук? — огрызается Ёнчоль, которому все происходящее порядком успело надоесть. — Мои люди описывали его как дохлого щенка, который и на ногах-то еле стоял, но посмотрите-ка, его чем-то нашпиговали, может, даже наркотой, которую производят.

— Господин Чхве, — зовет его Хенджин в надежде получить адекватный ответ на заданный ранее вопрос.

— Вы не понимаете. Вы все, — в очередной раз обращается старик. — У Ли есть нелюдь, способный вырвать человеческую конечность. Вы, черт возьми, можете себе это представить?

Холодный пот прошибает Минхо, не ожидавшего подобного, однако он и глазом не моргает под натиском шокированных взглядов, направленных в его сторону.

— Что вы имеете в виду? — неподдельное беспокойство сквозит в голосе Лоэ, который до последнего надеется, что он просто ослышался на фоне всего потока обвинений.

— Не делай вид, что не понимаешь о чем я, — Ёнчоль переводит взгляд на Минхо. — Кого ты сотворил?

В некотором смысле Минхо даже немного жаль Сынмина, чье лицо заметно побледнело, но об этом он будет думать позже. Одна неверная эмоция сейчас может ему слишком дорого обойтись.

— Точно, у меня есть записи с камер видеонаблюдения, — вспоминает Чхве. — Этого будет достаточно?

— Не могу сказать точно, — отвечает Хенджин, делая себе какие-то пометки, — однако, в моих силах передать ваши материалы выше, в руки совета, а до тех пор, пока их не рассмотрят и не проведут детальное расследование, я обещаю присмотреть за Белым кланом.

— Да уж, пожалуйста. А также, я дополнительно предоставлю все, что может быть пригодным для расследования. И за «Красным» не забудьте проследить, с которым он в союзе.

— Господин Ли, — Хенджин обращает внимание на молчаливого Минхо. — Есть у Вас какие-то комментарии на этот счет? Возможно, Вы хотите оспорить мое решение?

— Я бы хотел возмутиться по части «присмотреть», но, боюсь, господин Чхве спать спокойно не сможет, поэтому мне не остается ничего, кроме как принять свою участь. Я верю, что совет расставит все по местам, и виновники получат по заслугам.

Хенджин задерживается взглядом на лице змея, коротко улыбается своим мыслям и поднимается с места.

— Вы можете положиться на нас, — он собирает свой дипломат и обращается к главам: — На сегодня достаточно. Как только в деле появятся подвижки, Вас уведомят о новом собрании. Всего хорошего.

Когда высокая фигура скрывается за дверями, Лоэ со страдальческим стоном растекается по своему стулу, Сынмин, кажется, делает свой первый вдох и тянется к бутылке с водой, отпивая сразу половину. Они пытаются расслабиться, обманчиво думая, что все позади, но вот Ёнчоль опрокидывает стол и подрывается к Минхо, нависая над ним. В помещение врывается охрана сразу четырех кланов, наставляя на всех подряд оружие.

— Не думай, что выйдешь сухим из воды, — шипит Чхве, тыча в грудь Минхо пальцем. У затылка старика незамедлительно оказывается дуло пистолета, но это его не останавливает — несмотря на все угрозы, никто никого не станет убивать, и каждый это прекрасно знает. — Не совет за тебя возьмется, так я сам. Ли Минхо, ты допрыгался. А ты, — Ёнчоль внезапно обращается к Сынмину, — вместе с ним ко дну пойдешь, понял? — Минхо делает шаг в сторону, заслоняя его собой.

— Следите за своими словами, господин Чхве, у них непозволительно огромная сила. Однажды на нее можно напороться, и кто знает, что там дальше будет.

— Наглец! — мужчина уже тянет к беспристрастному лицу Минхо свои руки, как между ними вырастает Лоэ.

— Хватит, — обрывает новый поток желчи. — Пора расходиться.

Чхве раздраженно вздыхает, пинает стул и вылетает из кабинета.

— Впервые вижу его таким, — взгляд Лоэ задерживается на тяжелой двери, рядом с которой осыпалось немного вздувшейся краски от сильного хлопка. — Знаешь, не так я себе представлял наше первое собрание в новом году, — усмехается. — Само собой, у меня теперь есть к тебе некоторые вопросы, и нам еще многое придется обсудить, но отложим этот разговор ненадолго.

— Я скорректирую свое расписание в связи со сложившимися обстоятельствами и назначу встречу.

— Буду ждать. В любом случае, помни, я на твоей стороне, — Лоэ поддерживающе хлопает Минхо по плечу и спешит покинуть кабинет.

Минхо устало трет лицо. К тому, что он места не находил себе из-за пропавшего Феликса, прибавляется еще вагон и маленькая тележка проблем, которые начинают безжалостно давить на мозг. В момент, когда требуется собрать все детали пазла, уровень концентрации опускается ниже плинтуса, внутри что-то скулит, но продолжает сопротивляться, бороться, разрывая черепную коробку на части.

Не замечая никого более и надеясь на полное одиночество, тело решает поддаться секундному всплеску, беспокойство напополам с раздражением накрывают Минхо. Собственное сбивчивое дыхание — единственный шум в пределах небольшого кабинета. Вспотевшие ладони упираются в спинку стула, не давая осесть на полу.

Горячие ладони ложатся сверху, отрывают намертво вцепившиеся пальцы от деревянной поверхности, осторожно касаются предплечий, боясь принести больший дискомфорт, тянут вперед, помогая сесть.

Беспокойство и доля страха, не сходящие с лица Сынмина этим затянувшимся утром порядком надоели, но Минхо мысленно благодарит его за помощь и молча протянутую бутылку воды.

— Все потом, — говорит он, когда состояние более или менее нормализуется.

Сынмин не пытается перечить и так же тихо остается с ним, чтобы никто не вошел в кабинет до тех пор, пока Гилберт не придет за Минхо. Тот не заставляет себя ждать и уже буквально через минуту услужливо подает господину пальто. Минхо уходит не оборачиваясь, спиной чувствуя тяжелый пристальный взгляд. От него становится как-то паршиво, словно он что-то да значит. Он отвлекается сверкнувшим перед глазами озарением, когда Гилберт открывает ему дверь авто и сопровождает в особняк, в который они попадают погодя два часа езды. Гилберт оставляет его в гостиной наедине с назревающей в голове опухолью. Крайне губительной, поражающей каждое нервное соединение в мозгу. Минхо не выдерживает давления, идет на кухню, но по дороге забывает цель, с которой туда шел. Он врывается, игнорируя слова повара, и отнюдь не грациозно взбирается на высокий барный стул, невидящим взглядом наблюдая за стеклянным чайником, который только что поставили закипать. Спустя время маленькие пузырьки постепенно начинают скапливаться на дне, затем формируются в большие и, наконец, устраивают свой собственный бунт в пределах стен. Настоящий «бум». Выключатель глухо щелкает.

Закипело.

— Гилберт! — кричит Минхо, пугая всех присутствующих.

На кухне незамедлительно показывается помощник. Минхо спотыкается о его замершее в каком-то ледяном ужасе выражение лица и разбито смеется невольному подтверждению своих догадок. Он зарывается руками в волосы, приводя их в тотальный беспорядок. В таком у него и душа находится — забавные внезапные метафоры. С натяжкой можно даже похихикать. А вот что огорчает, так это предательство Гилберта. Такое некрасивое и мерзкое.

Минхо делает ему навстречу два ватных шага, Гилберт застывает на месте, не смея двигаться.

— Смотрю, ты уже все понял, — хмыкает Минхо. — Долго я соображал, правда? Ну непревзойденный идиот. Настолько доверился тебе, что заочно вычеркнул из списка подозреваемых, а ты его аж возглавил.

Гилберт опускает голову, как будто пытается спрятаться от его голоса, так очевидно давшего трещину.

— Рика мы допросили сразу же, как только это стало возможным; Феликс отпадает по одной простой причине — под прямой удар попал именно он, и оставался только ты… Больше никто не знал.

— Господин Ли, уверяю Вас, я действовал исключительно из лучших побуждений…

— Это каких же, позволь узнать! — Минхо вдруг взрывается, точно как Ёнчоль на собрании.

— Я обязан был удостовериться в верности Зеленого клана!

— Что?.. — Минхо потеряно хмурится. — Зеленого?

— Я передал информацию Лоэ. А эта крыса уже, в свою очередь, донесла ее Чхве. Они в сговоре против Вас, господин! — Гилберта захватывает злость и обида за главу своего клана. Минхо отчетливо видит в нем того самого старика, что находится подле него уже с десяток лет и все еще видит в нем несмышленого ребенка, не сведущего в деле, переданном ему отцом.

Отец. Гилберт рядом с ним по его воле. Ну конечно…

— Ты никогда не действовал в моих интересах, — словно прозрев, шепчет Минхо.

— Господин, я всегда действовал в Ваших интересах, — пытается оправдаться Гилберт.

— Правда? А в полной ли мере ты осознаешь последствия своего поступка? Я теперь нахожусь под наблюдением, а один из кланов относится ко мне с открытой агрессией и явным намерением поставить точку в истории Белой мафии. А Феликс! Ты, мать твою, угробил его! Просто кинул его как кость собаке! — Минхо отчаянно кричит, пытаясь донести все свои эмоции до человека, который, как ему раньше казалось, мог бы их понять. В один миг он потухает. Руки повисают по швам, голос стихает, смысл разговора теряется. Перед глазами плывет неоновая вывеска «забраковано». Их взаимоотношения всегда такими были, пора бы уже признать. Гилберт о Минхо никогда на самом деле не пекся так, как делал это с отцом. Тем конченным ублюдком.

Минхо молча протягивает Гилберту руку, кивая подбородком на рацию, в которую зовет охрану.

Старика скручивают и уводят. Минхо чувствует эфемерное жжение на запястьях, словно их выкручивают ему.

На небе собирается дождь, под веками плывет морщинистая улыбка, растворяясь в океане соли.

***

Мертвая тишина и холод белых стен — совершенно не то, чего Феликс ожидал, открывая глаза. Едкий запах антисептика заполняет все пространство пустой палаты, плотная перевязка мучительно стягивает тело, и Феликс упорно пытается вспомнить, как оказался в больнице.

Посеревшей холодной кашей в голове растекаются воспоминания минувшей ночи. Феликс мечется от одной сцены к другой, не зная, как поставить ленту на паузу. От внезапного приема, где его явно ожидали, рвется к человеку, что помог бежать и чье лицо теперь немного размыто. Быстрая перемотка погони в ночи по зимнему лесу кружит все еще тяжелую голову, и хочется блевать от быстрой смены кадров, но он вырывается вперед, застревает между оголенными стволами, где-то рядом с двумя телами, омытыми кровью и, как наяву, слышит новые приближающиеся голоса, владельцы которых идут по его душу сквозь высокие сугробы.

Как бы Рик не старался, охрана «желтых» добралась до него быстрее. Распутывая клубок суматошных действий с обеих сторон, Феликс вспоминает только ту самую секунду, когда его тело прошила металлическая пуля. Где-то после точно был слышен встревоженный голос Рика, заглушивший все возможное.

Рик вообще много говорил, не забывая добавлять скорости и умело входя в повороты почти забытой паутины дорог в том Богом забытом районе. За ними гнали. Люди Чхве явно были настроены на возвращение в особняк только с новостями о смерти ночного гостя.

После почти пробитого колеса пришлось принять одно из самых сложных за эту миссию решений — разделиться. Выиграв пару минут и найдя относительно безопасное место, Рик выкинул Феликса, чтобы увести за собой хвост. Черт его знает, сколько ему удалось пройти и куда добраться, потому что дальше ничего, кроме отчаянного желания услышать голос Чана, не припоминается. Возможно, прежде, чем он отключился, Феликс все же дозвонился до него? Тогда это Чан вызвал ему скорую и отправил в больницу?

Кардиомонитор набирает частоту сигналов, Феликс морщится как будто от неприятного писка, на самом же деле — от комка горечи, сдавившего горло. Слезы непередаваемого стыда атакуют глаза, пока ядовитая смесь вины травит душу. Как же он облажался! Ему прямо сейчас хочется исчезнуть со свету и, желательно, избавить всех от губительных воспоминаний о нем. Феликс себе даже вообразить не может, что испытал или мог испытать Чан, если это все же он доставил его сюда. Увидеть любимого на грани смерти. Хоть Феликс еще не видел себя, но он уже может оценить общее состояние: покрытый с головы до пят ушибами, которые сияют на нем, бледном как только что просеянная мука, словно на новогодней елке гирлянда. С одной зафиксированной у тела руки после огневого ранения с предполагаемым переломом ости лопатки и множеством швов от случайных ранений по всему телу. Феликс тотчас сошел бы с ума, приключись что-то подобное с Чаном.

Феликса начинает трясти. Он хватается не стесненной повязкой рукой за бортик койки, поднимается, чувствуя, как из легких пропадает воздух, перед глазами все раскручивается, а тело одномоментно наливается слабостью. Но ему срочно надо найти Чана и объясниться перед ним! Феликс больше и минуты не сможет прожить, зная, что тот остается в неведении. Он готов рассказать все, его обязательно поймут и примут. Чан такой, он его любит и ни за что не отвергнет. Только надо поговорить.

Феликс делает два неуверенных, но стремительных шага. Его останавливает трубка капельницы, которую он, кое-как извернувшись, вытаскивает. Раствор выливается, моча его штанину. Становится липко и холодно. И, кажется, темнеет.

Феликс открывает глаза, он снова в больничной кровати. Его колотит так, словно в палате минусовая температура. Рядом мельтешит медсестра, пытается с ним заговорить, но в ушах шум, который не дает распознать слова и понять, что от него хотят. Она ненадолго — если Феликс все еще способен вести счет времени — скрывается и возвращается со шприцом. В сознании вяло колышется настороженность, но она вытекает вместе с одинокой слезой. В катетер на тыльной стороне ладони что-то вводят. Девушка оставляет его, чтобы вернуться с шерстяным одеялом. Чужие руки заботливо подминают его под тело, чтобы нигде не дуло. Феликс обессиленно прикрывает глаза, когда чувствует аккуратное касание у виска. Морозящая кожу влага пропадает, на ее место приходит легкое тепло. До груди своими когтями добирается тоска, под веками рисуется широкая мягкая улыбка и ямочки.

Феликс так себя ненавидит.

***

Феликс время от времени мелко вздрагивает, теряясь в одном бесконечном сне с десятком разных концовок. Тугие швы стягивают порванную кожу, но не способны удержать его сердце, все больше разваливающееся на кусочки после каждого надуманного исхода их с Чаном разговора, который рано или поздно состоится. Мозг прогоняет все допустимые варианты и, честно говоря, Феликс не знает, какой из них ударит по ним сильнее.

Вынужденная диета, построенная на кормежке жирным напряжением с большой долей стресса, продолжает кидать его между сном и реальностью, где не знаешь что страшнее, но, измучившись на больничной постели, Феликс выбирает реальность, в которой действия приведут хоть к чему-то.

Туман в голове клубится, сбивает с толку, но он ничтожен по сравнению с желанием двигаться вперед. Ватное тело сопротивляется, но Феликс совсем потихоньку подчиняет его, заставляя оторваться от плотных хлопковых простыней на первые несколько сантиметров, но дальше — больше.

В одинокой борьбе с собой же он совершенно не обращает внимания на вошедшую медсестру, которая, заметив его попытки, тяжело вздыхает, понимая, что ей вновь придется тормозить пациента, что никак не хочет лучшего восстановления.

— Только пришли в себя, а уже уходите, — говорит она, вплотную подходя к койке. — Как вы себя чувствуете? — ее ухоженные маленькие руки ловят руку Феликса, покрытую мелкими синяками, и аккуратно укладывают на постель. Обходя лиловые пятна, кончиками пальцев слегка прижимает артерию к подлежащей кости, нащупывая пульсацию.

Такой простой вопрос, но ответ дается с трудом. С медицинской точки зрения, Феликс четко может сказать, где у него тянет и где болит при не самых удачных движениях. Если же браться за эмоциональную мясорубку внутри, которая медицинское учреждение никоим образом не волнует, но которая берет верх над физической болью… блуждать можно весь оставшийся день.

Желая выбраться отсюда как можно скорее, Феликс натягивает легкую улыбку и дает ответ, который от него ждут. «Затравка» срабатывает, медсестра дарит ему теплый взгляд, который оттеняет какой-то непонятной виной. Долго догадками его не мучают, сообщая, что вскоре должен прибыть сотрудник полиции и взять показания.

Феликс устало закрывает глаза, прячась от мира. Было бы намного проще, если это действительно работало. Прямо как в детстве во время игры в прятки. Если ты ничего и никого не видишь, значит, не видно и тебя самого. Но сейчас он открывает глаза и ничего не меняется.

Что ж, если оценить ситуацию трезво, то наличие маленького, но довольно хлопотного элемента «полиция» вполне логично вклинивается в эту цепочку. Он похож на хорошо отбитый кусок мяса с дырой в лопатке, и причиной тому был явно не удачно подвернувшийся на дороге камушек, об который он мог бы споткнуться. Но…

— Могу я кое-что спросить? — хрипит Феликс. Горло адски сушит.

Девушка кивает, меняя бутыли с растворами для капельницы.

— Где Чан? — Феликс не тратит время на объяснения. Ему просто важно знать, здесь сейчас Чан или нет. Дозвонился он до него или нет. Отправил ли Чан его сюда или нет. По чужой озадаченности становится понятно, что ответ на все вопросы отрицательный. Мгновенно накатывает такая безнадега, что натурально хочется завыть в голос.

— Кто такой…

— Как… как я сюда попал? — прерывая медсестру, треснуто спрашивает Феликс. Ответ он даже не слушает, на самом деле. Уши отказываются принимать реальность. Вместо этого в голове взрывается мысль о том, что Чан еще дальше от него, чем хотелось бы. И речь идет не про физическое расстояние.

— Так что вам очень повезло, если бы не её своевременный звонок… Да и в целом, чудо, что она оказалась там в столь позднее время. Мир не поскупился и сполна одарил вас удачей, если можно так сказать, — заканчивает девушка.

— Прошу прощения, — успевает он остановить медсестру у самой двери. — Не могли бы вы одолжить мне телефон буквально на пару минут… Мои родные, должно быть, сходят с ума.

— Я не могу давать личные вещи пациентам… — однако, под умоляющим взглядом Феликса, сострадание берет верх. Все еще немного неуверенная, она достает свой мобильный из кармана белоснежного халата. Задумчиво смотрит на загоревшийся дисплей, но все же протягивает телефон в прохладные руки. — Сотрудник полиции будет здесь через несколько минут, так что…

— Большое спасибо, — вымученная, благодарная улыбка — все, на что Феликс способен, и его благодарность принимают, оставляя в одиночестве.

Пальцы долго кружат над экраном, пока Феликс мешкается, не решаясь набрать давно заученный номер. Один из двух. Он, наконец, выбирает, пока сомнения не сожрали его маленькую душу с потрохами.

— Слушаю, — голос Минхо твердый и резкий. Феликс не должен принимать на свой счет, но невольно обжигается о холодную интонацию. Тело снова начинает подрагивать от стресса, слова остаются на треснувших губах. Феликс кусает щеку, пытаясь с помощью боли отрезвить себя и как можно скорее избавиться от этого состояния. Минхо ждать не будет — сбросит звонок и больше принимать входящие от этого номера не станет.

— Минхо, — обессиленно выдохнуть — все, на что хватает сил. Но этого оказывается достаточно. Феликс чувствует мимолетную радость, когда слышит оживленное копошение на том конце провода и обеспокоенно-не верящее:

— Феликс?

От знакомого голоса — теперь действительно знакомого — становится спокойнее. Феликс позволяет себе немного расслабиться.

— Как ты себя чувствуешь? Должно быть паршиво, — Минхо отпускает смешок и пытается звучать бодро, но в конце фразы потухает. Феликс как собственными глазами видит: тот в своей манере хмурит брови и ногтями сдирает кожицу с губ, не зная, как справиться с нервозностью внутри. У него наверняка штурм внутри из непредвиденных обстоятельств и нежелательных эмоций. Феликсу не известно, как разворачивались события в последние сутки, но ничего хорошего там точно не было. И Минхо справлялся совершенно один. Одиночество — чертовски травмирующая ситуация для человека, а он, как бы ни прикрывался белоснежной чешуйчатой шкурой, все еще остается им.

— Прости. — Феликс вздрагивает, убирает телефон от уха и смотрит на сразу же засветившийся экран. Они молчали две минуты.

Феликс отрицательно мотает головой и жмурится.

— Ты не должен. Не ты.

Минхо правда не причина всему. Феликс никогда и ни за что не станет винить его в том, как сложилась и продолжает складываться его жизнь. И не подумает.

— Тебя заберут.

— Но… сюда с минуты на минуту должна приехать полиция, — Феликс приподнимается, словно сию минуту готов бежать.

— Феликс, тебя заберут.

Затяжная буря в ноющем сердце немного слабеет. По крайней мере, теперь хотя бы Минхо не будет так яро метаться в беспокойстве.

В скором времени возвращается медсестра в сопровождении молодого мужчины в форме. Она забирает свой телефон и оставляет на тумбе нераспечатанную бутылку воды.

— Вы знаете к кому обратиться, если что-то случится, — напоминает девушка и оставляет их наедине.

— Господин Ли велел вас отсюда вызволить, — полицейский оседает на стул рядом с койкой. — Выждем здесь некоторое время, чтобы не вызвать подозрений у мед персонала, поэтому я пока помогу вам собраться, — говорит мужчина, оглядываясь в поисках верхней одежды для пациента.

— А что насчёт допроса?

— Я составлю протокол самостоятельно, вам не о чем беспокоиться. Это ваши вещи? — в руках виднеется аккуратно сложенная куртка в грязных разводах. После короткого согласного кивка Феликса мужчина отбрасывает вещь обратно. На миг задумавшись, он достает свой телефон и быстро набирает кому-то сообщение.

Жмурясь от боли, простреливающей лопатку, Феликс прикусывает язык, сдерживая рвущийся вскрик, когда пытается подтянуть тело вверх, чтобы сесть. Очередной глубокий вдох и еще одна попытка. На этот раз удачная.

Феликс легко ударяет себя по щекам, приводя себя в чувства, и натягивает улыбку, чтобы казаться относительно здоровым перед разговором с врачом.

Он настаивает, просится подписать согласие на отказ от медицинской помощи. Эти слова встречают неподдельным удивлением и жестким отрицанием ввиду серьезной травмы, которая требует правильного ухода и длительного восстановления. Феликс признается, что является студентом местного медицинского университета и профессор, чью фамилию на острове знает каждый, хорошо его обучил, и он сможет о себе позаботиться.

— Помимо этого, — вмешивается полицейский, все это время находившийся рядом. — исходя из предоставленной нам информации, в окружении вашего пациента также есть высококвалифицированные доктора, которые не оставят его без присмотра.

Необъяснимое случайное чудо срабатывает или слова, сказанные полицейским где-то лично, в сторонке, но ему дают добро на выписку.

Опираясь на сильное плечо, с крепкой рукой, удерживающей за талию, он покидает стены медицинского учреждения. Новый день встречает хмурым небом, свежим воздухом и редкими снежинками, покалывающими кожу. У входа ожидает один из водителей Минхо, который сразу же спешит набросить теплое пальто и помогает усесться в машину.

— Мы можем заехать в одно место? — спрашивает Феликс, когда они трогаются с места.

Мужчина мимолетно оглядывает его в зеркало заднего вида.

— Как пожелаете.

***

Минхо сбрасывает звонок Феликса и оседает на диване, зарываясь лицом в ладони. Змеи обнаружили его еще пару часов назад, так что волнение за чужую жизнь немного отпустило, но по-настоящему легко стало только сейчас, когда собственными ушами был услышан голос пропавшего. Феликса осталось только транспортировать сюда, к нему в особняк, в комфорт и хотя бы относительное спокойствие. Он в их руках, и его обязательно доставят. Теперь можно выдохнуть. Единственная отдушина.

Как разгрести все остальное дерьмо — вопрос насущный, на который ответы находятся с огромной натяжкой. Минхо чувствует, что у него медленно едет крыша. Каким-то образом рациональная часть его сознания сдает позиции, уступая место проклятущей иррациональности. Он так не решает дела, но идея передавить всех как тараканов крутится вокруг назойливой мухой. Собрать все силы разом и ударить по врагам. Отказаться от дипломатичной позиции и действовать как агрессор. Как отец. Так в его духе. Но Минхо не хочет следовать его примеру. По правде говоря, сама мысль быть как он столь ненавистна, что лишь каприза ради можно сделать с точностью наоборот.

А как это — наоборот?

С улыбкой в тридцать два попросить всех жить дружно и закрепить обещание на мизинчиках? Душа желает мира, это так, но лишь в его материальной составляющей.

Как сложно.

— Господин Ли, — в гостиную врывается начальник охраны. Его фигура напряжена, глаза бегают. Минхо заводится от одного взгляда на него и уже готов злиться.

— Что?

— Господин Ли, Ваши заводы с героином были подожжены.

Минхо глупо моргает глазами, на автомате поднимается и проходит пару шагов. Брови ползут вверх.

— Повтори.

***

Возвращение домой до сих пор кажется чем-то нереальным, однако сквозь затемненные окна Феликс и впрямь видит верхушку их жилого комплекса. Чем ближе подъезжает автомобиль, тем быстрее начинает биться его измученное сердце, которое странным образом до сих пор не остановилось. Это первый раз, когда перед разговором с самым дорогим для него человеком так сильно потеют ладони, а в голове царит полнейший беспорядок. Феликсу действительно страшно. Он пытается выстроить в своей голове хотя бы примерный сценарий их разговора, чтобы быть готовым ко всему, но все путается, и каждый раз приходится начинать сначала.

Чан, его любимый Чани, он же обязательно усадит Феликса на их мягкий диванчик, заварит любимый ароматный чай, будет много и беспокойно тараторить, выспрашивая все возможное. Он обязательно внимательно выслушает и все поймет, а потом прижмется теплыми губами к виску и пообещает, что все будет хорошо, ведь так?

Боже, Феликс действительно сходит с ума, предполагая такие наивные вещи. Помимо простреленной лопатки, видимо еще и сотряс заработал, там, на грубой лестнице, где пересчитал часть ступенек своим лицом.

— Господин Ли, мы на месте, — сообщает водитель, отрывая от вороха беспокойных мыслей.

Стоит только открыть дверь и сделать несколько шагов, как он окажется в подъезде родного дома. Феликс не торопится, все еще что-то решая для себя. Взгляд бессмысленно скользит по территории, пока не цепляется за знакомую белоснежную Киа Соренто, припаркованную через пару мест.

Со Чанбин здесь.

Становится натурально дурно. Пока сердце совершает опасный кульбит, Феликс не соображает, почему это так пугает. Не понимает, почему вся скрупулезно собранная решимость в одночасье рассыпается белоснежным, пахнущим отвратительной гарью пеплом, а на его месте стремительно выстраиваются хлипкие стены. Они настолько хрупкие, такие условные, что им хватит легкого удара — распадутся. Но Феликс не спешит их ломать, внутри оглушительно кричит голос и просит присмотреться.

Феликс давит поднявшуюся панику и трезвым — насколько это возможно — взглядом рассматривает. И вот оно. Проявляется тот самый узор, на который он старательно закрывал глаза последние годы. Там у Чана в глазах разрушенный мир и неизмеримый страх за собственную жизнь. Слеза одна за другой умывает мертвенно бледное лицо. Феликс тянется забрать его боль себе, но чертыхается. Чан весь в кровавых следах. Щеки, губы, шея, торс, руки. Каждое касание грязных рук отпечаталось клеймом словно на века. Что же он натворил! Как кто-то, вроде Феликса, мог допустить хотя бы мысль о том, что имеет право на такого светлого человека? Как мог позволить себе играться с чужой жизнью и столь легкомысленно кинуть ее на алтарь своего эгоизма?

Но теперь все зашло так далеко.

Феликс, увязший в комфортной среде, за пределы которой особо не приходилось ступать, в последнее время так сильно полагался на другого человека, делил вес переживаемого надвое, облегчая себе жизнь. Без злого умысла, просто так складывалось, просто Чан был тем, кто добродушно протягивал руку, и Феликс ее принимал. К сожалению, не замечал или не хотел замечать, как нити липкой паутины, в которой он давно погряз, ширятся, готовясь затянуть новую жертву в свои сети.

Пришло время брать ответственность на себя. Феликс смотает в один клубок весь этот беспорядок и без лишних эмоций перережет последнюю нить, ведущую к Чану. Масштаб замысла волнует ослабшую душу. На долю эгоизма в спешном решении абсолютно плевать, если речь идет о попытке оградить самое дорогое от мерзости преступного мира. Однако, он не уйдет один, утянет и Со за собой, чтобы у того и шанса не было.

Феликс до пестрых пятен под веками жмурится, прогоняя нависшее напряжение. Это не срабатывает, но от неловкого движения вновь простреливает тело и перехватывает дыхание. Он чувствует себя атакованным, как внутри, так и снаружи. Хочется вернуться на месяц назад, где все было стабильно, и мысли занимали бытовые мелочи. Воспоминания о чем-то столь незначительном работают, как пластыри, залепливающие мелкие царапины. По пути к Минхо хотелось бы залепить как можно больше. Как бы тяжело не было, выход только один — взять, наконец, себя в руки.

— Можем ехать.

***

Минхо бесшумно прикрывает дверь в спальню и застывает на месте, когда за спиной щелкает выключатель и пространство у кровати вспыхивает теплым светом ночника.

— Ты не спишь, — констатирует он, подходит ближе, свободной рукой от стакана с виски подтягивая кресло, и грузно опускается. Феликс не отрывает от него измотанного взгляда и молчит. Минхо отпивает и кривится. Во рту вяжет.

— Ты слишком спокойный для того, кто лишился большей части активов, — Феликс свешивает ноги и тянется к тумбочке, чтобы налить себе воды. Минхо его опережает, осторожно надавливает на здоровое плечо, укладывая обратно, и подает кружку. Дожидается, пока ее опустошат, отставляет на место и возвращается обратно.

— Я профессионально держу лицо, — Минхо выдавливает подобие ухмылки и устало откидывает голову на спинку. Он уже свое отрефлексировал на месте поджога, когда метался по территории, в неверии рассматривая обугленные балки и тела пострадавших, работавших на заводах. Тем более, давить тучей негатива на натерпевшегося Феликса не хочется.

— И совсем не держишь свое тело. — Минхо заинтересованно приподнимается. Феликс кивает на его руку. — Ты сейчас стакан раздавишь, расслабься, — и правда, костяшки белые, вены на тыльной стороне ладони выступают, кисть чуть потряхивает. Жутко. Хрусталь отправляется на пол, к ножке кресла.

— Я слышал, что произошло на совете, — начинает Феликс после небольшой паузы. — И тут такое. Ты…

— Пойду до конца, — спешит ответить Минхо. — С того момента, как мы встретились, ничего не поменялось. А что насчет тебя? — спрашивает на удивление даже для самого себя аккуратно, без давления. Только дурак не заметит, как Феликс сквозит волнением. Выглядит как потерявшийся в гипермаркете ребенок, не знающий, куда ему податься, чтобы найти мать. Он пропитан сомнениями. Складывается впечатление, что к скопившейся на складе сознания вине прибавится еще пару ящиков сожаления, если сейчас упустить это из виду и не поговорить.

Феликс ожидаемо уводит взгляд и принимается жевать губу. Минхо его не торопит и терпеливо ждет. Им некуда торопиться. Когда он наконец решается, разворачиваясь к нему, на лице читается какая-то безысходная печаль. Она обволакивает некогда мягкие черты лица, теперь усеянные уродливыми гематомами, и впитывается в кожу, смиряя душу.

— Я не знаю? — начинает неуверенно. Минхо пододвигается чуть ближе, давая понять, что слушает. — Основную часть своей сознательной жизни я так желал мести, но потом мне снова подарили возможность дышать полной грудью, не обремененной таким тяжелым грузом. Было так легко. Я снова стал жить как нормальный человек, исключая мою тесную связь с преступным миром. У меня было все, знаешь: образование, друзья, собственная, пусть и съемная квартира, любимый человек и совместная, полная трепетного тепла жизнь.

— И ты подумал сойти с намеченного пути, — кивает Минхо. Феликс поднимает на него испуганный взгляд, но выдыхает, когда не видит осуждения в свою сторону.

Феликс кивает.

— Получив все это, мне уже не казалось возможным отказаться от всего. Я просто не мог представить другую жизнь. Я почти решился. А теперь…

А теперь его надежды осыпались пожелтевшей листвой и смешались с непросохшей грязью. Виноватых можно искать очень долго, но Минхо далеко не пойдет — вся ответственность на нем.

— Прекрати, — почти шепчет в темноту Феликс. — Я знаю о чем ты думаешь, — Минхо удивленно смотрит в ответ. — В этом нет твоей вины, и я буду повторять это до тех пор, пока ты не перестанешь так усердно держаться за эту мысль. Кажется, прошло уже восемь, или около того, лет с того дня, как я стал частью всего этого и… Ведь именно ты настоял на том, чтобы моя жизнь была такой, именно ты интересовался моей успеваемостью в школе, как это делали мои родители. До сих пор помню, твои попытки сдерживать улыбку и делать максимально серьезное лицо, когда искренне был рад новости о моем первом месте в каком-то из важных школьных соревнований. Мне тогда и поделиться было особо не с кем и я пришел к тебе, отвлек еще от чего-то важного, но ты даже не рассердился на меня, отложил свои дела и слушал мою бессвязную болтовню. Именно ты говорил мне завести друзей, окружить себя хорошими людьми, и ты всегда ими интересовался, спрашивал, все ли у меня хорошо. Ты был тем, кто стал свидетелем всей нервотрепки перед поступлением в университет и всегда поддерживал меня. Поэтому не смей говорить, что ты… Ты приложил так много усилий для того, чтобы я не застрял на одном месте. Я понимаю, что это враз не уймет твои переживания, но, пожалуйста, помни обо всем сказанном.

Если это возможно, Феликс хотел бы стать небольшим утешением для Минхо, забрать часть его переживаний в благодарность за все, что тот сделал для него.

Боль самых близких так велика, грозится разорвать хрупкое тело, но Феликс обещает себе выдержать и не потерять себя.

— Может… — осторожно начинает Минхо после затянувшейся тишины, в которой он действительно много думал о словах Феликса. Почему-то слова даются особенно тяжело. — Не хочешь уехать с острова? На материк или… В другую страну. Начать жизнь с чистого листа. Без клановой связи. Закончишь университет дистанционно или поступишь в любой другой, заведешь новых друзей…

Феликс отрицательно машет головой.

— Нет, Минхо. Я не уеду. По крайней мере пока. Я, черт, — ослабший голос дает осечку, он накрывает лицо ладонью и спустя три жадных вдоха выдает убийственно жалобное: — Не смогу без него, правда. Не настолько далеко. С ума же сойду, если не буду знать, как он.

Минхо подвисает, ныряя в мысль о том, насколько же Феликс увяз, но ответ принимает и прикрывает глаза, пряча поднявшееся недовольство. Сейчас не время напирать со своим мнением. Феликс ему доверяет и ищет поддержку. Он не может себе позволить предать его. Но чуть позже, когда безумный круговорот жизни успокоится и возвратится спокойствие, обязательно вернется к этому разговору. И не раз, если потребуется. Феликс достоин полного исцеления нанесенных ран, а не гнойных мучений.

Минхо непременно поможет ему и ни за что не оставит.

— Я тебя понял.

— Минхо.

— Да?

— Меня кое-что волнует, — начинает беспокойно Феликс. Минхо приподнимает брови. — Мои силы были подавлены намерено, но что более примечательно — об этом и об условиях функционирования знал некто, пришедший ко мне на помощь. Значит, кто-то был заинтересован в том, чтобы я выжил. Вопрос: кто? Кто может обладать такой осведомленностью и каковы мотивы?

Минхо уже слышал от Рика о проблемах с силой, но такие подробности предстают перед ним впервые. От «белых» он никого не отправлял, «зеленые» и «желтые» отметаются моментально, тут и думать не надо. Тогда…

— Я обещаю с этим разобраться, — уверяет Минхо, слабо улыбаясь. — Уже довольно поздно, больным положен покой, — поднимается, прихватывая с пола недопитый стакан виски, и подходит к Феликсу, чтобы осторожно, совсем невесомо поиграться с блондинистой челкой. Младший перехватывает его запястье и вновь сникает.

— Как ты собираешься с этим разобраться? — шепчет, не поднимая взгляда.

Как? Пожалуй, Минхо все решил еще там, на месте поджога. Он такого с рук не спустит. Каждый причастный ответит поголовно, каждый отправится жариться и кипеть в ад. Змеиные клыки постигнут всех.

— Одним ударом. С предателями и нежелающими подчиняться только так, Феликс.

Феликс ведет плечом. Запястье не отпускает. Наоборот, хватку усиливает. Видно, что решается что-то сказать.

— Одна просьба, — говорит едва слышно. Минхо наклоняется к нему, чтобы эта тайна осталась лишь между ними. — Пожалуйста, позаботься о том, чтобы и Со Чанбин попал под этот удар.

Минхо удивляется, но вопросов не задает.

— Будет сделано.

***

— Вот оно как, значит, — со смешинками в интонации тянет Хенджин и откидывается на спинку мягкого кресла.

— Подслушиваешь? — на плечи ложатся теплые ладони и приятно массируют напряженные мышцы.

Хенджин довольно улыбается и прикрывает глаза, едва не мурча.

— Не без этого. Ли Минхо намерен действовать.

— Неужели? — на чужих губах появляется оскал. — Тогда, смею полагать, скоро все должно закончиться.

— В идеале. А там как карта ляжет, — Хенджин видит предвкушение в глазах напротив и сам невольно им заряжается. Уж больно интересно посмотреть на расклад. Колода, как-никак, разношерстна и полна сюрпризов.

— Вот уж действительно.